Иван Александрович Гобзев
Те, кого любят боги, умирают молодыми
Новая жизнь
Едва пропал Никита, как все мы осознали, до чего сильно нам его не хватает. Даже Наташа стала чаще наведываться к нам – в надежде, что вдруг откроется калитка и он ввалится в сад своей неповторимой походкой. Я не ревновал её, хотя мне и было грустно: из-за меня она бы так не тосковала. Маше, напротив, как будто полегчало, она заметно повеселела, и в глазах её появилась приятная лёгкость. Однажды она даже схватила меня за тощую костлявую задницу, пока я, согбенный, рылся в сарае в поисках дров для шашлыка. Это событие окрылило меня на целый вечер, но в глубине души я понимал, что должен оставаться верным брату, и серьёзно на её кокетство не отвечал. Игорь тоже скучал по Никите, видимо, отчасти чувствуя вину, и целые вечера посвящал беседам о нем. В результате Никита превратился у нас в легендарного героя, полубога, взятого богами на Олимп за своё совершенство. Но мы надеялись на его возвращение.
Подгоняемые этой надеждой, мы с Игорем вынесли стол на перекрёсток четырёх главных дорог посёлка, поставили три стула. На два из них сели сами, а третий ждал Никиту. И днём и ночью стол был накрыт – я снова забрался в Матушкин комод, охраняемый святыми в масляном свете лампад, и на украденные деньги купил ящик “Киндзмараули” старинной выдержки, несколько бутылок хорошего виски, коньяка, текилы, абсента, других напитков и много отборной закуски. Ждать Никиту мы начинали с самого утра, и бывало так, что просиживали за столом до следующего дня, и один из нас уходил спать, а другой оставался ждать. Иногда к нам приходила Маша, но мы не разрешали ей садиться на стул моего брата, и она некоторое время стояла рядом, а потом, вздохнув, молча уходила. Жители посёлка поначалу возмущались происходящим, ведь все они так или иначе вынуждены были проходить по этому перекрёстку, и вскоре о нас пошла дурная молва.
Но постепенно к нам привыкали. И в какой-то момент, когда мне пришлось взять новый ящик вина, виски и других напитков, к нам стали подходить, чтобы по-дружески поболтать. Это не были алкоголики, это были приличные люди, молодые и старые, мужчины и женщины, мальчики и девочки – просто им было интересно, чем мы занимаемся. Со временем люди начали воспринимать нас как должное, как, скажем, явление природы. Они приходили поговорить, узнать новости и заодно выпить рюмку отличного коньяка.
В ливень и в град, в камнепад и в ураган мы сидели за этим столом и ждали Никиту, даже на секунду не забывая, зачем мы там сидим, хотя, учитывая количество выпитого, забыть вполне могли бы. Мимо нас прошли толпы людей, у стола побывал весь посёлок и даже некоторые заблудшие и заезжие, поэтому молва о нас быстро разлеталась по свету.
Когда мы Игорем шли по посёлку, безбоязненно оставив накрытый стол, все здоровались с нами и спрашивали, как дела. Я неизменно был в старом зимнем бушлате с оторванным воротом, розовых шортах и в кроссовках пятьдесят второго размера, Игорь – в шинели, джинсах и сапогах. Никого в посёлке не удивлял наш вид, и никто не пытался нам подать. Люди часто приглашали нас в гости – посидеть, поговорить.
Под нашим влиянием в посёлке начался праздник весны, люди днём и ночью гуляли, беззаботные и как будто потерянные во времени. По всему посёлку разносились стоны и смех, потому что под сенью каждого куста сирени занимались любовью или просто радовались жизни. Тогда к нам пришло ощущение, что мы несём ответственность за этот некогда унылый посёлок, вдруг превратившийся в райские кущи. Любопытно, что посёлок наш назывался “За здоровый быт”. Какой чудак так его назвал, неизвестно.
