Ирина Юльевна Енц
Медведи тоже умеют любить. Камень Демиурга. Книга первая
Глава 5
После лесничества я направилась на пекарню. Забрала Василича вместе с несколькими мешками муки, и поехала на конюшню, которая стояла на самом краю деревни под сенью громадных сосен. Конюшня была старая, построенная из огромных, в обхват дюжего мужика, сосновых бревен. Судя по внешнему виду, можно было представить, что строили ее еще при царе-Горохе мастера своего дела. Простояв не меньше полуторы сотен лет, здание до сих пор сохранило прочность и надежность. Вымытые дождями и высушенные солнцем бревна посерели и кое-где пошли трещинами, а в щелях поселился вездесущий мох. Василич, оглядывая добротные стены конюшни, с удовлетворенно крякнул.
– Умели раньше люди строить, не то, что нынче. – Он с удовольствием похлопал по сухому дереву, отозвавшемуся звенящим звуком.
Я вошла в распахнутые двери конюшни, стараясь побыстрее привыкнуть к полумраку, царившему там. Запах сена, конского пота, слабое пофыркивание лошадей. Конюшня была просторной. Когда-то в ней содержалось до двадцати коней. Сейчас она выглядела какой-то покинутой. Только две лошадки стояли в своих стойлах, и лениво жевали овес из кормушек. На большой куче сена, лежавшей в конце длинного коридора у самой стены, на расстеленной фуфайке, дремал мужичок. Я подошла ближе и невольно поморщилась. Сильный сивушный аромат не добавлял шарма этому месту. Похоже, Степаныч успел уже с утра пораньше изрядно приложиться к бутылке. Отбросив всякую деликатность, я гаркнула во всю силу своих легких:
– Степаныч!! Подъем!! Труба зовет!!
Мужичок заполошно соскочил со своего уютного ложа и испуганно захлопал на меня глазами, силясь разглядеть, кого это черт занес в его вотчину так не вовремя. Был он небольшого росточка, с лохматой, всклоченной после сна, рыжей с проседью шевелюрой, больше похожей на стог сена, на котором он только что так сладко спал. Возраст я его определить не бралась. Думаю, ему должно было перевалить далеко за пятьдесят, но точно этого утверждать я бы не стала. Глаза-бусинки на широком лице явно должны были достаться не человеку, а какой-нибудь мелкой зверушке из семейства грызунов. Все его лицо, тоже напоминало перепуганную мышь. Подвижный и какой-то мелкий, для его физиономии, нос постоянно был в движении, как будто, он что-то все время вынюхивал. Наконец, он слегка пришел в себя, и разглядел, кто к нему пожаловал.
– А-а-а… Катерина… И чего орем, лошадей пугаем? Лошадь – скотинка нервная, на ее орать никак не можно. – И он принялся отряхивать свой видавший виды пиджачок, стараясь очистить его от прилипших травинок.
Сено отставать не хотело, и в итоге, он махнул на это рукой. Нашел на полу свою упавшую кепку, и крепко выбив ее о колено, натянул на голову, и, пряча покрасневшие то ли со сна, то ли с перепоя, глазки начал смущенно оправдываться.
– Я это… Вчерась соседу Кузьмичу колодец помогал копать. Так вот, с устатку выпили, как положено, чтоб, значит, вода в колодце не перевелась, да студеной была. А сегодня, прямо мочи нет, как голова раскалывалась. Так я маленько подлечился… – Потом, с любопытством посмотрел на меня, и спросил. – С чем пожаловала? Надо чего?
Я молча протянула ему записку от лесничего. Он аккуратно с трепетным почтением развернул листок, и стал внимательно вглядываться в написанные строки. Процедура затягивалась, а я стояла рядом, стараясь сдержать себя, чтобы не отвесить ему подзатыльник. В конце концов, не выдержав, я задала ему вопрос.
– Степаныч, ты чего там увидеть -то хочешь? Там всего одно предложение из четырех слов.
