Ирэн Рудкевич
Искатели Абсолюта. В преддверии бури

«Пятнадцать часов лёту, – с готовностью отозвался ветер. – На закат».

Проведя нехитрые подсчёты, я удивлённо присвистнула. Около месяца пешком! Далеко же каойи решили меня забросить.

Не отпуская ниточку ветра, я напряжённо думала. Должен быть смысл в том, что меня отправили именно сюда. Выживание? Едва ли, ни к чему такие навыки для онарэ, в большинстве своём не покидающих Гартен-онарэ. Что-то найти? Возможно, но что?

Я отпустила ветер и прислушалась к земле: в верхнем слое копошились насекомые, совсем рядом, прячась в траве, шуршал когтистыми лапами какой-то грызун. Нет, не то. Слившись с землёй, я обшаривала местность, двигаясь по расходящейся спирали. Я не знала, что искать, но была уверена, что это точно будет нечто… инородное? Да, именно так, инородное. Чуждое, не свойственное этой необжитой, не тронутой человеком местности.

Деловитое шебуршание мириад муравьиных лапок, суетливая поступь полёвки, хрустальный звон сплетённой на травинках паутины и отчаянное жужжание прозрачных крыльев микроскопической мошки, попавшей в неё, шорох переплетённых корней, тянущихся во все стороны, не встречая препятствий во влажной глубине плодородной степной почвы. Не то; дальше, дальше, скользить вдоль белых мясистых жил, вместе с ними тянуться вперёд, раздвигая другие корни, прорезая плотные, слежалые стены кротовых и змеиных нор, туда, к простору бесконечного моря степных трав, чтобы…

Ай! Я вскинула руки к голове, потёрла лоб – ощущение удара было слишком реальным. Примерно в паре лиг от меня переплетения корней, по которым я двигалась, неожиданно упёрлись во что-то непреодолимо твёрдое. Ну-ка, ну-ка, посмотрим.

Я снова соединила сознание с корнями, уже медленнее, крадучись скользнула по ним. Возникло видение-чувство чего-то холодного, гладкого, со всем тщанием отполированного когда-то умелыми руками ремесленника, а ныне покрытого патиной прошедших лет и тысячелетий, помеченного сотнями и тысячами попыток корней прорасти сквозь неведомое препятствие, мешающее движению-росту. Старое, скорее даже древнее препятствие…

Не теряя связи с землёй, я опять позвала ветер, направила его в ту же сторону.

«Покажи…»

И ветер показал.

В паре лиг среди всё той же однообразной степи, сияя в лучах солнца, высился усечённый конус зеркальной башни.

Стены её некогда покрывали отполированные до блеска жёлтые пластины идеальной квадратной формы, сейчас же некоторые из них отвалились, открыв взору сточенный ветрами и дождями камень кладки; от самой земли и до верха по зеркальной поверхности ровной вертикальной полосой поднимались квадраты небольших окон, чередуясь с пластинами облицовки; в двух шагах в сторону от полосы зиял мраком обрамлённый арочной кладкой провал входа – когда-то, судя по торчащим из проёма ржавым, искорёженным, тронутым ржой кускам железа, там находилась укреплённая кованными полосами дверь, усиленная подъёмной решёткой.

Никогда не приближайся ни к чему, что кажется тебе странным и опасным, пока не проверишь его издалека, – гласило первое правило мага, то самое, с изучения которого начинают свой путь абсолютно все волшебники и чародеи. Разумное правило, написанное чернилами из крови сотен и тысяч смельчаков, что считали, будто магический дар спасёт их от любых опасностей. Я никогда не причисляла себя ни к дерзким храбрецам, ни к героям, ни к великим чародеям, чьё могущество не знает границ, и, поелику возможно, старалась это правило соблюдать. Ветер послушно облетел башню, заглядывая в окна, и понёсся к входу. Замер на краткий миг, всматриваясь в глухую темноту проёма, медленно двинулся внутрь – и вдруг дёрнулся, откатываясь назад.

