Иван Митряйкин
Поцелуй Ехидны

12

Матвей ушел копаться в бумагах, и Влад остался в одиночестве. За дверью слышался шум – школа, дети… Он сидел и рисовал на листке какие-то абстрактные фигуры, это помогало думать.

Почему он не сказал участковому о том, что накануне вечером видел этого мальчишку? Что его сдержало? Он хотел, но промолчал. Почему? Ответа на этот вопрос у него не было.

Нужно было идти проводить занятия. Не хотелось, но «the show must go on».

…Когда Влад с Матвеем уезжали из школы, подростка еще не нашли. Об этом протараторил Дмитрий Анатольевич. Он успел разузнать все школьные новости и поделиться ими со всеми, даже с теми, кто и так все знал лучше него. Участковый, сказал он, поехал в район отчитываться, Марина Ивановна осталась за старшую в проведении поисков. Подключили даже восьмой и девятый классы, тех, кто посообразительней.

– Вот это правильно, – согласился Матвей, – дети здесь всё лучше учителей и воспитателей знают. Но если ушел к озерам, то могут и не найти. Там такие болота, не пройдешь.

Дмитрий, похлопав по карманам, достал сигареты, вопросительно глянул на коллег.

– Не курим, – усмехнулся Влад. – Ты до которого часа сегодня дежуришь?

– До десяти буду, а там ночные придут. – Дмитрий покрутил сигарету в руке и спрятал обратно в пачку. – Сдам под счет и домой.

– Позвони, если будут новости. И если не будут, то все равно набери, чтобы я знал, что ты не забыл. – Влад порылся в сумке, достал простенькую визитку и протянул ее Дмитрию.

– У меня есть твой номер, в канцелярии узнал, на всякий случай, – усмехнулся Дмитрий, но визитку взял. – Позвоню.

Пожав друг другу руки, они разошлись. Матвей дождался, когда Влад устроится на пассажирском сиденье.

– А где твоя? – Он кивнул на пустующее место на стоянке.

– Наш водитель Володя забрал в гаражи, обещал посмотреть, – ответил Влад.

– Хорошо, что не нужен эвакуатор, все на месте.

В тишине они доехали до шоссе и повернули в сторону города.

– Домой? – нарушил молчание Матвей.

– Да, возьму карточку, пойду куплю что-то из еды в дорогу. Как ты думаешь, на сколько поездка?

– Дня на два, максимум на три. Я раньше ездил в такие командировки. Сюрпризов хватает. Но бывает и весело. Много не бери, мыльно-рыльное. Термос, если есть, чай. И пусть жена бутербродов пару завернет, а остальное в дороге. Мы же не в горы идем, везде цивилизация. – Матвей подумал секунду. – И права возьми, поведем по очереди.

– Ты так произнес «цивилизация», будто тебе не нравится даже это слово. Или ты из каких-нибудь меннонитов?

– Почему не нравится? – Грустная улыбка пробежала по губам Матвея. – Гораздо приятнее передвигаться на автомобиле, а не пешком. Спать в теплой квартире на мягкой постели, а не в хижине на соломе. Есть готовую пищу, а не грызть сырое мясо, отбиваясь от сородичей. Не умирать от пустяковой царапины или легкой простуды. В цивилизации очень много плюсов, особенно стоматология.

– Наличие плюсов предполагает и наличие минусов.

– Да, и минусы тоже есть. Человечество стало более цивилизованным, но все же осталось рабовладельческим обществом.

– Если ты имеешь в виду отсталые страны! – возмущенно заметил Влад.

– Все страны. – Голос Матвея был ровным, не таким, какой бывает, когда стараются что-то доказать. Даже немного усталым, словно умудренный опытом человек в пятисотый раз рассказывает ребенку, что два плюс два будет четыре. – Вот скажи, в чем заключается твоя свобода?

– Как это в чем? Я живу как хочу, делаю что хочу.

