Иван Федорович Горбунов
Сцены из народного быта
Затмение солнца
Сцена из московского захолустья[1]
– Что это за народ собрамши?
– Бог их знает… с утра стоят.
– Не насчет ли солонины?
– Какой солонины?
– Да ведь как же: этот хозяин кормил фабрику солониной, но только теперича эту самую солонину запечатали, потому есть ее нет никакой возможности.
– Это вы насчет солонины-то? Нет, уж он им три ведра поставил: распечатали, опять жрут…
– Да, уж эта солонина!..
– Что это за народ собрамши?
– Разно говорят: кто говорит – на небе неладно, кто говорит – купец повесился…
– А мы из Нижнего ехали… пьяные… Едем мы, пьяные, и сейчас эта комета прямо к нам в тарантас… инда хмель соскочил! Я говорю: «Петр Семенов, смотри!» «Я, говорит, уж давно вижу», а сам так и трясется…
– Затрясешься, коли, значит… богу ежели что… Все мы люди, все человеки…
– «Не оборотить ли, говорит, нам назад?» – «Бог милостив, говорю, от судьбы не уйдешь, давай лучше выпьем, а она, матушка, может стороной пройдет. Хвост уж очень разителен!.. Такой хвост, я тебе доложу, что просто…»
– Грехи наши тяжкие… Слаб есть человек! Вот хоть бы теперь! Этакое наказание божеское, а сколько народу пьяного.
– Без этого нельзя: иной опасается, а другой так опосля вчерашнего поправляется.
– Нет, вы докажите!
– И докажу!
– Одно ваше невежество!
– Извольте говорить, мы слушаем. Вы говорите…
– Я вас очень хорошо знаю: вы – московский мещанин и больше ничего!
– Оченно это может быть, а вы про затмение докажите. Вы только народ в сумнение привели!.. Из-за ваших пустых слов теперича этакое собрание!.. Городовой! Городовой!..
– Вот он тебе покажет затмение!..
– Да, наш городовой никого не помилует!
– Докажите!
– Живем мы тихо, смирно, благородно, а вы тут пришли – всех взбудоражили.
– Хозяйка наша в баню поехала и сейчас спрашивает: «Зачем народ собирается?» А кучер-то, дурак, и ляпни: «Затмения небесного дожидаются…» Сырой-то женщине!..
– Образование!
– Так та и покатилась! Домой под руки потащили…
– Он с утра здесь путается. Спервоначалу зашел в трактир и стал эти свои слова говорить. «Теперича, говорит, земля вертится», а Иван Ильич как свистнет его в ухо… «Разве мы, говорит, на вертушке живем?»
– Дикая ваша сторона, дикая!..
– Мы довольны, слава тебе, господи!..
– Господин, проходите!
– Барин, ступай лучше, откуда пришел, а то мы тебе лопатки назад скрутим…
– Смотри-ко, что народу подваливает.
– Горяченькие пирожки! У меня со вкусом! Так и кипят!
– Что это за народ собрамши?
– Вон пьяный какой-то выскочил из трактиру, наставил трубочку на солнышко, говорит – затмение будет.
– А где же городовой-то?
– Чай пить пошел.
– Надо бы в часть свести.
– Сведут, это уж беспременно…
– За такие дела не похвалят.
– Все в трубочку глядит; может, что и есть.
– У нас на Капказе, на правом фланге, у ротного командира во какая труба была… все наскрозь видно… Ночью ли, днем ли, как наставит – шабаш: что-нибудь да есть.
– Начало затмения! Вот, вот, вот… Сейчас, сейчас, сейчас…
– А вот и городовой идет.
– Сейчас выручит!
– Вот, господин городовой, теперича этот человек…
– Осади назад!
– Теперича этот человек…
– Неизвестный он нам человек…
– Позвольте, спервоначалу здесь был… вышел он, примерно, из трактира… но только народ, известно, глупый… и стал сейчас…
– Не наваливайте… которые!.. Осадите назад!
– Иван Павлыч, ты наш телохранитель, выручи! Выпил я за свои деньги…
– Вы тогда поймете, когда в диске будет.
– Почтенный, вы за это ответите!
– За что?
– А вот за это слово ваше нехорошее.
– Выскочил он из трактира…
– Сейчас затмится!
– Может, и затмится, а вы, господин, пожалуйте в участок. Этого дела так оставить нельзя.
– Как возможно!
– Может, хозяйка-то наша теперича на тот свет убралась по твоей милости.
– Хотел на божью планиду, а попал в часть…
– На Капказе бы за это…
– Сколько этого глупого народу на свете!..
«Еженедельное новое время» № 6–7, 1879 г.