Я с трудом удержала контроль над ним, мысленно увещевая стихию, будто перепуганную лошадь. Но ветер не желал успокаиваться; он беспорядочно метался из стороны в сторону, изо всех сил стремясь вырваться из пут моей воли. Со вздохом разочарования пришлось его отпустить – больше он ничем не мог помочь, – и самой отправиться в сторону башни.

Мне доводилось слышать об имперских гарнизонах – прежние императоры, опасаясь прячущихся за Пределом эйо и, одновременно, желая вторгнуться в занимаемые ими земли Восхода, возводили укреплённые башни на расстоянии нескольких часов хода друг от друга. Но те башни являли собой классический образчик военной архитектуры: мощные стены, широким восьмигранником поднимающиеся ввысь, венчаясь восьмигранным-же скатом крыши, окна-бойницы, как и положено, узкие и высоко над землёй, чтоб противник не подобрался. Они, кстати, и по сей день содержались в образцовом порядке, и гарнизоны, всегда усиленные боевыми магиками из Башен Кхарра, так и несли свою службу. Но то в Империи, а кому башня понадобилась здесь, в необжитой степи восточнее Вольниц? Да ещё такая причудливая, совсем неприспособленная к обороне.

«Наверняка она зачарована, – думала я, бодро шагая вперёд. – Маги прошлого никогда не чурались вешать охранные заклятья на входы; как, впрочем, не чураются этого и маги нынешние. Но что же должно быть скрыто за зеркальным кольцом толстых стен, чтобы усилия, затраченные на эти заклятия, что не пускают внутрь даже сам воздух, оказались оправданы?»

За размышлениями я не заметила, как дошла.

Вблизи мёртвая твердыня впечатляла сильнее, чем издали; сужающиеся стены уходили вверх так далеко, что невозможно было рассмотреть, где они заканчиваются, зеркальные плиты, сплошь покрытые мелкой сетью сколов и трещин, отражали солнечные лучи подобно зеркалу в маяке, превращая башню в некое подобие огромного сверкающего алмаза. Я настороженно коснулась поверхности и недоумённо подняла бровь – и впрямь зеркало, обычный слой амальгамы, плотно накрытый стеклом. Обойдя башню кругом, щуря слезящиеся от блеска глаза, вернулась к провалу двери и долго рассматривала его, кусая в раздумье губы – у меня не было сомнений, что сердце охранных чар находится именно здесь. Да и ветер, что испуганно шарахнулся от входа, но к стенам приближаться не боялся, шептал мне о том же.

Зев входа был перегорожен месивом железных полос и штырей. От них тянуло древностью, влажностью и едва заметным запахом ржавчины, покрывшей искорёженные останки опускной решётки. Чудовищные силы, что были вложены в чары, охраняющие вход, ощущались как нечто холодное, опасное, злое – и быстрое, будто лезвие гильотины.

«Железо нужно разрушить, – решила я, причём надёжно, так, чтоб не осталось ни крупицы рыжей пыли. Вот только как это сделать?»

Немного поразмыслив, я нашла решение.

Основы естественных знаний не сказать, чтоб были моими любимыми уроками, но посещала я их намного чаще, чем уроки Клары. И, судя по тому, что нам рассказывали о процессе, мэтрами алхимии именуемом окислением, мне потребуется всего-то и ничего – вода и воздух. А если добавить морской соли – процесс можно многократно ускорить.

В воздухе и воде недостатка не наблюдалось. Соль… Я задумчиво поскребла щёку, пальцами ощутив шершавость, оставшуюся на коже после утреннего купания, и махнула рукой – без соли обойдусь.

План был прост – послойно обволочь останки полос этими двумя стихиями и очень сильно нагреть. На словах звучало просто, на деле же процесс оказался посложнее, чем вчерашняя конструкция, которую я не смогла удержать. Но выбора всё равно не оставалось, и я, высунув от усердия язык, приступила к делу, радуясь в душе, что хотя бы тонких манипуляций тут не потребуется.

Вскоре находиться рядом с входом стало почти невозможно. Рыжие языки огня яростно облизывали железо. Раздражённо шипело белёсое марево испаряющейся воды, упираясь в потолок из уплотнённого холодного воздуха, и, превращаясь обратно в воду, каплями опадало вниз, на пламя, чтоб снова испариться. Временами слышался хруст и скрежет, но за плотной пеленой пара было не разобрать, рушатся ли это полосы железа или что-то другое.