– Расскажи мне, как ты живешь. Как? Где? И чего ты хочешь? – Они уже ехали по центральной улице городка. Матвей прижался к бордюру и остановился у дома Влада. – Иди подумай, и в следующий раз расскажешь. Нам еще долго кататься вместе. – Он улыбнулся и протянул Владу руку.

– Где встречаемся? В школе?

– Да. С утра.

Влад, немного ошарашенный этим разговором, попрощался и вышел из минивэна. До дома он шел задумчиво и не спеша. В чем же его несвобода? В том, что всегда есть тот, кто главнее? Так это очень даже нужно. Нельзя давать много свободы, а то вернемся к первобытнообщинному строю. Кто сильнее, тот и прав, у того и еда, и женщины. Он вспомнил, как в детстве смотрел фильм с привлекательным названием «Убить дракона». Там, конечно, будет дракон и отважные рыцари, которые в конце концов его убьют. Но фильм разочаровал, хоть Влад и досмотрел до конца. И вот через столько лет он о нем вспомнил и поразился, сколько в этом фильме было смысла, юмора и иронии. Теперь ясно, почему в детстве он не смог его понять.

Влад вошел в подъезд и услышал громкую песню, льющуюся откуда-то сверху:

 
А давай, как будто праздник —
В небо шарики-салюты.
Синий, белый, желтый, красный,
Брызги, капельки, минуты.
Падаю на ровном месте.
Зацепиться бы за воздух.
Там, где нолик – ставил крестик,
Там, где «рано» – ставил «поздно»…
 

Поднимаясь по лестнице, Влад вскоре понял, что песня звучит из его квартиры. Он не смог унять растущее раздражение. Если соседи позвонят хозяйке, то ищи новую квартиру. А это не так просто. А к родителям переезжать он очень не хотел. Влад ускорил шаг и приготовил ключи.

Они не понадобились, дверь была не заперта и даже приоткрыта. Ненамного, но запах сигарет витал на площадке.

 
Напитки покрепче,
Слова покороче —
Так проще, так легче
Стираются ночи.
Звонки без ответа,
Слова и улыбки.
Вчерашнее лето —
Смешная ошибка…^[1]
 

Он быстро прошел в комнату и убавил звук музыкального центра. Повернулся, ища глазами жену.

– Ну и кто там? – донеслось из спальни.

– Это я, твоя внученька, принесла тебе пирожков, – язвительно сказал Влад и вошел в спальню.

На столе стояла полная пепельница. Некоторые окурки, не поместившись, лежали рядом, как кривые и раздавленные солдаты, в кровавых потеках помады. Выпавшие из пепельницы не иначе как на быстром ходу. Почти пустая бутылка мартини, открытая банка оливок. Красиво жить не запретишь. Влад терпеть не мог ни оливки, ни маслины. Дома их не держали и покупали только для салатов и гостей. Инга была в белом медицинском халате, выгодно подчеркивающим ее стройную фигуру, и черных чулках. Больше одежды на ней не наблюдалось.

«Да больше и не требуется», – подумал Влад. Раздражение исчезло, и он залюбовался супругой.

Она кружилась посреди комнаты. Полы коротенького халата приподнимались в такт, и на мгновение открывали его взору упругую попку, сексуально подчеркнутую черными чулочками. В самом начале их отношений он любил, когда она одевалась медсестрой, и они до изнеможения занимались сексом в «кабинете», что включало в себя стол, стул и подоконник. Потом, после свадьбы, все игры потихоньку сошли на нет. И остался простой, без особых изысков, семейный секс.

Почувствовав желание, Влад глухо зарычал. Инга сфокусировала на нем взгляд, улыбнулась и, не прекращая танцевать, приподняла халатик, призывно покачав бедрами. Он рванул вперед, поднял ее за талию, усадил на подоконник и, встав на колени, впился губами между похотливо раздвинутых ног. Инга, подавшись вперед, застонала, крепко прижимая его голову к себе…

– А что это за праздник такой? Мартини, сигареты… Есть повод расслабиться? – спросил Влад, собирая свою разбросанную по полу одежду.