У пушки[2]
– Ребята, вот так пушка!
– Да!..
– Уж оченно, сейчас умереть, большая!..
– Большая!..
– А что, ежели теперича эту самую пушку, к примеру, зарядят да пальнут…
– Да!
– Особливо, ядром зарядят.
– Ядром ловко, а ежели бонбой, ребята, – лучше.
– Нет, ядром лучше!
– Да бонбой дальше.
– Все одно, что ядро, что бонба!
– О, дурак-черт! Чай ядро – особь статья, а бонба – особь статья.
– Ну, что врешь-то!
– Вестимо! Ядро теперича зарядят, прижгут – оно и летит.
– А бонба?
– Чаво бонба?
– Ну, ты говоришь – ядро летит… а бонба?
– А бонба другое.
– Да чаво другое-то?
– Бонбу ежели, как ее вставят, так-то… туда.
– Так что же?
– Бонбу…
– Ну?…
– Вставят… и ежели оттеда…
– Чаво оттеда?…
– Ничаво, а как собственно… Пошел к черту!
«Общезанимательный вестник» № 13, 1857 г.
Воздухоплаватель
Сцена
Около воздушного шара толпа народа.
– Скоро полетит?
– Не можем знать, сударь. С самых вечерен надувают; раздуть, говорят, невозможно.
– А чем это, братцы, его надувают?
– Должно, кислотой какой… Без кислоты тут ничего не сделаешь.
– А как он полетит – с человеком?
– С человеком… Сам немец полетит, а с им портной.
– Портной?!
– Портной нанялся лететь… Купцы наняли…
– Портной!
– Пьяной?
– Нет, черезвый, как следовает.
– Портной!.. Зачем же он летит?
– Запутался человек, ну и летит. Вестимо, от хорошего житья не полетишь, а значит, завертелся…
– Мать его там, старушка, у ворот стоит плачет… «На кого ты, говорит, меня оставляешь?» – «Ничего, говорит, матушка, слетаю, опосля тебе лучше будет. Знать, говорит, мне судьба такая, чтобы, значит, лететь».
– Давай мне теперича, при бедности моей, тысячу целковых да скажи: Петров, лети!..
– Полетишь?
– Я-то?
– Ты-то?
– Ни за что! Первое дело – мне и здесь хорошо, а второе дело – ежели теперича этот портной летит, самый он выходит пустой человек… Пустой человек!.. Я теперича осьмушечку выпил, бог даст – другую выпью и третью, может, по грехам моим… а лететь мы несогласны. Так ли я говорю? Несогласны!
– Где же теперича этот самый портной?
– А вон ему купцы водки подносят.
– Купец ублаготворит, особливо ежели сам выпивши.
– Все пьяные… Уж они его угощали и целовать пробовали – все делали. А один говорит: «Ежели, бог даст, благополучно прилетишь, я тебя не забуду».
– Идет, идет… Портной идет…
– Кто?
– Посторонись, братцы…
– Портной идет…
– Это он самый и есть?
– Он самый…
– Летишь?
– Летим, прощайте.
– Нас прости, Христа ради, милый человек.
– Прощай, брат! Кланяйся там… Несчастный ты человек, вот я тебе что скажу! Мать плачет, а ты летишь… Ты хошь бы подпоясался…
– Это дело наше…
– Но только ежели этот пузырь ваш лопнет, и как ты оттедова турманом… в лучшем виде… только пятки засверкают…
– Смотри-ка, братцы, купцы его под руки повели, сейчас, должно, сажать его будут.
– Ты что за человек?…
– Портной…
– Какой портной?
– Портной с Покровки, от Гусева. Купцы его лететь наняли.
– Лететь! Гриненко, сведи его в часть.
– Помилуйте…
«Я те полечу! Гриненко?… Извольте видеть!.. Лететь!.. Гриненко, возьми…
– Поволокли!..
– Полетел голубчик!
– Да за этакие дела…
– Народ-то уж оченно избаловался, придумывает, что чудней!..
– Что это, мошенника повели?
– Нет, сударь, портного…
– Что же, украл он что?
– Никак нет, сударь. Он, извольте видеть… бедный он человек… и купцы его наняли, чтобы сейчас, значит, в шару лететь.
– На воздусях…
– А квартальному это обидно показалось…
– Потому – беспорядок…
– Летит, братцы, летит… Трогай!..
– И как это возможно без начальства лететь?!
Сборник «Складчина», 1874 г.
Мастеровой[3]
(Мастеровой пришел к своему хозяину сказать, что он женится)
– Что ты?
– Да я, Кузьма Петрович, к вашей милости…
– Что?
