Ирэн Роздобудько
Амулет Паскаля. Последний бриллиант миледи (сборник)
Когда я вернулась в город, он уже снова ожил. Будто задвигалась «живая картинка» в синематографе. У кондитерской за столиками сидели люди, звенели звонки велосипедистов, из открытых окон доносились аппетитные ароматы, в беседках возле домов чаевничали семьи. Все смотрели на меня и приветливо кивали головами. В фонтане со статуей «мсье Паскаля» купались дети, поднимая брызги и веселый шум.
Я пыталась отыскать в толпе горожан знакомые лица тех, кого видела в деревянном бистро, но те, видимо, были «ночными обитателями» или днем работали в столице, до которой отсюда ходил автобус…
Мне было приятно по-хозяйски открыть тяжелую дубовую дверь своего нового жилища. Теперь я наверняка знала, что горожане отнеслись ко мне с должным уважением. Еще бы! Я служу у того, кто основал их славный городок, у самого господина Паскаля. Хотя его каменная мистификация, как по мне, красноречиво свидетельствовала о самой обыкновенной «мании величия».
7
– Нагулялись? – встретил меня на лестнице мсье. – Как вам город?
– Очень красивый. Особенно фонтан! – сыронизировала я.
Мсье Паскаль засмеялся:
– Это не я придумал!
– Надеюсь…
Я спросила, не нужно ли помыть пол в его доме. Честно говоря, этот вопрос прозвучал из моих уст так, будто я предлагала погладить ему шнурки от ботинок после дождичка в четверг (так, помнится, шутили у меня на родине).
– С этим замечательно справляется матушка Же-Же, – сказал он. – Вы мне еще понадобитесь. Куда торопиться? В прошлый раз я не расспросил вас – о вас. Это моя ошибка. Поэтому пойдем пить чай. И вы немного расскажете мне о себе.
На балкон, увитый диким виноградом, матушка Же-Же принесла на подносе чай. Сквозь густую зелень кое-где проглядывал горный пейзаж.
– Зачем вам знать обо мне, если вы такой мастер моделировать судьбы? – спросила я, вспоминая, как легко он распоряжается будущим посетителей деревянного бистро. – К тому же, в моем «резюме» все написано.
– Признаюсь, я читал его не слишком внимательно. Я вообще не люблю читать документы и всевозможные справки… Вот беседа – совсем другое дело. Пейте чай и рассказывайте.
Чай был ярко-пурпурного цвета с густым малиновым запахом. После прогулки мне очень хотелось выпить чего-то именно такого – вкусного и горячего. Я сделала глоток и сразу разомлела.
Мсье Паскаль вопросительно смотрел на меня.
– Если вы не хотите копаться в прошлом, я задам вам вопрос, а вы можете начинать с чего угодно. Мне все равно. Итак, что вы вспоминаете из своего прошлого, когда остаетесь наедине с собой?
Я задумалась…
– Красная пыль… – сказала я, и мсье Паскаль удивленно поднял брови.
– Да… – продолжала я, – красная пыль на улицах моего города, она неслась с металлургического завода. Когда по ней бегала детвора – над дорогой и домами вздымалась пыль, от которой даже крыши и деревья становились красными. Этой пылью девчонки вырисовывали на ногах модные гольфы: окунались в нее по колено, а потом по красному фону пальцем выводили загогулистые узоры…
Даже сама удивилась тому, что вспомнила об этом! Действительно, эта бесконечная терракотовая пыль сопровождала все мое детство.
…Мимо нашего дома (почему-то это происходило ночью) везли на рынок арбузы. А потом всю ночь слышались шлепки – «хлоп-хлоп-хлоп» – это их разгружали и сбрасывали в железные сетки. Вся улица пахла арбузами. Мы воровали арбузы из сетки (открыть ее было несложно!), и каждый из шайки съедал по огромному арбузу, разбивая его об асфальт и погружаясь в мякоть по самые уши.
…Букет пионов на подоконнике в день моего рождения. Мне было пять лет, я стояла в длинной ночной рубашке на холодном полу и держала этот букет. Была уверена, что его принесла фея.
