Ирина Эренбург
Гала и Элюар
От автора
В конце девяностых я впервые побывала в Испании. Не будучи поклонницей творчества Сальвадора Дали, все же посетила знаменитый дом художника. Помимо моей воли со мной произошло нечто непонятное. Мне захотелось не просто больше увидеть полотен Сальвадора, прочесть его прозу, но узнать о его творческой концепции и круге других художников, с которыми он общался. У меня возникла потребность познакомиться с его супругой, его Музой, его соратником и подругой. Именно там, в Фигерасе, ко мне пришла уверенность: без поддержки этой русской женщины, без создания этого довольно необычного партнерства, не было бы того легендарного Сальвадора Дали, о котором узнал весь мир.
Я прочла автобиографическую книгу «Тайная жизнь Сальвадора Дали», монографию Доминик Бона «Гала. Муза художников и поэтов». Узнав, что Елена Дьяконова в детстве дружила с Анастасией Цветаевой, нашла ее книгу «Воспоминания». И, естественно, стала знакомиться со всеми материалами, что выходили на русском языке о поэте Поле Элюаре. «Письма к Гала» только подтвердили мою мысль: до Дали Гала претерпела сложный период жизни. И не только претерпела, но и научилась выживать, жить, наслаждаться жизнью.
Случайно, когда я узнавала в редакции о судьбе моих предыдущих рукописей, мне задали вопрос, смогу ли я предложить что-либо в серию «Кумиры. Истории Великой Любви»? «Гала и Элюар. Муза поэта», – не задумываясь, ответила я, даже не предполагая, какой сложности работа мне предстоит. Я искала всё, что было написано на русском языке, каким-либо образом связанное с этой любовной, а затем и супружеской парой. Штудировала теоретические работы о дадаизме, сюрреализме и пр. Искала в интернете и в библиотеках статьи и большие биографические произведения о Максе Эрнсте, Бунюэле. Чтобы понять быт и нравы швейцарских туберкулезных санаториев, перечитала Ремарка «Жизнь взаймы» и Томаса Манна «Волшебная гора»… Сейчас уже не вспомню, сколько было прочитано, выверено, продумано. Самое главное, в результате всей этой работы произошло «подключение», я почувствовала себя не вне контекста, но внутри. Я жила образами, литературные персонажи не мне подчинялись, но я им!
Так родилась эта книга. Она написана в жанре очень редком для русской беллетристики, в жанре любовно-исторического романа. ЛЮБОВЬ – главная тема. Гала и Элюар – основные персонажи.
Благодарю всех читателей, кто прочел мою книгу и оставил отзывы. Особенная признательность тем, кто писал свои мини-рецензии с положительными отзывами.
«Книга понравилась, как по содержанию, так и по написанию. Но если хотите побольше узнать о Дали – то не в этой книге. Тут больше описывается период до. Читать интересно. После самой книги идет послесловие от имени Сальвадора Дали. Но буквально несколько страничек из его дневника. Язык не слишком простой, некоторые вещи заставляют задумываться и сопереживать героям. Хорошо описывается быт и нравы богемы того времени. Прилично эротики… Если нравится Набоков, то с большой долей вероятности понравится и это произведение.
Рекомендую для легкого чтения, можно взять с собой в дорогу (Каракашьян Ксения) .
***
Книга прелестная! Читается на одном дыхании! Автор как будто лично была свидетельницей бурного романа четы Элюаров. Стиль я бы назвала художественной литературой (Nirvana13).
***
Книга очень понравилась. Советую ее прочитать тем, кому интересно погружаться в мир чувств, эмоций, мир любви, как ее представляют или испытывают многие.
Интересен подход автора, не автобиографический, а художественно-литературный. Книга читается на одном дыхании, как любовно-исторический роман. Исторические лица предстают перед читателем, как люди со своими чувствами и эмоциями в исторической атмосфере.
Также советую, чтобы до конца проникнуться атмосферой, почитать стихи Элюара и посмотреть или пересмотреть картины Сальвадора Дали. А также тех авторов, которые упоминаются в романе (bilitis).
