Иван Геннадьевич Фаворов
Паршивый отряд

Женское любопытство

После того как отец привёл Дору домой, она не могла найти себе места. Любопытство разъедало её изнутри, человек которого она увидела вместе с Котом и помощником аптекаря заходящем в баню, тот странный незнакомец, точно чужак в городе. Чертами лица он слишком сильно отличался от остальных горожан и никак не был похож на человека, входящего в круг общения Кота и Каната. Если бы Дора увидела его со своим отцом ещё может быть этот незнакомец не бросался бы так в глаза. Но Канат – это сущий балбес и подкаблучник, нельзя представить серьёзного человека, идущего с ним в баню. А незнакомец точно был воин, самый настоящий, такой настоящий, что другого такого в городе не было. Дора это видела с полвзгляда. Кот, конечно, милашка, он дружит со всеми подряд. Его можно увидеть в любой компании. Всё равно очень маловероятно, что это какой-то его неизвестный ей друг.

Мысли сами лезли в голову Доры, не давали покоя. Но, она нашла возможность улизнуть. Прикинулась усталой, закрылась в комнате и сделала вид, что легла спать, потом вылезла в окно. Оставила вместо себя три подушки под одеялом, на случай если кто-нибудь отважится заглянуть, проверить.

Доротея направилась в сторону бани, которую, по её прикидке, Кот с Канатом, и их новый друг не могли ещё покинуть, так как ни один хоть немного уважающий себя горожанин, не будет париться в бане меньше двух-трёх часов. И она оказалась права. Ей действительно пришлось просидеть добрый час на ближайшей лавке, наблюдая за выходом.

«Надо было взять кого-то в помощники», – подумала она. – «И внимание меньше привлекала бы чем теперь. Сижу здесь одна, как дура, сразу видно, кого-то жду».

Но брать подруг было рискованно: во-первых – не известно сколько времени займут их сборы, услышь они о незнакомце в городе; во-вторых – всё разболтают на следующий день всем подряд. Так что приходилось выкручиваться как есть. Заняться было нечем. Дора сидела, ёрзала, ходила из стороны в сторону, прыгала на одной ноге. Пока ожидаемая троица фактически не вывалилась из распашных дверей бани в обнимку. Незнакомец посередине, а Кот и аптекарь по бокам, всё навеселе. Не пьяные, но уже дурные, отправились вверх по улице. Дора последовала за ними стараясь держать необходимое расстояние для того, чтобы оставаться незамеченной. Хотя в этом не было особой необходимости. Все трое были так увлечены разговором, что вряд ли заметили бы её, идущую в двух шагах от них. Разговор доносился до её слуха только обрывками: «я шёл по лесу… меня преследовали…». Кот рассказывал: «у нас бесплатная столовая…».

«Точно чужак». – Подумала Дора, – «раз не знает о порядках, заведённых в городе и о том, что поесть всегда можно бесплатно в городской столовой».

Ей очень хотелось присоединиться к ним. Влекло любопытство, и Кот ей всегда был симпатичен. Его загадочная улыбка, с которой он поглаживал арбалеты, когда представлял их её отцу и его худое, жилистое тело, за движениями которого ей удалось подглядеть одним жарким днём сквозь дикий виноград беседки.

Кот голый по пояс махал молотом у наковальни, потом заметил их приближение и видение кончилось, он накинул рубаху и вышел навстречу. Особенно его было жалко теперь, когда с ним так поступила жена. Доротея обязательно подошла бы к ним в любом другом случае не стесняясь. Но сейчас наиболее вероятными были два варианта развития событий после их встречи: они либо отправят её домой, либо не станут при ней откровенно говорить. Поэтому она решила проследить за ними и подслушать разговор издалека. Они явно направлялись в сторону дома Луки. И это было логично. Куда ещё могли пойти три молодых мужчины навеселе? Конечно, туда, где не предполагалось присутствие сварливой домохозяйки. И дом Кота подходил как нельзя лучше. Не к Канату же им идти, где его добросердечная жёнушка быстро разложит их по полкам своего быта. Поэтому Дора не особенно старалась, преследуя их, верно осознавая, что самое интересное начнётся тогда, когда эти троя останутся одни в тишине за столом гостиной.