…Дождь. Ливень. Стена воды. Но – теплая. Ни души на улице. Я иду по колено в воде, мокрая, как сама вода. Я подношу руки к дождю и говорю: «Брат, забери меня с собой!» В струях вырисовывается полупрозрачное лицо. Мне никто не верит…
…Драки – «двор на двор». «Броненосец», построенный из картонных коробок и украшенный крышками от кастрюль, которые мы тайком выносили из дома. Я никогда не была «санитаркой», как другие девчонки. Всегда – в первых рядах, с карманами, набитыми камнями. Я умела плевать на три метра вперед, а бегала так, что меня никто не мог догнать! Драки были жестокие – до «первой крови». А потом победители и побежденные обменивались «пленными» и вместе шли к реке отмывать в ней раскровавленные носы. Потом пекли картошку на берегу и уже в темноте рассказывали истории «о черной руке мертвеца»…
Я уверена, что все эти истории означали для мсье примерно то же самое, что и «хрены собачьи». Выражение его лица было для меня непонятным.
– Печеный картофель – это вкусно? – наконец спросил он.
– Вкуснее всего, что я ела после! – заверила я. – Представьте: сначала картошку надо наворовать! Обычно это происходит поздно вечером. Кто-то стоит «на шухере», а кто-то лезет в соседский огород… Потом разжигают костер и, когда угли начинают тлеть, – туда кладут картошку. Когда ты выхватываешь ее из золы – твои руки становятся черными, ты перебрасываешь ее с ладони на ладонь. А потом черными становятся и губы, потому что ты не можешь удержаться и ешь ее прямо с кожурой. И вместе с картошкой обязательно нужно хрумкать огурец – тогда полнота жизни ощущается лучше! Такой вот рецепт… Впоследствии ко всему этому добавляется водка… Сигареты… Секс… Мысли о самоубийстве… Но это уже совсем другие истории. Они – неинтересны.
Собственно, у многих людей они похожи друг на друга. Особенно у тех, кто вовремя избавился от «розовых очков»…
Он пристально смотрит на меня. Кажется, я, как говорят китайцы, потеряла свое лицо! Слишком разболталась. Это опять же – от здешнего хмельного воздуха!
…Вечереет, с гор веет густым запахом засыпающих деревьев, а с городских клумб – ароматом ночных фиалок. Все это дурманит. Перед глазами плывут черные и розовые круги. Черное с розовым – очень красивое сочетание… Надо обуздать свои эмоции, ведь с тобой может произойти то же, что с профессором Плейшнером, думаю я.
– Вот такая фигня… – весело заканчиваю свой рассказ. – Теперь мне кайфово везде.
– Не лгите, госпожа Иголка, – говорит мсье Паскаль. – Вы неизлечимо больны. Извините, но говорю так потому, что слишком хорошо вас понимаю. У меня есть еще один вопрос: почему вы решились на такой шаг?
Предпоследнее слово он произносит с особым нажимом. Я пожимаю плечами.
– Собственно, у меня была возможность сделать такой же, только в другую сторону, – делаю акцент я на последних словах. – Могла бы жить на берегу океана, например… Но это скучно – зависеть от чьих-то кредитных карточек. Лучше иметь свою.
– То есть?
– Ну… Однажды у меня была реальная возможность зажить прекрасно. Один милый человек предложил мне райскую жизнь – на таком вот берегу океана. И я почти согласилась. Он был счастлив.
– И что? – Глаза мсье Паскаля стали совсем как у мальчишки.
– Ну… Я выставила уйму разных условий.
Я сказала, что должна забрать с собой собаку.
«No problem!» – сказал он.
Я сказала, что не проживу без трех своих подруг.
«No problem!» – сказал он.
Я сказала, что не могу оставить без присмотра могилы своих близких.
«No problem!» – сказал он.
Тогда я сказала, что хочу забрать дерево, растущее под моим окном, и, желательно, именно тех воронов, что слетаются к нему, несколько тонн красной пыли с нашей улицы, троллейбус с номером 48, вывеску хлебного магазина, на которой нарисованы кривые бублики…
Дерево он обещал выкопать и пересадить.
Воронов – поймать и оформить на них необходимые для перевозки справки.
Пыль – загрузить в специальные контейнеры.
Троллейбус выкупить у депо, вывеску – у директора магазина.