***
Книга понравилась, хотя я ожидала менее "художественного" подхода, то есть больше фактов, воспоминаний конкретных людей. Написано в стиле французского романа, поэтому не совсем понятно, что является действительно достоверной информацией, а что художественным домыслом. Нигде нет ссылки на источник сведений. И все равно образ Гала и ее любви вдохновляет! (tinuviel)
***
Замечательная книга! Она захватывает и не отпускает с первой страницы. Книга о Настоящей ЖЕНЩИНЕ: хорошо образованной, волевой, жизнелюбивой. Вдохновляющей умных мужчин. Эротичной. Влекущей. ПОРОДИСТОЙ. Очень редко можно сейчас встретить такую по-настоящему искреннюю историю любви (Полина).
I
Вжавшись пылающей щекой в подушку, Галя лежала без сна на жесткой полке вагона. Поезд уносил ее сквозь пелену падающего снега, прочь из Москвы, прочь из обыденного существования, прочь от скуки, пошлости, болезни. Ее сердце вторило стуку колес, заставляя пульсировать кровь в венах. Ей представлялось, как мать неспешно поднимается в ее комнату, останавливается на пороге, оглядывая скудно обставленное помещение с кроватью, письменным столом, шкафом, полным книг, и застывает в недоумении – на стене, где висят фотографии в деревянных рамках, сочными пятнами заплат зияют квадраты обоев. Мать подходит ближе, чтобы угадать, какие из фотографий старшая дочь взяла с собой в дальнюю дорогу, и вдруг замечает, что исчезли иконы. Вздох облегчения вырывается из ее груди.
– Храни тебя Бог, – шепчет она и осеняет себя крестом.
Своим внутренним взором Галя во всех подробностях видела, как жесткая складка материнского рта расслабляется, морщинки разглаживаются, линия плеч становится покатой, будто тяжелая ноша наконец-то сброшена. Галя всегда чувствовала, что для матери она была обузой, источником раздражения, непонятной, чуждой и оттого нелюбимой дочерью.
Сама же Галя давно поняла, что она – особенная. И не потому, что у нес были темные ночные глаза в тени густых, загибающихся к векам ресниц. И не из-за порывистых движений ее легкого тела. И даже не из-за двойственности имени – отец дал ей имя Елена, а мать звала ее Галей. Просто она видела, слышала, обоняла иначе, чем другие. То, что ее братьям, матери, отцу казалось обыденным, неинтересным, не стоящим внимания, для нее было целым событием, открытием – откровением. Она могла часами неподвижно лежать на кровати, вдыхать льющийся через распахнутые настежь окна запах чисто вымытой быстрым летнем дождем листвы и мечтать, глядя, как тени, тысячекратно перекрещиваясь, составляют причудливые узоры на потолке. Ее посещали видения, похожие на сны. Или сны, похожие на видения?.. Она пыталась рассказать матери о том, что для нее было важным: об эльфах, приходящих к ней, когда она закрывала глаза, о шелесте их крыльев. о голосах, приносимых ветром… Мать прерывала ее на полуслове, взгляд ее таких же, как у дочери, уходящих в черноту глаз становился колким, лицо каменело. Только один человек слушал ее рассказы с интересом, находил для нее нужные, ободряющие слова, одаривал мягкой, доброй улыбкой… Впервые Галя сделала для себя открытие: тот, кто не связан с ней узами крови, может быть ближе, понятней, родней.
Больше всех на свете она любила отчима, и Дмитрий Ильич Гомберг был нежен и ласков с нею. С того самого момента, как мать вторично побывала под венцом, Галя стала называть Дмитрия Ильича папой, и в ее документах значилось: Елена Дмитриевна Дьяконова.
…По задернутым шторам пробежали яркие вспышки света, вырывая ее из задумчивости. Ночная рубашка, больше похожая на одеяние монахини, сжимала ее девичью грудь, подол обволакивал, стягивал ноги, словно пелена тяжелой воды, западая между бедрами оттого, что она никак не могла успокоиться и вертелась на своей узкой вагонной полке.
