Иван Царицын
Незафиксированность
Ничто в природе не боится смерти,
замерзнув, птица падает с ветвей,
ничуть о гибели своей не сожалея!
Дэвид Герберт Лоуренс
БОЛЬШОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ АЛЬМЫ
– С Альмой может случиться беда! Она утонет или сорвётся со скалы! Мы должны найти Альму, мы обязаны её найти!
Так восклицала Лиза, стоя на туристической тропе. Она сжимала собачий поводок и от растерянности хлопала глазами. Меньше часа назад Альма была рядом. Меньше часа назад маленькое путешествие друзей не предвещало беды. Теперь сумерки окутывали застывший грабовый лес, тишина становилась пугающе глубокой – в горах наступала ночь.
Их было четверо: Оля, Лиза, Кирилл и Антон. Они бродили по лесным тропам и ближе к вечеру вышли к отвесным обрывам. Привал выдался на удобной поляне над пропастью, где взорам путников открывался в молчаливом совершенстве гигантский разлом Большого каньона Крыма.
– Ощущение детской сказки, – промолвила Лиза и тут же, словно её что-то вырвало из настроения созерцания, бросила в сторону обеспокоенный взгляд:
– Альма, ко мне! Да где эта негодница!
Развесёлая такса выскочила из кустов к ногам хозяйки.
– Ты, малышка, пить хочешь? – Лиза мигом извлекла из рюкзака алюминиевое блюдечко и пластиковую бутылку с водой. Альма с наслаждением лакала из блюдечка прохладную родниковую воду, пока девушка поглаживала гладкую шерстку питомицы.
– Пора спускаться в каньон, – Антон, постукивая длинной палкой по камням, наблюдал за друзьями.
– Давай пять минуточек постоим, переоденемся, – кутаясь во флисовую кофту, ответила Оля. – Вечереет, прохладно уже.
– Эх, повезло, что погодка сегодня загляденье, – сказал Кирилл. – А предупреждали – гроза, гроза, да ещё какая! Тьфу на вашу грозу!
Солнце пряталось за вершины гор, чтобы отдать уходящему дню последние всполохи тепла. Отвесные скалы каньона тонули в золотистой пелене заката. Одинокий орёл парил над разломом, и полёт его был и не полётом вовсе, а поэзией, в которой нет ничего лишнего, ничего суетного.
Альма вздрогнула – уловила что-то? Учуяла ли? Такса навострила ушки и помчалась догонять уходящих путников.
Антон, отталкиваясь палкой, скакал по тропе над обрывом, его крепкая фигура мелькала среди можжевельников и грабов, суровое лицо выражало напряжённую задумчивость, в висках поблёскивала седина. Он остановился, перевёл дыхание и оглянулся. Друзья не поспевали за ним. Кирилл пыхтел и то и дело стряхивал со лба слипшиеся от пота и пыли волосы. Оля почти ползла. Лизу и вовсе не было видно за деревьями и кустами. А вот Альма – девочка была уже тут как тут.
– Когда я учился в университете, у нас была традиция вручать походникам значки, – сказал Антон, когда до привала доковыляли Кирилл и Оля. – Мне достался значок «Знаток троп».
– Поэтому ты бегаешь как угорелый? – Оля с трудом опустилась на камень. – Фух, долго ещё? Дайте мне орден «Любитель лавочек».
– Я думаю из нас можно создать лигу таких любителей.
Наконец добралась до стоянки Лиза.
– Лиза! – лукавой улыбкой встретил её Кирилл. – Мы придумали значок для тех, кто всегда идёт последним – «Знаток поп».
Она показала ему язык.
– Нет, не хочу я ваши значки носить, – сказала Оля. – Ни о чём они. Посмотри на Лизу, сейчас как рванёт – и будет нас возле машины ждать.
