Иван Александрович Мордвинкин
Буду любить его всегда
Во всей Уфе не сыскать человека, видевшего бы свою жизнь настолько странной и запутанной, какою видела её Алина. Потому и любила она гулять по Уфимской набережной – настоящему лабиринту для машин, велосипедов и пешеходов, каждый из которых движется к своему счастью. И счастье, может быть, блеснув волнами реки Белой, ускользает от них, как бежало оно и от Алины.
Судьба Алинина сплеталась её характером, а характер вызревал от самого её рождения промеж двух сестёр.
И Алина подражала старшей, во всей детской полноте отдаваясь жертвенному служению матери и надеясь в её глазах разглядеть своё счастливое отражение.
Но мама глядела сквозь и оторванное Алиной от души принимала со скукой.
Тогда Алина, подобно младшей сестрице, редким алмазом красовалась, примеряя на себе неведомое отцовское восхищение. Но и его глаза холодили усталостью и равнодушием.
И, не имея где согреться, Алина отсиживалась в своей комнате, не зажигая света, и глядела на город и синюю церковную колокольню, похожую на свечку. Или сбегала из дома и гуляла по улицам вдоль витрин промеж живых и неживых манекенов со стеклянными глазами, таская за собою и соседского мальчишку Славика – её одноклассника и терпеливого друга.
Когда старшая сестра возросла и покидала родной дом, Алинка рыдала во весь голос и хватала её за ноги. Мама же холодилась душой, чтобы приготовиться к одиночеству, и замужество дочери приняла, как принимают неизбежную старость и смерть. Но зато и материнский свой долг определила сочтённым.
Алина же подолгу вглядывалась в колокольню, в синее небо и, надеясь на их помощь, прикидывала очередной план завоевания родительских теплот.
И иногда ей удавалось увидеть своё отражение в маминых глазах, когда хвалили её в школе или соседи восхищались Алинкиной приветливостью. Тогда мама улыбалась ей коротко, и Алина снова бежала к окошку – смотри, мол, колокольня, мама любит меня!
И, то ли от пожилого одиночества, то ли от внезапной тяжкой болезни, какая открылась в ней, но мама и впрямь ближе сошлась с Алинушкой, на которую по её двенадцатилетию уже вполне полагалась, как когда-то на старшую.
И Алина, если попадалась ей на глаза колокольня за окном, улыбалась ей с благодарностью. И благодарность эта теплила её сердце с избытком, а от того и мама, чуя остывающей душою дочернюю теплоту, грелась, ластилась, и теперь Алина видела себя в её светлых глазах.
Однако вскоре мама совсем разболелась и, как ни уговаривала её Алинка, как ни обнимала погорячее, холодной дождливой осенью померла.
Когда её похоронили, Алина два дня просидела на кровати против окна. Она не плакала и с виду даже не грустила, а только дрожала головою, будто замёрзла.
Через несколько дней дрожь угасла и возвращалась лишь иногда, если Алине приходилось сильно уж переживать. Славик, друг её подручный, в такие минуты всё мечтал вырасти, стать врачом и вылечить Алинку.
Почти сразу после похорон отец поставил Алину на службу, и теперь ей самой приходилось свечкою жертвенной гореть, заменив мать. И она горела.
Сам отец утрату пережил тоже молча и своей печали миру не выказывал. Но взгляд его помутнел, говорил он мало и по делу, а утешался только яркой прелестностью младшей дочурки.
И Алина снова взирала на синюю колокольню за окном, а то и бродила вдоль церковного забора, в уме беседуя с Богом и убеждая Его дотронуться до папиного сердца. Но Бог не дотрагивался, и Алина, таская за собою и Славика, осмелилась уже и во внутренность церковную захаживать, расставлять свечки под иконами и надеяться, надеяться.