Ее знобило, хотя вагон был хорошо натоплен. Ее тело помнило последнее крепкое объятие отца на перроне, ободряющее похлопывание по спине его большой теплой ладони, жаркий шепот:
– Запомни одно: ты моя красавица, ты больше, чем красавица. В тебе есть то, за что миллионы женщин отдали бы все на свете. И ты сильная. Ты даже не подозреваешь, какая сила кроется в тебе. Ты справишься со всеми трудностями. Ты чудесная девушка. Чудесная, удивительная, необыкновенная. Запомни это на всю жизнь.
Он взял ее за плечи и, не отнимая рук, отодвинул ее от себя, заставил посмотреть прямо в его лицо. Галя словно впервые увидела его глаза – серые, как московское небо, с проблесками еле уловимого орехового оттенка, добрые и ясные. И пока она смотрела на него, выражение его глаз изменилось, стало темнее и глубже. Словно мягкой пеленой окутал ее этот полный любви взгляд.
– Ты не такая, как все, – с силой выдохнул он, – запомни, ты – особенная.
От того, что он угадал ее непохожесть, Галя вмиг поверила его словам. И все, что дальше он говорил, воспринималось ею как заклинание, как молитва.
– Для тебя это путешествие – замечательный шанс познать саму себя, – убедительно говорил отец. – Как узнать, кем ты являешься на самом деле, кто такая, в чем твоя исключительность? Только наблюдая, сравнивая, анализируя. А для этого нужно выйти за пределы обыденности. Только через других людей можно узнать самих себя. Ты увидишь другие края, узнаешь иных людей, нежели ты привыкла видеть рядом с собой. Твои новые знакомые будут разными. Чаще равнодушными, глупыми, ненужными. Но будут и такие, что удивят тебя. Клавадель – интернациональное место. И это хорошо. Ты сможешь проверить свой немецкий. У вас в гимназии немецкий язык давали на уровне. У тебя будет прекрасная языковая практика. Наверняка в Клаваделе будут и французы. Узнаешь, хороши ли были уроки нашей Жюстины.
Отец подмигнул ей. Он подтрунивал над их служанкой. Средних лет простая женщина из швейцарской деревни серьезно относилась к своей роли учительницы французского языка для приемной дочери хозяина дома, московского адвоката Гомберга.
– Я уверен, болезнь уйдет, ты ее победишь. Сделай все, чтобы выздороветь. Пусть другие думают, что болезни стоит бояться. Бояться ничего не нужно. Страх разрушает больше, чем любые бациллы. Ты у нас смелая. Самая смелая девушка на свете. И самая красивая… милая, милая. – Он снова крепко прижал ее к себе. В объятиях отца Галя чувствовала нечто волнительное, как в полетах на качелях: захватывает дух, сердце стучит гулко, подкашиваются колени. Сердце ее бьется толчками, она теснее прижимается к отцу, кладет голову ему на грудь, стремясь поделиться хоть частичкой горячей благодарности, переполняющей ее душу.
Узкая ладонь опустилась ей на плечо – так просто и все же так неожиданно. Галя отпрянула от отца и встретилась с настороженным взглядом матери. Ее рука соскользнула с плеча дочери, мать пытается улыбнуться, но улыбка выходит напряженной, вымученной. Своим женским чутьем она угадывала, что в жарком, искреннем объятии – признание в любви по-настоящему близких людей. Насколько близких?.. Сердобольного отца и приемной дочери? Стареющего мужчины и юной, не знающей еще своей силы расцветающей женщины?..
Галя не осознавала, но чувствовала – в сердце матери поселилась ревность. Ревность женщины, у которой слишком многое осталось в прошлом, к своей так внезапно повзрослевшей дочери.