– Это ранг в нашей тусовке, – ответил Кирилл
– Задумайся: ты даёшь название горе, Ай-Петрий там или Эльбрус, а зачем? Чтобы выразить какую-то особенность горы, но что горе до того как ты её назовёшь? Гора сама по себе не вписывается ни в какие названия, она намного больше…
– Конечно, горы очень большие.
– Ну что ты, Кирюша, не надо так прямолинейно…
Тявкнула Альма, и Антон сказал:
– Вот, даже собачка намекает, что пора идти, – и, помолчав немного, добавил. – Темнеет.
Лиза вскочила, свистнула, подзывая таксу, и поглядела на друзей с шутливым вызовом:
– Мы с Альмой уходим.
Альма покрутила головой, смекая, что обсуждают её собачью особу, рассерженно гавкнула и умчалась за хозяйкой.
***
– Альма достойная собака, ничего с ней не произойдёт, она в своей стихии, – говорил Антон.
Кирилл прислушивался, выискивая взглядом собачьи следы:
– Может почуяла что-то.
– Однозначно почуяла, – Антон стукнул палкой. – Идёмте, она нас догонит или будет ждать возле реки.
Лиза сжимала поводок и с мольбой смотрела на друзей:
– Альма боится темноты.
– Я поищу внизу.
Кирилл полез в ущелье, скользя по земле и цепляясь за ветки какими-то обезьяньими руками. Оля с тревогой поглядывала на розовое закатное небо. Лес тонул в розовых сумерках, среди деревьев начинало мерещиться нечто неведомое.
– Ничего! – раздался полный досады крик Кирилла.
– Антон прав, – сказала Оля. – Альма скорей всего будет возле реки. Идёмте, очень быстро темнеет.
Грабы расступились, открывая тропу – приятный пологий спуск. Ребята направились ко дну каньона. Лиза всхлипывала:
– Альма! Альма! – голос её, наполняясь отчаянием, становился слабее и слабее.
С неба опускалась тишина, плотная, завораживающая – какой она бывает ночью в нелюдимых местах. Лиза не слышала собственных шагов. Тишина давила на неё, напоминая тишину пустой одинокой квартиры.
Небо окрасилось сиреневым цветом. Сумерки густели. Стал доноситься негромкий шум реки. У Лизы появилась надежда, она не выпускала из рук поводок.
Внезапно – лай? Друзья замерли. Да, не одни звуки реки слышались в лесу, а ещё что-то еле уловимое. Друзья помчались со всех ног, выкрикивая:
– Альма! Альма! Альма!
Когда добежали до воды, совсем стемнело.
– Доставайте фонарики! – воскликнула Лиза.
– Вон на том берегу! – встрепенулся Кирилл.
По камням он перепрыгнул реку и полез вверх по склону. Он смог разглядеть Альму в темноте и теперь карабкался к ней. К испугу своему он увидел два силуэта – собака и орёл не отводили глаз друг от друга. Орёл восседал на пне, спокойный и величественный. Антон попытался схватить Альму, но такса молниеносно выскочила из-под его рук и устремилась к воде, ракетой, вздымая брызги, пересекла реку и вылетела прямиков в объятия Лизы. Девушка целовала собаку в носик, а собака в ответ любовно облизывала девушке лицо.
Кирилл наблюдал за сценой воссоединения, но вдруг решительно обернулся – на том месте, где должен был восседать орел, торчал высокий камень. «Показалось что ли…» – решил Кирилл.
Так закончилось для Альмы первое её приключение в горах. В следующем походе она гордо бежала впереди ребят, а на её ошейнике висела медаль «Иван Сусанин».
ТРИ КОТА И ОДНА КОШЕЧКА
Комната в общаге была грязная и неубранная. За столом, уставленным пивными бутылками, сидел Антон и стучал ручкой по раскрытому блокноту. Он вспоминал стихи Маяковского: «прежде чем начнёт петься, долго ходят, разомлев от брожения, и тихо барахтается в тине сердца глупая вобла воображения».
