Впервые в истории кино мы могли работать над сценарием как таковым, отдельно, без необходимости резать его в угоду «визуальным элементам», и потому внимательным зрителям предстоит услышать по меньшей мере величайший сценарий в истории кино.
Дорогие зрители, ваш свист и возмущённые возгласы не произведут на меня ни малейшего впечатления, поскольку всё, что я любил, всегда встречали свистом и шиканьем. Начиная с «Эрнани» Виктора Гюго и заканчивая «Золотым веком» Бунюэля, недавно получившим гран-при в Канне.
На премьере «Золотого века» зрители ломали кресла в зале.
Хуже этого не будет, да и какая мне разница, учитывая, что и стулья-то не мои.
Автор.
Комментатор[12]
…Перед клубом Сен-Жермен близорукие глаза Даниэля искали хоть какое-нибудь приключение, которое бы вдохновило и раскрыло его душу. Дискуссия, вечно шумное непонимание (тогда как понимание обычно бархатистое, немое и потому менее ощутимое), крики присутствующих – от всего этого мурашки бежали по спине, как будто поры кожи разъедала чесотка. Порыскав в темноте бара, скорее чтобы показать себя, чем чтобы кого-нибудь увидеть, он вышел на улицу и отправился к «Бонапарту», как вдруг ему послышался чей-то голос:
Голос
Даниэль! Даниэль…
Комментатор
Он обернулся.
Голос
Даниэль! Тебя искала Ева.
Даниэль
Какая такая Ева?19
Комментатор
…И тут он вспомнил. Перед ним вновь возник образ Евы, её походка гневной императрицы, мраморная холодность, похожая на скульптурную аллегорию войны, и зелёные водоросли зелёных глаз, и необъятная копна волос – такая светлая, будто морская её голова впитала в себя целое солнце. Мысли об этой девушке неотступно преследовали Даниэля с той первой встречи на вернисаже, где он начал было произносить речь, но его выставили за дверь, потому что он когда-то оскорбил «в прессе» распорядительницу (sic). Ева не давала ему покоя до вечера 23 августа, когда он, проспав в очередной раз целую вечность, вышел из своей комнаты с твёрдым намерением увязаться за первой попавшейся девушкой («Вы или любая другая», – сказал он в пылу пренебрежения одной из своих партнёрш на танцах), за первой попавшейся девушкой, способной его встряхнуть и развеселить. В тот вечер 23 августа его взгляд зацепился за светлую копну волос, а та отвернулась от него так, словно его зацепившийся взгляд был всего лишь ленточкой.
Даниэль
Не хотите ли потанцевать? Вы, похоже, одна.
Комментатор
Не оборачиваясь:
Ева
Да, одна, и меня это совершенно устраивает.
Комментатор
Он проглотил кулёк аспирина с начинкой из мочи, а вокруг резко почувствовался привкус пепла, и танцующие люди как будто увязли в грязи. Он ушёл оттуда, как уходят из профессии, и отправился пытать счастья в другом месте.
Даниэль
…Вы или любая другая…
Комментатор
…С тех пор он часто встречал Еву в этом квартале города, но ощущения его размылись, поблекли; он растранжирил образ девушки, догадавшись о тоске, которую та каждый день выгуливала от бара к бару, от бистро к кабаре; эта юная особа подражала высокомерию киноактрис и каждый вечер ждала, что с ней, как с героиней фильма, приключится нечто особенное, а ведь в кино показывают только единственные в своем роде события, истории, происходящие в жизни персонажа по чистой случайности, как крупный выигрыш, который никогда не выпадает дважды.
…С вечера 23 августа прошло несколько недель, и в тот же день, когда какой-то смутный силуэт окликнул его, напомнив о Еве, она вдруг сама подошла к нему на улице, где он разговаривал с приятелем.
Ева
Это Вы тогда, вечером 23 августа, пригласили меня танцевать на улице?
Комментатор
Даниэль замялся в нерешительности. Невесть почему, должно быть, в нём заговорила память предков – он боялся схлопотать пощёчину.