Конюх оторвал свой пытливый взгляд от писульки, и, с конфузливой улыбкой проговорил:
– Так я это… без очков-то не вижу.
Я с шумом выдохнула, даже не пытаясь скрывать своей досады.
– Ну, так чего тогда ты ее разглядываешь? Давай я тебе прочитаю!
Степаныч замотал головой.
– Не-е-е… А вдруг там что важное, а ты чего не так зачтешь? Нать очки гдей-то взясть.
И он стал хлопать себя по карманам. А я взъярилась.
– Ты что, старый пенек, решил меня тут извести совсем?! Мне, по-твоему, что ли делать нечего, как полдня искать твои очки?! – Я грозно сдвинула брови, глядя на съежившегося Степаныча сверху вниз. – Или хочешь, чтобы Саныч узнал, как ты тут с утра пораньше «уработался»?! Там написано, что я на три дня забираю одну из лошадей, и чтоб ты мне всю упряжь для нее выдал с запасом овса на эти три дня. Так что, кончай валять мне тут дурака, говори, какую лошадь я могу взять!
Степаныч опасливо отошел от меня н несколько шагов и обиженно захлопал глазами, до невозможности напоминая известную всем мышь, которая дуется на крупу. Тут позади меня раздался голос. Это Василичу надоело ждать в машине, и он решил посмотреть, что так меня могло надолго задержать внутри конюшни.
– Мать…!! Чего возимся? Или кобыла строптивая попалась, а ты с ней управится не можешь? – Он подошел ко мне поближе и только тогда заметил конюха. – О, Степаныч, здорово! Ты чего волыну тянешь? У нас дел под завязку!! Мне еще обед готовить! Чего тут у тебя?
Степаныч робко протянул ему записку от лесничего.
– Да вот, от начальства письмо пришло… – Я не выдержала этого его «пришло письмо от начальства» и весело фыркнула. А конюх, стараясь обойти меня бочком на значительном расстоянии, подошел к моему завхозу и протянул тому листок. – Тута начальство пишет мне, а я очки не могу найтить. Глянь, чего тут?
Василич в недоумении покосился на меня, а я в ответ кивнула ему головой, мол, посмотри. Завхоз сразу посерьезнел лицом, и с деловым видом взял бумажку в руки. Сосредоточенно сдвинув брови, с выражением, медленно, словно, он читал не записку, а поэму в трех частях, прочел вслух:
– Степаныч, выдели Рысиной Екатерине Юрьевне лошадь сроком на три дня, со всей положенной упряжью и запасом овса на этот же срок. И подпись: А.А. Верхушин. – И протянул записку обратно конюху.
Тот бережно разгладил помятые края бумаги, словно это было не распоряжение лесничего, а письмо от верховного главнокомандующего, в котором говорилось, что его, Степаныча, представляют к награде за выдающиеся заслуги перед Родиной, и тщательно спрятал записку во внутренний карман старенького пиджачка. И серьезным, бурчливым тоном проговорил:
– Ну, вот так бы сразу и сказала… А то, ишь, разоралась тута! – Расправил плечи, и, вышагивая словно Наполеон перед своей армией накануне сражения, оглядел свой «табун» лошадей. – Вона, гляди!! Какая тебе приглянется. Вот это. – Он ткнул пальцем в понурую каурую кобылку с черной челкой и большими грустными глазами. – Это Люська. Она хоча и в годах, но, ничего еще, крепкая кобылка. А вон тама – это Воронок. – Указал подбородком на другое стойло. – Когда-то хороший был конь, а теперь совсем старый. Мы на ем сено ворошим, большего он не потянет. – Потом оглянулся на меня и спросил. – Так кого седлать то?
Я вздохнула. Да уж… Саныч был прав, на скачки с такими лошадьми вряд ли выйдешь. Того и гляди, от старости падут прямо под седоком. Выбор был невелик, и я ткнула пальцем в Люську.
– Давай кобылку. Девочки с девочками лучше договорятся.