Сегодня утром вобла в сердце Антона перестала подавать признаки жизни. Он напряжённо сопел, покусывал губы и наконец вывел ручкой в блокноте: «Одним жарким летним днём три кота и одна кошечка…» – и сдулся.
В раскрытое окно весна дышала тёплым запахом скошенной травы. Солнечный свет ложился на незаправленные постели и немытый пол. В комнате появился сосед Толик. Он принёс сковородку жареной картошки.
– Ты идёшь сдавать зачёт?
– Буэ, – отмахнулся Антон. – Ещё рано.
– Ты можешь пролететь. Смотри.
– Там шара, всем ставят.
– Тебя могут не допустить к сессии.
Антон покосился на блокнот – неужели вобла стухла? Толик принялся вилкой уплетать картошку прямо из сковородки. Антон проговорил раздражённо:
– Ты можешь не чавкать, я пытаюсь сосредоточиться.
– Извините, гений. Передай бутылку пива, мне запить надо.
Сосед порой действовал на нервы и это при том, что его персона – не самый плохой вариант. Антон не считал себя тем, кто презирает род людской, однако остальных одногруппников он воспринимал как неразумных существ. Его поток судоводителей, на котором учились одни молодые парни (кровь с молоком), кипел тестостероном. Толик же отличался артистизмом, он один с потока не стеснялся участвовать в студенческой самодеятельности – занимался бальными танцами. Он тратил два вечера в неделю на изучение хореографии не из любви к искусству. Бальные танцы были единственной возможностью на время выбраться из мужского сообщества и найти себе девушку.
Все разговоры одногруппников крутились вокруг способов уйти в рейс, а также сдачи зачётов и лабораторных. Им нравилось рассчитывать азимуты и меридианы. Они были ничем, кроме своей будущей специальности. Антон хотел быть чем-то большим.
Он посмотрел в окно на цветущие ветви деревьев и вывел в блокноте: «Одним ясным весенним днём три кота и одна кошечка…» Глубокое раздумье проявилось на его лице. Он погрузился в своё воображение точно в тёплую ванну. Закрыл глаза. Вот-вот оно прорвётся – действие! Нужно единственно правильное действие – для кошечки? для котика?
Хлопнула дверь. На пороге возникла Алиса. Антон спрятал от неё обиженный взгляд.
– Дорогой, ты почему до сих пор не в универе?
Антон откашлялся:
– Я пытаюсь что-нибудь написать.
Он поставил в блокноте галочку – как бы подводя черту под результатами своей работы.
– Пытаешься? – девушка изобразила удивление и весьма неудачно. Скорее это напоминало издёвку. – А ещё что ты пытаешься?
– Не начинай, мы уже говорили об этом.
– Я передумаю выходить за тебя замуж.
– Ты заявилась, и сразу началось, ну пожалуйста.
Алиса прошла на середину комнаты. Кожаные штаны обтягивали её стройные высокие ноги. Антон размяк от вида хорошо сложенного, ладного тела девушки. Генам каких предков суждено было перемешаться, чтобы явить миру такое охмеляющее чудо? И он, Антон, обладал этим чудом на зависть другим. Или на свою беду.
– Прекрати щёлкать ручкой, меня это бесит, – возмутилась Алиса.
– Сядь, ты же только зашла.
– И откройте окно, здесь воняет сгоревшей картошкой.
– Давно открыто.
Она пытливо заозиралась, к собственному отвращению выцепляя взглядом то засохшие пятна на полу, то паутину в углу, а то и жирного таракана, юркнувшего под кровать.
– Ищешь к чему ещё придраться? – щёлкнул ручкой Антон.
– Сколько это будет продолжаться? Ты не можешь прийти и сдать элементарный зачёт.
– Ладно, ладно, я собираюсь.
– Посмотри на других. Александр уже в первый рейс сходил.
– А, Сашок, – отозвался Толик.