Даниэль
Не натворил ли я чего? Эти девки такие обидчивые…
Комментатор
Оттого он так неуверенно ответил:
Даниэль
Э-э-э… да…
Комментатор
Она быстро выпалила заранее заготовленную фразу:
Ева
Я как раз хотела извиниться, мне очень жаль, я вела себя так невежливо…
Даниэль
Да ну?.. А что?..
Ева
Я готова искупить вину; я хочу искупить свою вину.
Комментатор
Слово искупить перекатывалось у неё во рту, где за решительностью тона и мыслей скрывался иностранный акцент, кощунственные шероховатости слов.
Её внезапное появление хоть и впечатлило, но ничуть не удивило Даниэля: уже не первый раз на танцах и в клубах девушки, сначала отказавшиеся с ним танцевать по определённым (из-за его самодовольного вида, из-за друга рядом и т. д.) или неопределённым причинам, позже возвращались к нему, и с чем это было связано, он не знал.
…Потому он всегда как будто ждал чего-то: наверное, в каждом мужчине живёт надежда на второй шанс…
Еве же он только и смог сказать:
Даниэль
Ну что Вы, пустяки какие…
Комментатор
…и повернулся к другу, на лице которого светилась похабная улыбочка… Ева зашагала прочь, и её полная, округлая походка была похожа на блюдо, над которым трудились искусные повара, она шла, покачиваясь так, словно бёдра её плели паутину20.
…И вот теперь он стоял перед Евой, моргая глазами, а она смотрела на него со странной, смущённой улыбкой.
Ева
Почитайте мне что-нибудь из Ваших стихов.
Комментатор
Даниэля передёрнуло.
…Так эта сучка всё знает! Ведь молодой человек, пригласивший её танцевать, и тот, к кому она пришла с извинениями, были совершенно разными людьми: очередной местный хулиган и скандальный поэт, о котором газеты… ну, конечно же! И потом, это ж надо так по-идиотски подступиться к теме, терпеть не могу разговоры о моей поэзии или беседы о моей иудейской вере с испанской княжной, которой я, помнится, прочитал целую антисемитскую лекцию, потому что об определённых вещах должно быть запрещено говорить без соответствующей серьёзности. Впрочем, с Реми или с раввином я охотно обсуждал Каббалу; для других же я хочу быть простым студентом, неотёсанным юнцом, у которого на уме одни женщины, танцульки да кинозвёзды и который целыми днями валяет дурака. А что, прямо-таки идеальный вариант: обаятельный и сильный мужчина, каких не сыщешь в обществе, ему и навредить-то ничем нельзя, потому что он всё отрицает…
…Но с Евой уже ничего не поделаешь, она знает, с кем связалась, и понимает все тонкости положения.
Даниэль
Может, лучше прогуляемся по набережной Сены?21
Комментатор
«Вообще-то не нравятся мне безымянные отношения с людьми, – думал он. – Все вокруг прикрываются словами и позами, и окончательно сорвать эту маску способен лишь любовный стон. Вот почему я ненавижу отношения, которые строятся на всяких: “Здравствуйте, как Вы? Как Ваши дела?” Мерилом человека может стать только испытание страсти, и только в нём подлинная женщина, сотканная из грёз, нерассказанных снов и ночной откровенности, обнаруживает своё настоящее – красивое или безразличное – лицо. В итоге все наши отношения скрепляются именно в этой точке искренности.
На таком фундаменте можно выстроить повседневную жизнь, поскольку понятно, чего друг от друга ждать. Любовь, точно так же, как великие книги или большие опасности, проверяет наши жизни на прочность. И я ненавижу вести беседы с женщинами, с которыми не был в постели, именно потому, что не признаю мухлёж. “Что можем мы сказать друг другу, мадам? Я Вас не знаю”. Мужчин я по большому счёту не люблю, но единственное, что меня ещё с ними связывает, – это любовь к их женщинам».
Однако когда женщина ему противостоит, сжигая мосты, что соединяют его с остальными мужчинами, он начинает её ненавидеть, её и всё человечество…
…А теперь Даниэль и Ева шли по набережной Сены, и Сена рядом с Евой походила на длинную похоронную процессию какого-нибудь важного чиновника, на всенародные – серебристо-чёрные – похороны мёртвого города, которого безмолвно провожают на кладбище, далеко-далеко… Свернувшись калачиком, Сена, как последний клошар, мирно спала под мостом.