Как-то рано утром к нам пришли гастарбайтеры – представители различных народов. Их привели к нам этнические разногласия. Они были вынуждены работать на участках по соседству, и вот какие-то противоречия в национальных обычаях вынудили их искать совета мудрецов. И, конечно, они пришли к нам и принесли в подарок гашиш. По-русски они не говорили почти совсем и во время своих речей едва не подрались, но мы с Игорем внимательно их выслушали. Игорь плохо понял ситуацию. Положив руку на полутораметровый топор, прислонённый к нашему столу, и покачиваясь на стуле, он мрачно смотрел на рабочих поверх очков. Говорить Игорь уже не мог, и я понял, что надо брать ситуацию под контроль.
Недолго думая, я полез в широкий карман своего бушлата, служившего мне и одеждой, и постелью, и достал хомус. В следующее мгновение над посёлком разнеслась дивная мелодия степей. Споры между сторонами прекратились, они замерли, поражённые моим поступком. Играл я долго, так долго, что рот онемел. Закончив игру, распрямился во весь рост, сбросил бушлат на землю, оставшись в рваной тельняшке, закинул волосы назад, схватился за сердце и прочитал предельно громко, выразительно и с такой скорбью на лице, как будто умер мой самый дорогой человек:
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился…
Моё чтение произвело сильное впечатление. Ещё недавно враги, гастарбайтеры принялись пожимать друг другу руки, и кое-кто даже выпил с нами, несмотря на религиозный запрет. Интуиция подсказывала им и без наших предостережений, что на свободный стул садиться нельзя. Игорь расслабился, заулыбался и снял руку с топора. К моему удивлению, он вдруг заговорил с ними на их языках.
Когда люди ушли, он сказал мне – впервые уважительным тоном:
– Молодец, Мирослав. Честно, не ожидал.
На следующий день на заборах появились граффити на тему “духовной жаждою томим”.
Я понимал, что все эти перемены в укладе жизни целого посёлка вызваны внезапным отъездом Никиты. Через пару недель его возвращения ждали уже все, даже те, кто смутно представлял себе, кто это такой. Среди пожилых людей поползли слухи о том, что приготовленный для него стул даже под дождём остаётся сухим, источает елей и ночью светится издалека.
Однажды мимо нас проходила древняя бабушка, которую я раньше не замечал или замечал, но позабыл. Она остановилась у нашего стола, оперлась на клюку и рассказала такую историю:
– Дедушка ваш очень любил поблядовать. Так блядовалал, что на Цветочной, Жасминовой и Клубничной улицах живут теперь его внучки, ваши родственнички. И на Некрасова с Берёзовой тоже живут.
Бабушка помолчала, поулыбалась чему-то, промокнула слезу платочком и добавила грустно:
– Ох, любила я его… Ну, мне, мальчики, пора. А Никитка ваш – он с нами, он всегда будет с нами. Те, кого любят боги, умирают молодыми.
– Да ты, бабка, совсем! С какого небоскрёба упала? – воскликнул я. – Он жив!
Бабка покивала головой и поплелась дальше.
По выходным стали приезжать туристы из Москвы. Ходили по разрисованному граффити посёлку, фотографировали нас с Игорем, просили автографы. Как-то появились даже телевизионщики и сняли про нас сюжет, но что мы там говорили, я не запомнил. В другой раз к нам наведались паломники из какой-то секты, чтобы приложиться к мощам Никиты. Они были потрясены, когда я им ответил, что мощей не осталось, потому что Никиту забрали на небо живым.
Игорь в свободное от ожидания время написал брошюру “Внутренние дети, или Одним днём одного дня”, подписал её именем моего брата и отослал в известное эпатажное издательство, где её сразу же опубликовали большим тиражом.
После того как Наташа изучила эту брошюру, она окончательно ожесточилась. Когда Игорь куда-нибудь уходил, она вырастала передо мной, словно из-под земли, и начинала читать мораль. Наташа не понимала, что я ожесточился ещё больше, чем она.
– Мирослав! Это же ужасно, что вы творите? Ты читал эту ересь твоего брата? – кричала она мне в лицо. – Я всё расскажу твоей бедной матери!
Я поймал её за округлые бедра и усадил к себе на колени:
– Моя мать очень богата.
Наташа резко вырвалась и вся покраснела от возмущения. Одёрнув юбочку, она закричала ещё сильнее:
– Как ты смеешь, урод, я тебе не девушка лёгкого поведения!
– А кто ты? – спросил я.