…Солнце наполовину скрылось за горизонтом, когда я почувствовала, что больше не могу удерживать стихии. По лицу сплошным потоком тёк пот, заливая глаза, руки дрожали от напряжения. Огонь из последних усилий взвился вверх и затих. Остатки пара столкнулись с воздушной преградой, не успев превратиться обратно в воду, толкнули её, и она распалась на рваные клочья горячего воздуха.

Сквозь медленно рассеивающееся марево я вглядывалась в тёмный зев входа. Железа, перегораживающего его, больше не было, зато прямо в проходе курилась то ли паром, то ли дымом, небольшая кучка рыжего пепла, и любопытный ветер без всякого страха раздувал её в стороны.

– Ф-фух! – шумно выдохнула я, вытирая пот со лба.

С этой преградой я справилась, теперь следовало ещё разок осмотреть башню, проверить, все ли чары уничтожены вместе с обломками, но многочасовое управление стихиями вымотало меня до полнейшего изнеможения. Шатаясь, я шагнула к стене, оперлась спиной на разгорячённые зеркала, не в силах даже удивиться, что ни одно не лопнуло от жара, и, поддавшись усталости, сползла по ним вниз, на горячую, выжженную до состояния камня, землю, и прикрыла глаза с твёрдым намерением открыть их через минуту-другую и продолжить разгадывать загадки башни.

…Громкий, разъярённый крик разорвал тишину первой действительно тёмной ночи. Рефлексы (спасибо, мастер Геон!) сработали раньше сознания, тело оттолкнулось от стены, отскочило в сторону, группируясь в прыжке, а туда, где оно находилось всего мгновение назад, с грохотом упало нечто огромное. Раздался хрустальный звон бьющегося стекла.

Сон улетучился тотчас же. Я вскочила на ноги, оборачиваясь – и замерла, глядя на кусок стены, рухнувший на то самое место, где я так неосмотрительно позволила себе задремать. Сверху послышался утробный клёкот. Я медленно подняла голову…

Там, откуда свалился едва не убивший меня камень, сидело какое-то существо. Вначале мне показалось, что это огромная птица – после долгого периода дней-без-ночей глаза, отвыкшие от темноты, неспособны были различить детали. Но чем дольше я разглядывала ночного гостя, тем яснее понимала, что ошиблась.

Волосы у меня на голове зашевелились, сердце толкнулось в груди и застучало часто-часто, ускоряя ток крови по жилам. Бочкообразное лысое тело можно было спутать с птичьим только в темноте; оно опиралось на крепкие, мускулистые ноги, переходящие в лопатообразные стопы с длинными, очень длинными пальцами – когти, увенчивающие каждый из них, надёжно удерживали существо даже на гладкой зеркальной стене. Руки длиной примерно с человеческие, голова приплюснутая, морда вытянута вперёд; из-под губы высовываются игольчатой остроты клыки; круглые, немигающие глаза удивительного янтарного цвета смотрят внимательно и по-хозяйски. А из-за спины торчат два длинных, изогнутых отростка.

– Что за проклятый карг?! – негромко ругнулась я, стараясь не шевелиться.

Существо больше не нападало.

– Эй! – набравшись смелости, крикнула я. – Ты кто такой?

Существо склонило голову набок, прислушиваясь.

– Не отвечаешь, значит, – пробурчала я себе под нос и добавила уже громче. – Слушай, давай так. Я сейчас медленно уйду. А ты останешься на своём насесте и преследовать меня не будешь. Договорились?

Существо что-то проворчало, обнажив клыки, но с места не сдвинулось. Удивительно, но на миг мне показалось, что это ворчание состоит из отдельных слов-звуков, имеющих смысл.

– Вот так, сиди спокойно и не дёргайся, – я шагнула назад, стараясь двигаться столь же плавно, как это обычно делала Соэр. – Я не трону тебя, а ты меня, хорошо? Разойдёмся мирно, никто никому не помешает.