…Жаль, что сейчас нет дождя, в дождь люди умнеют…
…Полуденное солнце склонялось к закату, и время повисло в бесконечности, в бесконечности этого воскресенья…
Даниэль произносил всё те же заранее обдуманные слова, которые всегда служили ему в разговорах семафорами, указателями, маяками, а между ними он вплетал мысли, возникающие на ходу, пропитанные, отравленные интеллектуальной сутью давно вызревших фраз.
Даниэль
Да, меня к Вам действительно влечёт. Но, боюсь, Вы всё усложните. Знаете ли, теперь психологические затруднения пришли на смену морали и общественным условностям. Мог бы я Вас просто купить… Получить от Вас удовольствие, не обязуясь предварительно проходить через все эти любезности, внимать Вашей индивидуальности. «Индивидуальности», «индивиды», что за чушь… Какая жалость, что рабство отменили. Человек никогда не свыкнется с тем, что у него в распоряжении, в личном пользовании больше нет людей – интереснейших мужчин (в античные времена можно было приобрести себе философа) и прекрасных женщин, которые бы день и ночь ублажали его разум и тело22.
Ева
А Вы не думаете, что рабы возьмут да и перебьют таких, как Вы?23
Комментатор
…Даниэль вспомнил, как его исключили из Коммунистической партии. В тот день ему казалось, что он сошёл, свернул, что его безжалостно прогнали с единственного возможного пути, что нет ему спасения, что его будто толкали на самоубийство. И как теперь быть? С каким удивлением на следующий день обнаруживаешь, что жизнь не кончилась!
Даниэль
Знаете, Ева, коммунисты меня просто смешат. Только бы посидели они тихонько ещё несколько лет. Мне больше и не нужно, вот создам несколько шедевров, может, фильм – что-нибудь, что спасёт меня от этой слюны, от предвыборного слюноотделения… А потом, знаешь… я с удовольствием проведу остаток жизни в тюрьме для политзаключённых… Буду читать детективы в тюремной библиотеке (этот жанр мне особенно по душе), буду мечтать… Книги, сон и мечты о женщинах – этого мне хватит до самой смерти. Если мне не дадут читать и мечтать, то я устрою голодовку и умру. В любом случае, я никогда, никогда не буду делать того, чего не хочу.
Ева
В любом случае, они тебя повяжут.
Голос
Невинный или виновный, антикоммунист или коммунист – всё одно, если человек не готов к насильственной смерти под пулями или в тюрьме, то он идиот! Никто сегодня не властен над своей судьбой.
Даниэль
Знаешь, умереть на двадцать или тридцать лет раньше времени… Правых в этом мире быть не может, пока все мы, справедливые и несправедливые, гниём в одной земле, пока нас всех мерзко гложут те же крысы, точат те же мокрицы и черви…
Ева
Вообще, хоть издалека ты и кажешься довольно сильным, ты очень уязвим.
Даниэль
Скажешь тоже… Вот, говорят: «Такова жизнь, нужно смело идти по жизни», и т. д… А на самом деле жизнь я не люблю. Я слишком её презираю, чтобы безропотно переносить какую бы то ни было боль. Это всё равно, что терпеть оскорбления консьержки или бакалейщика. Мне так и хочется сказать жизни: «Да за кого Вы себя принимаете, свинья, тупая тварь, как Вы смеете меня – это меня-то! – мучить?»
Комментатор
И он засмеялся.
Ева
Тебя все называют фашистом. Но, мне кажется, для фашиста ты слишком человечен.
Комментатор
…Кто же ему это говорил?
Слова окружающих по-своему складывались в его мыслях.
Даниэль
Я с ними плохо ладил, потому что не люблю лозунги. Политика – наверное, оттого, что она всегда живёт за счёт доктрины, – повторяет и пережёвывает определённые изречения так, словно люди – младенцы несмышлёные…
Может, меня просто всё начинает раздражать быстрее, чем остальных?