Степаныч, невзирая на свое «болезненное» состояние быстро прошмыгнул мимо нас, и скрылся в одном из стойл, и там чем-то загремел. Я подошла к Люське, нашарила в кармане кусочек сухарика и протянула ей на ладони. Лошадь осторожно обнюхала угощение и аккуратно взяла его мягкими губами, закивав головой, словно в благодарном жесте. Погладив лошадку по морде, я обратилась к Василичу.
– Тебе как до базы добираться лучше, за рулем или на лошади? – Завхоз посмотрел испуганно на Люську и чуть заикаясь проговорил:
– Мать, я того… Лучше на УАЗике… Я на лошадях как-то не очень ездить мастак.
Я согласно кивнула головой.
– Хорошо, на машине, так на машине. Тогда, забирай Кольку от Федора Ивановича, и на базу. А я на лошади потихонечку выеду, а вы меня по дороге догоните.
Василич, обрадованный тем, что не придется изображать ковбоя, рванул на выход. И вскоре, я услышала, как заурчал сытой кошкой двигатель машины.
Я ехала на лошадке вдоль дороги, а мои мысли были далеки от производственных проблем. Лошадка смирная, покладистая, весело трусила по обочине, кое-где наклоняясь и хватая на ходу пучки зеленой травы. Я ее не торопила. Ехала себе и размышляла вслух.
– Вот, как ты думаешь, Люська, кто это такой был сегодня ночью на поляне? По словам Саныча, дед, который живет в скиту уже старый-престарый. А этот мне таким не показался. Хотя, конечно, сколько я его видела-то? Пару секунд, не больше, да, еще в темноте. Но, судя по высоте сломанной ветки, роста он не малого, да и уж больно шустро исчез, что для старика проблематично. Ты как считаешь? Лошадь, по понятным причинам, мне не ответила, продолжая неспешно трусить вдоль дороги. А я продолжила рассуждать вслух. Оказывается, разговор сам с собой вслух помогает правильнее понимать ситуацию! – Вот, завтра мы с тобой отправимся искать этот скит. Нет, ты не подумай, не любопытства ради. Нужно же узнать, кто тут по округе шастает. Сама знаешь, здесь кругом полно зон. А если, не дай Бог, кто сбежал. А у меня люди, и я отвечаю за их безопасность и жизнь. Поверь мне, Люська, это не всегда просто. А потом, Саныч сказал, что там Медвежий Яр рядом. Знаешь, так хочется хоть одним глазком глянуть, что это там за менгиры такие стоят, хоть издали. Ты меня понимаешь? – Люська в ответ мне фыркнула и затрясла головой. Похоже, наши мнения в последнем вопросе не совпадали.
Я уже подъезжала к базе, когда сзади послышался рев двигателя. Матерь Божья!! Он что, педаль газа до пола вдавил и не отпускает, или едет на первой передаче? Я остановила лошадь, съехав с дороги подальше на обочину, и обернувшись, не слезая с седла, стала ждать. Вскоре, из-за поворота показался синий бок моей несчастной машинки. УАЗик хрипел, рычал, из выхлопной трубы извергая черный дым. Дело плохо. Лошадь, конечно, это здорово, но остаться без машины в тайге, с кучей народа, без возможности добраться хоть изредка до цивилизации, это было не просто плохо, это было просто катастрофично!!
Я поспешно спешилась и вышла на середину дороги, поджидая, когда Василич подъедет. Он выполз из-за поворота, и при виде меня, резко нажал на педаль тормоза. УАЗик встал, как вкопанный, словно конь, осаженный на всем скаку. Подозреваю, что от такого резкого торможения, те, кто сидели в машине, получили незначительные травмы. Василич выполз из-за руля, и кинулся ко мне, на ходу причитая:
– Слава тебе, Господи, мы добрались до тебя. Не понимаю, как ты на такой машине умудряешься ездить, да еще так быстро?! Я не мог переключить скорости. Кое-как воткнул вторую, а дальше – никак! А я хотел тебя догнать, изо всех сил на газ давил, и только сейчас смог!