Алиса сурово посмотрела на него. В её горящем взоре читалось – цыц!
– Сашок учится на курс старше, – ответил Антон.
– Его зовут Александр, и он не сидит на жопе ровно. А у тебя – элементарный зачёт.
– И я не сижу. Вот, посмотри, посмотри, – он протянул ей блокнот. – Весь исписан.
Она села напротив жующего Толика, пролистала блокнот и кинула на стол рядом со сковородкой.
– Это всё прекрасно, просто потрясающе, у тебя настоящий талант…
– Мои этюды напоминают рассказы Эрнеста Хемингуэя?
– Кого… Ну да. Однозначно.
– Пусть блокнот останется для потомков, а я напишу вскоре что-то такое прям ух!
Алиса не поверила своим ушам:
– Для потомков?
– Я даже начну в качестве вдохновения разговаривать как герои Эрнеста Хемингуэя.
Девушка указала на пивные бутылки.
– Для начала прекращай бухать.
– Я просто попиваю пивко.
– А ну-ка, – Толик подобрал блокнот. – Три кота и одна кошечка? Это будет что-то порнографическое?
– Тьфу на тебя! – Антон весь зарделся.
Алиса проговорила будто в никуда:
– Видимо вскоре я начну спать с котиками.
Толик наклонился к ней:
– Между прочим я очень сладко мурлычу.
– Вот, я даже знаю нескольких.
– Алё! – Антон в два шага очутился рядом с парочкой, отобрал блокнот и спрятал в карман. – С котиками! Что за чёртов зоопарк!
Алиса внимательно рассматривала свой безымянный палец:
– Обручальное кольцо неплохо бы на нём смотрелось. Я бы с гордостью его носила. Только чтоб было солидное кольцо, и чтобы мне его привезли из заморской страны.
У неё зазвонил телефон.
– Слушаю. Что ж, можно, я согласна… Сегодня, однозначно сегодня… Нет, с этим покончено… Уже выхожу.
Толик, ковыряя вилкой в сковородке, спросил:
– Уходишь?
– Мне пора.
Антон задержал Алису:
– Подожди, я с тобой. Только переоденусь.
– Я очень спешу.
– Буквально минуту.
– Очень, очень спешу.
– Я позвоню.
– Позвони.
Она захлопнула дверь. Повисло молчание. У парней было такое чувство, будто посмеялась над ними судьба. Антон взял со стола бутылку, присосался – пил жадно и когда закончил, то поморщился:
– Одна головная боль.
Он оказался возле окна, хотел вдохнуть весеннего воздуха, и увидел у входа в общагу чёрный БМВ, рядом с которым стояла Алиса. Из машины вышел Александр и о чём-то заговорил с девушкой. Они стояли близко друг к другу. Очень близко – на расстоянии поцелуя.
– О, Сашок приехал, – обрадовался появившийся за спиной Антона Толик.
– Это тебе не Сашок, это сам Александр.
Алиса поцеловала Александра, они сели в машину и уехали.
– Вот херня, – сказал Толик.
В сознании Антона застряла картина того, как девушка садится в роскошный БМВ. Воображение разгонялось некстати: в салоне непременно пахнет кожей и, наверно, ароматизатором, скорее всего с запахом какой-нибудь морской волны – какие ещё благоухания могут нравиться человеку, который вернулся с рейса? Он ведёт машину. Одну руку держит на руле, другую – на бедре Алисы. Из колонок бьёт примитивный бит, мотор шумит плавно, его почти не слышно, тормоза не скрипят, да и сама БМВ вылизана, отполирована, она блестит, и в этом блеске отражается жизнь Александра – такая же вылизанная, отполированная и правильная. Потому что учиться на судоводителя для того, чтобы уйти в рейс – это правильно. Такие люди имеют право с похотью сжимать бёдра чужой девушки.
Антон похватал бутылки со стола и устремился на кухню. Там, выливая пиво в раковину, приговаривал:
– Чёртов Эрнест Хемингуэй, чёртов Эрнест Хемингуэй.