В детстве я каждый вечер придумывал молитвы. Мне всё время хотелось молиться как-нибудь по-новому.
Истины, которые приходится повторять слишком часто, перестают меня забавлять, а если истины меня больше не забавляют, значит, всё это вранье, значит, в них не осталось того огня, благодаря которому они казались новыми и пригодными для жизни! Ты знаешь, по правде говоря, я ведь никогда никому не причинял вреда, если не считать обычных детских и юношеских проказ; но сегодня мне хочется чего-то невообразимого – права думать как угодно и додумываться до чего угодно!
В семнадцать и в двадцать лет я верил, что смогу сделать что-нибудь для других, для человечества…
Но потом я понял, что ничего не могу – ничегошеньки, как бы я ни старался. Так оставьте же мою слабость в покое.
На самом деле, знаешь, я никогда не любил продавать партийные газеты… Мне было стыдно… Я с бо2льшим удовольствием гулял под дождём или возвращался домой и читал Андре Бретона или Кейзерлинга.
Даниэль
Когда меня исключили из партии из-за того, что я считал полной дурой мою прямую начальницу (девушку в очках и в вечных комплексах), я со злости хотел облить её серной кислотой. (Даже для группового изнасилования она была слишком страшной.) Тогда мы с приятелями начали издавать литературный журнал с таким лозунгом: «Мы, создатели этого журнала, три гения, предлагаем свои услуги тому, кто больше заплатит!..»24 Но никто к нам не обратился, потому что всем нужны не гении, а послушники.
Ещё в журнале мы написали: «Однажды мы прославимся, только нам надоело, что все нас подбадривают на словах, но никто и сантима из кармана не достанет. Мы хотим прославиться сейчас, а не через двадцать лет, когда состаримся. Все мы во всём опаздываем на двадцать лет, и тогда уже слишком поздно радоваться собственным дерзостям и смеяться над старшими».
Нас обзывали лакеями империализма, а потом нам предложили вернуться в партию, потому что партии нужны кадры; но к тому времени я уже пристрастился к тому, чтобы бороться за себя, а не за других, и больше не хотел возвращаться…
Ева
Обычно меня отталкивают мужчины, которые думают не так, как я. Но ты мне очень нравишься! А значит, наши взгляды не так уж сильно различаются.
Комментатор
Даниэль решил, что в задуманном фильме не станет касаться политики, хоть он и собирался показать, что ничто ему не чуждо…
…А затем Даниэль с Евой заговорили о себе и о любви25.
…Придя потанцевать с Евой в кафе, Даниэль вспомнил слова Пьера:
Голос Друга
…Мелодия не обязательно должна напоминать тебе о красивой женщине. Может, ты услышал эту музыку, когда был рядом с человеком, до которого тебе нет дела. Но поскольку мелодия красива, тебе приходится придумывать соответствующую ей любовь, не существовавшую прежде ностальгию, пока ещё не испытанную грусть. И в итоге музыка создаёт воспоминание о чём-то незнакомом, но желанном, о приключении, созвучном этой мелодии26.
Комментатор
…Позже, во время медленного танца, Ева внезапно остановилась:
Ева
Я не могу больше с тобой танцевать. Я слишком волнуюсь…
Комментатор
Какими бы «искушёнными» ни казались «бабы», можно ещё встретить «юных девушек» в устаревшем смысле слова – такие души способны на сильные, пронзительные чувства, возникающие от простейших прикосновений, на очевидную робость вопреки доступности, которая теперь, после нынешних книг и фильмов, заменила былую наивную скромность и девственность, и эту «робость» они скрывают так же неистово, как вчера скрывали «вульгарность». Робость теперь зовётся старомодностью…
…Так на танцевальной площадке великосветская девица трепетала в привычных руках Даниэля (привычных к танцам и к девушкам), а он, не веря, что такая нескончаемая дрожь могла возникнуть от чувств, спросил:
«Господи, Вы вся дрожите! Что с Вами?»
Она ответила:
Голос девушки
Простите, месье, я, знаете ли, не привыкла танцевать….