Я потеряла терпение. И добавила к тому списку церковь, в которой меня крестили, дорогу, на которой бабушки продают жареные семечки (с этими бабушками в придачу). И наконец – ту долгую зиму, которую я так ненавижу…
Когда он задумался, я поняла, что он совсем не понимает юмора!
И вообще – ничего не понимает.
А как жить с человеком, который все время твердит – «No problem»? Лучше обзавестись попугаем мужского пола и научить его материться!
– Ну… – произнес мсье Паскаль, почти копируя мою интонацию, и глаза его оставались мальчишескими. – Я думаю, госпожа Иголка, вы его просто не любили…
Ха! Для этого умозаключения совсем не нужно иметь такую вот седую бороденку, огромный дом и строить из себя мецената.
Приличия ради я послушно покачала головой.
Потом мы долго молчали. Похоже, с полчаса. Передо мной в белесой дымке проплывали черные и розовые геометрические фигуры. Мсье Паскаль курил трубку. Где-то глубоко внизу, под нами, тишину нарушал металлический звон. Будто в подвале пытали заключенных. Я вспомнила, что на нижнем этаже находится кухня. Приближалось время ужина, и там, под нами, матушка Же-Же действительно пытала уже ощипанные птичьи тушки, чтобы приготовить цыплят табака.
– Сегодня у меня будут гости, – серьезно произнес мсье после паузы. – Так, несколько приятных людей. Маленькое, почти семейное party… Надеюсь, вы не откажетесь наливать нам вино?
Интересно, подумала я, как я могу отказаться? Учтивость моего хозяина явно зашкаливала. Если он всю жизнь был таким обходительным с прислугой, не сомневаюсь, что все они уже обзавелись собственными имениями где-нибудь в Йоркшире…
8
…Никто, никто не сравнится
с ней!
В любой компании она – самая веселая,
у нее самые остроумные шутки,
все,
все,
все наблюдают, как она
пьет вино, держит сигарету,
танцует…
Она умеет говорить одними глазами –
они такие, что слова – излишни.
Она смеется. Она звенит браслетами.
Ее юбка как флаг.
У нее есть друзья и
совсем,
совсем,
совсем
нет врагов!
Теперь она знает, сколько людей
придут к ней!
Не один и не два…
Они придут…
Они обязательно придут к ней!
Даже в холодную зиму и в ливень…
Она смеется. Ей весело.
И никто не догадывается, что она
у-ми-ра-ет…
Я подпеваю. Голос, звучащий по радио, очень похож на голос Патрисии Каас, но это не она. До ужина остается час, и я с наслаждением погружаюсь в джакузи, чувствую приятное бурление пузырьков. Кажется, что тебя щекочут тысячи легких пальчиков. Голубой кафель, цветочный запах пены, стеклянная стена, через которую я вижу вершины гор… И эта проникновенная музыка…
Вдруг обнаруживаю странную вещь: такое со мной уже было! Там, откуда я приехала. Но у меня же не было такой чудной ванны! А порой и горячей воды… Что же тогда?! Я напрягаю память. Помню, что это был сон или видение: я лежала на диване в своей комнате под одеялом в холодной темноте и в то же время – нежилась в такой же ванне с голубым кафелем и запахом цветов. Нынешняя ситуация в реальности была самой большой матрешкой, в которую вкладывалась меньшая: воспоминание о том, что я сплю в своей комнате, а эта меньшая таила в себе самую маленькую – сновидение об этом городке, этой роскошной комнате и этом джакузи. Если бы из этого наблюдения можно было вывести некую формулу, подумала я, то получается, что самая маленькая матрешка равна самой большой? А средняя – лишь звено между ними?
Хотя именно эта средняя и есть самая что ни на есть реальность: холодная комната, тяжелое одеяло, луна светит в окно, чувство безысходности, когда не слышишь никакого «тик-так» ни в сердце, ни со стены на кухне… Кто всем этим управляет?
А вдруг… я сейчас открою глаза и увижу холодную луну за покрытым инеем окном? От этой мысли мне стало жутко, и я больно ущипнула себя за икру. Ни фига! Голубой кафель не сдвинулся ни на сантиметр, а вездесущие щекочущие пальчики стали еще бесстыднее.