Доротея уже мысленно представляла, куда заберётся, для того чтобы подслушать разговор. Вначале ей пришла в голову мысль спрятаться в розовый куст под окном ведущем на кухню, но воспоминание о вечерней росе и мелких колючках, уничтожили эту идею напрочь. Ещё немного подумав она решила действовать по обстоятельствам. Тем более что на ней было лёгкое, платье в котором она с утра вышла из дома. Поэтому находится долго на улице после заката было бы не комфортно. А она готовилась к долгому разговору.

Добравшись до дома, где жил Лука, Дора медленно, на цыпочках обошла его по кругу и увидела прислонённую к стене лестницу ведущую в чердачное окно. Видимо, Кот забыл убрать её по присущей ему рассеянности. Недолго думая она полезла вверх. На чердаке было темно и страшно. Солнце клонилось к горизонту, и кроваво-красный закат зловеще смотрел на неё сквозь проём окна. Пятно от последних лучей солнца падало на каминную трубу посередине чердака. Дора подползла к ней на четвереньках и открыла печную юшку, предназначенную для очистки сажи, в том месте, где труба делала колено и услышала шёпот, раздающийся из столовой.

– Ты кузнец? – Спросил незнакомый голос.

В строгом смысле слова Лука не был просто кузнецом, скорее он был создателем механизмов. В его мастерской все стены заполняли диковинные чертежи, а на столах лежали разные инструменты. Ему немного не хватало возраста для того, чтобы открыть свою школу, но через пару лет эта преграда должна была исчезнуть. Кот готовился, расширяя помещение и устанавливая новые верстаки.

– Да, можно и так сказать, но скорее я просто ремесленник.

– Это очень хорошее занятие, благородное.

– Надеюсь, – сказал Кот, – но продавец овощей кажется лучше.

– Что ты имеешь в виду? Торговцы, по-моему, это посредственно.

– Но зато им не говорят, что они не могут забрать долги с клиентов и вообще не знаю, может у них ещё что-то лучше…

«Бедный», – подумала Дора. – «Даже сейчас, когда он на пороге чего-то сверхъестественно интересного он не может забыть про предательницу жену».

– А откуда Вы пришли? – Спросил помощник аптекаря.

– Я издалека и странствую очень долго, моя родина была разрушена. Впрочем я позже расскажу всё подробно. Мне вначале хотелось бы узнать про город, в котором вы живёте.

Тут Дора пожалела, что не сидит за столом рядом с остальными, вот она бы рассказала им про свой любимый Новгород. Систему жизни которого она считала великим творением умов их предков, имея в виду, в первую очередь своих предков.

– Город как город, сказал Кот. Я уверен, что, если бы на этой земле были ещё города, они бы не сильно отличались от нашего.

«Что!», – подумала про себя Доротея. – «Да наш город вообще единственный такой!». Новгород отражает всё величие её семьи, а таких предков как у неё нет ни у кого – это уж точно верно.

– Ну, не скажи. Города, в которых я был, выглядели немного иначе. Даже на первый, беглый взгляд ваш город отличается от прочих.

– А они действительно есть, неужели это правда, их много? – Возгласил Канат. – А с какой стороны Вы пришли, через лес, или через пустошь?

– Да есть. Я видел несколько, смотря, что считать городом. Я шёл через лес. Это было непросто. Не удивительно, что вы не знаете ничего, кроме своего города, он находится в уникальном месте. Добраться сюда действительно сложно. Природа оживает по всему миру, словно пробуждается от долгого сна, и духи начинают покидать свои убежища. Я видел даже живые деревья.

– Но этим нас не удивить. Наш воин Годфри всё время рассказывает нам об этом.

«И это правда». – Подумала Дора. – «Папа говорил об этом, а он не может обманывать».