Комментатор
…И тотчас же, как будто от этого признания ей стало легче, она перестала дрожать и, к огромному сожалению Даниэля, спокойно продолжила танец. Он страшно разозлился на неё и на себя, почувствовав её тягостную уверенность, как в тот день, когда он сказал какой-то девушке во время вальса:
Даниэль
Вы мне надоели, мадемуазель, мне с Вами очень скучно…
Комментатор
…Бросив её в той круговерти, одну среди пар, растерянную, мечтающую провалиться сквозь землю, ни дать ни взять – горбатая танцовщица в «Мулен Руж» (дикая сцена, если такую вообще можно себе представить), а ведь когда она сидела за столиком, то казалась обычной девушкой без изъянов, которую красивый молодой человек галантно пригласил на танец. Но лишь только она встала, как тотчас обнажилось всё её чудовищное уродство, это сплющенное, искорёженное тело. Она прошла к танцевальной площадке перед кавалером, тот, онемев от ужаса, следовал за ней, но, когда она обернулась, его уже не было рядом, он растворился в толпе, предпочтя мгновенную и болезненную казнь хамства нескончаемой пытке танца – трёх танцев подряд – под нестерпимой тяжестью безжалостных и презрительных взглядов, а горбатая девица осталась посреди танцующих – низкорослая, путающаяся между мужских штанин и женских юбок, ослепшая от стыда, не видящая, а, скорее, ощущающая на себе взгляды, раз и навсегда потерянная для Даниэля в толпе, – точь-в-точь, как и эта девушка, которую он решил потерять и которая, уняв дрожь и почувствовав уверенность в себе, услышала слова:
Даниэль
Вы были несравнимо лучше, когда дрожали. А сейчас у Вас такой нормально-тупой, неприятный вид, что я потерял к Вам всякий интерес…
Комментатор
…Оставив её одну среди танцующих, красную от стыда и… остального он не знает, поскольку люди редко видят последствия собственных поступков.
Так и с Евой: он уже собирался сбежать от неё, «ведь она, в общем-то, даже не красотка», как вдруг, когда они свернули в тёмную улочку, она остановилась – опять в ней оживала героиня «Чёрной серии»27 – и произнесла, с негодованием покачивая бёдрами:
Ева
Что, Даниэль, неужели я тебе не нравлюсь? Ты разве не хочешь заняться со мной любовью?
Даниэль (остолбенев)
Э-э-э, наверное, почему нет?.. Почему бы и нет?..28
Комментатор
…Ева тоже уже больше не верила в любовь. Но потом наступила ночь, сотканная из этой любви, как ткань, вышитая золотыми нитями и драгоценными камнями. Впрочем, в нашем кратком опусе нет места для подобных рассуждений. А наутро Даниэль так прочно поселился в сердце и в теле Евы, необузданный разум Даниэля, своевольный, совершенный даже в минуты жгучей страсти, казалось, так уверенно всё покорил, завоевал и так томился от скуки в мелочной суете, к которой он со своей жаждой бесконечности оказался прикован, что Ева умирала от счастья, если хоть что-то в её теле и в её душе могло доставлять Даниэлю удовольствие, если она могла служить хоть каким-то подспорьем в его радостях и мыслях.
Ева
…Я знаю, это звучит глупо, но, если хочешь, я могу остаться с тобой на всю жизнь! Моя жизнь тогда будет не в счёт, нет ничего важнее твоей!..
Комментатор
…Эта фраза, которая прозвучала однажды вечером, позже, за столом, когда он, наевшись до отвала, извинился за буржуазную отрыжку, подступившую к горлу:
Ева
Ах, милый, при мне ты можешь позволять себе любые непристойности, для меня в тебе нет ничего непристойного.