– Будь осторожной, береги себя, – сказала мать вымученно. – Слушай врачей, не простужайся. У Клаваделя наилучшая репутация. Ты знаешь, Дмитрий Ильич сделал все возможное, чтобы отправить тебя в дорогой санаторий. Говорят, в Швейцарии лечат хорошо, и воздух, и медперсонал, и врачи – самые лучшие. Ты не сомневайся, ты обязательно поправишься. Скорее всего, пребывание в санатории тебе предстоит длительное, может, полгода, может, год или больше. Сколько нужно… Ты знаешь, мы не богаты, но для тебя, чтоб ты выздоровела, Дмитрий Ильич продал свои ценные бумаги… Денег немного, но тебе должно хватить. Ты не сердись, что я не могу тебя сопровождать – Лиза еще требует много внимания, да и дом я не могу оставить. Мы едва нашли средства, чтобы тебя одну направить в санаторий. Зато самый лучший…
Сквозь монотонный стук колес Гале вспоминались последние материнские слова, сказанные на перроне: о том, что она должна помнить о жертвах, которые ради нее принесла вся семья; все – братья, младшая сестра, она и Дмитрий Ильич – все они любят ее и будут ждать возвращения. Галя помнила бледное от морозного воздуха лицо матери и думала: отныне ей суждено одиночество. И все ж отчасти это было уже знакомое ощущение – отлучение от семьи, и в то же время чувство причастности к иному миру, пока ей неизведанному, по столь притягательному. Галя уже была заражена вирусом если не роскоши, то достатка, который царил в доме университетского профессора Ивана Владимировича Цветаева, где она провела множество блаженных часов в обществе своей подруги Аси. Гале была близка и понятна жизнь, что не знает благоговения перед накоплениями «про черный день», где деньги превращаются в красивые платья, новые книги, путешествия. Марина Цветаева, старшая сестра Аси, в свои шестнадцать без сопровождающих, в одиночку отправилась в Париж. Смелый поступок молодой поэтессы, которая была столь же экстравагантна, сколь и талантлива, стал для Гали уроком. Отныне она тоже постарается освободиться от пут обязательств перед семьей, она подвластна только своим чувствам, только своему сердцу. Она будет жить так, как будто у нее нет прошлого.
Прошлое… Далекое детство в Казани, смерть родного отца, вторичное замужество матери, переезд в Москву. Игры, забавы и особенно любимые ею книги. Множество выдуманных историй, которые скрашивали тягостные дни, проведенные в постели. Господь не дал ей крепкого здоровья, а некоторое время назад врачи огласили безжалостный вердикт – туберкулез, страшная неизлечимая болезнь. Врачи утешают – ее болезнь в зачаточном состоянии. но Галя знает – она приговорена! От чахотки умерла ее одноклассница. Болезнь отобрала мать у Аси Цветаевой.
Галя помнила, как изменилось лицо ее близкой подруги, когда в смятении она сообщила ей о своей болезни – словно невидимая преграда встала между ними, черты лица Аси окаменели, взгляд ушел вглубь. На смену близости пришла отчужденность. Галя почувствовала себя прокаженной, отринутой, преданной и в то же время понимала и прощала. Ася заслоняла себя от боли. Чахотка отняла у нее мать, очередь за ней, ее подругой.
Мысль о неизлечимой болезни, что побудила ее к дальнему путешествию, заставила вмиг похолодеть ее руки, ступни ног. Они начали мелко дрожать. При мысли о болезни и возможной скорой смерти в ней поднималось возбуждение, подобное тайфуну, готовое поглотить все ее мысли, все чувства, кроме темного, грозного ужаса перед неизвестностью. В ней росла необоримая жалость к себе, такой юной, хрупкой и беззащитной перед неизбежным. И в то же время она никак не могла представить, что ее вдруг не станет. Не будет ни ее хрупкого тела с безупречно-гладкой кожей, не будет ее рук с красивыми длинными пальцами и идеальной формы закругленными полумесяцем ногтями, не будет ни тонкого носа, ни губ, ни вытянутых ушных раковин с мягкими, чувствительными мочками. Ее, устремленной в будущее, полной жажды жизни, НЕ БУДЕТ! Нет, это невозможно себе представить. Что значит не быть, не жить, не дышать, не ощущать – она не знала, и не хотела знать. При слове «смерть» перед ней возникала картина московского кладбища, куда они с Асей и Мариной ходили на могилу их матери.
