Иван Бурдуков
Да. Нет. Конечно
– Такое же и к реформаторам отношение, – отвечал ему Сквозников. – С одной стороны верно, когда-то и письменность была нелепицей. А ещё тому пример Галилей. Поэтому не стоит иной раз воспринимать новые идеи как результат шизофрении. Аккуратное помешательство находится в тесноте с фантазией. Фантазия рождает идеи, которые не подчиняются общепринятым законам, а подчиняются уже своим.
– Тут вот ты упомянул Галилея. И я вспомнил занятную вещь. Ты слышал о гуле нынешних сторонников плоской Земли? Меня удивило сперва, что взрослые люди, да не какие-то завязшие в религии, всем своим умом действительно приходят к плоской Земле, находят факты, спорные конечно, но доказывают это. После удивления, меня посетило сомнение: действительно ли земля в форме эллипса? Теория заговора вкусно пахнет, как бензин на заправке; с другой стороны, не стоит долгое время дышать бензином – он начинает одурманивать и реальность утекает. А действительно ли наша реальность – наша? Действительно ли Земля шарообразная? Ты ведь это никак не почувствуешь, не потрогаешь.
– Если так ко всему подходить, то в итоге усомнишься и в себе. А если ты усомнишься в себе, то усомнишься и в верности своего сомнения. Тут по-моему когито эрго сум. – Сквозников удивился от сказанного и улыбнулся. – Короче, практической пользы от этого не будет. Галилей вот был убеждён, но и приговорившие его к сжиганию тоже были убеждены, правда в другом. То есть сильное отстаивание не говорит об истинности этого убеждения, – это я точно у Ницше взял. А вот потрогать, почувствовать, как ты говоришь, ведь тоже недостаточно – чувства обманчивы и материалы тоже.
– И что тогда? – говорил Жданский. – Опять же, все убеждены и все, таким образом, не правы.
– Я считаю, – сказал ты и, склонившись к столу, поднёс губы к кружке с чаем, – что не нужно делать умный вид и высказывать, что все правы в своей плоскости, или все неправы, ссылаясь на то, что абсолютной истины не существует. Нужно остановиться на этой суперпозиции и дальше не идти, иначе ты, добравшись до вершины, начинаешь с неё спускаться. В любом случае начинаешь, как бы тебе не казался ярок восход с горы, как бы не тянуло туда, откуда веет вкусной едой, свежим пивом – туда и пойдёшь. Что делать на вершине? Скучно. Кто осмелится жить на вершине, где дуют холодные пробирающие ветра, где недостаёт кислорода, где наверно год пребывания оставит на тебе след как два обычных года, а то и три? Лучше тогда спуститься и жить в комфорте. Так обычно и происходит – в поисках смысла человек пытается отыскать тот смысл, который будет, если не приятен, то удобен для него.
– Да, но, зачем нам жить с тем, что доставляет неудобство? – протестовал Сквозников. – Всё так и есть, я даже соглашусь с тобой, только ты ведь понимаешь, что простому человеку не нужно стоически противостоять холоду на твоей вершине. Ему нужен комфорт, обыденное счастье, и не стоит его за это попрекать.
– Смотря, что человек хочет от жизни – и вряд ли кто-то подходит к данному вопросу со всей разумностью. Та вершина – это свобода, понимаешь как. То есть ты вправе делать что угодно, идти куда угодно, но одно условие – ты теряешь эту свободу. Будешь думать о той вершине, вспоминать. Поэтому истинный рыцарь этой свободы чувствует себя уютно на той вершине и поэтому отважно служит своей миссии. Впрочем, такие люди есть ли? А «вершина» вероятнее всего трансцендентна. Однако чего важнее быть не может – тот ли смысл охраняет рыцарь свободы, ту ли систему взглядов пустил он в своё сердце, живёт ради этого и отказывается от всего прочего? А может он ошибся, точнее ты ошибся, ты – тот благородный рыцарь-стоик, а может и безликий фанатик, – во всём ошибаясь, не будешь стоить выше любого среднего человека с уложившимися взглядами. В этом случае и вправду абсурдно, если человек, который по своей природе должен жить в уюте в своём осмысленном мирке, будет выживать на той горе. Кроме вреда, ему это времяпрепровождение ничего не принесёт; и будущему поколению ничего хорошего не принесёт.