– Моя история очень длинная и я обязательно расскажу вам её всю. Но очень прошу, расскажите мне вначале об устройстве вашего города и о порядках, заведённых в нём. Я должен решить, насколько я могу задержаться здесь.

– Мы с удовольствием! – Сказал Кот голосом очарованного человека. – Устройство у нас такое: весь город поделён на гильдии, у каждой гильдии свои задачи и интересы. Городом руководит глава, которого выбирают из числа людей не входящих в руководство гильдий, или из простых горожан. При главе города есть совет из глав родов ведущих своё начало от основателей и уважаемых горожан. Выбирают их один раз в жизни и до смерти или пока по каким ни будь другим причинам этот человек не захочет оставить совет. Это вкратце о политике. А ещё у нас можно жить без денег и с деньгами. В городе есть бесплатная столовая, в которой может поесть каждый голодный. И большинство простых горожан живут, практически не используя деньги. Всё нужное можно поменять на что ни будь другое ненужное. Я часто изготавливаю изделия за продукты, например. Каждый гражданин, кроме некоторых торговцев, обязан два дня в неделю работать для общества. Мне, чтобы пользоваться всеми благами города, приходится делать дверные ручки для общественных мест, петли, фонари на улицу и всё в таком духе. Поэтому мы все можем пользоваться бесплатной столовой и бесплатной баней. Всегда платить приходится только в трактире за выпивку. Алкоголь – это вообще отдельная история в городе. – Кот лукаво усмехнулся. – Завтра мы проведём тебя по Новгороду, и всё покажем и расскажем. А теперь ты расскажи, как до нас добрался и откуда пришёл?

– Моя история очень необыкновенна и, скорее всего, покажется вам сказкой, но я прошу дослушать её до конца и не перебивать меня, пока я не закончу свой рассказ. Потому что большинство вопросов отпадут, когда я всё расскажу, а ответить на них, не рассказав всего, я всё равно не смогу.

Доротея, наконец дождавшись того, ради чего забралась на чердак, решила устроиться поудобнее. А Гавриил начал свой рассказ:

– Раньше, когда мир был прежним и не сдвинулся с точки равновесия…

Печная юшка была расположена довольно низко, а Дора не хотела пропустить ни слова и сползла с балки, на которой сидела в промежуток, где была утрамбованная с опилками глина, дранка и слабые доски, подбитые снизу к потолку. Гавриил продолжал:

– Далеко отсюда в горах был красивый город, его белые стены…

И тут потолок провалился, и Дора рухнула вместе с кусками штукатурки прямо на толстый ковёр, лежащий перед камином.

Флор

В большой светлой гостиной, за столом из цельного куска дерева, обедала семья Флора. Сам Флор чинно сидел во главе стола, позвякивая ножом и вилкой. Три его сына сидели по бокам. Жена с дочерью подносили из кухни готовые блюда. После того как на столе не осталось свободного места, они тоже сели в дальнем его конце.

Обед в семье Флора Кирсановича Онежского, представлял из себя ритуал с постоянными и переменными составляющими. Мелочей здесь не допускалось, даже самые ничтожные детали были строго регламентированы, разнообразие и количество пищи впечатляло воображение, места за столом и очерёдность доступа к вкусным кускам строго определены. Обед был церемонией, представляющей лицо семьи. Флор часто говорил: «кто что ест, тот-то и есть».

Капитал и внешняя состоятельность были главными приоритетами для хозяина этого дома. Если бы для того чтобы выглядеть презентабельно, надо было голодать, есть одни хлеб и воду, Флор так и делал бы, но к счастью это было иначе. Поэтому он с превеликим удовольствием, каждый день изысканно и разнообразно обедал, упиваясь своей властью и социальной значимостью. Он был главным сибаритом в Новгороде и мог себе это позволить.

Семья Онежских была одна из немногих, в которой практически полностью пренебрегали общественной работой, а сам Флор принимал участие только в тех делах которые являлись необходимыми для сохранения статуса члена городского совета и главы гильдии торговцев.