Вернулся в комнату, оделся, взял зачётку и направился в универ. Перед аудиторией толпились студенты. Удивительно, но все они были в тельняшках. Антон, прислонившись спиной к стене, молча наблюдал: вот тельняшки усердно копошатся в учебниках, вот они штудируют конспекты, а вот одна тельняшка сидит на полу и пишет в тетради недоделанную дома лабораторную. Это что – флешмоб такой?
Антон закрыл глаза. Его самость возвращалась к нему, и в голове сами собой складывались слова: одним студёным зимним днём три кота и одна кошечка… И вновь что-то пошло не так, что-то сбилось, словно поезд, мчащийся вперёд на всех порах, внезапно сошёл с рельсов.
Студентов запустили в аудиторию. Антон сел позади всех. За столом старенький преподаватель царапал карандашом в журнале. Студенты напряжённо застыли в ожидании. Преподаватель поднял глаза, кашлянул в седую бороду и с отеческой интонацией в голосе задал вопрос:
– Какое положение руля должно быть у судна, находящегося среди льдов, когда оно работает задним ходом?
Задрожал воздух, закачались люстры под потолком – так сильно ударились студенты в безумство: парни в секунду сгустились вокруг преподавателя, затрясли над головами конспектами, заголосили:
– Лево по борту!
– Перекладывать с борта на борт!
Кто-то басил:
– Прямо в диаметральной плоскости!
А кто-то пищал:
– Не имеет значения!
Ещё чуть-чуть и начнут рвать на себе тельняшки.
При виде этой моряцкой толкучки Антона затрясло. Он выскочил из аудитории и помчался обратно в общагу. На улице весна царствовала вовсю. Пригревало солнце, деревья похвалялись яркой зеленью, пчёлы, не привлекая человеческого взора, занимались на клумбах важным трудом опыления. На газоне под тенью старого, но по-прежнему величавого дуба сидели две девушки, играли в настольную игру и весело смеялись. Антон пробежал мимо, раздражённый их смехом.
В комнате никого не оказалось, на столе одиноко стояла сковородка с недоеденной картошкой. Антон, не разуваясь, упал на стул, взял ручку и блокнот и уставился в пустой лист. Пустой лист словно бы глядел на него в ответ. Готовый ко всему, Антон написал: «Одним промозглым осенним днём три кота и одна кошечка…»
Долго и бесполезно копался в мыслях и, не выдержав, вывел поперёк страницы: СОВОКУПЛЯЛИСЬ. И швырнул блокнот в угол. Некоторое время сидел не двигаясь, после чего подобрал блокнот, перечитал ранее написанное и вымолвил:
– Отвратительно.
ОТСТАВНОЙ КОЗЫ БАРАБАНЩИК
Тупосердие
Дверь распахнулась, и Кирилл внёс в просторный кабинет крупную картонную коробку, которую поставил на стол. Мужчина и две женщины (служащие отдела по оформлению и выдачи заграничных паспортов) тут же вскочили со своих мест. Это были совершенно обычные люди, ничем не примечательные, одетые в простые одежды. Кирилл смотрел в мрачные и унылые лица служащих, не убирая рук с коробки.
Мужчина (его звали Александр Фролов или просто – Сашка) теребил мочку левого уха, некогда проколотую, отчего на ней остался маленький шрамик. Кирилл догадывался, а однажды Сашка и сам рассказал: это след разгульного рокерского житья-бытья. Того житья, что рассеялось как дым. На его место пришло другое, пришло незаметно и навсегда, и символами которого стали отдышка и заплывший двойной подбородок с жиденькой бородкой.
Женщины (Кирилл называл их не иначе как тётки) застыли точно две восковые статуи. У них были имена, у этих статуй – Ирина Эдуардовна и Виолетта Баранова. Однако имена никак не подчёркивали что-либо личное в женщинах, не создавали с ними единый образ, и Кирилл иногда забывал, как их зовут и обозначал тёток просто – она и она.