Комментатор
Но в то утро, после первого и, по сути, единственного совместного прошлого, когда физическое удовлетворение и любовь к Даниэлю враз укротили привычное буйство и порывистость этой девушки, когда она стала мягкой и покладистой, стараясь казаться незаметной, исчезнуть в его объятиях, когда она благодарно пристраивалась на прокрустовом ложе, которое Даниэль оставил ей возле себя, когда она даже задерживала дыхание, боясь нарушить отведённые ей границы, пределы этого крошечного приюта, наполненного необъятным сокровищем её зыбкого счастья, – тогда при виде Евы, ставшей идеальной, податливой, при виде этого тигра, превратившегося в прикроватный коврик, мысли Даниэля медленно, но верно уводили его к Дениз, той самой Дениз, которую он странным образом подцепил в новогоднюю ночь, сбежав из постели очередной захмелевшей Мими с бредовой мыслью о том, что, мол, вот уже новогодний вечер, и все лихорадочно проживают жизнь, а он довольствуется прошлогодними ошмётками, этой Мими, которую он знает как облупленную, в чьей постели он оказался из-за досадного недоразумения, после неудачного свидания с той бабой в «Кентукки», уверявшей, что она девственница (а, судя по её прыщам и обсыпанной чирьями шее, может, так оно и было), которую он по привычке проводил до дома и поэтому опоздал на встречу с Убертой (интересно, эта австрийка с глупыми красивыми глазами всё-таки пришла?), и тогда ему домой позвонила Мими и вовремя отвлекла его от жалкой мысли: «Новогодняя ночь, а так паршиво. В новогоднюю ночь всегда паршиво».
Мими купила бутылку шампанского и целую курицу на двоих.
Голос девушки
А я думала, что ты уже не придёшь, вот и напилась одна…
Комментатор
…И он тоже выпил, но в ту пору еда вызывала у него отвращение, он переедал, и ему казалось, что он загнивает от жира, что у него в животе и во рту кишат черви, да и отношения с Мими были скорее вялыми, между ними выкипело слишком много мыслей и нежности, они знали друг друга наизусть; поэтому в то воскресное утро, когда он увидел, как она храпит, точь-в-точь как в своё время храпела испанская княжна, а солнечные лучи пробивались сквозь занавески и освещали тяжёлое тело пьяной и бесполезной женщины, лежавшей рядом с ним, точно жвачное животное…
Даниэль
Как это меня занесло к этой женщине? А плечи у неё ещё ничего…
Комментатор
«Я хотела бы быть мальчиком, чтобы с восхищением ласкать собственное плечо», – сказала бы она, ай, да ладно…
…Смехом прикрываясь от близкой старости, так прикрывается она молоденькими девицами, таская их повсюду с собой для привлечения мужчин, которые (остатки которых) перепадают и ей, так прикрывалась она деньгами, пока всё не истратила (нет ничего безобразнее старости, если в ней нет даже богатства, чтобы хоть чем-то прикрыться, ведь сама старость и есть нищета)…
Даниэль
Я должен прославиться или заработать кучу денег, чтобы позже, когда мне будет сорок или пятьдесят лет, когда желание любви дойдёт до пика и начнёт, как у других мужчин, хлестать через край, – чтобы тогда я смог заменить молодость более метким оружием и чтобы мне не пришлось довольствоваться всякими отбросами и случайными добычами. Я буду ходить богачом в окружении десяти женщин, и если кто-нибудь захочет со мной заговорить, то он даже и не подступится ко мне, а если он захочет поговорить о литературе или о кино, то я скажу ему: «Даниэль? Писатель Даниэль? Не слыхал о таком», – с неизменным презрением, уничижением, высокомерием…
Комментатор
…В то мгновение он выскочил из постели:
«Что я забыл у этой обнищавшей пьяной княжны?»
Со жгучим желанием бежать что есть мочи, что есть силы. «Куда же ты, зайчик?» – пробормотала княжна сквозь сон.
Пойман с поличным…
Даниэль
Мне надо позвонить, я сейчас вернусь.
Комментатор
Как всегда, струсил. [Много же мужества нужно, чтобы быть трусом в наши дни, когда миром правят законы мужества.]
Голос Княжны
Возьми тогда ключи, зайчик.
Комментатор
Да-да, ключи он взял. «На кой чёрт мне ключи, если возвращаться я не собираюсь?»