– Она умерла не от чахотки, от нелюбви, – тогда сказала Марина.
Эти слова, как и удушливый запах мелких белых цветков на соседней могиле да стрекот сверчков в кустах у кладбищенской оградки, прочно осел в ее памяти. Чувство долга перед уважаемым, но нелюбимым мужем свела Марию Александровну в могилу. Мать Аси и Марины любила не их отца – подруга ей много о том рассказывала и даже показывала мамин дневник с вырванными страницами, посвященными загадочному мужчине, которого и сама Мария Александровна, и ее дочери называли Тигром.
Тогда, около могилы Марии Александровны Цветаевой, Галя дала себе клятву: никогда не отрекаться от своих чувств даже ради самых благих намерений, ради приличий, принятых в обществе. Любовь нельзя отвергать даже ради семейного долга.
Любовь… Как часто они с Асей говорили о любви, вместе мечтали, смеялись над первыми поклонниками. Галя, вслед за сестрами Цветаевыми, даже пыталась писать стихи. Но слова подчинялись ей неохотно, не хотели строиться в ряды строк, не складывались в рифмы; ей было проще найти в чужой поэзии отражение собственных чувств, нежели самой выразить то, что пока еще смутно зрело в ее душе.
Кто он – ее Богом выбранный возлюбленный? Кому ей суждено стать спутницей жизни? Образ любимого представал перед ее мысленным взором в разных обличиях. То это был юноша с крепкими объятиями и взглядом с поволокой, с которым она танцевала на рождественском балу, или друг брата, гостивший в их доме в дни зимних каникул.
Алексей познакомил ее с первыми чувственными наслаждениями – пугающими и влекущими одновременно. При воспоминании о крепких, требовательных руках, расстегивающих пуговицу за пуговицей ее корсажа, о мокрых, мягких губах на своей коже, о смелых ласках в ее груди вздымалась темная, горячая волна и, затопив сердце, огнем разливалась по жилам. Но чаще всего она представляла себя в объятиях зрелого мужчины, многими чертами похожего на ее приемного отца.
Галя погрузилась в воспоминания. Она помнила, как нежилась в теплой, благоухающей розмарином воде в ванной комнате. По едва ощутимому напряжению, которое повисло в воздухе, она поняла, что не одна. Отодвинув полотняную шторку, она встретилась взглядом с отцом. С мелкими бисеринками пота на висках, с раздувающимися, как у лошади перед стартом, ноздрями, он смотрел на нее. Раньше она никогда не видела или не замечала у него подобного взгляда, странного и волнующего. Когда она поймала его полный вожделения взгляд, то отвела глаза и увидела свое отражение в зеркале. Внезапно она увидела себя такой, какой, вероятно, видел ее он: волнистые влажные волосы, струящиеся по плечам, округлые груди с выпирающими острыми сосками, мягкие колени, двумя бугорками выглядывающие из-под воды. Она испытала непонятную радость и гордость за то, что она так молода и хороша собой, но в инстинктивном порыве целомудрия одна ее рука сама собой окунулась в воду и юркнула между бедер, другая закрыла грудь…
Монотонный стук колес и покачивание вагона наконец растворили ее воспоминания в стремительном потоке быстрых, неуловимых сновидений.
Дорога была долгой, с несколькими пересадками и пересечением границ. Галя выходила на станциях, гуляла по перронам, заходила в буфеты, обедала в привокзальных ресторанах. Она все реже возвращалась мыслями в прошлое. Поездка в одиночестве заставила сконцентрировать все свои силы. Простые решения, стоит ли принимать приглашение посетить соседнее купе, чтобы скоротать время игрой в карты с пожилой дамой, или как отвязаться от компании надоевшего попутчика, давались ей с трудом. Она скучала в уединении своего купе, но, с другой стороны, быстро уставала от пустых разговоров. Встречи со случайными людьми стали хорошей иллюстрацией отцовской правоты: она убедилась, что люди в большинстве своем ограничены и невежественны, обуреваемы гордыней, самолюбивы и лживы.