Все трое взирали на Кирилла так, будто вопрошали: «Ну и?» Единственное, что он мог им ответить:
– Вот, – и ударить ладонью по коробке.
Кто-то с силой и грохотом открыл ногой дверь. Кирилл обернулся и увидел, как Великанов вносит в кабинет ещё одну картонную коробку. Великанов опустил её на стол рядом с Кириллом и самодовольным тоном, с нескрываемой враждебностью гаркнул:
– На, устанавливай.
Кирилл проглотил агрессию в свой адрес и покорно начал разрезать ножницами целлофановую плёнку на коробках.
Великанов отвернулся, снял с себя полицейский китель, оглядел его и принялся щёткой чистить от складской пыли.
Восковые статуи оживились, одна из них, Ирина Эдуардовна, всплеснув руками, слёзно запричитала:
– Ну почему только два принтера? У нас же три ноутбука, нам теперь тут до ночи сидеть печатать?
– А я ж знал, что херня будет, – откликнулся тревожным смехом Сашка.
Эдуардовна ничего не услышала, так и била фонтаном её раздосадованная беспокойная речь:
– Ну как же! Кирилл, как нам теперь быть? Вот будем до ночи работать… Вот вы готовы, я вот не готова…
Кирилл извлёк из коробок принтера Olivetti, распаковал провода – делал всё это не спеша и отстранённо. Виолетта Баранова наблюдала за ним с опаской, ожидая от всего происходящего таких дел, которые могли бы нарушить её комфорт. Великанов тем временем закончил чистить китель, надел его на себя, покрасовался перед зеркалом, достал из кармана перстень со стекляшкой и натянул на палец. То была обыкновенная тусклая стекляшка, не какой-нибудь драгоценный или редкий камень, а дешёвая побрякушка, купленная в захудалом рыночном ларьке.
Из кабинета начальника на шум и разговоры вышел Всеволод Колпак. При виде принтеров обеспокоенный взгляд его сменился бессмысленным взглядом животного.
– А чё их только два? У нас же три ноута.
Завопила Эдуардовна:
– Всеволод Николаевич, будем теперь в двенадцать ночи отсюда уходить.
– Тише, тише. А ещё одного принтера на складе нет?
– Пишите письмо, – сказал Великанов. – Начальник рассмотрит и выдаст.
– Так мы ж писали. Там две штуки разве было?
Эдуардовна обречённо бросила:
– Ну вы же сами подписывали, Всеволод Николаевич.
– Подписывал… смотрю на подписании документ, не я же его составлял.
Сашка нервно усмехнулся:
– А я в отпуск скоро.
– Слушай, – увлёкся Колпак. – Ты не пробовал пробить путёвку в наш ведомственный санаторий?
– Не-а, – покрутил головой Сашка.
– Я недавно узнал, что можно путёвку себе выбить, оказывается. Ты живёшь там бесплатно целую неделю, а тебя ещё и кормят – три раза в день!
– О, мы знаем, как там кормят, Всеволод Николаевич, – отозвалась Виолетта Баранова, до этого выжидательно глядевшая на коллег из своего угла.
– Притом три раза в день! И всё за счёт государства.
– Если кормят как в нашей столовой, то извините, – сказал Великанов очень громко. Он машинально захотел вклиниться в разговор. Стекляшка в перстне на его пальце тускло блеснула в свете ламп.
– А у нас хорошая столовая! – возмутился Колпак.
Пока шёл разговор о еде, Кирилл тихо и молча подключал принтера Olivetti к ноутбукам. Ему вспоминались обеды в той самой столовой – вот Великанов, несмотря на свои претензии, пожирает огромные куски отбивных, разрывает мясо зубами и запивает жадно квасом – аж по подбородку течёт. Конечно, вытереться салфеткой не забывает. Офицер всё-таки.