– Дорогой, ну не сердись, ты же вот тоже расслабился, и я немножко.

Инга и не думала переодеваться. Подошла, прижалась к нему еще разгоряченным телом и прошептала:

– Ты же не будешь злиться, что я сняла с карточки чуть-чуть денежки?

Влад промолчал. Да, он был очень недоволен. Деньги откладывались с трудом, зарплата не такая и большая. Сейчас много не отложишь, но есть хорошее подспорье: уже не нужно столько тратить на еду – в школе можно было бесплатно пообедать, а то и позавтракать.

– Надо сходить в магазин, – сказал он скорее для себя, чем для жены. Подошел к шкафу, достал карточку и переложил ее в свой бумажник.

За спиной раздался звон разбитого стекла. Он обернулся – на полу валялись осколки бокала, по лицу Инги текли слезы.

– Ты меня еще на цепь посади! Я здесь кто? Рабыня? Ты целый день на работе, я сижу одна. Курить нельзя. Выпить нельзя. Секс только когда хозяин захочет. Как же мне все надоело! – Она схватила со стола пепельницу и швырнула ее в стену. Окурки разлетелись и улеглись червяками по всей комнате. Пепел мелким туманом опускался на них.

– Инга! Ты не так все поняла, мне просто…

Всё. Она не слышала, сделав свои выводы из его действий. Или ей нужен был повод для скандала. Скандал, как и секс, также бывает нужен просто для поддержания здоровья.

– Денег вечно нет, никуда не ходим. Ты бы меня еще к батарее приковал. Кормил раз в день. Трахал, когда захотелось. И одевать не надо. Как тебе экономия? – Инга переходила на ультразвук, глаза высохли, стали темными и злыми, губы дрожали.

Влад мог бы объяснить, что дело не в том, что они живут бедно, и так же живет большая часть населения страны. А в том, что он только-только устроился на официальную работу и еще не встал на ноги. Вот сейчас пойдет ежемесячная зарплата, и будет легче. И все у них наладится. Появятся деньги, и можно будет ходить по ресторанам. И съездить куда-нибудь отдохнуть – школьный отпуск большой. Почему вдруг такая истерика? Он просто идет в магазин за продуктами, потому что уезжает в командировку. А о том, что он не собирается возвращать карточку на место, ей сейчас знать не надо.

Он не стал ничего объяснять – бесполезно, это вызовет лишь новый припадок ярости, и тогда одним разбитым бокалом и брошенной пепельницей дело не закончится. Пусть успокоится, тогда можно будет и поговорить. После командировки.

Оставив Ингу бушевать, Влад направился в коридор и достал из антресоли рюкзак. Начал скидывать в него документы, файлы с бланками для работы с семьями группы риска, ежедневник, пару ручек. Термос. Чай можно купить, а залить перед выездом. Часов пять будет держать. Неплохо. Хотя в старом китайском термосе родителей с зеркальной колбой чай оставался горячим и через десять часов. Азиаты.

 
У тебя всё будет класс,
Будут ближе облака.
Я хочу, как в первый раз,
И поэтому – пока!
Ярко-желтые очки,
Два сердечка на брелке,
Развеселые зрачки,
Я шагаю налегке…^[2]
 

– слышалось из динамиков вперемешку с матами и рыданиями Инги. Стараясь оставаться спокойным хотя бы внешне, Влад продолжал собираться.

У Инги это была не первая истерика. Первая случилась, когда они еще не были женаты. Тогда он попытался ее обнять, посадить на колени, но наткнулся на чудовищное сопротивление и скандал. Когда все сгладилось, Инга рассказала, что в такие моменты ее лучше не трогать и дать успокоиться самостоятельно.

«Приеду, поговорим, – подумал Влад. – Найду ей работу, будет меньше времени на всякую ерунду».