* * *
Галя вздрогнула от внезапного стука в дверь. В купе вошел высокий мужчина и произнес несколько слов на французском языке, затем повторил громко и отчетливо на немецком. Прошло несколько мгновений, прежде чем Галя поняла, что этот человек в форме просит показать паспорт. Жандарм взял из ее твердых пальцев документ, оглядел пассажирку сверху вниз, будто искал изъяны в ее дорожном костюме цвета побуревшего от дождя речного песка.
– Вы русская? Едете одна, без сопровождающих?
Галя без видимых усилий выдержала вопрошающий взгляд. Она уже привыкла, что все, кто заводил с ней разговор, с недоумением или с осуждением отмечают ее одиночество. Сначала это Галю раздражало, но повторение одного и того же вопроса в разных вариантах от разных людей заставило ее смириться. Действительно, не так часто можно встретить девушку в семнадцать лет, путешествующую в одиночку.
– Да, я подданная Российской империи. Путешествую одна, – ответила она на немецком.
– Цель поездки?
– Отдых. Я еду на курорт, – не дрогнув, ответила она. Отчего-то ей захотелось казаться не больной туберкулезом, приехавшей на лечение в санаторий, а скучающей путешественницей, променявшей студеную русскую зиму на легкий морозец швейцарских Альп.
– Приятно провести время. Надеюсь, вам у нас понравится.
Галя одарила жандарма сдержанной улыбкой, и он, небрежно откозыряв, закрыл за собой дверь, как ей показалось, осторожнее, чем открывал. Спрятав паспорт в сумочку, Галя присела к окну, и невольный вздох восхищения вырвался из ее груди: на горизонте, окаймляя опушенную туманом равнину, необъятным телом великана вздымалась каменная громада горы. Солнечные лучи утреннего солнца превратили ледники на вершине в расшитое бриллиантами одеяние. Ее взгляд с восторгом остановился на гранитном склоне с ледяным орнаментом. Поезд мчал ее вперед, открывая все новые и новые горизонты. Вот водопад, рассыпающий миллиарды брызг и низвергающий свои воды в долину. Кажущиеся игрушечными изящные домики подобно птичьим гнездам уютно устроились в расщелинах. Белоснежные остроконечные вершины изысканными опорами поддерживают крышу изумительной голубизны небесного шатра.
Великолепие природы заставило сердце девушки учащенно биться, в ее душе дали ростки новые ощущения, посеянные могучей силой странствий. Ни единой мыслью Галя уже не цеплялась за прошлое. Были забыты отец и мать, занесенный снегом дом на Трубниковской, где на шестом – последнем – этаже снимала квартиру семья Дьяконовых-Гомбергов, забыты озноб и дрожь, тоска и страх перед неизлечимой болезнью. Галя испытывала такое наслаждение, такую радость, что от печальных мыслей не осталось и следа. Многодневное путешествие в одиночку вырвало ее с корнем из прошлой жизни, тысячи километров, отделявшие ее от родного дома, исподволь переориентировали сознание: от прошлого к будущему, от опутывающих обыденных обязательств к ощущению безбрежности свободы.
Восторженная радость сопровождала ее вплоть до Ландкварта, небольшой альпийской станции. Но когда она пересела в вагон узкоколейки, и маленький мощный паровозик потащил состав вверх по скалистой дороге, все ее силы, казалось, иссякли. Она откинулась на спинку обитого серым сукном сиденья и закрыла глаза. Усталость притянула к себе страх. Мысли, мелкие и боязливые, вертелись вокруг одного: что ждет ее на конечной станции? Кто и как будет ее встречать? Как будет выглядеть ее новое жилище? Какие люди будут ее окружать? Чем наполнятся ее будни?.. Ей панически захотелось назад, к привычной московской жизни, в которой все, до последней детали, ей было известно, где распорядок дня диктовался ритуалами обыденности. Все на свете она отдала бы, лишь бы рядом с ней был кто-то из родных: папа, мать, брат или сестра, подружка… Все они уверяли ее в своей любви и никто – никто! – не нашел возможности скрасить одиночество ее пути. Обида волной захлестнула ее, смыла память о том, как она сама заверяла отца, что не боится долгого путешествия и не нуждается ни в чьем сопровождении.