«Как ей их вернуть? Вот ведь задача!» Сзади он почувствовал тревожный, острый, настороженный взгляд княжны, проснувшейся от его шагов и от чудовищного, жестокого предчувствия. Он стоял уже одетый в дверях и растерянно, боязливо мял в руках ключи под испепеляющим взглядом женщины, приподнявшейся на постели, как вдруг, решившись наконец, он резко открыл дверь, бросил ключи на столик с развязным «знаешь ли, дорогая… ключи мне не нужны…», захлопнул за собой дверь, пустился бегом через подъезд ко двору и, лишь когда оказался в ста метрах от дома, выдохнул с облегчением и перешёл на шаг, то и дело поглядывая на свои руки – нет ли на них крови после преступления, после этого убийства человеческих чувств! Так и на сей раз – он оставил храпевшую Мими с незапертой дверью, ведь не мог же он её закрыть снаружи… (а что если он никогда не вернётся?) и нащупал в кармане приглашение на вечер в доме сводницы, которая решила его женить и как-то раз, назвав его бедным мальчиком, показывала ему ванную комнату:
Голос женщины
Если Вы женитесь, у Вас тоже будет такая ванная.
Даниэль
Так и быть, я женюсь, если девушка принесёт мне десять миллионов франков в приданое.
Комментатор
…По дороге, возле издательства «Минюи»: «Hello, Даниэль», – его приятель Джимми. «Пойдём со мной на новогодний вечер к одной свахе, – сказал Даниэль. – Только сначала давай прогуляемся по Бульмишу29, мне нужно немного проветриться», – а на самом деле он всё ещё не терял надежды на бог весть какое новое приключение. И перед кафе «Дюпон-Латен» в толпе, где взгляд с трудом различал лица, он увидел высокую девушку с каштановыми волосами и со смеющимися голубыми или зелёными глазами – глазами такого цвета, который сулил наконец неизведанные края, и вот он уже бросил Джимми…
Даниэль
…Подожди немного, я сейчас вернусь…
Друг
Даниэль всегда сбегает к кому-нибудь другому! Когда же это прекратится? Настанет ли невообразимый миг покоя?
Комментатор
А затем, нагоняя девушку всё с той же глупой болтовнёй, превратившейся в дежурную церемонию, в нечто вроде «здравствуйте»:
Даниэль
Вечер добрый, мадемуазель… Все вокруг веселятся, а Вы идёте одна, среди бедняков…
Комментатор
Он уговорил её завернуть в «Кентукки»…
Друг
Почему ему всё удаётся? Может, потому что он мгновенно забывает о неудачах? Наши воспоминания состоят из побед. А поражения вплетаются в ту необъятную, как абсолют, не подвластную нам материю.
Комментатор
…Её звали Дениз – ту, к которой он собирался залезть под юбку. Ему она казалась худой, но у неё было плотное тело. В «Кентукки» во время танца к ним подошёл «стиляга».
Голос стиляги
Позволите ли Вас поцеловать, мадемуазель?
Комментатор
Она повернулась к Даниэлю и, видя его взгляд:
Дениз
…Нет, я здесь с тем, кого безумно люблю…
Комментатор
И она искренне в это верила, и Даниэль в это верил и, приведя её к себе, подумал: «Я хочу, чтобы тебе было приятно здесь (и он указал на её живот) и больно там (и он указал на сердце)». Они провели сказочную ночь вместе. Как он её любил, как растворялся в её теле! По щекам текли слёзы любви – у него, у чёрствого типа, у циника…
Даниэль
Кто полюбит тебя так, как я? Дениз, это безумие. Без конца повторяй мне эту нелепую фразу: «Я люблю тебя, Даниэль».
Дениз
Я люблю тебя, Даниэль, я люблю тебя, Даниэль, я люблю тебя, Даниэль. Мы говорим друг другу хрупкие слова, и по телу пробегает дрожь, как будто каждое слово вскрывает и разрывает нам душу. Два существа ищут друг друга, пробиваясь сквозь множество преград, сквозь слова, похожие на стены гигантского лабиринта, где мы навсегда затерялись, где всех людей ждёт смерть (сколько трупов в лабиринте словаря, людей, повешенных в его коридорах, людей, которым так и не удалось спастись, которые метались от одного слова к другому и в конце концов погибли, задохнулись, отчаялись в каком-нибудь тюремном застенке, а словарный состав, переполненный настоящими трупами, – это кладбище, и в каждой могиле там люди, умершие во имя слов), и, когда два существа встречаются, пройдя через слова и через людей, ставших воплощением слов, когда два существа – те, что со дня своего рождения и с зарождения мира жили в разлуке, – находят друг друга и наконец соединяются, сила столкновения сродни космической.