Существо заворчало громче, нервно переступило с ноги на ногу.

– Нет-нет, сиди, где сидишь, – напряглась я, раздумывая, куда прятаться, если увещевания не помогут.

Существо, не прекращая ворчать, привстало, отростки зашевелились, развернулись кожистыми крыльями.

Да оно ещё и летает!

Я с затаённой надеждой вгляделась во мрак входа в башню. Арка широкая, но не настолько, чтоб крылатый монстр смог бы влететь в неё с разгона. Нет, ему придётся для начала приземлиться и сложить крылья, а потом шагать внутрь на своих то ли ногах, то ли лапах. К тому же, в башне может найтись хоть какое-нибудь укрытие – надежда на это слабая, но тут, среди открытой всем ветрам степи, шансов спрятаться, если существо решит напасть, и вовсе нет.

Монстр взмахнул крыльями и взвился в воздух. Я бросилась к башне, с перекатом влетела внутрь, на ходу выставляя воздушный щит. Вольная ветряная стихия не сопротивлялась – теперь, когда охранные чары сняты, ничто не мешало ей следовать за мной.

Пол был завален обломками камней, сквозь них густо проросла трава. На высоте второго этажа начиналась мешанина полуистлевших балок и каменных блоков, в беспорядке торчащих из стен и уходящих куда-то вверх, под прячущийся в темноте свод. Едва заметно светилась полоса квадратных окошек – недостаточно маленьких, чтоб крылатый монстр не смог бы протиснуться. А ведь сверху ему будет гораздо удобнее нападать. Не дожидаясь, пока чудовище сделает такой же вывод, я со всего маху плюхнулась на землю и зашарила по ней руками.

В любом оборонительном сооружении, будь то башня, замок или крепость, испокон веку люди создавали подземные коридоры, что тайно ведут за его пределы. Едва ли зеркальную башню можно было отнести к оборонительным, но – чем карг не шутит – вдруг и тут загадочные строители предусмотрели такой ход.

Грозный визг заставил меня вздрогнуть. Я быстрее заработала руками, поползла в сторону – да где же?!

Мощный поток воздуха обдал спину, толкнул вперёд, распластывая по земле; пахнуло тухлятиной и застарелым потом. Хлопнули, складываясь, крылья. Долго разлёживаться я не стала, вскочила на четвереньки, оборачиваясь. Существо, точно прочитав мои мысли, не стало связываться с аркой входа и воспользовалось окном, а теперь сидело на земле в паре шагов от меня, моргая своими будто светящимися во мраке глазами.

– Даже не приближайся! – заорала я и для острастки кинула в его сторону несколько на скорую руку сотворённых огнешаров. Кинула мимо, чтоб только напугать – биться с ним ой как не хотелось.

Существо проводило шары равнодушным взглядом, даже не шевельнувшись, что-то опять пробурчало – мне почудился вопрос – и неторопливо двинулось ко мне. Остановилось, наткнувшись на щит, недоумённо сморщило морду и… пошло дальше.

Да как же это?!

Изумление было до того сильным, что на какое-то время вытеснило страх. Существо не уничтожило щит, нет – я всё так же видела окружающую меня конструкцию и чувствовала, что она работает, сгущая воздух вокруг до твёрдости, подобной камню. Существо просто прошло сквозь него, не ощутив ни малейшего сопротивления, будто для него не существовало ни самого щита, ни создавшей его магии. Но это же невозможно, это рушит все законы и принципы, по которым люди, наделённые волшебным даром, способны управлять потоками силы, текущими через Шагрон, и направлять их, придавая физически ощутимую форму. Или – всё-таки возможно?

Мне оставалось только надеяться на удачу, на слепой рок, на безумную случайность, что даже в этой башне, пусть не оборонительной, пусть неизвестно с какой целью возведённой, всё же найдётся столь нужная мне подземная пустота: потерна, каверна или шахта – что угодно, лишь бы там можно было спрятаться от крылатого монстра, против которого спасовало моё единственное оружие. Существо неторопливо приближалось, клацая когтями по вросшим в землю камням, пасть его приоткрылась – мне показалось, будто за первым рядом усеявших её иглообразных зубов блеснул второй.