Я даже не знала, злиться мне или смеяться. Стараясь держать себя в руках, я ласково спросила.
– Василич, а ты на каких машинах раньше ездил?
Он вытаращил на меня глаза.
– Ну, сначала у меня был «Запорожец», а потом «Жигуль» купил, шестую модель. – Закончил он с гордостью.
Я тяжело вздохнула. Ну, и как на него сердиться? Сама виновата. Нет бы сразу поинтересоваться. Но, я продолжила терпеливо с ним беседовать, правда, сама не знаю, для чего.
– А ты в курсе, что это 469 УАЗик, военного образца, и скорости у него переключаются только после двойного выжима сцепления? У него нет в коробке передач синхронизатора. Это тебе не жигули.
Василич растерянно хлопал на меня глазами. Я только тяжело вздохнула. Да… Конечно, талантами Василич не обделен, но они явно не лежали у него в области автомобилестроения, и автомобилевождения. В итоге, мне пришлось садиться за руль моей многострадальной машинки, где на заднем сидении, сжавшись в комок после пережитого «ужаса операции», сидел несчастный Колька. А Василичу пришлось идти до базы пешком, ведя в поводу покорную Люську.
Глава 6
Ночью я проснулась от тихого стука в окошко. Вскочила моментально, сдергивая с себя сон, словно скомканную простынь. На улице под дверью стоял Андрей с озабоченным лицом. Задавать ему глупых вопросов на тему «что случилось», я не стала. И так было понятно, что «случилось», иначе он бы не будил меня в такой неурочный час. Он выкинул недокуренную сигарету, когда услышал скрип открываемой двери, предварительно тщательно потушив ее о подошву кирзового сапога, и виноватым голосом проговорил:
– Мать, Кольке хуже стало. Рана опухла, вся красная, а у него, похоже, жар. Надо что-то срочно делать.
Я потерла лицо руками, отгоняя остатки сна, стараясь прийти побыстрее в норму. Потом, обратилась к Андрею:
– Так… Подними сейчас Василича, и вдвоем ко мне.
Андрей умница, тоже не стал задавать мне никаких дурацких вопросов. За столько лет работы вместе, он уже четко уяснил, что здесь, в тайге, нет ни демократии, ни плюрализма. И мои распоряжения нужно выполнять беспрекословно. Молча кивнул головой, развернулся и бегом побежал к столовой, где квартировал Василич. А я, взяла фонарь, и по приставной лестнице полезла на маленький чердак, где у меня хранились разные запасы сухих трав. Конечно, травы были прошлогодние, в этом году я запасы еще не пополняла, все было как-то недосуг, но, все же это было лучше, чем совсем ничего. А ночью искать с фонариком травы по лесу, было занятием глупым и бесполезным. Травы ночью не собирают, если хотят, чтобы они силу имели. Исключение, разве, составляет цветок папоротника, которого в реальной жизни не существует. Папоротник вообще не цветет, это я знала абсолютно точно.
Пошуршав на чердаке своими запасами, я извлекла траву лесной клубники и ягоды шиповника. С этим богатством и спустилась вниз. К этому времени, Василич, одетый в подштанники и фуфайку на голое тело, вместе с Андреем, стояли у дверей избушки. Василич зябко ежился от наползающей с реки прохлады, и переминался от волнения с ноги на ногу. Я обратилась к мастеру.
– Андрюш, надери ивовой коры. Нож есть?
Он кивнул головой, задав только один вопрос:
– Сколько?
Я на секунду задумалась.
– Хорошую горсть… – И показала в своей руке сколько по моим представлениям это должно быть.
Андрей тут же растворился в прибрежных кустах ивняка, только фонарик его мелькал, словно перепуганный гигантский светляк. Потом посмотрела на Василича.
– А ты, давай, печку раскочегарь. Испеки на плите две больших луковицы, и поставь в котелке воду для отвара. Понял?