Он достал из шкафа папку. Рюкзак – это хорошо, но не будешь же заходить к людям с рюкзаком. Никто тебя всерьез не воспримет. Встречают по одежке, да и провожают не всегда по уму. А если по уму, то чаще все же по своему. К людям лучше приходить в строгой одежде и с папкой. Для таких походов у Влада была особая папка, красного цвета, под кожу. Интересно, сколько еще поколений будет так реагировать на красный цвет? Красное удостоверение, красная папка, красный флаг. Когда он был студентом первых курсов, еще до армии, у него в кармане лежала старая обложка от комсомольского билета. Билет он получить не успел: только приняли в комсомол – и все накрылось. Ярко-красную обложку он взял в письменном столе у сестры, и за время учебы сэкономил кучу денег на метро. Если рядом не было милиции, просто махал красной корочкой в сторону будки, и бабулька или дедулька пропускали его. И ни разу никто не поинтересовался у молодого парня лет семнадцати- восемнадцати на вид, что это за корочки такие. Так и платил за проезд в метро красным цветом. Время было такое. Сейчас, правда, и с корочками платить надо, отменили бесплатный проезд… Но все равно, если подъехать на черном автомобиле с тонированными стеклами, выйти в костюме, с красной папочкой в руках, с тобой будут очень вежливы. Скорее всего, и документы не спросят. Так что однозначно, темные брюки, рубашка, пиджак, туфли и папка – красная, солидная. В рюкзак джинсы, легкий свитер и носки. Все, к поездке готов.

Влад зашел в спальню. Инга то ли плакала, то ли громко сопела в подушку. Присел.

– У нас в школе новый социальный педагог, Матвей Иванович, мы с ним в одном кабинете теперь сидим. Так вот, отправляют нас с ним в командировку, дня на два-три. Продукты дома есть, деньги на холодильнике, если что-то понадобится. Я с телефоном, но там глухие деревни, могу быть не всегда доступен. В милицию сразу не звони. По возможности наберу. Не скучай. Я тебя люблю.

Он попытался погладить ее по голове, но Инга дернулась, как от удара током и прорычала:

– Езжай уже поскорей, я хочу побыть одна.

Зайдя в магазин, Влад купил чай, две упаковки нарезки, сырной и мясной, половинку хлеба, лимон и пару мандаринов. Подумал немного и взял две бутылки коньяка.

«Ну что, будем пить весело или с женщинами? – спросил он у себя и ответил: – Лучше весело, ну их, этих женщин».

13

Влад вышел из такси, немного не доехав до школы, и пошел через лес, вдоль забора. Школьная территория была большой, сам он доходил только до котельной. А дальше, по направлению к озерам, стояли еще постройки – какие-то старые, еще довоенные. Видимо, здесь было поселение то ли рыбаков, то ли лесорубов. Вон сколько здесь дуба, а сколько еще успели сплавить по реке, леса-то были дремучие. Сейчас же в лесу стояла тишина. Так быстро закончили поиски ребенка? Или близлежащие места обшарили и пошли дальше?

К котельной можно было пройти напрямую, через дырку в заборе хозяйственного двора. К ней вела тропинка – скорее всего, детвора бегала в лес курить, а в сезон и за грибами. Влад сам видел, как воспитатели тащили из школы полные сумки грибов, не сами же они в рабочее время собирали? Значит, эксплуатировали детей. А детям что? Им одно удовольствие побегать по лесу. Но сейчас это прикроют. Правда, ненадолго, но недели две точно никто никуда бегать не будет.

Впереди темнела куча бревен – топливо для котлов, а котлы здесь будь здоров. С трудом оттянув тяжелую дверь, Влад вошел в просторный и на удивление холодный зал.

– Эй, есть кто живой? – крикнул он. – Козлятушки, ребятушки! Ваша мама пришла, молочка принесла!

Эхо, звонко отразившись от стен, вернуло ему:

«Ла-ла-ла!»

Из двери в углу вышел человек, высокий, жилистый. Давно не стриженные волосы падали кудрями на глаза, лицо рубленое, угловатое, изрезанное множеством морщин. Глаза умные, но какие-то пустые, блеклые. Такие глаза бывают у нездоровых детей, которые любят отрывать крылышки мухам и мучить кошек. На нем была заношенная камуфлированная одежда. Именно военная, сшитая из ткани хаки, а не рабочая.