– Так как, значит, оченно благодарны вашей милостью… почему что сызмальства у вас обиход имеем…
– Так что же?
– Ничаво-с! Теперича я, значит, в цветущих летах… матушку, выходит, схоронил…
– Ну, царство небесное.
– Вестимо, царство небесное, Кузьма Петрович… московское дело… за гульбой пойдешь…
– Да что ж ты лясы-то все точишь?
– Известно, какое наше дело…
– Денег, что ли?
– Благодарим покорно. Туточка вот у Гужонкина ундер живет… у него, значит, сторож…
– Да.
– А она и его дочь…
– Ну?
– В прачешной должности состоит и портному обучена…
– Тебе-то какое же дело?
– То есть… выходит… по своему делу, а он его… сторож…
– Так тебе-то что же?
– Законным браком хотим.
– Ну, так женись.
– То-то. Я вашей милости доложить пришел.
«Общезанамательный вестник» № I. 1857 г.
У квартального надзирателя[4]
Квартальный надзиратель.
Григорьев, его слуга.
Купец.
Иван Ананьев, фабричный.
Квартальный надзиратель (сидит утром в канцелярии и читает бумаги). «А посему Московская управа благочиния[5]…» Григорьев!
Григорьев. Чого звольте, ваше благородие?
Квартальный надзиратель. Вели приготовить селедку с яблоками.
Григорьев. Слушаю, ваше благородие.
Квартальный надзиратель (читает). «Навести надлежащие справки…»
Купец входит.
Квартальный надзиратель (оборачиваясь). Кто тут?
Купец. Это, батюшка, я-с.
Квартальный надзиратель. Что за человек?
Купец. Я здешний обыватель.
Квартальный надзиратель. Что тебе нужно?
Купец. Я к вам, батюшка, со всепокорнейшею просьбой.
Квартальный надзиратель. Например?
Купец. У меня есть до вас, батюшка, казусное дело.
Квартальный надзиратель. Казусное? Какого роду?
Купец. Дело, батюшка, вот какого роду, не бессудьте, ваше благородие, позвольте вам для домашнего обиходу три рублика…
Квартальный надзиратель, Прошу вас садиться.
Купец. Постоим, ваше благородие… Постоять можем…
Квартальный надзиратель. Какое ваше дело?
Купец. Небезызвестно вашей милости, что у меня в вашем фартале находится дом и деревянным забором обнесенный…
Квартальный надзиратель. Да.
Купец. В оноем самом доме у меня производится фабрика, ткут разные материи.
Квартальный надзиратель. Потом?
Купец. Был я, сударь…
Квартальный надзиратель. Садитесь, садитесь…
Купец. Ничего-с. Был я, сударь, в субботу в городе, да маленько, признаться, замешкамшись… Бегу из городу-то почитай что бегом, думаю, хозяйка ждет по семейному делу, чай пить…
Квартальный надзиратель. Ну да, дело семейное…
Купец. А на фабрике у меня есть крестьянин Иван Ананьев…
Квартальный надзиратель. Что же, он пьян, что ли, напился?… Буйство, что ли, какое наделал?
Купе ц. Это бы, сударь, ничего, это при ем бы и осталось; он у меня украл срезку.
Квартальный надзиратель. Что такое – срезку?
Купец. А это, выходит, как ежели теперича, собственно, материя, которая, значит, по нашему делу…
Квартальный надзиратель. Понял!
Купец. Я ему говорю: «Иван Ананьев, пойдем к фартальному». – «Я-ста, говорит, твоего фартального не боюсь».
Квартальный надзиратель. Как так? Григорьев!..
Купец. Я говорю: «Как не боишься? Всякий благородный человек ударит тебя по морде и ты ничего не поделаешь, а наипаче фартальный надзиратель…»
Квартальный надзиратель. Григорьев!
Купец. Ведь оно, ваше благородие, нашему брату без сумления кажинную вещь пропущать нельзя, почему что всего капиталу решишься.
Квартальный надзиратель. Григорьев!
Купец. Опять же говорю, что фартальный у нас якобы, значит… примерно… выходит…
Григорьев, потом Иван Ананьев.
Григорьев. Чого звольте, ваше благородие?
Квартальный надзиратель. Дурак.
Григорьев. Слушаю, ваше благородие!
Квартальный надзиратель. Дай мне сюда Ивана Ананьева.
Григорьев (отворяя дверь). Кондратьев! И де вин тут Иван Ананьев?… Который? Давай его к барину… Иван Ананьев!..
Иван Ананьев входит.
Квартальный надзиратель. Как тебя зовут?
Иван Ананьев. Сейчас умереть, не брал.