– Ах ты, сволочь! Да посмотрите на себя! Это же позор! Вы, как синяки, не делаете ничего, никаких интересов, кроме чая, водки и стола, вы хуже животных! И весь посёлок развратили! Вы, как маленькие дети, всё игр ищете, никакой серьёзности и будущего нет!.. Вы гниёте заживо, это же полная пустота, вам не к чему стремиться, вы живете одним днём, впереди ничего нет, вы живете вне жизни, вы… Вы… Вы… Да вы пидорасы! Особенно Никита ваш, инопланетянин херов, козел и блядун!
Я медленно встал, снял бушлат, повесил его на спинку стула и крепко влепил ей пощёчину своей огромной мозолистой ладонью. Удар вышел сильнее, чем я рассчитывал, и Наташа упала в канаву. От моей помощи она отказалась, сама вылезла оттуда, и по всей её нежно-розовой упругой щёчке протянулись бордовые следы моих узловатых пальцев.
Она отряхнулась, одёрнула юбку, зло взглянула на меня и быстро пошла прочь. Ох, как я захотел её в эту минуту – догнать, схватить, повалить лицом в стол и отодрать черт знает как… Но я почему-то остался на месте, решив вести себя достойно. Возможно, раньше мне и следовало быть животным, чтобы вызвать у неё уважение и признание меня в качестве мужчины, но сейчас это было уже неактуально.
Усевшись за стол и выпив сто граммов абсента, я задумался над Наташиными словами, а крепкий алкоголь с настойчивым привкусом аниса приятно жёг горло. Она права, думал я. Всё, что она сказала про нас и наш образ жизни, верно. Но что с того? Что можно предложить нам взамен? Ничего. Одним днём. Мы жили, как моряки, отпущенные на несколько дней перед очередным плаванием. Как в последний раз, в каждый свой день мы пытались достичь максимума свершений – как духовного, так и телесного плана. Однажды Никита сказал мне, что стоит жить только ради любви. Теперь я понимал: он прав, так как всё остальное с высоты нашего полёта казалось суетой и тщетой.
Со временем мы с Игорем превратились в подобие гуру, учителей нового образа жизни, в котором, по правде сказать, ничего нового не было. Если убрать постоянное пьянство, то оставались созерцание, размышление и постижение себя в чистом виде.
Однажды к нам пришли члены правления нашего посёлка. Большой суровый мужик с перепоя и с ним какие-то немолодые женщины в брюках, злые и, похоже, не выспавшиеся. Как только они сказали, что являются “членами правления”, мы с Игорем захлебнулись от хохота. Мужчина оперся на стол и сказал веско, как бы давая понять, что возражений не будет:
– Так, сопляки. Чтобы через пять минут стола здесь не было.
Игорь улыбнулся ему спокойно и ответил:
– Извини, старичок, мы друга ждём.
– Вы же позор нашего посёлка! – закричали женщины. – Прислушайтесь к старшим, а то пожалеете потом!
Мужчина навис над Игорем, дыша перегаром, огромный, как медведь:
– Ты не понял, что я сказал? Вашего придурка будете ждать дома.
– Старичок, иди проспись, – по-отечески посоветовал Игорь.
Член правления схватил кружку с пивом, из которой отпивал Игорь, и выплеснул её содержимое ему в лицо, затем поставил кружку на место. Я молча поднялся и этой самой кружкой ударил мужика в переносицу, прямо между похмельных глаз. Удар, как обычно у меня получалось, вышел слишком сильным, да я и не старался сделать его слабым, поэтому кружка разбилась, а мужчина, никак не ожидавший такого поворота, рухнул под стол. Впрочем, он тут же поднялся, истекая кровью, его женщины завились вокруг, как суки, визжа и трясясь, а Игорь отёр лицо рукавом рубашки, взял мою кружку и спокойно отхлебнул. Озверевший мужик зарычал что-то матерное и замахнулся на меня, но я ударил его в грудь, и он снова упал на дорогу.
Они ушли, осыпая нас бранными словами, а я смеялся им вслед. Тем же вечером мы закрасили старое название посёлка и написали новое: “Нет управления членам”. То же сделали мы и на железнодорожной станции, и люди, едущие куда-нибудь из Москвы, теперь всё чаще выходили из электричек, чтобы побывать в этом прославленном месте.