– Так наслушаешься и вполне можешь перестать быть уверенным в неуверенности. Покуда существует, впрочем, убеждение, оно не умрёт. Отрекаясь от одного учения, смысла, ты принимаешь другое – это неизбежно. И я не говорил, что стоит искать то единственное, то самое верное, полностью исключающее всю гуманную искусственность, я имел в виду, что стоит найти своё. Или не найти, как я, искать, и чтобы это не было во вред себе. Мы живём для себя, потому что остальные – не часть нас. Если бы мы чувствовали остальных так, как, например, свою руку, то мы бы были ответственны за других. А так как другие люди не составляют с нами единого целого, как единый организм, мы не можем нести за них ответственность.
– Разумный эгоизм, – сказал ты. – Честная, прекрасная, на мой взгляд, позиция. Но невозможная. А вот безумный эгоизм – он русскому впору. Да, русскому. Мы все не беспокоимся ни о чём общественном. Дали бы нам волю, мы бы разошлись друг от друга на километры и чувствовали себя тогда превосходно. Небольшой круг лиц, семья, потомство – предельный состав необходимого общества. И не дай бог увидеть кого-нибудь, хоть в километре от своего дома, то тогда все ружья тут же будут наготове, потому что любой человек – враг. А если любой враг, возвращаясь к нашей теме, то и убеждения все враждебны, чужды, не приживаются. Только я, только я.
– Ну нет же, – смеялся Сквозников. – От личного острова никто не откажется. Согласись, этот эскапизм он именно по причине непонимания друг друга. Когда тебя не понимают, и все силы твои к вразумлению людей, к диалогу с ними оказываются пустыми, то нельзя говорить, что отрешение – плохая вещь.
– Потому я и говорю, что позиция эта прекрасна. Но она отличается от моей позиции своей конечностью. Я говорю о вечном в странствии по синему морю, где тебе не нужно на берег, куда-нибудь пришвартоваться, пополнить запасы еды, воды, рома. Ты всё же выходишь иногда на берег, ради интереса знакомишься с чужим языком, обычаями, с чужой местностью. Но ты не остаёшься надолго, не изменяешь духу скитания. Тебя не удерживает тёплая постель, дом, в котором ты провёл ночь, комфорт, даже какая-нибудь женщина, прекрасная собою, с отменными качествами, – ты покидаешь этот дом без сожаления, потому что дом этот не твой, и берег, на который ты вышел никогда не станет тебе родным. Это романтика путешественника.
– Вот видишь, ты в этом находишь поэзию, тебя захватывает мысль данной суперпозиции и, я уверен, что ты при этом чувствуешь себя сверхзащищённо. Всегда нужны веские аргументы для самого себя, чтобы быть действительно убеждённым в определённый смысл, если у тебя нет цели кочевать подобно зомби. Ты познаёшь, ты ищешь истину – в этом состоит работа. Так и выходит, ты выбираешь самую оптимальнейшую позицию – быть без позиции. Хотя бы взглянув на всех философов и людей прошлого, великих умов нельзя не осознать разрозненность истин и смыслов. Похоже, что вкус играет не малую, а, наоборот, бо́льшую роль.
– Видимо, мы пришли не просто к различию вкусов людей, говоря грубо, но к различиям духа людей.
– Метко. Но, мне кажется, не ты первый об этом говоришь.
Жданский утомлённо рассматривал ваши лица. Он начал свой диалог пытаясь блекнуть умом, неоднозначностью, а к концу диалога стал неуместным зрителем. Ты и Сквозников не вели спор, а высказывали плюсы и минусы позиции друг друга, поэтому у вас на лице было удовольствие через познание. Ты доказывал свою позицию, не исходя из своих убеждений, тебе казалась эта суперпозиция наиболее умной, наиболее развитой, чем что-либо.
Ты попрощался с ними и вышел на улицу.