– Люблю молочко, – прохрипел прокуренным голосом мужик и улыбнулся.

– Ты кто? – поинтересовался Влад. – Где Борода? Я думал, он дежурит.

– Так он и дежурит, только он сторож, а я истопник. Корнил я, Владимир Корнилов, работаю тут.

– А что ж ты топишь? Для чего? Или для кого? Тепло же еще вроде, начало осени. Отопительный сезон не начался.

– Так мы только один контур, для горячей воды, и немного на спальный корпус, чтобы помещение не отсыревало. Вот смотри. – Корнил ткнул пальцем в свежевыкрашенные штурвалы вентилей. – Вот этот на воду в столовую и умывальники, этот на спальный корпус. А вот этот закольцован на кабинете директора. Я давно им говорю повесить бойлеры, дешевле будет. – Он обиженно запыхтел.

– А они? – спросил Влад.

– А они говорят, что лес бесплатный, а за электричество надо платить. Вот и сжигаем лес. Видел бревна? Там, считай, дуб один. Его бы продать, а они в топку. – Видно было, что ему жалко, что уходит возможный заработок, а совсем не того, что сжигают лес. – А ты вообще кто? – вдруг очнулся Корнил.

– Я Влад. Работаю тут, в школе. Настроение не очень, вот пришел, думаю, посижу, выпью с Василием. То есть с Бородой. – Влад уже знал, что его лучше называть так, на имя Вася тот не откликался.

– Так у него вроде нет ничего. – Корнил пошевелил губами, как будто что-то вспоминал, и пристально посмотрел на Влада.

«Это он пытается узнать, принес ли я с собой или пришел на дармовщинку, – сообразил Влад. – И если своего у меня нет, то и у них, значится, тоже нет. Хитро».

Он поправил рюкзак на плече, «случайно» звякнув бутылками.

– Да ты проходи, проходи, – засуетился Корнил. – Борода может и не прийти. Он не всегда сюда заходит. Ну, ты подожди или не жди. В общем, как сам решишь.

Влад был препровожден в комнатку. Корнил быстро протер столешницу подозрительной тряпкой. Там появилась пепельница и какие-то бутерброды, высовывающиеся из газеты. Влад усмехнулся: он сто лет не видел бутерброды, завернутые в газету – все уже перешли на контейнеры или в крайнем случае на пакеты. Следом появился граненый стакан. Влад чуть не прослезился от умиления. Оглядел комнату с маленьким неоткрываемым окном, вздохнул и достал из рюкзака нарезку и хлеб.

– Ты пока распакуй, а я пойду переоденусь, – сказал он и мысленно добавил:

«А то от меня завтра будет нести, как от сгоревшего мусорного бака».

Хуже вони он себе представить не мог, кроме запаха навозной жижи, конечно.

Влад вошел в соседнюю комнату и огляделся. Две кровати в очень плачевном состоянии. Видно, списанные из спален. Покрывала на удивление чистые. Ну да, здесь же своя прачечная. Тумбочка с какими-то радиодеталями и два навесных разнокалиберных шкафчика. В другом углу большой металлический шкаф и маленький самодельный верстачок с прикрученными тисками. Жизненный опыт его не подвел. Хочешь выпить, поговорить за жизнь, поржать – иди в котельную. Тут тепло, всегда есть желающие выпить, поговорить и попеть, ну, это если брать случай с Цоем.

Переодевшись в джинсы и свитер, Влад вернулся с коньяком в руках и обнаружил полностью и, как ни странно, аккуратно, на газетке, сервированный стол. Нарезка на тарелках, а не просто в открытых пачках. Хлеб ровными кусочками лежит в полиэтиленовом пакете. Лимон настроган тонкими ломтиками.

Вошел Корнил с вымытыми вилками и вторым граненым стаканом.