Иначе обедает Колпак. Он берёт крупную тарелку наваристого борща и четыре-пять кусков столового хлеба. Покончив с первым, незамедлительно приступает ко второму – обычно это котлетка, которую он нанизывает на вилку и проглатывает одним махом. После чего откидывается на стуле и торжественно выдыхает: «Фух».
Как только Кирилл вспомнил эту картину, Колпак проговорил:
– Почти шесть часов, скоро ужин.
– Вам надо за принтера в накладных расписаться, – предупредил Великанов.
– А почему мне?
– Ну вы же материально ответственный.
– А чё я? Я никогда материально ответственным не был.
– Вы начальник отдела.
Колпак пробурчал:
– Щас я быстро вещи возьму.
Он вернулся из кабинета в куртке и с барсеткой подмышкой, кивнул подчинённым:
– Меня уже не будет.
И, удаляясь вместе с Великановым, держа его под руку, говорил ему на ухо:
– Никогда я не был материально ответственным лицом, у нас есть один такой приказ…
Оставшись без своего главы, служащие тот час раскрепостились и засуетились какими-то мелкими и бесполезными действиями – перекладыванием ручек и карандашей, выбрасыванием исписанных бумаг, наведением порядка на столах, а Виолетта даже переобулась из кроссовок в туфли на каблуках. В такой суете чувствовалось желание скорее уйти домой. Одна Ирина Эдуардовна пребывала в напряжении:
– Да за те деньги, что мы тут получаем и за то сколько мы тут работаем… нам доплачивать должны.
– Как вам хватает зарплаты? – недоумевал Сашка. – Я уже не знаю у кого занимать, – и рассмеялся. – Бывшая от меня ещё алименты ждёт.
– А теперь ты будешь тут ночами сидеть.
– Лучше пойду утоплюсь.
– Не пил бы ты пиво каждый день после работы и деньги бы водились.
– Надо бы завязывать.
– Кирилл, а ты что скажешь? – спросила Эдуардовна.
– Можно и пива, – откликнулся Кирилл.
Сашка переполошился:
– Вот видишь!
Виолетта между делом накинула пальто и теперь осторожно двигалась к выходу.
– Виолетта! – воскликнула Эдуардовна. – Давай задержимся, у нас же много работы.
Однако женщина успела ловко юркнуть за дверь. Кирилл бескомпромиссно ударил кулаком по столу:
– Всё – шесть вечера.
– А мне опять одной дорабатывать? Столько всего доделать нужно…
– Ирина Эдуардовна, завтра утром мы придём и вам поможем, – смеялся Сашка.
В вечерних сумерках он и Кирилл шли на остановку. Посреди дороги стоял автомобиль с мигающей «аварийкой», под колёсами которого остывало бездыханное тело собаки. В раскрытой пасти животного виднелись окровавленные клыки. Водитель, разглядывая труп, чесал затылок.
– Убрать что ли боится, – сказал Сашка.
– Пусть отнесёт её в кусты, – ответил Кирилл.
Они шли быстро, и вскоре Сашка спросил сбившимся из-за отдышки голосом:
– Нам собираются повышать зарплату? Не слышно ничего?
– Хрен тебе здесь что повысят.
– Это да. Получу отпускные, хоть с долгами рассчитаюсь. Тебе в прошлом году сколько отпускных пришло?
– Я тут чуть больше полугода.
– А, ты ещё не отгулял положенное. На твоей должности вообще херня должна быть. Это у меня стаж госслужбы и должность повыше, но всё равно херня.
– И не уволишься. Кому нужен будешь?
Дошли до перекрёстка и Сашка протянул на прощанье руку:
– Ладно, пойду пивка себе на вечер возьму.
Мимо проходили люди в сторону остановки, где уже собралась толпа в ожидании троллейбусов и автобусов. По улице с визгом и лаем носилась собачья свадьба.