Возглавляемая им гильдия была одной из самых не многочисленных в городе, но самой независимой и обладала большим количеством связей в разных сферах городской жизни. Гильдия торговцев всегда вела собственную политику и чеканила деньги, необходимые в Новгороде только для того, чтобы заключать сделки с ней.

– Щучьи котлетки просто пальчики оближешь! – заметил Флор, причмокивая своими пухлыми губами и отирая сальные усы салфеткой. – Ефросиния постаралась на славу. Респект кухарке!

– Это мы с Мамочкой выбирали щукарей на рынке. – Заметила Эля – дочка.

Эле никто не ответил. Её вообще часто игнорировали во время разговора. Другое дело, когда что-то нужно: «Эля принеси, Эля подай», а как только раскроет рот словно и не слышит никто. Поэтому она привыкла игнорировать невнимание к своей персоне, сделала так и сейчас, принявшись уплетать одну за одной котлетки с картофельным пюре, пополняя и без того не бедные стратегические запасы своего организма.

Флор, громко прожёвывая карпа в сливовом соусе, начал деловой разговор с сыновьями, как будто он не обсуждал дела с ними целыми днями и только за обедом смог выкроить минутку для разговора. Эля поглядывала на них и думала: «До чего же вы все скучные! Ради чего всё это? Не ради же пюре с котлетами наша семья столь целенаправленно обогащается всё это время?»

– Эдик, дорогой, – продолжал Флор, обращаясь к своему старшему сыну, – в этом году фермеры пророчат замечательный урожай зерна. Говорят, всходы очень сильные таких давно не видели. Я хочу, чтобы ты занялся строительством ещё одного амбара. Нам нужно постараться на корню перекупить большую часть урожая. Он станет и сырьём для пекарни, и возможностью заработать на перепродаже зимой или получить бесплатную рабочую силу от города.

Эдуард делал вид, что внимательно слушает. Они с отцом уже обсуждали эти дела не один раз и теперь не без оснований Эдуард предполагал, что Флору просто не о чем говорить с семьёй. А для того чтобы самому себе не казаться скучным хряком, Отец непрестанно талдычит о делах.

«Скукотища, что мы ангар не построим! Сели, два дня назад, составили план, записали. А зачем мусолить тему-то из раза в раз. Интересно удастся обогнать Ретивого…». – Размышляя про себя, Эдуард погрузился в мечты о предстоящих скачках, представлял, как он обойдёт своего товарища, который недавно объездил новую лошадь.

Прошлым чемпионом был, естественно, сам Эдуард. Но теперь, если слухи, ходящие по городу относительно способностей Ретивого, не лгали, вполне могло получиться так, что Михаил подвинет его на пьедестале славы. С этой мыслью было сложно жить, в душе Эдуарда поселился лёгкий страх, таящийся под ложечкой, поднимающий его с кровати в предрассветные часы и заставляющий смотреть вдаль из окна, сосредоточенно изучая тени древних руин на горизонте.

Эдуард был очень красив, храбр и привлекателен. Все знали об этом и относились к нему, имея в виду эти его качеств. Правда, храбр он был только на людях, а наедине с самим собой очень боялся не соответствовать своему блистательному образу, поэтому проблемы ангара и семейной прибыли заботили его гораздо меньше предстоящей скачки.

Ещё два сына Флора, Сергей и Александр сидели молча. У них уже были планы на вечер, и они хотели, как можно меньше привлекать внимание отца, чтобы не получить случайное задание, могущее помешать их походу в дом к двум очаровательным вечным невестам, живущем в торговом квартале города. Братья были ещё достаточно молоды: Сергею исполнилось двадцать два. Александру двадцать, что делало последнего совершеннолетним и наделяло правами взрослого. Хотя ещё и не полными, из-за его социального статуса, согласно которому, он, находясь в составе семьи отца, и не мог участвовать самостоятельно в политической жизни. Но такие ограничения распространялись и на Сергея, который, как и Александр, не стремился вылететь из гнезда и развести собственный семейный очаг.