Поезд, вздрагивая на стыках, неспешно полз вверх. Разум говорил ей, что не стоит сетовать на судьбу, заставившую ее пуститься в столь дальнее путешествие в одиночку, сердиться на родных, оставшихся в привычной и такой для нее далекой московской жизни.
Слезы обожгли ей глаза. Галя прислонила лоб к холодному стеклу окна, чтобы справиться с нахлынувшими чувствами. Она должна держать себя в руках. Еще немного… Вот только доберется до места, закроет за собой дверь своего нового пристанища и тогда…
Раздался протяжный тревожный свисток паровоза, как будто ее щемящее одиночество воплотилось вдруг в звуке, и вмиг ее окутала тьма. Когда поезд вынырнул из тоннеля, она уже взяла себя в руки. Она одна, и ей некому препоручить себя.
– Уже скоро, готовьтесь, – как будто угадав ее мысли, раздалось рядом, – Давос-Плац.
Галя надела манто – материнскую шубу из шкурок белки с кроличьими манжетами, изящно маскирующими потертости на рукавах, – и, взяв в руки дорожную сумку, пошла к выходу.
Галя неторопливо спустилась с высоких ступенек вагона и, размеренно цокая подбитыми железными набойками каблучками, пошла по перрону: спина прямая, плечи развернуты, темные глаза горят огнем. Изящной фигурой, угадывающейся под широкими полами манто, она невольно привлекала к себе внимание. Галя кажется уверенной в себе и в своем будущем молодой девушкой. Кто бы знал, как учащенно бьется ее сердце, как волнение холодным обручем сдавливает грудь!
Она подошла к человеку в форме.
– В Граубюнден, – сказала она отчетливо.
– Какой отель?
Улыбка тронула ее губы – этот постоянно встречающий пассажиров вокзальный служащий принял ее за путешественницу. Добрый знак, – подумала она и четко произнесла:
– Клавадель. Санаторий. Елена Дьяконова. Меня должен ждать экипаж.
Служащий вокзала уверенным жестом направил ее к мужчине в добротной ливрее и фуражке с галунами. Одного взгляда на человека в ливрее было ей достаточно, чтобы понять, что санаторий, куда она направляется, должен отличаться особым комфортом.
Он попросил у нее багажную квитанцию и указал на желтый кабриолет.
– Вещи получите прямо в санатории, а сейчас поспешите, успеете прямо к ужину.
Следуя его указаниям, она направилась к каменистой площадке, где, понурив головы, стояли запряженные гнедые.
– Элен Дьяконофф? – Вытянув шею, возница повертел головой, будто ждал еще кого-то. – Вы одна? – удивленно пробормотал он.
– Теперь с вами.
Возница вдруг весело сверкнул белоснежными зубами.
– Такая юная и такая смелая. Правду говорят, что русские девушки – самые смелые. У нас вам понравится, обязательно поправится, – зачастил он и с удовольствием отметил, как недовольное выражение на ее лице сменила благодарная улыбка. – Присаживайтесь, домчу вас в момент.
Он открыл дверцу. Расстегнув верхние пуговицы манто, она откинулась на спинку сиденья и, прикрыв глаза, застыла в неподвижности.
– Вам плохо?
– Нет, нет… Не знаю. Странно как-то. Голова кружится.
Ее голос – ровный и музыкальный – снова вызвал на лице возницы доброжелательную улыбку.
– Это от нашего воздуха. Поначалу многим здешний воздух кажется странным. Потом привыкают. Впервые у нас?.. – спросил он, чтобы успокоить ее разговором. На его взгляд, эта хрупкая девушка нуждалась в его поддержке. – В вашем возрасте очень многое впервые. Но все же смею предположить – дальние поездки для вас не внове. Где-то до нас вы… – он хотел сказать «лечились», но выбрал нейтральное слово «бывали». – Где-то до нас бывали?