«А жизнь-то налаживается», – подумал Влад и поставил коньяк на стол.

14

Напивались не спеша, со вкусом. Между разговорами и перекурами. Влад не курил, но табачный дым переносил спокойно. В его детстве отец курил в доме и не просто в доме, а в любом месте и в любой комнате. Везде стояли пепельницы, наполненные окурками, и валялись столбики пепла. И нет ничего удивительного в том, что Влад еще в младших классах попробовал стать взрослым. Стащил у отца пару сигарет и покурил с другом Женькой. Нет, его не тошнило, ему не было плохо, ему просто не понравилось, и, покурив пару дней, он бросил эту гадость. Да и Женька тоже. Когда Влад немного подрос, то свою комнату и зал, где стоял телевизор, сделал зоной, свободной от курения. Не без боя, конечно, но отец начал ходить курить на кухню во время рекламы. А позже, когда у сестры родилась дочь, ему пришлось переселиться с сигаретами на веранду. Потом сестра с мужем переехали жить в столицу, но в доме уже никто не курил. И все же, каким бы привычным ни был дым сигарет, время от времени Влад выходил в большой зал котельной проветрить голову.

Когда к нему присоединился захмелевший уже Корнил, Влад поинтересовался:

– А для чего в директорский кабинет отдельная труба отопления? Он что, мерзнет?

– Не знаю. Может, у него там оранжерея, и он цветы выращивает. Кактусы или как там эти?.. Орхидеи или коноплю.

– Так у него же там места не особо много, обычный кабинет. Цветов я там не видел. Нет там места для оранжереи.

– Обычный? А ты картину там видел?

– Ну да, что-то египетское, пожалуй.

– Неважно. Ты на картину обратил внимание, а того, что она висит на двери, не заметил. Там у него еще помещение, спальня, наверное. Зигмундович одно время даже жил там. И туалет тоже есть, с умывальником, может, ванна или кабина. Трубы снизу выходят в канализацию. А что еще – не знаю, да и никто не знает. На моей памяти никто туда не заходил.

– А Борода? – вспомнил Влад предполагавшегося собутыльника.

– А кто его знает, может, и заходил, а может, и нет, он же даже как выпьет, то больше молчит. Кстати, видишь? Вон свет в его кабинете. – Корнил кивнул на окно.

Влад посмотрел: окно директора светилось тусклым красным светом в ночной темноте. Других огней нигде не было – значит, это не отблеск, а действительно что-то светится в директорском кабинете.

Дверь скрипнула, впустив прохладный осенний воздух, а вместе с ним вошел сторож Вася по прозвищу Борода.

– Доброй ночи, – поздоровался он и посмотрел на Влада. – А ты что здесь делаешь? – Перевел взгляд на Корнила. – Владимир, почему у тебя посторонние на объекте?

– А он не посторонний, – сфокусировав взгляд на спрашивающем, отмахнулся Корнил. – Он наш работник, этот… как его?.. Психиатр.

– Психолог, – поправил Влад, для него это было существенное различие.

– И проверяет он психологическое состояние котлов.

Было непонятно, шутит Борода или на самом деле недоволен тем, что в котельной гости, хотя, как слышал Влад от работников школы, выпить тот не отказывался никогда.

– Да, проверяю, – согласился Влад. – Правый котел годен к работе, а вот у левого состояние нестабильное. Я могу отметить вторичную девиацию, и то, что его девиации носят психологический характер. Поподробней? – спросил он у слушавших его мужиков, те рефлекторно кивнули. – Так вот, согласно Фрейду, большинство наших моральных качеств происходят из самоограничений, которым мы обучаемся в раннем детстве. В течение так называемой Эдиповой фазы развития. И в данном случае, вследствие особого характера взаимоотношений с истопником, у левого котла выработались подобные самоограничения и, соответственно, отсутствует основное чувство моральности. В итоге он замкнулся на себе и находит удовольствие в насилии как таковом. Первичный диагноз: психопат. Ой, я же не имею права ставить диагноз. Давайте пройдем в кабинет, и я выпишу вам направление к специалисту. – Влад замолчал в ожидании.