Дожди захватили город. Но твоё сердце живо забилось, ты воспринял дождь всей своей душой – ты осознал у себя искреннюю любовь к дождю. Тёмные намокшие каменные здания, кажется, отправляют тебя в прошлое, в век этак в пятнадцатый, к средневековым городам, к готической архитектуре, к тёмным улицам, к тёмным, и не только по их виду, людям. Звучные капли оттеняют бессмысленные голоса людей, и ты по-прежнему слышишь их сплетни, об их проблемах, обо всём на свете, но не так отчётливо, не так невольно вовлечённо. Дождь тебя спасает и укрывает. К тому же отмывает город, улицы от всякой затхлости, насыщает спёртый воздух влагой. Никакой меланхолии, с которой сравнивают дождь, да и сам вид пасмурной, промокшей улицы, никаких таких чувств в тебе не возбуждает. Счастье, если можно тебе его приписать, и только. Но это уже что-то, согласись, ты был в глубокой апатии, с приступами гнева, а теперь вдруг радость – она ещё для тебя доступна. Свежесть дождя в действительности вызывает в мозгу какой-то процесс, вдохновляет, а также убаюкивает, умиротворяет.
Придя домой, ты стал писать лица музыкантов, одни лишь только лица на белом фоне. Затем ты набросал некоторые детали – руки, музыкальные инструменты. Они врезались в твою память абсолютно таким же образом – лица и руки, струны и клавиши, барабаны и саксофон. Минимализм творчества, без зрителей, хоть и рукоплещущих, без всего прочего. Хоть очень поверхностно, но ты понял чувства музыкантов в тот миг.
Вся ночь твоя ушла на эту картину. Лучше ты никогда не писал. Даже удивлялся лёгкому полёту твоей руки. Наверное, впервые в жизни ты был так воодушевлён.
6.
Нахождение в днях повернулось иначе: ты стал ежедневно бегать, сразу же бросил курить и не притрагивался к алкоголю. Стал гулять по городу, интересоваться выставками в музеях, вплоть до мазка изучал задевшие твои чувства работы. Твои чувства начали работать! Твой образ жизни стал прогрессивным и действительно приятным тебе. Предшествующее этому состояние в своё время тоже казалось тебе приятным и имело какой-то смысл, однако сейчас ты бы дал пощёчину тому себе.
По-правде, бегать – самая бессмысленная рутина, ты бежишь не за кем-то и тем более не от кого-то, ты бежишь беспричинно, чтобы стать тем человеком, кем не являешься. Тебе становится хуже, тяжело дышать, забиваются и болят ноги, горит лицо, стекает пот, вытирая его, ты натираешь веки. Делаешь себе хуже сейчас, чтобы сделать себя лучше после этого. Употребляя наркотики, бухая напропалую, ты воссоздаёшь обратный порядок – беззаботное и прекрасное состояние сейчас, а потом вынужденная плата своим бесценным здоровьем и поскудневшим сознанием. Именно так и следует относиться к своей жизни, – знал ты.
Ты бежал, обдумывая мысль о приезде Миры, как ты расскажешь ей о своём новом состоянии, и как она будет рада твоему перевоплощению. Вчера ты купил ей золотую цепочку на шею и теперь представляешь её милое лицо при виде твоего подарка.
«Безумно жду её приезда. Нельзя было и подумать о такой резкой смене отношения к ней, всего лишь изменившись самому. Я же люблю её! И, чёрт возьми, хочу с ней жить и хочу семью, хочу соединить свою жизнь с её жизнью».
Ты шёл по сумеречной улице, испытывая радостное чувство после изнурительного бега, не глядя ни на кого, не облекая никого своим вниманием. Глубоко вздохнув, ты ощутил запах гари, выхлопных газов и сигаретного дыма. Тебя впечатлил этот ядовитый аромат цивилизованного мира, который, сказать на заметку, присутствовал в твоей жизни чуть ли не всю жизнь, и осознание этого пришло только в эту самую минуту. Сделав ещё более сильный вдох, ты снова насладился этим запахом, затем вдохнул ещё и ещё. Голова начала кружиться. И вот ты свернул с тротуара вдоль дороги на перпендикулярную улицу. Там пахло уже травой, вот-вот скошенной. Пахло травой и летним воздухом. Проехала девушка на велосипеде, оставив после себя густой шлейф приятных духов. При каждом вздохе ты ощущал в лёгких тепло, которое циркулировало и дарило всему телу это теплом. Ты был с добрыми намерениями открыт всему. Ты горел страстью. Страстью чего? Неужели жизни?