Светлана и Сталкер
Однажды, когда я сидел за столом один и смотрел в хмурое небо, а вокруг завивались на ветру листочки наступающей осени, ко мне явился нежданный гость. Ещё издали я заметил тонкую фигурку, неуверенно обходящую пробоины на дороге и вязнущую длинными шпильками в грязи. Я сразу определил, что это городская жительница, впервые оказавшаяся среди дикой природы. Облокотившись на стол, я с любопытством ждал, когда она подойдёт, а девушка всё петляла между луж.
Наконец она оказалась у стола и встала передо мной, а я в упор смотрел на неё, ничему не удивляясь и сохраняя тибетское спокойствие.
– Привет, Костик, – сказала она.
– Привет, – ответил я, – только я не Костик.
– Знаю. Ты же в клубе тогда так и не представился. Да и ушёл от меня без слов. Я по телевизору вас видела. Вот решила навестить.
– М-да? Приятно. И что о нас говорят в столице?
– Разные вещи. Те, кто помоложе, стараются вам подражать. Одеваются так же безобразно, это теперь модно. Крупнейшие модельеры устраивают дефиле в вашем стиле. Вам бы деньги за это брать.
– А мы не нуждаемся в деньгах, – ухмыльнулся я. Она попыталась присесть на стул Никиты, но я одёрнул её. – На другой.
– Появилось целое движение под вашим влиянием. БУНТ.
– Что это значит? – я слышал об этом впервые.
– “Будущего нет”. Пропагандируют жизнь одним днём. В вашем стиле. Ну, конечно, с поправками на городские условия, с уклоном в урбанизацию и киберпанк. Ваши идеи там развиты до неузнаваемости.
– Ясно… Приятно тебя видеть.
Она предложила съездить в один клуб, где время от времени собирались наши последователи. Мысль показалась мне увлекательной, и я обратился к Игорю, чтобы узнать, как он смотрит на это предложение. Он одобрил идею, сказав, что молодёжь нуждается в живых духовных лидерах. Не тратя времени на сборы, мы сели в электричку и помчались в Москву.
На вокзале нас встретила машина – видимо, моя знакомая предупредила о нашем приезде. Я удивился тому, как были одеты люди из встречавшей нас делегации: казалось, будто они всю жизнь провели в глухой деревне или только вернулись из затяжного похода по Сахаре. Словом, они были одеты ещё вольнее, чем мы. Да, подумал я, внешняя форма нового учения перенимается в первую очередь.
Ребята пожимали нам руки, задавали много странных вопросов и выказывали неподдельное уважение, к которому я не был привычен и потому чувствовал себя неловко.
– Ребята, – поинтересовался Игорь, – а вас за бомжей или наркоманов не принимают? На вас страшно смотреть.
– Ты что! – удивились они. – Любой сразу поймёт, что мы из БУНТа.
Мы залезли в джип и полетели по московским пробкам, улочкам и переулкам. В салоне крепко пахло травой, водитель всю дорогу смеялся до слез и говорил, что плачет от радости видеть нас, людей, которые дали ему смысл жизни. Подъезжая к пункту назначения, я стал узнавать местность и понял, что в этом клубе уже был. Только вместо вывески “Церцея” там теперь было написано “Никита”.
Зайдя внутрь, я обнаружил, что по антуражу место осталось таким же гламурным, как и раньше, зато все посетители были одеты хуже некуда – но только на первый взгляд, а человеку опытному сразу стало бы ясно, что все эти лохмотья от лучших в мире кутюрье.
Когда мы вошли, диджей резко прекратил музыку и прокричал: “Они здесь!!!” Все замерли.
Диджей произвёл на пульте какой-то визжащий звук и продолжил, когда воцарилась полная тишина:
– Встречайте! Долгожданные гости…
Должно быть, все подумали, что речь идёт о каких-то диджеях.
– Из далёкого, Богом забытого посёлка на краю мира…
Публика немножко оживилась, вдруг смутно начав догадываться, о чём идёт речь.
– А на самом деле – центра Вселенной, – диджей перешёл на рэп, – давшего нам великих…
Зал заволновался.