Квартальный надзиратель. Чего?
Иван Ананьев. Не могу знать чего.
Квартальный надзиратель. Отправь его в частный дом.
Иван Ананьев. Кузьма Петрович только мораль на меня пущает, почему что как я ни в каком художестве не замечен…
Квартальный надзиратель. Возьми его!
Григорьев. Кондратьев!..
Купец. Благодарим покорно. Больше ничего не требуется?
Квартальный надзиратель. Там в канцелярии напишите объяснение.
Купец. Слушаю. (Уходит.)
Квартальный надзиратель. Григорьев!
Григорьев. Чого звольте, ваше благородие?
Квартальный надзиратель. Дай мне мундир.
Григорьев. Да вин увесь в пятнах, ваше благородие.
Квартальный надзиратель. Как?!
Григорьев. Не могу знать.
Квартальный надзиратель. А можно их вывести?
Григорьев. Можно, ваше благородие.
Квартальный надзиратель. Чем?
Григорьев. Не могу знать.
Квартальный надзиратель. Я думаю, скипидаром.
Григорьев. И я думаю, що скипидаром.
Квартальный надзиратель. Да ведь вонять будет…
Григорьев. Вонять будет, ваше благородие.
Квартальный надзиратель. А может, не будет.
Григорьев. Ничего не будет, ваше благородие… (Приносит обратно.) Готов, ваше благородие.
Квартальный надзиратель. Что?
Григорьев. Ничего.
Квартальный надзиратель. Воняет?
Григорьев. Воняет, ваше благородие.
Квартальный надзиратель. Скверно.
Григорьев. Скверно, ваше благородие.
Квартальный надзиратель. Да ведь, я думаю, незаметно.
Григорьев. И я думаю, що незаметно. Звольте надевать.
«Общезанимательный вестник» № 1. 1857 г.
У мирового судьи
Комната мирового судьи, перед столом стоят два приказчика из Апраксина двора.
Мировой судья. Вы обвиняетесь в том, что в гостинице «Ягодка» вымазали горчицей лицо трактирному служителю…
Первый. Бушевали мы – это точно.
Мировой судья. Разбили зеркало…
Первый. За все за это заплачено и мальчишке дадено, что следует.
Мировой судья. Так вы признаете себя виновным?
Первый. Какая же в этом есть моя вина?… Ежели я за свои деньги…
Мировой судья. Вы вместе были?
Второй. Так точно!..
Мировой судья. Признаете себя виновным?
Второй. Никак нет-с!
Мировой судья. В протоколе написано, что вы…
Второй. Что ж, я за два двугривенных какой угодно протокол напишу.
Мировой судья. Вы так не выражайтесь.
Второй. Тут выраженьев никаких нет.
Мировой судья. Расскажите, как дело было.
Свидетель. Про которые они про деньги говорят, я их не получал. А что как они пришли и, между прочим, выпимши, и сейчас приказали, чтобы селянку и большой графин, а опосля того бутылку хересу. Как сейчас выпили, так и закуражились.
Первый. Ежели я тебе лицо мазал…
Мировой судья. Молчите.
Первый. Как угодно, только он все врет…
Защитник. Позвольте предложить свидетелю вопрос.
Мировой судья. Вы кто такой?
Защитник. В качестве защитника.
Мировой судья. После.
Свидетель. Сейчас закуражились и сейчас стали меня терзать.
Мировой судья. Как терзать?
Свидетель. За волосы.
Мировой судья. Кто из них?
Свидетель. Вот они.
Первый. Собственно, все это пустяки.
Защитник. Позвольте предложить вопрос свидетелю.
Мировой судья. Я вам сказал, что после.
Свидетель. Ну, опосля того мазать меня горчицей стали. Гость один говорит: «Что вы, господа купцы, безобразничаете?» А они говорят: «Мы за свои деньги».
Мировой судья. Так это было?
Первый. Может, я был очень выпимши, не помню. А что ежели и смазали маленько – беды тут большой нет; если бы мы его скипидаром смазали… опять и деньги мы за это заплатили. Коли угодно, виноватым я буду.
Мировой судья. А вы?
Второй. Мы остаемся при своем показании.
Защитник. Теперь можно защитнику?
Мировой судья. Можно.
Защитник. Господин мировой судья! Чистосердечное раскаяние, принесенное в суде, на основании нового законоположения, ослабляет… Закон разрешает вам по внутреннему убеждению, а потому я прошу вас судить моего доверителя по внутреннему убеждению. Я отвергаю здесь всякое преступление. Я долго служил в Управе благо…
Мировой судья. Позвольте, господин защитник. Вы в каком виде?
Защитник. Чего-с?