Значит, надо вылезать, одеваться и идти прислуживать за столом.
Перед самым моим выходом матушка Же-Же проинструктировала меня, как нужно разливать вино. В принципе, я об этом кое-что знала из фильмов. Сначала наливают хозяину – совсем немножко. Тот должен сделать глоток и кивнуть головой. И тогда уже наливают остальным. Все, как в ресторане.
– А если он не кивнет? – спросила я кухарку и заметила, что этот вопрос заставил ее напряженно таращить глаза. Бедняжка думала несколько секунд.
– Тогда… – наконец сказала она. – Тогда спуститесь ко мне – я вам дам другую бутылку… Хотя вряд ли такое может быть. Все вина в нашем подвале – высшего качества.
– А если сюда пробрался какой-то маньяк и шприцем через пробку впрыснул в бутылки яд? – не унималась я.
– А разве такое бывает?!
– Конечно. На каждом шагу! Вы что, телевизор не смотрите?
Мне просто хотелось потянуть время. Все же это будет мой первый выход, можно сказать, посвящение на этой работе. Не могу сказать, что я не волновалась.
– Я передам о вашем предостережении мсье, – серьезно сказала матушка Же-Же. – Хотя в таком случае вино сначала придется пробовать вам…
Какие чуткие люди живут в этом доме, подумала я.
И пошла вниз, в зал.
9
…Изо дня в день… Из года в год…
«Изо дня в день, из года в год…» – вертелось в моей голове, пока я шла по лестнице.
Что я делала изо дня в день – из года в год? Просыпалась по звонку будильника, позже – мобильного телефона, запрограммированного на семь часов утра.
Шла на кухню, включала чайник.
Пила кофе.
Шла в ванную.
Открывала шкаф (заглядывала в него с синдромом «Боже, мне нечего надеть!»). Одевалась.
Садилась перед зеркалом.
Красила ресницы.
Зевала.
Закрывала дверь.
Шла на маршрутку или автобус. Стояла в очереди. Под дождем, снегом или солнцем. Пересчитывала деньги в красном кошельке… Конечно, порой что-то менялось в этом распорядке. Но «будильник – чайник – шкаф…» оставались со мной. Жизнь сгорала, как спичка…
…Я поглаживала полированные деревянные перила лестницы и вдруг мне пришло в голову, что ко мне уже давно никто не прикасался…
Перед дверью, ведущей в обеденный зал (тот самый, в который я потом входила по утрам прислуживать мсье Паскалю), матушка Же-Же сунула мне в руки поднос с вином и распахнула дверь, за которой слышался легкий светский гомон.
Вот именно тогда на меня и накатилось то ощущение – о проникании в другое измерение. Во всех углах зала мерцал тусклый свет, в островках этого света, словно по грудь в воде, стояли несколько человек и ворковали, как голуби. Я была инородным предметом, который неизвестно каким образом очутился среди разнаряженной толпы.
– Вот и вино! – указывая на меня, сказал мсье Паскаль.
Да, я была вином. Оно само пришло к вашим пустым бокалам. Мне оставалось лишь открутить себе голову, поклониться в реверансе и разлиться по ним.
Все стали усаживаться за стол.
Людей было немного. Я наблюдала за ними, пока они рассаживались. Конечно же, встретилась взглядом с Иваном-Джоном…: «В окружении мсье Паскаля, этого чудака и отшельника, мне встретилась хорошенькая славянка. Несмотря на то что мы не сказали друг другу ни слова и я вел себя довольно пристойно, меня не покидала мысль о том, какого цвета ее белье…»
Была тут и та худощавая темноволосая женщина. Только теперь ее волосы были тщательно уложены мелкими волнами, что не делало ее красивее (она не показалась мне привлекательной). Но ее глаза с легкой косинкой излучали то, что я бы назвала похотью. Губы были накрашены такой яркой помадой, будто она только что вгрызалась в окровавленную тушку добытой на охоте дичи.