Ещё две недели назад всё было кардинально иначе!
И ты писал картину! Писал джаз, музыку, абстрактными формами передавал ощущения, ноты, звуки, эмоции, атмосферу. На переднем плане картины сидела прекрасная девушка, она так сильно напоминала Миру, хоть и сидела спиной. Вокруг тебя лежали листки с набросками на них, примерками форм, отрывками мыслей – очаровательный творческий хаос. Жизнь наполнилась смыслом – ты знал, что мечта сбывается, силы есть, есть мысли и всё движется в правильную сторону!
Через неделю прилетела Мира. Ты встретил её в аэропорту. Так приятно ощущать её язык своим языком, такое забытое приятное чувство. В такси ощущение долгожданной близости захватывало твоё дыхание. Будем честными, безумное вожделение её тела преобладало – всё остальное отошло в тень. А Мира всё это время молчала, устало глядела в окно и раз в несколько минут принимала твои поцелуи.
В первый раз, естественно, ты кончил быстро. Но потом довёл Миру до необычных криков, которых ранее не наблюдал. «Это точно из-за спорта, раньше моё дыхание не было таким выносливым». Она была чрезмерно довольна и не выпускала тебя из рук.
– Может быть, ты заметила, я бросил курить. И пить вроде как тоже, мне так отвратно от мысли об алкоголе. Я бегаю, представляешь, и занимаюсь на спортплощадке. Каждый день. Я рисую! Господи! Нет, я не стал верить в бога, – засмеялся ты, – но если бы бог действительно был, то я бы сказал, что это бог стал верить в меня. Всё поменялось, Мира, я стал лучше за это время, я ощущаю подъём. Ничто уже не сломит мою волю, я закостенел к стрелам судьбы и стал непотопляем для цунами проблем. Стой же, я не забыл, но хотел тебе это подарить позже – ждать уже не могу. – Ты достал из своей сумочки цепочку. – Я так благодарен тебе, Мира, что ты всегда была рядом со мной, терпела меня, ненавидела, я знаю, я понимаю какой я был, но терпела. Возьми, это тебе. Теперь у нас всё будет иначе.
Ты протянул ей футляр. Она открыла и улыбнулась.
– Спасибо тебе. Я давно хотела такую цепочку. На самом деле. Ты самый лучший!
– Я тебя люблю, Мира.
– Я тебя тоже.
В этот раз ты остался у неё дома на ночь. На следующий день она уехала в институт, чтобы получить учебники на следующий семестр, сказав, что помощи донести не нужно.
Ты встал вместе с ней рано утром. Не выспался, но был рад своему состоянию. Осознание такого простого счастья пришло к тебе, настолько простого, что его можно было достичь и полгода назад и год назад – данного состояния, чистого трезвого разума, любимой девушки, которая с тобой рядом и вы вместе, и всего-всего, что тебе так удачно удалось создать.
Ты решил включить какой-нибудь музыки и пока Мира ездит пропылесосить и прибраться в доме, заправить постель, вымыть посуду, да и протереть пыль, чтобы она пришла и вновь убедилась кем ты стал, вновь обрадовалась и ощутила твою поддержку. Хотел зайти на свою страницу в социальную сеть, но наткнулся на её страницу, как ты сперва подумал. Однако это была не ей страница, имя и фамилия были написаны по-английски, и тебе стало интересно узнать, что это за страница. Полазив несколько минут, ты понял кому всё-таки она принадлежит. Тебя охватил ужас – ты ничего не нашёл, никаких фактов или даже намёков, но ужас был таким сильным, так тяжело стало дышать. Вот ты находишь её диалог с подругой и замечаешь, что речь идёт о каком-то парне, Мира рассказывает об их встрече, ты натыкаешься на аудиосообщение и включаешь его.