Страх вытеснил из сознания все мысли, залил его кипящей чернотой отчаяния и отвратительным, ненавистным чувством беспомощности – не в моих силах было справиться с крылатым порождением неизвестно какой бездны. И вдруг – ощущение пустоты – где-то там, внизу, под прижатой к земле ладонью, – пустоты, уходящей далеко вниз, сырой, затхлой, пахнущей гнилью и разложением – и такой спасительной. Я бросила торжествующий взгляд на монстра – ему оставался лишь шаг, чтоб дотянуться до меня руками-лапами – и ударила ладонью по земле, вкладывая в этот удар весь свой страх, который, как известно, весьма хорошо преобразовывается в силу.

Земля содрогнулась. Монстр, почувствовав, как закачалась, заходила ходуном поверхность под ним, остановился, озадаченно глянул под ноги; последующий толчок, многажды сильнее первого, заставил его покачнуться – и монстр, нелепо взмахнув крыльями, не удержался и рухнул на спину. А моя рука в тот же миг провалилась в пустоту.

– Оставайся ни с чем, каргово отродье! – зло выкрикнула я и изо всех сил оттолкнулась ногами, бросая себя в образовавшуюся дыру.

***

Сознание возвращалось неохотно, голова гудела словно гонг, по которому, хорошенько размахнувшись, ударили тяжёлой деревянной колотушкой. Я застонала – и удивилась звуку собственного голоса, сиплого, едва слышного даже здесь, среди окружавшей меня тишины. Пошевелила пальцами рук, ног – вроде двигаются, но каждое движение причиняет нестерпимую боль.

Сколько я уже тут лежу? И где это «тут»? В памяти послушно всплыли обрывки долгого падения и собственный, переполненный ужасом, крик.

Найденная мной пустота оказалась вовсе не скрытым подземным ходом или тайником. Это была длинная, узкая шахта, почти отвесно уходящая вниз на десятки саженей. И я, в попытке спастись от чудовища, прошедшего сквозь мой щит так легко, будто его и не было, просто нырнула в этот лаз, не проверяя, что там. И отправилась в долгий вертикальный полёт вниз головой.

Сначала я пыталась сгустить воздух, чтоб хоть немного замедлить падение, но предательская стихия отказалась повиноваться – вероятно, я была слишком напугана и не смогла составить правильную конструкцию. Тогда, в панике, я стала хватать руками торчащие из стен лаза корни в надежде зацепиться за них. В какой-то момент мне даже удалось развернуться головой вверх – и вовремя. Что-то сильно толкнуло в ноги, колени хрустнули и подломились; тело пронзила острая боль, поднявшись по позвоночному столбу, она влилась в голову; я кулем повалилась набок, резкий удар головой – и на этом мои воспоминания окончились.

Осторожно, опираясь на мокрую каменную поверхность, я села, попыталась подтянуть ноги к груди – в коленных чашечках будто взорвался огненный шар, но они послушались, видать, обошлось без переломов. Протянула руку к затылку – пальцы наткнулись на липкое месиво спутанных волос, и ещё один шар лопнул в голове. Я поспешно убрала руку, чувствуя, как от боли снова замутилось сознание, замерла, пережидая дурноту. А затем попыталась открыть слипшиеся глаза. Я ожидала вспышку света, что пронзит меня ещё одной стрелой боли, но реальность оказалась прозаичней некуда – вокруг царила непроглядная тьма. А и вправду, с чего я взяла, что под землёй должно быть светло? Наверное, удар затылком, оставивший после себя довольно серьёзную рану, сказался на моей способности мыслить трезво. Хорошо ещё, что встретил меня твёрдый пол, а не остро заточенные колья или другая хитроумная ловушка.

На этом, правда, хорошие известия заканчивались и начинались плохие.