Был тут паренек, который в бистро сушил у огня свои кроссовки. Он не сменил этой обуви (может, просто у него ничего другого не было) и поспешил сесть за стол, чтобы скрыть ноги под длинной скатертью. Был еще один (его я прежде не видела) – нервного вида господин лет тридцати пяти, с острым носом и пронзительным взглядом. Он двигался, как марионетка. Кто-то наверху бестолково дергал его за конечности. Был и тот, кого мсье назвал Федом. Выражение его страстного смуглого лица красноречиво говорило: «Женщинам без целлюлита не приближаться!»
Была еще одна незнакомка в блестящем платье, плотно облегающем фигуру и похожем скорее на купальник.
Мне бы очень хотелось увидеть и тех музыкантов, но они, видимо, пока не были вхожи в это общество.
«Вино» довольно изящной походкой прошлось вдоль гостей, которые заправляли салфетки за свои воротнички, и приблизилось к хозяину. Все произошло так, как я и предполагала, то есть – как в кино. Мсье Паскаль кивнул головой – и я начала обходить гостей. Женщины смотрели на меня с не меньшим интересом, чем мужчины.
– Она оттуда или отсюда? – спросила хищница.
– Оттуда, – ответил мсье Паскаль.
– Представляю, как трудно было решиться на такой шаг… – сочувственно заметила другая женщина.
Ее голос показался мне знакомым, но я не могла сосредоточиться на этих мелочах – как раз в этот момент наливала вино в бокал Ивана-Джона. Он следил за моими руками и молчал. И тут я вспомнила, как скользила пальцами по гладким перилам. И подумала о другом – о том, что я и сама давно ни к кому не прикасалась.
Когда вино было разлито, я вопросительно посмотрела на хозяина: что дальше? Он улыбнулся и указал глазами на свободное место – там стояла лишняя тарелка.
– Присаживайтесь. Вы так хорошо накормили нас в прошлый раз, что имеете полное право присоединиться к нашему обществу. Я всегда был против эксплуатации человека человеком. Я – за равноправие. Привыкайте.
Хорошо, что я не надела белый фартучек, который предлагала кухарка, подумала я и скромненько пристроилась на краешке стула рядом с Джоном. Вынула из серебряного колечка белую крахмальную салфетку.
Не люблю, ненавижу и не понимаю: как можно два часа провести за столом, привселюдно есть и при этом – вести светские разговоры! Возможно, это мое отвращение – следствие давнишнего случая, когда мой кавалер, рассказывая что-то смешное (мы сидели в ресторанчике), прыснул мне на блузку ингредиентами салата «Мимоза». После этого я с ним не встречалась. А еда была мне по вкусу только тогда, когда я сидела по-турецки перед телевизором, поставив между ногами тарелку, а рядышком – бутылку «Белого нефильтрованного»…
Но ничего не поделаешь! Действительно нужно привыкать. И ни в коем случае не возить пальцами по ножке бокала. Это, насколько мне известно из правил этикета, неприлично! Кое-что об этом я знала из дамских журналов. Но в ожидании тоста или хотя бы какой-то команды хозяина я полировала хрустальную поверхность бокала с таким вдохновением, что Иван-Джон не отводил от этого магического действа глаз.
Сейчас он скажет то, что я слышала множество раз во всяческих интерпретациях, – что-нибудь о моих пальцах и запястьях. Все это у меня довольно тонкое, но проворное и цепкое – с такими способностями я бы, пожалуй, могла быть неплохой дояркой, ударницей труда. Я поймала его взгляд и улыбнулась. И подумала примерно так…
Не говорите, пожалуйста, ничего! Достаточно этого взгляда.
Достаточно взгляда, чтобы ощутить резонанс вибраций.
Ощутить резонанс вибраций, которые совпадают, входят друг в друга.
Входят и вибрируют воедино даже на расстоянии.
Даже на расстоянии, когда люди сидят на противоположных концах стола.
На противоположных концах стола, или – берегах океана, или – в разных уголках мира…
И даже тогда, когда один из них превращается в дождь…
– Позвольте, я вам что-нибудь положу? – сказал Джон.
Я обрадовалась. И моя тарелка спустя миг превратилась в развалы всяких вкусностей. Что дальше?
В полной тишине все подняли бокалы, выпили и начали наворачивать вилками. Скука, подумала я, лучше бы мне сейчас лежать у себя наверху и щелкать пультом телевизора… Здесь была слишком напряженная атмосфера. Я заметила, что женщина в блестящем платье недовольна моим присутствием.