Я сегодня выпила немного и мне так хочется к Лёше. Ты просто не представляешь какой он классный, с ним очень весело, он слушает меня. Я отвыкла чувствовать себя женщиной, а с ним я чувствую. Ну почему я так хочу к нему…
Дальше ты уже не стал слушать. Наверное, потому что было дико больно, так тяжело, до беспомощности, так безумно плохо. Наверное, потому что тебя не звали Лёша. Наверное, её голос и его имя и вся эта ситуация попадала в тоё сердце точнее самого меткого снайпера. Наверное, потому что прошло ещё пять минут, ты вспомнил вчерашний день, а потом и все дни, что ты так желал увидеть Миру, так мечтал о семье, да и обо всём мечтал – с ней.
Когда она пришла, ты просто сидел и смотрел на неё. Она ни о чём ещё не догадывалась, посмотрела и очень мило улыбнулась. Ты тоже хотел улыбнуться, но со стороны твоя улыбка напоминала улыбку узника концлагеря, которого заставляли улыбаться.
– Давай рассказывай быстрее, и ты сама знаешь о чём, – сказал ты. – Быстро и без дурацких вопросов.
Вмиг её лицо изменилось, и оно стало даже каким-то неприятным тебе.
– Да, я дура, – сказала Мира.
– С самого начала. Как вы встретились?
– Мы встретились и зашли в «Traveler’s». Пили там кофе, разговаривали.
– Дальше.
– Мы поехали к нему на такси.
– Дальше.
– Поели и выпили вина. Он невзначай положил свою руку на мою, и я ему улыбнулась.
– Говори дальше, быстрее.
– Я много тогда выпила и села на диван. Он присел ко мне и поцеловал.
– Что затем? Говори всё!
– Он начал меня раздевать и вот, всё.
– Это было в презервативе?
– Да.
– В какой позе?
Она молчала.
– Блядь, в какой позе!?
– В обычной, ну, и сбоку.
– Тебе понравилось, да? Ты получила кайф, да?
– Нет, если хочешь знать, мне не понравилось. Если хочешь знать, я это сделала назло тебе, потому что ты был невыносимым человеком. Как ты со мной поступал? Все эти ссоры из ничего, вся твоя тирания, тут я, видите ли, как доска, тут я не должна общаться с друзьями, с подругами. Ты что думаешь о себе!
– Большего дерьма я не мог ожидать. Это такая грязища, Мира. Ты же шлюха, да?
– Не называй меня так.
– Шлюха, стерва, сука, блядь, не хозяйка своей пизде. Ещё что-нибудь желаешь?
– Уходи, прошу тебя. Мы уже точно не сможем быть вместе.
– Сука, я так хотел семью с тобой. Так мечтал об этом. Ты же мой малыш, Мира. Мой малыш! Была моим малышом! Невозможно чтобы все твои слова были правдой. Какая-то лихорадка, бред. Сука!
Ты заплакал от боли, было тяжело вздыхать, а выдыхал ты со звуком «а», иначе не позволял груз на груди. Она тоже ревела, слёзы её были правдивыми. Мира признала глупость ещё в тот миг, как пошла встретиться с тем парнем. И всю дорогу, весь вечер в ней боролись две крайности. Алкоголь вступил, и совершилось непоправимое. Собственные ошибки – понятно, но когда в роль вступает алкоголь, то выходит, что эти ошибки совершаешь и ты, и кто-то совершенно не ты. Ответственным же как ни крути остаёшься ты.
Ты сидел за ноутбуком, встал схватил его, размахнулся и со всей силы разбил о пол. Она вспылила и колотила тебя, вопя как ненормальная – в этом виде ты её ненавидел более чем.
На улице ситуация с дыханием не изменилась, хотя изменилась – стало больнее дышать. Ты не заметил как выкурил первую сигарету, затем сразу же вторую и третью – дым входил как воздух и не оставлял никакого эффекта. В голове ты снова и снова переигрывал случившуюся измену – ты видел картинку, Миру, этого сраного ублюдка, вот они пьют вино и смеются, целуются, раздеваются, он надевает презерватив, пока она приятно ожидает когда в неё войдут, он входит в неё и нежно целует, ей нравится этот процесс и она кричит от удовольствия, как кричала с тобой, затем она ложится на бок и он заходит в неё сбоку, обхватывая её нежное белоснежное тело, её тёплую маленькую грудь, целует её в шею, она поворачивает голову и он целует её в губы, затем ускоряется и кончает. «И это всё с моим малышом! С этой шлюхой!».