Мировой судья. Вы в каком виде пришли сюда?
Защитник. В каком-с?
Мировой судья. Я вас штрафую тремя рублями. Извольте выйти вон.
Защитник: Скоро, справедливо и милостиво!
«Сцены из народного быта», 1874 г.
Развеселое житье
Сцена
Купец. Наслышаны мы об вас, милостивый государь, что, например, ежели что у мирового – сейчас вы можете человека оправить.
Адвокат. А у вас дело есть?
Купец. Дело, собственно, неважное, пустяки, выходит… Не мы первые, не мы последние… известно, глупость наша…
Адвокат. Скандал сделали?
Купец. Шум легонькой промежду нас был.
Адвокат. В публичном месте?
Купец. Как следует… при всей публике.
Адвокат. Нехорошо!
Купец. Действительно, хорошего мало.
Адвокат. Где же это было?
Купец. На Владимирской… такое заведение там прилажено.
Адвокат. В «Орфеуме»?
Купец. В этом самом. (Молчание.) Ежели я теперича, милостивый государь, человека ударю, что мне за это полагается?
Адвокат. В тюрьме сидеть.
Купец. Так-с!.. Долго?
Адвокат. Смотря как… недели три… месяц…
Купец. А ежели я купец, например, гильдию плачу.
Адвокат. Тогда дольше: месяца два, а то и три.
Купец. Конфуз!.. (Молчание.) А ежели он с своей стороны тоже действовал и оченно даже… можно сказать, сокрушить хотел?
Адвокат. Да расскажите мне все, что было. Садитесь. Расскажите по порядку.
Купец. Порядок известный – напились и пошли чертить. Вот изволите видеть: собралось нас, примерно, целое обчество, компания. Ну, а в нашем звании, известно, разговору без напитку не бывает, да и разговор наш нескладный. Вот собрались в Коммерческую, ошарашили два графина, на шампанское пошли. А шампанское теперича какое? Одно только ему звание шампанское, а такой состав пьем – смерть! Глаз выворачивает!.. Который непривычный человек, этим ежели делом не занимается, с одной бутылки на стену лезет.
Адвокат. А не пить нельзя?
Купец. Для восторгу пьем. Больше делать нечего. Ну, заправились как должно – поехали. Путались-путались по Санкт-Петербургу-то, метались-метались – в «Эльдорадо» приехали. Опять та же статья, сызнова… Поехали по домам-то, один из нашего обчества и говорит: «Давайте, говорит, прощальный карамболь[6] сделаем, разгонную бутылку выпьем, чтобы все чувствовали, что мы за люди есть». Сейчас на Владимирскую. Мыслей-то уж в голове нет, стыда этого тоже, только стараешься как бы все чудней, чтобы публика над тобой тешилась. Набрали этого самого женского сословия – там его видимо-невидимо, – угощать стали. Угощали-угощали – безобразничать. Подошел какой-то, – не то господин, не то писарь: «Нешто, говорит, так с дамами возможно? Это, говорит, ваше одно необразование». Кто-то с краю из нашей компании сидел, как свистнет его: «Вот, говорит, наше какое образование». Так тот и покатился. Ну, и пошло!.. Вся эта нация завизжала! Кто кричит – полицию, кто кричит – бей!
Адвокат. А вы били кого-нибудь?
Купец. Раза два смазал кого-то… подвернулся.
Адвокат. Прежде вы за буйство не судились?
Купец. При всей публике?
Адвокат. Да, у мирового судьи?
Купец. У квартального раза два судился прежде. тогда проще было: дашь, бывало, письмоводителю – и кончено. А теперича и дороже стало, и страму больше. Адвокат. Сраму больше.
Купец. В газетах не обозначат?
Адвокат. Напечатают.
Купец. А ежели, например, пожертвовать на богадельню или куда?
Адвокат. Ничего не поможет.
Купец. Беспременно уж, значит, сидеть?
Адвокат. Я думаю.
Купец. Все одно, как простой человек, с арестантами?
Адвокат. Да.
Купец. Из-за пустого дела!.. Хлопочи вот теперь, траться. Сейчас был тоже у одного адвоката, три синеньких[7] отдал.
Адвокат. За что?
Купец. За разговор. «Я, говорит, твое дело выслушаю, только мне, говорит, за это пятнадцать рублей и деньги сейчас». Ну, отдал, рассказал все как следует…
Адвокат. Что же он?
Купец. Взял он эти деньги: «Уповай, говорит, на бога».
Адвокат. И больше ничего?
Купец. Ничего! «Уповай, говорит, на бога», – и шабаш!
«Сцены из народного быта», 1874 г.