– Встречайте!!! Гуру Igorek aka Сталкер иииииииииииииииииииии…. Светлана, он же – Орфеееееееееей!!!
Я никогда еще не слышал, чтобы люди так кричали от радости. Казалось, стены клуба задрожали и сейчас рухнут, а нас порвут на части. Едва шум немного улёгся, диджей продолжил, удачно сочетая свои реплики с музыкальными вставками:
– А сейчас прославленный музыкант Орфей исполнит нам песнь степей!
Он дал мне знак, что уступает место у пульта. Я понял: речь идёт о хомусе – и на ватных ногах двинулся к сцене под приветственный рёв собравшихся. Люди смотрели на меня с интересом, как на суперзвезду, а я продирался сквозь толпу, сгорая от стыда и проклиная мою знакомую, которая притащила нас сюда.
Когда я встал у пульта, диджей, уважительно отошедший в сторону, попросил тишины. Все замолчали и в ожидании уставились на меня.
– Может, пару слов для начала? – спросил меня диджей.
– Нет, – прокряхтел я.
Моё “нет” было почему-то встречено бурей аплодисментов. И тогда я дрожащей рукой вытащил из внутреннего кармана бушлата свой инструмент и зажал его в зубах. “Боже, – подумал я, – я ведь даже не умею играть на этом дурацком приборе. Будь что будет!”
И я заиграл. Таинственные трели, так странно звучащие в городском ночном клубе, разнеслись над танцполом, и я закрыл глаза, стараясь ни о чём не думать.
Играть пришлось недолго, потому что примерно через полминуты мою музыку заглушил новый взрыв криков и аплодисментов.
Я открыл глаза и увидел диджея, который многозначительно указывал на меня рукой, как бы давая понять, что такой человек, как я, на самом деле не нуждается в том, чтобы его представляли, и просто сказал:
– Светлана!
Оглушённый успехом, я спустился к бару и там, утыканный бесчисленными взорами, взял виски.
Моё место занял Игорь. В своей шинели и сапогах он легко взбежал на сцену под дружный вопль диджея и толпы: “Стааааааааааалкееееееееер!!! Давай-давааай!!!”
Пока он читал рэп о трудностях современной жизни, а диджей ловко сопровождал его динамичную речь музыкой, я заправлялся крепкими напитками и чувствовал себя звездой.
Ко мне подсел немолодой господин в костюме и поздоровался.
– Добрый вечер. Я хозяин этого заведения.
– Добрый, – ответил я. – Чем обязан?
– Хочу сделать вам предложение.
– Руки и сердца?
– Нет. Раз в неделю будете выступать в одном из моих клубов, а я буду платить хорошие деньги.
Я растерялся и чуть не спросил, с чем я должен выступать, ведь я ничего не умею, но вовремя сдержался.
– Ваше движение охватило всю Москву, – пояснил он. – БУНТ повсюду. Поймите меня правильно, я всего лишь бизнесмен и хочу делать деньги на вашей популярности.
– А нам это зачем?
– И вам от этого очевидная выгода. Идеология вашего движения такова, что оно развалится без спонсорской поддержки. Посмотрите на ваших последователей, – он обвёл рукой танцпол. – Они ничем не занимаются, только развлекаются, как умеют, как будто живут самый последний день в своей жизни. Даже не день, а час. Так вот, группа очень богатых людей, среди которых также есть ваши приверженцы, за всё это удовольствие платит. И я, естественно, хочу с этого кое-что поиметь. Но и вы не останетесь внакладе, я буду платить столько, сколько вы захотите. Кроме того, я стану способствовать вашей дальнейшей раскрутке.
– Мы и так, кажется, раскрутились дальше некуда.
– Я согласен, ваш стиль разъебаев распространился всюду и захватил бомонд, ваша манера вести себя и разговаривать завоевала высшие круги, от топ-менеджеров крупных корпораций до членов Совета Федерации, но ведь это не предел! Вас нет в эфире, СМИ предательски молчат о вас, за исключением пары сюжетов, у вас даже нет сайта в Интернете!
Он покачал головой, видимо, удивляясь этим обстоятельствам, и отхлебнул коктейль.