Первым засмеялся Борода, следом послушно захихикал Корнил.

– Как я вижу по настроению, выпить у вас еще есть, – смахивая выступившие слезы, подвел итог Борода. – Пошли, посижу с вами, что ли. Только недолго. Еще обход делать. Ты, парень, не обижайся, но после пропажи ребенка ужесточили меры безопасности, и тебя как бы здесь быть не должно.

– Но я же уже здесь.

– Ты ошибаешься, нет тебя здесь.

– Нет, так нет, коньяк есть, а меня нет, вам больше достанется. Как проходят поиски?

– Недавно уехали водолазы, все бесполезно. Озера глубокие, грязные, мутные. Ничего в них не видно. Ничего не найдешь. Бес-по-лез-но.

Влад не стал возражать, Борода был одним из старейших работников школы, всю жизнь провел в этих краях и знал их как свои пять пальцев.

Они пошли в комнатку, Корнил достал третий стакан, Влад принес вторую бутылку и начал ее открывать.

– Погоди, – остановил его Борода, доставая из внутреннего кармана плоскую красивую бутылку. – Мою попробуем. Настаиваю с родиолой розовой да ягодками специальными. Для здоровья жуть как полезные.

– Ты серьезно? Полезными? – недоверчиво спросил Влад.

– А ты у моих соседок спроси, полезны мне эти ягодки или нет. У всех трех, – усмехнулся Борода, и Корнил быстренько подставил свой стакан.

Когда Борода махнул два раза по полстакана и, придя в благодушное настроение, закурил, Влад поинтересовался:

– А почему именно Борода? Фамилия ведь у тебя другая.

– Сапогов моя фамилия, не очень благозвучная, – пуская дым в потолок, ответил сторож. – Я когда-то давно в карты проиграл желание. А желание было простое: год не бриться. Карточный долг, сам понимаешь, – он махнул рукой, – вот и прицепилась кличка. Потом я как-то привык и стал отпускать бороду периодически. Вот и вся загадка.

– Там, в зале, где котлы, через окно видно, что у Феликса Зигмундовича свет горит в кабинете. Не знаешь, что там светится?

– Ты, наверное, уже двадцатый, кто этот вопрос задает. Аквариум там у него или террариум. Я точно не знаю. Может, и то, и другое. Он же какой-то биолог-зоолог. Всякая арахнология и герпетология.

– Двадцатый? А сколько человек работает в школе?

– Насколько я помню, то было более двухсот семидесяти. Но это включая всех: педагоги, воспитатели, обслуживающий персонал. А по раздельности не знаю. Спроси в отделе кадров, если интересует.

Выпили еще по чуть-чуть. Настойка было темной и терпкой. Пилась приятно, но немного вязала рот, как недоспелая хурма. Владу она понравилась. Прихватив с собой наполненный на треть стакан и отмахиваясь от табачного дыма, исходящего уже от двух курильщиков, он вышел в большой зал. Надо было договориться курить именно тут, но он же в гостях, а в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Он достал телефон – связи нет. Забытое сетевым богом место. Влад знал, что если походить, поискать, то точка где-то найдется. Воспитатели бегали сюда звонить. Ему очень хотелось позвонить Инге, но он понимал, что делать этого сейчас не стоит. И не поддался искушению.

Залпом допив настойку, Влад засунул телефон в карман и вернулся в комнату. Там Корнил что-то пытался доказать Бороде:

– А вот твои? Что, никого не репрессировали?

– Нет, мои все полегли за Родину, надо так было, выхода не было.

– Как не было? Мы бы могли…

– Даже не начинай, – прервал его Борода.

Видимо, этот спор происходил не в первый раз, и спорили они уже по привычке, без злобы, зная все доводы друг друга.

Борода повернулся к Владу:

– Ты служил?