Василич закивал головой, и понесся рысью к навесу, где у нас стояла летом печь, причитая горестно на ходу:
– Ой, беда, беда… Да, как же это… Что же теперь…
На его ворчания и стенания я уже давно перестала обращать внимание. Главное, я знала, что он исполнит в точности все, как я сказала. Уже минут через двадцать печь топилась, и на ней, разрезанный на половинки, пекся лук, рассержено шипя на горячую плиту, а в небольшой кастрюльке начинала закипать вода с ивовой корой. Я колдовала над отваром, а мужики в благоговении замерли по обе стороны от меня на почтительном расстоянии. Не оборачиваясь, проговорила:
– Перетащите Кольку вместе с матрасом в мой домик на полку. А то он сейчас там мужиков перебудит, а им утром рано на работу.
Василич попробовал мяукнуть:
– Мать, а ты как же…?
Я на несколько секунд оторвалась от кастрюльки, и по возможности мягко, ответила:
– Василич, не страдай. Я разберусь. Все, давайте живенько. Только смотрите, осторожно. – И опять уткнулась в кастрюльку, добавляя по мере закипания сухие травы. Сначала шиповник, а последними листья клубники.
Через пять минут я сняла кастрюльку с печи, и поставила остужаться на, подставленные рядом специально для этого, камни. К этому времени, Кольку уже перетащили в мой домик вместе с постельными принадлежностями. И я принялась хлопотать над ним. Рана действительно воспалилась, покраснела и была горячей. Колька с несчастным видом стонал, лежа на полке. Голова была горячей, губы потрескались, глаза горели лихорадочным огнем. Я напоила его отваром, затем привязала к ране остывшую печеную луковицу, а на лоб сделала холодный компресс из кусочков льда, который добыл из ледника расторопный Василич. Все, больше я пока ничем ему не могла помочь.
Где-то, минут через тридцать, температура начала спадать. Лицо его покрылось испариной, и он потихоньку забылся сном. У меня слегка отлегло от сердца. Но, проблему надо было решать кардинально. До города его везти в таком состоянии было проблематично. Я вышла на улицу и присела на крыльцо, пытаясь сообразить, что лучше предпринять в подобной ситуации. Звезды над головой сияли ярко и безмятежно, совершенно равнодушные к моей проблеме, как, впрочем, и ко всем остальным людским проблемам на земле.
Из темноты, словно ночной призрак, материализовался Андрей. Сел рядом со мной на крыльцо и молча протянул открытую пачку сигарет. Я отрицательно помотала головой. Он достал сигарету и прикурил, глубоко затянулся, и задал вопрос:
– Ну, как он там?
Я с тяжелым вздохом ответила:
– Температура, вроде бы, спала. Уснул…
Андрей посмотрел на меня и извиняющимся тоном проговорил:
– Мать, я, конечно, не лекарь, но, может его в больницу?
Я опять тяжело вздохнула в который раз и, с прорывающимся в голосе отчаяньем, ответила:
– Да, конечно, лучше! Только в какую больницу, Андрюш? В город? Так туда ехать шесть часов, если не больше. Он не выдержит такой дороги! Мы его от деревни везли, он вздрагивал на каждой кочке. А тут ехать всего ничего. – Я задумалась на мгновение, потом, приняв решение проговорила. – Значит так… Я сейчас уеду, а ты тут присмотри за всем. Мужики знают, что и кому делать надо. Объем работ есть у каждой бригады. А ты сегодня с ними на деляну не езжай, Колю покарауль. Василич тебе поможет, если что. Как проснется, отваром еще его напои, и пускай Василич ему чего-нибудь легкого приготовит, типа бульона. Ему сейчас силы нужны.
Я поднялась с крыльца, а Андрей с тревогой спросил:
– А ты куда?
Я усмехнулась.
– А я, Андрюш, к знахарю поехала. Есть тут один в наших краях, говорят. Может он чем поможет.
Зашла в домик, быстро переоделась, сняла со стены карабин. Подошла к Коле, он спал, разметавшись по влажной простыне, и постанывал во сне. Осторожно потрогала голову у больного. Температуры, вроде бы не было. Удовлетворенно кивнула своим мыслям, и пошла седлать Люську. Андрей остался на крыльце, и я спиной чувствовала его недоуменный, и слегка тревожный взгляд, которым он смотрел мне вслед.