– И, в конце концов, уж не думаете ли вы, что своей популярностью вы обязаны сами себе? Понимаете, в том, что вы делаете, нет никакого содержания и уж точно нет ничего нового. Просто нашлись опять же очень обеспеченные люди, которые по каким-то случайным причинам были заинтересованы в том, чтобы вложить деньги в ваши имена. На самом деле вы пешки в чужой игре, и едва она закончится, как о вас сразу же забудут. А я вам предлагаю долгосрочный проект. Соглашайтесь!
Я готов был согласиться, и не потому, что меня убедили его аргументы, а потому что мне было всё равно. Точно так же я мог послать его или сбросить со стула и отпинать ногами.
– И сколько вы заплатите? – спросил я, выпив текилы.
Он не успел ответить, потому что музыка резко оборвалась и поднялся гул недовольных голосов. Мы посмотрели на сцену – на месте Игоря появился не кто иной, как Яков Семёнович Гадес. Казалось, он похудел и осунулся. Рядом мялся растерянный диджей.
– Сохраняйте спокойствие! – сказал Гадес, подняв руку. – Поступила информация, что в этом клубе находятся двое очень опасных преступников и наркоманов. Никому не выходить. Всем разойтись и встать у стен.
Я обернулся к выходу, но его перегородили огромные люди в черных камуфляжах и с автоматами. Что-то подсказывало мне, что “двое очень опасных преступников и наркоманов” – это мы с Игорем. Хозяин клуба куда-то исчез, на танцполе воцарился хаос: никто не хотел расходиться по углам, и завязалась драка.
– Сюда, – меня схватила за руку девушка, которая привезла нас, и потащила за барную стойку. – Там есть чёрный ход, быстрее!
Мы проскользнули в дверцу за баром и побежали по тёмному обшарпанному коридору, заваленному всяким хламом и ящиками с бутылками, потом по старой лестнице. Эти лестничные пролёты, убитые временем коридоры, запылившиеся лампочки и древний мусор по углам напомнили почему-то моё бедное детство, когда мы с братьями играли в серых заброшенных московских двориках. Мрачным показалось мне то время, и только сейчас, понял я, у меня появился шанс вырваться к свету.
Почти у самого выхода мы налетели на здоровенного бойца в чёрной форме, он вытянул руку, чтобы остановить нас, и коротко выругался. Я не раздумывая схватил его за руку и бросил на ступеньки позади себя. Он упал вниз головой, не издав ни звука, и не попытался подняться, а мы помчались дальше. Вот, думал я, пригодились уроки отца, который пытался сделать из меня вьетнамского воина. Правда, голова теперь квадратная и грудь промята, но за всё надо платить. Я распахнул дверь во двор и наткнулся на ещё одного в чёрной форме, который курил, прислонившись к перилам.
– Стоять, – сказал он, скидывая с плеча автомат. – Кто такой?
От неожиданности я не знал, что сказать, и развёл руками:
– Светлана.
– Трансвестит, что ли? – усмехнулся он.
– Ага, – я кивнул.
– Ты себя в зеркало видел, Светлана? Ладно, проваливайте. Раз уж Серёга вас пропустил, валите, пока я не передумал.
Мы вышли во двор, свернули за угол и снова побежали. У дороги была припаркована машина, там уже сидел Игорь:
– Быстрее, быстрее!
Мы запрыгнули на сиденье.
– Как ты выбрался? – спросил я его.
– Диджей вывел. Через окно третьего этажа. Я чуть ноги себе не переломал, – радостно улыбнулся он.
Никогда ещё я не видел Игоря таким счастливым. Наверно, именно этого ему в жизни и не хватало больше всего – настоящего драйва.
В посёлок мы вернулись без приключений. Покурив у забора и посмеявшись над произошедшими событиями, разошлись по домам. Девушку я увёл к себе.
Той же ночью мы стали с ней близки, и, по её словам, я сильно превзошёл Костика. Утром моя подруга собралась домой. Я хотел узнать, как её зовут, и взять телефон, но она сказала, что всё это не имеет значения и ни к чему, чепуха и суета. Вот они, подумал я, побочные эффекты нашего учения.