У Эдуарда была жена-тихоня, которая совсем недавно родила ему дочь и сейчас сидела неотрывно с ребёнком, поэтому не участвовала в обеде, чему надо сказать радовалась несказанно.

– Саш, ты сможешь отлить вина на кухне? – Спросил Сергей шёпотом у Александра.

– А ты сам?

– Ты же знаешь, я обязательно что ни будь уроню, наделаю кучу шума и тогда конец всему.

– А постараться ты не пробовал?

– Давай я начну стараться в другой раз, когда от этого не будет завесить наш с тобой поход к Тане и Ане.

Матрона ела с непроницаемым лицом. Уже в годах, но до сих пор красивая и с виду строгая, она не отличалась остротой ума и в молодости была хохотушкой. Но чопорная и сухая атмосфера дома Флора, в которую она погрузилась в достаточно молодом возрасте, высушила её. С годами она приобрела состояние внешней презентабельности, в котором прибывала постоянно вне зависимости от обстановки. В присутствие мужа она чаще молчала и было похоже, что супруги, утратив с возрастом интерес друг к другу, не знали о чём разговаривать оставшись наедине и поэтому избегали таких моментов. Об этом свидетельствовала и их привычка обсуждать в присутствие других людей мелкие бытовые вопросы, которые другие пары обычно обсуждают тет-а-тет. Иногда Елен, так звали жену Флора, очень хотелось отбросить всё напускное, и фигурально выражаясь, сняв туфли, бежать босой по весенней траве жизни. Чувствуя неприкрытой кожей своего тела её непосредственное течение. Вылезти из своей раковины. Быть такой какая она есть. Но это всегда оставалось на уровне предрассветных фантазий, в которых Елен отпускала вожжи своего разума и перебирала в голове все возможные вариации развития своей жизни, будь она не связана с Флором. Но наступало утро и однообразный, почти ритуальный быт разбивал все иллюзии, потихонечку превращая её в ещё один экспонат гербария Онежских.

Обед закончился, и семья перебралась в гостиную пить чай. Ещё один строго соблюдаемый ритуал этого дома. Самого большого в городе и самого дико украшенного. Флор считая себя одарённым во всём, проектировал дом сам и поэтому тот полностью соответствовал его вкусам и характеру, но не отличался изяществом и гармонией. Другой человек, возможно, не смог бы жить в таком мрачновато-грузном интерьере, которым окружил себя Флор. Жена его превращалась в мумию, дети пытались выбраться отсюда при первой возможности, а Флор, набирался сил, словно дом, выкачивая энергию из всего живого, передавал её хозяину.

Эдуард уже ёрзал на стуле, стараясь поскорее выбраться на конюшню. Проводить время с любимым жеребцом было гораздо приятнее чем сидеть в тягучей атмосфере семейного круга. Саша и Серёжа всё спланировали и теперь только выжидали удобного момента для реализации намеченного. Но никто не решался покинуть комнату до того, как это сделает отец, который, казалось, с тщательностью маньяка наблюдал за тем, чтобы никто не покидал пыточной раньше, чем ему надоест.