Я направила Люську на лесовозную дорогу, уже хорошо накатанную и, идущую прямо от нашей поляны вглубь леса. Рассвет еще только занимался. Полоска неба над самым горизонтом на востоке серела. Но, ночь еще пока не утратила своей власти над миром, и под пологом леса царил непроглядный мрак. От реки тянуло прохладой, от которой я зябко ежилась. Конечно, можно было поехать и напрямки, через лес, но, во-первых, я еще не знала возможностей кобылки. А вдруг она от гнета прожитых лет частично утратила свое зрение, и не сможет ехать в темноте? А натыкаться в лесу на стволы деревьев через каждую минуту у меня не было особого желания. А во-вторых, дорогу к скиту я еще как следует не знала, ориентировалась только по карте, на которой твердой рукой Сан Саныча был поставлен жирный крестик. А еще, была большая доля вероятности напороться на болото, которое было отмечено на карте, а искать тропы обхода в темноте тоже было удовольствие ниже среднего.
Люська подергивала шкурой и сторожко поводила ушами, прислушиваясь к ночным шорохам. Видно, на ней давно уже никто не ездил по лесу, и кобылка отвыкла от его запахов и звуков. Но, вскоре, она успокоилась и пошла веселее. Света звезд хватало, чтобы разглядеть сероватую ленту дороги впереди, разбитую тяжелыми колесными тракторами и лесовозами. Доехав до квартального столба, я повернула по просеке направо. Здесь колеи от тракторов и машин не было, только заросшая травой земля, да не выкорчеванные пеньки. Но, Люська с задачей справилась блестяще, бодро переступая ногами, аккуратно обходя все препятствия на своем пути.
Мы ехали по просеке, словно между крепостных стен, когда наступил тот великий момент всеобщей тишины, который приходит только перед самым рассветом, пока не появится первый солнечный луч. Я всегда любила эти мгновения, которые, увы, длятся недолго, всего несколько каких-то минут. Я остановила лошадь и прислушалась. Вот он, момент чуда, который подарил нам творец, чтобы мы смогли осознать и прочувствовать все величие Его творения!!! Я отпустила поводья лошади, и раскинула руки в стороны, словно пытаясь вобрать в себя, впитать потрясающую энергетику этого мига. Люська-умница, стояла подо мной, как вкопанная, словно понимая всю важность происходящего. И вот, тишину замолкшего, притаившегося леса взорвал торжественный птичий хор, и первый луч прочертил небо, извещая все живое на земле о начале нового дня, как новой жизни.
Я ласково погладила кобылку по шее.
– Ты умница, ты все понимаешь, да? Ты тоже радуешься новому дню? – Люська в ответ громко фыркнула, словно соглашаясь.
По крайней мере, мне очень хотелось так думать. Я взяла поводья в руку, и поехала дальше. Лошадка стала идти чуть бодрее. То ли видеть стала лучше, а то ли, приспособилась к дороге между, заросшими высокой травой, пнями. Вскоре просека вывела нас на холм, с которого открывался вид на болото, на которое я так не хотела напороться в темноте. Ни деревца, ни какого-либо приличного кустарника на болоте не росло. Только высокие, поросшие болотной осокой кочки, кое-где торчащие низкорослые кустики багульника с бледно-розовыми цветочками, да, ближе к берегу ярко-фиолетовые пятна плакун-травы. Я мысленно отметила про себя, что на обратной дороге надо бы набрать этого растения. Не зря старые люди говорили, что плакун-трава – всем травам мать. Ничего более действенного для заживления ран я не знала. А еще считалось, что плакун-трава отгоняет нечистую силу. Но я опасалась, что начавшееся воспаление у Коли, это ее свойство остановить не поможет. Но, все же, заметочку себе в голове поставила. Если не найду старика, или он не сможет помочь, тогда буду использовать собственные знания.