Мсье Паскаль сделал наконец последний глоток и взглянул на меня.
– Вот так мы проводим вечера, госпожа Иголка.
(Довольно скучно, подумала я.)
– Но чтобы как-то разнообразить общение, – продолжал мсье Паскаль, – мы играем. В игру под названием – «На выход!» Это интересная и увлекательная игра. Надеюсь, она вам тоже понравится.
Затем он обратился к обществу:
– Госпожа Иголка с нами впервые, и поэтому считаю необходимым еще раз пояснить правила. Итак, вы, наверное, заметили, какой здесь длинный стол? За ним может поместиться сотня человек. В начале игры примерно так оно и было… Все скучали в нашем маленьком городке, он всегда был пропитан атмосферой ожиданий. Самых разных. Кто-то мечтал забеременеть. Кто-то – уехать в другие края, кто-то – сделать карьеру или обрести мировую славу, а кто-то… и банк ограбить. Люди такие странные. Им всегда чего-то недостает, чтобы осуществить свои намерения – смелости, приказа, денег, веры… И поэтому многое в их жизни не происходит. А это, согласитесь, довольно-таки обидно. Суть нашей игры в том, что мои уважаемые гости, собираясь здесь из года в год еженедельно, путем жеребьевки выбирают того, кто должен покинуть наше приятное общество и сам город. Чтобы воплотить все свои намерения. Суть этих намерений мы определяем все вместе. И, кстати, еще ни разу не ошиблись…
– Благодаря вам, мсье Паскаль! – сказала темноволосая женщина, вставляя в мундштук длинную сигарету.
Мой хозяин щелкнул зажигалкой, поднес ее к лицу дамы и улыбнулся:
– Просто я дольше всех живу на свете… Кое-чему научился. По крайней мере, разбираться в человеческих способностях…
Он снова повернулся ко мне:
– Так вот. Там, – он указал на круглую, похожую на аквариум, вазу, стоявшую на мраморной полке над камином, – лежат стеклянные шарики. Все они одинаковы. Кроме одного – в нем есть небольшое вкрапление в виде черной розы. Готовясь к очередному ужину, я заказываю такой новый шарик у столичного стеклодува. Ведь тот, кто вытащит этот жребий, забирает его с собой. На счастье…
(«Амулет Паскаля…» – прошептал мне на ухо Иван-Джон.)
– …и выбывает из игры.
Я пожала плечами:
– И что дальше? Что с ним происходит?
– М…м…м… – замычал старый мсье. – То, что мы ему здесь пожелали. По принципу морфогенного резонанса…
(«Это теория доктора Руперта Шелдрейка… – опять прошептал Иван-Джон, видя мою полную неосведомленность. – То, что мы смоделируем здесь, – повторится где-то там… Морфогенный резонанс – повторение подобных процессов…»)
Какие остроумные и веселые люди, подумала я, другие бы на их месте начали рыть канал, строить электростанцию, поворачивать реки вспять или искать под заборами своих коттеджей нефть. А эти сидят себе, ужинают, не вредят природе, не загрязняют окружающую среду… Развлекаются, как умеют.
– Понятно, – кивнула я головой. – Все понятно. Меня волнует одно, господин Паскаль: моя роль в этом развлечении.
– О, вы будете разносить шарики. Вот и все.
Я недоверчиво посмотрела на него:
– Все?
– Пока да. Но вы можете присоединиться к нам. Конечно, если пожелаете…
Для меня это означало одно: в любой момент я снова могу очутиться на улице. Даже если это сборище придурков нагадает мне стать шейхиней Брунея! Если у всех у них есть деньги, почему бы не пофантазировать, почему бы не вырваться из этой глухого угла. Но что касается меня – дудки! Не такая я дурочка.
– Спасибо, – сказала я, – за приглашение. Я подумаю над этим интересным предложением… Можно приступить к выполнению своих обязанностей?
– Да, пожалуйста, – кивнул мсье Паскаль. – Берите аквариум. Вы готовы, господа?
Все дружно закивали головами, хотя я почувствовала, что атмосфера стала более напряженной.
Ну и ладно! Я взяла аквариум с шариками и вопросительно посмотрела на хозяина.