– Как и все, – пожал плечами Влад, словно ему было стыдно за армию и за то, что он в ней служил. О реальной своей службе он не распространялся, даже пьяный. Считал, что то, чем они занимались, это не история для нетрезвых компаний малознакомых людей.

– Вот и все сейчас служат, как все, – сказал Борода. – Нет на вас Сталина! Как ты к Сталину относишься?

Влад неопределенно махнул рукой, молясь, чтобы Борода принял это за какой-нибудь ответ. Главное, чтобы принял, а ответ додумает уже сам.

Получилось.

– А вот зря, зря вы так, молодой человек…

– Началось, – пробормотал Корнил, потушил окурок и откинулся на спинку дивана, устраиваясь поудобней.

– Вот ты психолог, – продолжал Борода, – а я в этих науках не силен, но уже очень много лет работаю в этой школе, да и живу долго. И я постоянно удивляюсь тому, как люди возмущаются, когда какая-нибудь отсоединившаяся и обретшая независимость и самостоятельность страна наезжает на Россию. Люди негодуют и не проявляют терпения в те моменты, когда их дети достигают подросткового возраста и начинают пробовать свои силы, не слушают родителей, огрызаются, дерутся, даже в тех семьях, где рукоприкладства не практиковалось. Это их всех возмущает, они кричат: «Как так, неблагодарные, мы им дали жизнь, мы поставили их на ноги, а они на нас…» и так далее.

– И при чем здесь Сталин, – не выдержал лекции захмелевший Влад.

– Погоди, – повел рукой Борода, – сейчас всё будет. Бери. – Глухо звякнули граненые стаканы, и он продолжил, даже не закусив: – И эти же люди критикуют, ругают и обвиняют Сталина. Неужели мы так отупели, что не можем провести параллель и соединить такие понятия как Семья, Родина, Вождь, Отец, Власть, Сталин? Все везде одинаково, что в большой семье, что в маленькой человеческой. По нашим человеческим меркам прошло уже очень много времени с создания Советского Союза, да и с развала тоже. А вот с точки зрения Истории, с высоты Времени, мы дети… нет, не дети – подростки, которые выросли в большой и не всегда дружной семье. Это я сейчас и про бывшие республики, и про особо «умных» противников Иосифа Виссарионовича. Смотри, – Борода махнул рукой, опрокинув стаканы, но даже не заметил этого, – был отец, создавший эту семью. Именно создал, отбив ее у врагов и объединив этих сирот, усыновил и дал свою фамилию. В семьях бывает по-разному, тебе ли не знать. И в этой некоторых детей периодически пороли ремнем, но в те времена выпороть непослушного ребенка считалось правильным действием и никого это не удивляло. И все гордились своей семьей и своим отцом. И поротые, и не поротые. Но вот детки подросли на родительских харчах, получили хорошее образование за родительский счет и как итог решили жить отдельно, отгородились границами и сразу почему-то вспомнили тот родительский ремень. И начали кричать, что отец-то наш был плохой, он нам запрещал пить стеклоочиститель, торговать наркотой, прославлять и защищать терроризм, барыжить, мешал деградировать. Он нарушал наши права. И все сразу же забыли, что только благодаря ему они сейчас живы и здоровы. И вроде бы отделились, живите, хрен с вами. Но подросток, он на то и подросток, что умом еще не крепок, он ищет виноватых в своей подростковой незрелости и пробует самоутвердиться, повышая голос на тень того, на кого и взгляд поднять боялся. И это ведь относится и к бывшим нашим сестрам-странам, и к соседям, и к людям, и… – Борода горестно махнул рукой и закурил. – Заболтался я с вами что-то. Пойду обход сделаю. Может, еще зайду, а может, и нет. Ты, парень, на территорию не ходи, в темноте опасно, ноги можно поломать, а то и голову. Яма на яме.

Борода встал и направился к двери. Спина его сгорбилась совсем уж по-стариковски. Было видно, что он устал, очень устал – и не от работы. Скрипнула дверь, наступила тишина. Только сопел задремавший Корнил, да было слышно, как по трубам в сторону школы уходит нагретая вода.