Насколько я знала, древние имперцы были весьма изобретательны в вопросах смертной казни для врагов, шпионов или просто преступников. Но если в глубине Империи казнь, пусть даже показательно жестокая, вроде поджаривания на решётке или четвертования, преследовала главной целью именно умерщвление, то для страдающих от скуки башенных гарнизонов она была чуть ли не единственным способом разнообразить унылый быт, а потому отличалась продолжительностью, позволяющей сполна насладиться мучениями жертвы. К тому же, сказывался и недостаток врагов – огненноглазые эйо не особо стремились на человеческие земли, предпочитая спокойно отсиживаться за Пределом, а потому любой пойманный враг, чтоб развлечь скучающих солдат, должен был мучиться долго, разнообразно и занимательно.

Любимейшей из казней в гарнизонах было замуровывание заживо, но пленник, сходящий с ума от безысходности в крошечной каморке, из которой нет выхода, умирал слишком скучно – и это неизменно расстраивало уставших от однообразия каждодневной службы солдат. История умалчивает, кому именно принадлежала мысль дать замурованному надежду вместо отчаяния, но в результате казнь усовершенствовали, да так, что теперь за страданиями обречённого пленника можно было наблюдать бесконечно долго – несчастного сбрасывали в подземную каверну, единственным выходом из которой был длинный вертикальный лаз, подобный тому, в который я угодила. Через этот же лаз пленнику спускали еду – ровно столько, чтоб не сдох от голода. И наслаждались, как страдалец, весь переломанный после падения, но живой, в кромешной темноте пытался выбраться из своего узилища; говорят, были и такие ловкачи, что умудрялись подняться по лазу обратно, к самому верху – и там, разумеется, их встречала ощетинившаяся острыми пиками, надёжно закрытая решётка и радостное улюлюканье солдат.

Вот в такую каверну я, похоже, и угодила.

Стараясь двигаться плавно, чтоб не причинять себе дополнительной боли, я снова легла на холодный пол, и замерла, превратившись в слух. Где-то совсем рядом назойливо и ритмично стучали по камням капли воды – кап-кап-кап – и каждая из них, разбиваясь о твёрдую поверхность, отзывалась в израненной голове пульсирующей болью. Подтягиваясь одними руками, чтоб не тревожить колени, я поползла в сторону звука и почти сразу наткнулась на небольшую лужицу, до краёв наполненную ледяной водой. Набрала полные ладони и умылась, постанывая от наслаждения. Набрала ещё – и жадно, торопливыми, большими глотками выпила.

Холодная влага, разлившись внутри, придала сил, мысли – мутные, неповоротливые, бессвязные, – слегка упорядочились

Итак, что мы имеем? Я жива, и это хорошо. На голове рана, серьёзно повреждены колени – это плохо, но не смертельно, хоть, на мой взгляд, для испытания раны ощущались уж слишком реальными. Я сбежала от опасного чудовища, но провалилась в древнюю тюрьму, куда отправляли на медленную и мучительную смерть, и единственный явный выход из неё – там же, где и вход, но сконструирован он так, чтоб выходом только казаться.

«Надо осмотреться», – решила я.

Едва заметный жест рукой – и передо мной засветился тёплым пламенем небольшой шар, бросая отблески на мокрые стены.

«Пять шагов. Всего пять шагов в ширину и шесть в длину», – прикинула я и подняла голову, в сомнении разглядывая уходящий вверх лаз – нет, никак через него не вылезти; даже сумей я допрыгнуть – всё равно не смогу зацепиться, края лаза гладкие, будто отполированные. Тут уж даже не важно, есть наверху решётка или нет.

На краю сознания мелькнула мысль – что-то о воде и её потоке, – и тут же умчалась, скрылась под ворохом других размышлений. Я пыталась поймать её, но она, будто решив поиграть в догонялки, ускользала, прячась в огненных складках головной боли. Обозлившись на такое, я с силой ударила ладонью по лужице, расплёскивая воду; тонкий ручеёк плеснул на камни, стёк в крошечный жёлоб, почти незаметный в неверном свете шара, и весело побежал к стене. Я недоуменно проследила за ним, ожидая, что он вот-вот остановится в углублении; но ручеёк, журча струями, добрался до стены, упёрся в неё – и пропал, просочился в мельчайшие невидимые ходы в толще камня.