– Начинайте с конца стола, – сказал он. – Кажется, Джон, вы жаловались, что засиделись в наших краях… Итак, вы – первый.
С аквариумом в руках я направилась к своему соседу. Вид у него был не слишком веселый. Он посмотрел на меня. Я вспомнила, как мы танцевали…
Иван-Джон отвернулся и запустил руку в аквариум, зажал шарик в руке, а потом, так же глядя мне в глаза, медленно раскрыл ладонь. На этот раз отвернулась я.
– Прозрачный! – наконец воскликнул он.
Странно, в его голосе было столько радости, что я усомнилась в страстном желании каждого из присутствующих вырваться отсюда.
Длинноносый нервный господин был следующим, он с удовольствием запустил руку в судьбоносный сосуд и с немалым разочарованием сообщил обществу то же самое:
– Прозрачный…
«Переводчик Шекспира» в старых кроссовках чихнул, извинился, выпустил шарик из рук, полез за ним под стол. И известил оттуда:
– Прозрачный.
Раскосая хищница с безразличным видом сунула свою лапку в аквариум.
– Аналогично! – сказала она, затягиваясь сигаретой и выпуская дым чуть ли не мне в лицо.
– Если никому не повезет, будем тянуть по второму кругу! – сказал мсье Паскаль.
Но мне не пришлось начать этот «второй круг», спустя миг женщина в блестящем платье захлопала в ладоши и воскликнула:
– Амулет!
На ее ладони лежал шарик с маленьким черным цветком внутри.
Мне стало очень интересно: что же дальше?
– Ну вот, Вероника, – улыбнулся мсье Паскаль, – вы и дождались своего часа!
– Поздравляю, Вероника, – подхватил Иван-Джон.
И все пришли в движение, потянулись чокаться своими бокалами к женщине, будто она была именинницей. Она смеялась. Потом встала из-за стола и пропела несколько строчек из песни а капелла. Она пела, закрыв глаза, я видела, как вибрируют ее губы, а гортань переполняют какие-то дивные звуки, которых, как мне показалось, нет в природе… Голос был довольно сильный, с широким диапазоном. Я даже не заметила, что с удовольствием отбиваю такты ногой.
А уже потом вспомнила, откуда знаю этот голос! Это он доносился из радио сегодня поутру:
Никто, никто не сравнится
с ней!
В любой компании она – самая веселая,
у нее самые остроумные шутки.
Все,
все,
все наблюдают, как она
пьет вино, держит сигарету,
танцует…
Она умеет говорить одними глазами –
они такие, что слова – излишни.
Она смеется. Она звенит браслетами.
Ее юбка как флаг!
10
Наконец певица открыла глаза. Они подозрительно блестели. Бросила салфетку на стол и довольно пошлым жестом отерла указательным и средним пальцами уголки губ, которые раскрыла так, будто произносила букву «о». Этот жест совсем не подходил к тому образу, в котором она находилась минуту назад…
– Ну и чего же мне от вас ждать? – спросила она, окинув взглядом участников застолья.
А я удивилась тому, какими разными были эти люди.
Если это общество «избранных», неких «сливок общества» местного разлива, разве могут они быть такой неоднородной массой? Эта вульгарная красотка в платье-купальнике, этот остроносый нервный господин, душка Фед в простой клетчатой рубашке, косоглазая «хищница-вамп», будущий литературный гений Иван-Джон, голодранец в рваных кроссовках… Паноптикум! Что их объединяет? Разве что скука маленького городка и неординарная личность хозяина. А может, мсье Паскаль – просто безумный богач или одинокий чудак.
– Ну? – нетерпеливо сказала Вероника. – Чего ждать от себя, я знаю…
– Ваше слово, господа! – поторопил общество мсье Паскаль. – Начнем с конца. Опять с вас, Джон.
– Думаю, здесь все понятно, – сказал тот. – Вероника хочет петь. Это просто, как дважды два.
– Да, – скривила губы «хищница». – Но сначала она хорошенько вываляется в дерьме…
– Это уже интереснее, – оживился мсье. – Объясните свои соображения, госпожа Галина.
(О, с немалой долей злорадства подумала я, эта роскошная мадам имеет довольно заурядное имя!)