Я провожал её до станции, мы держались за руки и болтали. Я испытывал к ней какую-то незнакомую прежде симпатию, и было похоже, что она ко мне тоже.
Подходя к платформе, я услышал знакомый лай – это был Цербер. Он выскочил из-за поворота и бросился на нас, и не успели мы ничего сделать, как он вцепился в ногу моей подруги. Я со всей силы пнул его, и он перекинулся на меня. Мы повалились на дорогу, он оказался сверху и прокусил мне руку, которой я пытался защитить горло. Он рычал, извивался и барахтался на мне, а я старался отпихнуть его коленями и локтями, но быстро понял, что с такой моей тактикой он скоро загрызёт меня насмерть. Тогда я изловчился и схватил его за челюсти, намереваясь разодрать пасть, и едва не остался без двух пальцев на правой руке – безымянного и мизинца. Я всегда знал, что очень силен, но сейчас вовсю ощутил свою мощь. Однако пёс тоже не был слаб, и мне стоило большого труда удержать его. Он хотел вырваться, и я крепко сжал его туловище коленями. Под истошный визг и рычание я завершил дело, и дохлый Цербер, изрыгая кровь, обмяк на моей груди. Я стряхнул его на землю и встал на ноги, чувствуя себя героем. Девушка моя была совсем бледная, с окровавленной ногой, и смотрела на меня, не зная, как теперь быть.
Спустя секунду мы увидели Наташу, она бежала к нам в слезах.
– Что же ты сделал, зверь, – она налетела на меня и ударила кулаками в грудь, но я легко оттолкнул её.
Она кинулась к мёртвому псу, принялась гладить и ласкать чёрное тело. Его застывшие волчьи глаза смотрели куда-то в небо.
– Мальчик мой! – кричала Наташа. – Что же ты молчишь?!
– Посмотри, что он сделал, – сказал я, указывая на окровавленную ногу девушки.
– Так ей и надо, – зло взглянула Наташа на меня, – так ей и надо! Ты сам во всем виноват. Говорили же тебе, прекрати!
Непонятная чернота всколыхнулась у меня в груди, и взор мой поник. Я взял девушку на руки и понёс домой, и хотя идти было далеко, я не чувствовал усталости.
Дома я промыл рану и перевязал бинтом. Я устроил свою подругу на кровати Матушки, лучшего места в доме было не найти. Игорь, как ни странно, одобрил нашего нового жильца, и Маша проявила к девушке необычайную заботу и всегда была рядом, пока она поправлялась.
На следующий день, идя по просеке к столу, я увидел странную метку на нашем заборе. Большими зелёными буквами там было аккуратно написано “АИД”, как будто по трафарету. В течение дня я заметил такую надпись ещё на нескольких заборах в посёлке. Я не придал этому событию особого значения, ведь, учитывая нашу стремительно растущую популярность, у нас уже могли появиться враги. Игорь, напротив, как-то помрачнел и предположил, что грядут большие перемены.
– Да кому мы нужны? – удивлялся я. – Какие перемены?
Моя победа над собакой скоро стала известна всему посёлку. Люди дивились моей силе и храбрости и предлагали побороться с другими собаками, однажды даже пригнали стаю бродячих собак, одна из которых была бешеная и истекала пеной, но я не стал испытывать судьбу.
Через пару дней после этого случая нас навестили из общества защиты животных, чтобы выяснить подробности и, возможно, привлечь меня к ответственности. Некрасивая девушка с расплывшейся фигурой и маленький бледный лысеющий юноша подошли к нашему столу и представились.
Выглядели они жалко, белые тени по сравнению с нами – смуглыми, жилистыми, с горящими глазами. Я рассмеялся в их вялые лица, показав жемчужный оскал, и сказал:
– Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет. Проваливайте.
Девушка пыталась спорить и стучать пухлым кулачком по столу, но я сам стукнул по нему так, что всё стоящее на столе подлетело на полметра и доска посередине треснула, а гости затрепетали от страха. Больше мы их не видели.
Моя новая подруга, которую Игорь окрестил Эвридикой, так у нас прижилась, что никуда не хотела уезжать. Благодаря ей в моем доме появилась видимость порядка. Правда, листы из Книги Перемен, свисающие с потолка, я запретил ей трогать.