Комментатор
Все влюблённые занимаются литературой. И Даниэль тоже повиновался этому закону.
Даниэль
Я уверен, что тот же поток, сотворивший наше случайное счастье, у нас его и отнимет и что в этой дикой гонке мы – ничто, ничто, ничто, и даже любовь – всего лишь леденец в руках ребёнка. Но я без ума от тебя, Дениз, хоть так и нельзя говорить.
Комментатор
Пытаясь осмыслить своё счастье, он с головой погружался в бесконечное пространство песка и звука, точно луч кинопроектора, блуждающий среди звёзд. Даниэль выбивался из сил, но ему всё не удавалось постичь эту бесконечность, он тосковал и изнывал под бременем собственного счастья.
Он помнит всё, что произошло после первой ночи с Дениз: он повёл её слушать игру на цитре, мелодию из «Третьего человека»30, которую в ту пору играли во всех музыкальных клубах, а потом пасмурным утром они сидели в столовой Университетского городка и дрожали, тесно прижавшись друг к другу. Дениз была так прекрасна в его воображении, что он боялся на неё смотреть, боялся разочароваться.
К слову, по-настоящему мы видим человека только в первое мгновение. А затем мы покрываем повседневную фотографию девушки мутной плёнкой, притягиваем её к себе, чтобы она соответствовала первоначальному портрету, который мы себе нарисовали.
Мими однажды сказала:
Голос Мими
Знаешь, Даниэль, отношения – такая сложная, настолько невозможная вещь, что, когда находишь единство, это мгновение накладывает отпечаток на всю жизнь. Ты, Даниэль, может, и поднимешься до этой высоты, если откажешься от исключительности ловеласа и превратишься в такого, как все, в человека, окружённого безбрежным, безбрежным одиночеством, концентрическими зонами тишины, и тогда любовь, проходя через них, будет для тебя действительно редкой и сложной историей.
Комментатор
Но потом, потом…
Дениз
Почему ты так себя мучаешь, Даниэль? Чего ты от меня хочешь?
Даниэль
Как ты не поймёшь, Дениз, у нас двоих нет выхода. Допустим, я останусь с тобой, как в фильмах, которые заканчиваются поцелуем. Дальше мы видим слово «конец», а ведь тогда только и начинается драма. Беспомощное старение под одной крышей, кухня, дети. Привычка и морщины. Всё изнашивается и крошится в этом аду. При мысли о само2й нашей любви к горлу будет подкатывать тошнота. В новостях я недавно видел несколько пар стариков, отметивших «золотую свадьбу» и приглашённых по этому случаю в мэрию. Посмотрела бы ты на этих бывших влюблённых! С души воротит! Какое загнивание они пережили вместе! Даже предположим (совершенно невозможное!), что любовь между ними каким-то образом сохранилась и что они, привыкнув друг к другу, не замечают собственных рож. Всё равно один из стариков, мужчина или женщина, умрёт первым! Тогда другому придётся страдать, оплакивать эту разлуку – неизбежную, как ни крути. Вот что ждёт нашу любовь, если мы останемся вместе. Есть и другой выход – боль стремительного расставания, «нам было хорошо, но пора поставить точку».
По сути, католики правы, говоря, что человеческая любовь – так или иначе вырождение.
Нет разницы между любовью и удовольствием, поскольку и то, и другое обречено на поражение! Но я обожаю удовольствие и ненавижу любовь, потому что она проникает ко мне в душу, а душу я хочу оставить свободной и счастливой!
Комментатор
Он раздумывал: «Бросить Дениз сейчас, попросить её уйти или всё-таки продолжать, продолжать?..» – он страдал и никак не мог решить.
С Дениз он впервые стал бояться расставания, неотвратимого конца, и чем больше он боялся, тем больше он ждал этого расставания, чтобы превозмочь свой страх, тем больше он душил Дениз своим тщеславием, терзал её надменным брюзжанием.