Госпожа Галина снова уставилась в длинную сигарету и насмешливо прищурилась.
– Что тут скажешь – все написано на лице… Девочка из бедной семьи и с такими наклонностями должна иметь клыки… Эти клыки должны отрасти. Для этого надо поточить дерево, железо, перегрызть несколько глоток, покувыркаться на грязных простынях, бросить в толпу свою плоть… Это – цена славы, богатства и одиночества! Все это придет к тебе, Вероника!
– Что скажете вы? – мсье Паскаль обратился к нервному долгоносику.
Тот будто очнулся от глубокого сна, пожал плечами.
– Я не тружусь на преходящее… Я в этом не разбираюсь. Но если нужно мое мнение… Не смешивайте мак с коноплей, Вероника. Не занимайтесь самодеятельностью, не пишите книг, не рожайте детей. А еще… не носите жемчуг…
Он еще бормотал что-то невнятное, пока его не перебил Фед:
– Не слушай его, Вероника! Я вижу тебя посреди огромной площади… Ты получаешь то, чего заслуживаешь: энергетику толпы. Я прекрасно представляю тебя в роскошном дворце, который ты приобретешь, когда устанешь от этой энергетики. Вокруг тебя полно людей… Они растаскивают твою жизнь по нитке, каждая из которых – золотая. О тебе напишут примерно такое… – Он задумался и довольно артистично сделал вид, что держит в руках газету: – «…Она меняет прически и наряды, цвет волос и любовников так часто, что это не укладывается в головах среднестатистических обывателей. Никогда не угадаешь, какой она появится в следующий раз – ангелом или демоном, женщиной-вамп или застенчивой школьницей… Она шокирует. Несомненно, она – красивая, талантливая и достигнет колоссального успеха…»
В конце тирады он сделал вид, что комкает газету и бросает к ногам своей визави. Та восторженно захлопала в ладоши:
– Браво, браво! Ты настоящий друг!
– Но сначала – дерьмо, дерьмо… Полными ложками… Куча дерьма! Гималайские горы отборного вонючего дерьма… – беззлобно пробормотала «хищница» и обратилась к переводчику: – А вы чего молчите?
– Да, да, – спохватился и засуетился он. – Собственно, я, как и господин Никола, не очень различаю ноты. Особенно в современных интерпретациях… Я вижу Веронику, которая пишет книги для своих многочисленных чад. Собственно, для этого не обязательно покидать городок. Она могла бы петь во время наших праздников…
– Какого черта! – воскликнула женщина и выдала такую высокую ноту, что на столе вдребезги разлетелся бокал. – А такое вы видели?!!
Все засмеялись.
– А что скажете вы, господин Паскаль? – обратилась Вероника к хозяину.
Наступила тишина. Я тоже затаила дыхание.
– Все присутствующие правы. Вы должны прислушаться к каждому, – сказал мсье Паскаль. – Я могу добавить лишь то, что, покинув наш город, вы возьмете себе псевдоним. Он будет связан со святостью… Вы проживете долго. Ваш псевдоним вас спасет. Лишь бы вы правильно его выбрали…
– А разве вы мне не подскажете?
– Нет. Вы найдете его сами… И еще. Вы должны уехать с одним чемоданом и тридцатью пятью долларами в кошельке…
Вероника покачнулась и уронила бокал, который держала в руке, себе на колени. Наверное, со мной бы случился такой же шок. Я, как добросовестная прислуга, поспешила подскочить с места, подхватила Веронику под руку и повела в уборную, чтобы замыть пятно.
– Тридцать пять долларов… Тридцать пять… – бормотала она, пока мы шли через зал к двери. – Что можно купить на эти сраные тридцать пять долларов?..
Как побитая собака она оглянулась на общество и с надеждой произнесла:
– В прошлый раз вы дали сэру Генри десять тысяч! Это несправедливо…
– Генри давно проиграл все это в казино, – спокойно ответил мсье Паскаль. – Сейчас у него осталась такая же сумма, которую я предлагаю вам… А вы должны поступить наоборот. Если, конечно, чего-то стоите. Проводите ее, госпожа Иголка, дайте что-нибудь из вашего шкафа – кажется, у вас одинаковый размер, – я потом компенсирую…