Но всё-таки желанный час настал, и Флор поблагодарил домочадцев за приятную компанию, напомнил ещё раз про зернохранилище, правда не обращаясь ни к кому лично, потом отправился в свой кабинет заняться делами, выпить немного виски и вздремнуть. Поднимаясь по лестнице, Флор чувствовал старость, неповоротливость, косность своего тела и ощущение бессмысленности накатывало на него. Он не мог остановиться, не мог перестать думать о прибыли, и не мог бросить начатых дел. Флор не мог уступить Годфри на городском вече, хотя прибыль от вырубки леса была не такой большой, а страх перед духами пустоши ничем для него лично необоснован. Он в тех местах ни разу не был и с духами, обитающими там ни разу не встречался. А вот получить строительный материал для нового амбара было заманчиво. Но весной лес рубить всё равно нельзя, и в лучшем случае стройматериал будет с опозданием на год. Мысли роились в голове Онежского и не было от них никакого покоя. Ненависть к Годфри и всему мировоззрению, сторонником которого тот являлся, чернилами страсти пачкала чистую воду его разума. Желание расквитаться, устроить жизнь в городе правильно, по своему разумению, всё сильнее и настойчивей склоняло волю Флора к действию. Он ещё колебался, боялся переступить черту, после которой не будет возврата. В попытке спрятаться от этого «хоровода» он налил себе пол стакана Виски – лучшего из тех которое получалось приготовить на его винокурнях. Полу прилёг на кушетке в углу. Так Флор провёл около часа, после дебатов на вече он чувствовал себя выжатым, и сил работать не было, но мысли все лезли в голову, приносили воспоминания, которые не давали отдохнуть. Он неоднократно пополнял стакан, но внутренняя пружина не распускалась. Постепенно дело шло к вечеру. Солнце светило уже под острым углом, и он в изнеможение решил прибегнуть к последнему доступному ему средству и отправился в торговый квартал.

Дорога казалась Флору тяжёлой. Мостовая словно специально сопротивлялась неровностью вкопанных пеньков. Придорожная пыль, мешаясь в кашу с мыслями, хрустела на зубах сознания. Ко всему прочему, проходя мимо распахнутого окна многоквартирного дома, в котором жили люди, не ведущие собственного хозяйства, он услышал реплику одной из двух кумушек поджидавших мужей и высунувших нос на улицу из опасения пропустить хоть что-то происходящее там. Женщины переговаривались громким весёлым шёпотом, и Флор расслышал обрывок фразы, который принял на свой счёт:

«Смотри, и старший хряк за молодыми потрусил».

Онежский не разозлился, ему стало почему-то стыдно, хотя он не был уверен, что говорят именно про него. Флор поплотнее закутался в дорожный плащ, одетый больше для маскировки, и поднялся по лестнице на третий этаж, отыскав взглядом дверь, выкрашенную красным суриком. Робко постучал. В голове стукнула мысль:

 «А вдруг занята», – по спине пробежали мурашки.

Но дверь открылась и приятное полноватое женское лицо, обрамленное копной густых рыжих кудряшек, выглянуло на Флора улыбаясь и сверкая незатейливым счастьем от не обременённой заботами жизни.

– Голубушка, лучик мой, – начал Флор.

– Заходи. – Она играя нежно взяла его за руку и протянула в полуоткрытую дверь. В комнате было прибрано и чисто. Немного лишних кружев на скатерти и занавесках. Но в целом аккуратно и не претенциозно, очень по-женски. Было ясно, мужчины здесь долго не задерживаются.

Кудрявая женщина была полновата, но не толста – нигде ничего лишнего невесело. Но всё тело было налито словно молоком и особенно большая грудь, так привлекавшая Флора, выглядывала призывно из-под расстёгнутой верхней пуговицы белой сорочки и без того имевшей глубокое декольте.

– Лучик мой, – начал опять Флор, – пойдём скорей, никаких сил не осталось, снова замучили демоны проклятые.

Она погладила его лысеющую голову, мило улыбнулась и, взяв за руку, повела к кровати, украшенной кружевным пододеяльником, на которую села возле изголовья, удобно облокотившись на подушку. Флор быстро скинул куртку, плащ и сюртук, оставшись в нижней сорочке, улёгся на кровать, расположив голову на её мягких коленях. Обнял её руками, пролез лицом ей в декольте заботливо расстёгнутое для него и зарылся там в мягких ароматных прелестях, забывая о проблемах и заботах обо всём на свете, кроме нежного тепла, обволакивающего его со всех сторон. Она заботливо гладила его по голове, плечам, груди, едва слышно напивая что-то под нос, как маленькому дитяти и чувствовала, как он успокаивается и умиротворяется рядом с ней. Она думала, что от её ласки мир становится лучше и этот человек не совершит зла, на которое способен. Она гладила его около часа, потом удовлетворила рукой, и он мирно заснул у неё на коленях.