Болото было не особо большое, и вскоре я его миновала. Остановила Люську и достала карту, сверяясь с маршрутом. Теперь можно было и срезать. Убрала карту обратно в планшетку, и тронула лошадь поводьями. Вскоре, болото осталось позади, местность пошла на подъем, почва стала тверже, и все чаще стали появляться небольшие россыпи сероватого гранитного крошева. Люська пошла веселее, словно ей не терпелось поскорее уйти от болота с его кровососущими насекомыми, которые доставали лошадь ничуть не меньше, чем меня.
За этой горкой, судя по карте, начиналась низина, где впадал в речку Черемуху ручей Долгий, конечный пункт моего путешествия. Я очень надеялась, что старик еще жив, и что он мне поможет. Когда я говорила Санычу, что мои знания по сравнению со знаниями старика, просто мелочь, я нисколько не кривила душой. Разве могут мои жалкие познания сравниться со знаниями стариков, накопленными не за одно тысячелетие? Я не была ни настолько глупа, ни настолько самонадеянна, чтобы думать так.
Люська тем временем забралась на горку, и к моему большому изумлению, и к радости, даже не разу не замедлила ход и не всхрапнула. Я ее погладила между ушами.
– Да, ты, девочка, не настолько стара, как хочешь казаться! Ты еще ого-го… – Кобыла опять радостно зафыркала. А я продолжила с ней беседу, стараясь за разговором скрыть свое волнение. – С тобой просто никто не разговаривал давно, вот ты и загрустила. Надо попросить Саныча, чтобы он тебя ко мне прикомандировал на службу, со мной не соскучишься.
Люська опять замотала головой, словно понимая, что я говорю. И чувствовалось, что ей мои слова пришлись по душе.
С горки открывался потрясающий вид на округу. Зеленая долина, поросшая суровыми елями и свечками стройных пихт, стремящихся в небо, будто космические корабли на старте. Кое-где строй этих исполинов разрывали небольшие поляны, покрытые легким росным туманом, словно серебряное шитье покрывало скатерть. Две ленты, ручей и река сходились в один поток, образуя на этом месте небольшой водопад, который играл и переливался радужными полосами под лучами восходящего солнца. Как и рассказывал Саныч, между ними стояла изба. К своей радости, я заметила тонкую струйку сизоватого дыма, выходившего из трубы. Значит, живые есть. Я понукнула слега кобылку, и та заспешила под горку.
Пока я спускалась вниз, мне в голову пришла мысль, что слово «изба» происходило от слова «избыть», то есть переждать, перетерпеть, избавиться от опасности. Когда на города наших предков нападал враг, всех женщин, детей и стариков прятали в крепи лесов в деревянных домах, которые строились там не как постоянное жилье, а как временное убежище. И страну нашу тогда иноземцы называли страна Гардарика, то есть, страна Городов. Не знаю, с какого такого ляда мне подобные мысли сейчас лезли в голову. Не иначе, как от волнения, которое меня обуревало с приближением к скиту.
А вдруг, старик уже умер, и там живет кто-то другой, тот, которого я видела прошлой ночью? Нет, так дело не пойдет! Лучше уж думать об этимологии слова «изба», чем саму себя пугать непонятно чем. Но, времени ни на этимологию, ни на испуг у меня уже не осталось. Я раздвинула ветки старой ели, и мы с Люськой оказались на краю поляны. Я остановила лошадь внимательно оглядываясь вокруг. Настороженное состояние не покидало меня с тех пор, как я увидела этот скит с вершины горки. Объяснить самой себе этого я не могла. Хотя, в тайге расслабляться и не приходится, но тревога, посетившая меня, была несколько иного рода. Словно, стоит мне выйти на эту поляну, и я перешагну какую-то судьбоносную черту, и возврата к прошлой жизни у меня уже не будет. Я колебалась не дольше минуты. Вспомнила Кольку, мечущегося в жару в моей домушке, и решительно направила лошадь прямо к избе.