– Ну конечно! – вслух воскликнула я и хотела уж хлопнуть досадливо ладонью по лбу, но вовремя сдержалась. Не может быть так, чтоб вода просто капала и оставалась в пещере, никуда не уходя – за века и тысячелетия она, несомненно, проточила себе немало выходов, и надобно лишь понять, подойдёт ли хоть один для меня. Я вновь опустила руку в воду, на этот раз спокойно, стараясь не тревожить стихию. Потянулась мысленно к струям воды, сосредоточилась, сливаясь с ними.

«Покажи…»

Струи зашелестели, забурлили, плеснули вокруг хрустальным фонтаном и побежали в разные стороны, стремясь разом указать на каждую щель, что служила для них путём. Потоки, что уходили вниз, я отпустила почти сразу, а вот то, что показывал ручеёк, упорно стремящийся к стене, меня заинтересовало чрезвычайно. Сквозь узкие щели он просачивался в толщу монолитного камня и изливался в широкую извилистую расселину, слишком большую, чтоб сохранить неделимость потока. Вернее, широкой она была лишь для воды, для человека – едва протиснуться. Я не могла разглядеть, куда выходит этот шкурник – вода не доходила до его конца, стекая по пути в малые щели, уходя глубже в землю – но выбор, исследовать ли его или нет, был очевиден. Я подползла к стене, положила ладони на холодный камень и сосредоточилась. Некогда крепкая порода, подмытая водой, пребывающая в постоянной влажности, уже потеряла часть своей прочности. Рукой её, конечно, не пробьёшь, да и инструментами, если б они были, пришлось бы работать долго и нудно. Но зачем мне инструменты?

Волевым усилием я выгнала из головы все тревожные мысли и соединилась с камнем, почувствовала, как по мне, не по нему, долгими столетиями бежит вода, разрушая целостность, ощутила малые частицы, что всё ещё удерживают меж собой куски породы, проникла в трещины, изучая, где подковырнуть, а где и отломать. Послышался шорох, будто кто-то невидимый взялся кучу песка пересыпать из одного места в другое, он нарастал и нарастал, затем к нему добавился стук камней, пока совсем крошечных; ещё немного – и по каменному полу застучали булыжники покрупнее. Что-то тяжёлое с грохотом ткнулось мне в бок, оцарапав острыми гранями, и откатилось в сторону, глухо громыхая – не отвлекаться, иначе всё будет насмарку. Сознание от напряжения вновь затуманилось, мысли спутывались, но из последних сил я всё-таки удерживала контроль над стихией.

В какой-то момент шум осыпающегося камня, гулкой каверной превращённый в разъярённый грохот, стал нестерпим. Не выдержав, я зажала ладонями уши и скорчилась на полу, то теряя нить происходящего, то вновь всплывая на поверхность мутного сознания. Свет почти потухшего шара был едва различим в облаке поднятой пыли – а может, мне эта пыль только чудилась, и стена осталась там же, где и была?

Я уже готова была поверить, что мне не удалось развалить преграду, что это всего лишь видения, какие, говорят, весьма скоро появляются у замурованных в одиночестве узников, но тут в нос ударил запах затхлости, да такой крепкий, что ясно было – он мог вырваться лишь из открытого мной шкурника, не имевшего раньше почти никакого сообщения с каверной. В затихающем грохоте послышался свист, потянуло сквозняком – застоялый воздух нашёл себе выход через лаз в потолке, его дуновение зашевелило волосы и холодом прошлось по мокрой коже.

Ф-фух! Я вытерла пот со лба, оперлась на пол, чувствуя, как трясутся руки, подтянулась, продвигая себя к образовавшемуся проёму, заглянула в сырую, затхлую темноту – огонь послушно выхватил из неё острые выступы стен, пиками торчащие в и без того узком пространстве.

«А ежели впереди тупик? Или где-то там, куда не дотягивается свет, будет сужение?» – тихо прошептал незаметно подкравшийся страх и сдавил горло своими крепкими клешнями.

– Или туда, или наверх, к монстру, – вслух напомнила я себе, и страх, поколебавшись немного, разжал хватку – неизвестность шкуродёра показалась ему менее опасной, чем вполне реальное чудище, что ждало на поверхности.