– Мне нравится отдыхать на море, – серьезно ответила Галя. – Я люблю море и горы. Почти каждое лето мама снимает дом на берегу моря. В Ялте у нас есть любимое место. Но сейчас в Крыму слишком холодно и влажно, шквалистые ветра. А здесь бывает сильный ветер?
– Не беспокойтесь, у нас хороший климат. Не даром же со всего света приезжают: из Австрии, Дании, Германии… Из России тоже.
– Надеюсь, мне здесь понравится.
Он закрыл дверцу, но успел заметить на ее лице мимолетную улыбку.
Возница покачал головой, она не была похожа на обычных больных: не было в ней печати обреченности, что чаще всего угадывалась на лицах больных туберкулезом; девушка несла в себе какую-то потаенную радость. Как будто впереди у нее не долгие томительные и скучные в своем однообразии дни, а удивительные приключения, сулящие волшебные открытия.
II
– К тебе можно?
Галя оторвала взгляд от книги. На пороге стояла Лида. Будущая наследница купеческих миллионов была первым человеком, с которым Галя познакомилась в санатории. Лида стала для Гали наставницей, введшей ее в тесный мирок жизни этого прибежища для больных чахоткой, расположившегося посреди хвойного леса на заснеженной вершине.
Альпийский санаторий своей отделенностью от большого мира был похож на роскошный лайнер, бороздящий просторы океана, а пациенты – на пассажиров, проводящих время в роскоши, пока не достигнут долгожданного конечного пункта – выздоровления. Этой цели в санатории было подчинено все. Подъем в восемь утра, прием обильной калорийной пищи, долгие прогулки, дневной сон на открытой террасе. Ровно в десять все пациенты должны быть в своих комнатах. Снимаются последние показания термометров, выключается свет и наступает ночной отдых. Отдых, как и усиленное питание и насыщенный кислородом воздух, – главное условие успешного лечения, предписанного доктором Бодмером своим пациентам. Страдания под запретом, сильные эмоции – строжайшее табу, радость дозирована редкими концертами, небольшими прогулками и изредка танцами и маскарадами.
В окружении светлых стен, в золотистом прозрачном воздухе, несущем запах формалина, спирта и хвои, лениво и вяло течет время. Тишина, словно паутина, немыслимая в этом стерильном пространстве, опутывает все вокруг. Еле слышное тиканье висящих в холле настенных часов, с каждой секундой откусывающих кроху от вечности, скорее усыпляет сознание, нежели напоминает о необходимости действовать. Остается только предаваться грезам. Русские девушки делают это с упоением. Галя погружается в чтение, Лида поглощена своими мечтами.
В первый же день знакомства, хотя поблизости никого не было, Лида приблизила свои полные сухие губы к уху новой приятельницы и поведала свою «страшную тайну». В далекой провинциальной чайной столице ждет ее возвращения тайный жених. Сообщив об этом, она потащила Галю в свою комнату и, достав объемную, обвязанную розовой ленточкой пачку, заговорщически прошептала:
– Это от него.
И тут же, будто стесняясь своей переписки, спрятала письма обратно в стол и начала показывать ей фотографии: причудливый двухэтажный дом, похожий на инкрустированную шкатулку, серьезные лица, отмеченные общими с Лидой фамильными чертами – крупным носом, светлыми до прозрачности круглыми глазами, большим ртом.
– Папа, брат, кузен, тетя… Это служащие управления. – По особой интонации, по тому, как дрогнула ее рука, Галя поняла, что последний снимок она должна разглядывать с особым тщанием.
– Этот?.. Ах, какие у него чудные глаза. Это твой? – Наобум Галя указала на молодого человека в первом ряду с вьющимися непослушными волосами и смелым взглядом. Лицо Лиды вдруг пошло пятнами, крупные зубы прикусили губу, а Галя, как будто не заметив ее волнения, небрежно отложила карточку.
– Как ты знаешь?
Галя пожала плечами.
– Нет, ты скажи! Почему ты указала на Мишеньку?