Выдохнув, я полезла в трещину.

Время замедлилось, стало тягучим и густым, будто кисель. В колеблющемся свете плывущего передо мной огненного шара я продиралась вперёд, стараясь не задевать острые выступы и пыхтя от усердия. То и дело из темноты появлялись многочисленные повороты и изгибы, плавные и резкие, местами стены раздавались вширь и ввысь, и, если бы я могла хоть как-то опереться на ноги – смогла бы даже идти по шкурнику, немного пригнувшись; но за каждым таким расширением следовало сужение – не раз и не два мне удавалось протиснуться меж стенами и не застрять лишь чудом, оставляя на камнях лоскуты и без того изодранной туники.

Вымоталась я до предела. Борьба с защитными чарами башни, побег от чудовища, раны и, наконец, разрушение стены, отделяющей шкурник от каверны – на это я потратила все свои силы. Сознание несколько раз погружалось в темноту, перед глазами мелькали разноцветные пятна, мне казалось, что ещё одно движение, и силы покинут меня окончательно. Но нет, раз за разом мне удавалось вынырнуть из пучины беспамятства и заставить тело совершить ещё одно усилие. И, странное дело, чем дальше, тем легче это получалось, будто там, впереди, был источник, подпитывавший меня в самые тяжёлые моменты.

Закончился шкурник неожиданно – стены вдруг раздались вширь, и я кубарем вывалилась на пол какой-то большой пещеры. Нет, даже не пещеры – помещения! Свет шара выхватил из темноты ряды стеллажей, в беспорядке заваленных книгами и свитками; меж ними матово поблёскивали гладкими боками высокие железные шкафы с циферблатами, окошками из непрозрачного тёмного стекла и вкраплениями цветных стеклянных кругляшей, едва заметно помаргивающих то ли своим, то ли отражённым светом; от шкафов к стенам тянулись тугие жгуты из ярких, разноцветных шнуров непривычного гладкого материала. Всё вокруг толстым слоем покрывала пыль – судя по её толщине, нога человека не ступала в это помещение даже не годами, а целыми столетиями.

Придерживаясь за полки, я кое-как поднялась на ноги – и, к собственному удивлению, поняла, что боль стала слабей, она уже не взрывалась опаляющим огнём, а просто тихо ныла, как обиженный ребёнок. При каждом шаге в колени будто вонзались тысячи иголок, но мне стало радостно уже от того, что я снова могу ходить.

Пошатываясь, я обошла по периметру всё помещение, разглядывая шкафы. Что они такое: какие-то устройства или приборы? Заглянула в книги: мелкий текст на незнакомом языке – буквы ничем не походят на привычные, – иногда разбавленный изображениями непонятных схем. От любого, самого малого и плавного, движения в воздух поднимались облачка пыли, они так и норовили попасть в нос, и приходилось всё время морщиться, отворачиваясь, чтоб не чихнуть.

Обойдя помещение по периметру и вернувшись к расселине, я опустилась на пол и привалилась спиной к стеллажу – тело, измученное падением, продиранием через шкурник и ранами, хоть и слушалось, но настойчиво требовало отдыха. Веки тяжёлыми портьерами нависли над глазами, и я не стала противиться – какая разница, произойдёт со мной что-то плохое или нет, ежели я всё равно не в состоянии сопротивляться; а после, быть может, появятся силы, чтоб продолжить поиски выхода.

С этими мыслями я и провалилась в уютный мрак сна без сновидений.

***

Мне казалось, что поспала я всего ничего (хотя кто знает, сколько минуло времени там, на поверхности), но даже такой сон пошёл на пользу – мышцы налились силами, туман, мутной пеленой покрывавший разум и мешавший рационально мыслить, отступил, как отступила и терзавшая меня боль. Я медленно поднялась, проверяя, хорошо ли слушаются ноги, не вернутся ли головокружение и тошнота – нет, всё было в порядке. В относительном, разумеется – попытайся я сейчас пробежаться или, к примеру, вступить в бой, раны, несомненно, вновь дадут о себе знать. Но никаких опасностей в помещении не наблюдалось, и я сочла за лучшее продолжить поиски выхода.