Ирина Якубова
Ангел поневоле
Но вот, несколько дней назад потерял он Настеньку. Ничего не предвещало беды. Вернувшись со стройки, Алишер вымыл руки, сел за стол с его любимыми мантами (сам Настю научил их готовить) и собрался плотно с аппетитом поесть. Но друг заметил, что девушка загадочно улыбается. Он решил, что еда подождёт, встал из-за стола и подсел к любимой на диван.
– Ты что такая радостная? – начал он, тоже улыбаясь.
– Алишерчик! Я сегодня узнала, что скоро стану мамой!
Алишерчик не сразу понял о чём речь.
– Любимый, – продолжала Настя, положив голову ему на плечо, – ты что не понял? Я беременна!
Она заглянула в глаза посерьёзневшему Алишеру.
– Ты не рад?
– Я… Ну… Точно ты беременная?
– Точно, я к врачу ходила. Где-то примерно два месяца. Нашему малышу.
Алишер подошёл к окну. Не хотелось смотреть Насте в глаза. Он, почему-то никогда не задумывался о том, что Настя может забеременеть. Мгновенно на него навалилась какая-то непонятная тяжесть. Сковала прям сердце. И страх. Что же будет теперь? Нельзя Насте родить! Как она будет одна ребёнка растить? А он? А что он? Он просто приезжий. Вообще-то ему семью кормить надо. Какой ребёнок? Эти мысли пронеслись в голове, как пулемётная очередь. Наконец, он выдал:
– Ты что, собралась рожать?
Настя округлила глаза. Кажется они стали в два раза больше и зеленее, чем были до этого. И ещё они стали влажными. А щёки Настины покраснели. Голос задрожал:
– Да. Алишер, я не пойму, ты против ребёнка?
– Против. Какие мы родители? Рано нам детей. У нас и образования нет, ты только пошла учиться, у меня вообще работа непостоянная. То есть деньги, то нет. И матери надо помогать.
Настя заплакала и стала говорить то, что в голову приходило:
– Мы справимся. Ты же говорил, что любишь меня! Мы поженимся, будем оба работать. Я ребёнка в ясли отдам, год только надо будет перетерпеть. Потом я продолжу учёбу, а по ночам санитаркой буду работать. Что твоя мать не поймёт, если ты ей чуть-чуть меньше будешь отсылать?
– Да не могу я с тобой жениться, – возразил Алишер. Он когда нервничал, всегда разговаривал с сильным узбекским акцентом. – Я не думал о свадьба!
– Почему?
– Потому что ты – русская. Мама не позволит. У меня невеста должен быть узбечка. Или хотя бы нашей веры.
– Да ты что? Алишер, на дворе 2016-й год! Как может мама решать за тебя?
– У нас так принято, мама – главная, и отец. Отец вообще, если бы был живой, убил бы. Хоть и 2016 год!
– Да?! Не слышала я что-то, чтоб у мусульман было принято жену на аборт отправлять! Мы уже год как муж и жена живём. Или ты меня на самом деле не любил, а просто пристроился, чтоб со мной жить. Не то что в одной комнате, где вас семь мужиков. И на полу спать!
– Я любил!
– Значит, сейчас разлюбил? – Настя кричала, такой Алишер её ещё не видел.
– Нет, но я не могу жениться. И не проси!
Настя вытерла слёзы. Она подошла к входной двери, приоткрыла её и сказала Алишеру:
– Я и не упрашиваю. Так и знала, что ты меня использовал, а не любил. Уходи немедленно. Вещи свои завтра заберёшь у тёти Гали, у комендантши. Не хочу тебя видеть ни минуты.
– Настя, – попробовал парень сгладить ситуацию, – может ты сходишь на аборт, потом просто забудем обо всём, а? Все так делают, если ребёнок нежеланный.
– Сходишь… Как на прогулку прям! С ума сошёл? После того, как я убью своего ребёнка, ты думаешь, я смогу жить с тобой? Ты – предатель! Бросаешь меня в такой трудный момент!
– Ты сама меня выгоняешь. Я не хочу бросать, только прошу избавиться от ребёнка.
– Уходи. Мне придётся сделать это, потому что я сирота, мне никто не помогает. Но о тебе после этого слышать не хочу!
Алишер обулся, накинул куртку и вышел. Так и остались стоять на столе остывшие его любимые манты. Не тронутые. Камень с души Алишера должен был свалиться вроде бы, ведь Настя обещала, что сделает аборт. Но кажется, наоборот, придавил его тяжёлый груз ещё сильнее. Он побрёл куда глаза глядят. Слава Аллаху, на улице стояла тёплая майская погода, и можно было переночевать в парке на скамеечке. Он так и сделал. Долго сидел и размышлял о своей жизни. Последние Настины слова о том, что он предатель, сверлили мозг. Ну, ничего, завтра он пойдёт к прорабу, расскажет, что жить больше негде и попросится обратно на съёмную квартиру.
На съёмной квартире жили уже восемь человек, и Алишер пришёлся некстати. Несколько дней уже он после работы сразу не шёл домой, так как в битком набитой квартире стоял запах пота вперемежку с дешёвой полуфабрикатной едой. Приходил только на ночь, поспать на полу и снова на стройку. Сумка с вещами так и стояла в углу коридора не распакованной.
На парад ко Дню Победы Алишер не пошёл. Не было настроения. Был выходной, мужики все кто куда разошлись, и он был дома один, готовил на всех плов. На следующий день снова пошёл на работу к восьми утра. Снова, выполняя монотонную работу по покраске и побелке квартиры в новостройке, где кроме него трудились ещё двое узбеков, вспоминал свою Настю. Иногда в голову приходили мысли о ребёнке. Интересно, а если б он родился, какой бы он был, светленький или тёмненький? Мальчик или девочка? Тьфу ты! И почему только эти мысли лезут? Вспомнил по случаю, какой милой была его самая младшенькая сестрёнка. Ему было четырнадцать, когда она родилась. Такая она была пухленькая, вся в прикольных складочках. На щёчках – симпатичные ямочки. Любил он её потискать и за мягкую, круглую попку. Потом, когда она училась разговаривать, никто не понимал её языка, кроме Алишера. Мама всё время звала: "Эй, Алишер, иди переведи, чего Наргиза хочет!"
В восемь вечера рабочих распустили. Алишер идти в душную квартиру не спешил. На улице было ещё светло, возле проходной его окликнул сторож дед Егор.
– Алишер, иди сюда! Помоги шлагбаум опустить! Опять заклинило палку эту проклятую!
Не помочь Алишер не мог. Деда Егора все уважали. Он, кажется, был ветеран. Прошёл войну. Человек он был, хоть и старый, но бойкий, и с головой дружил. Одинокий был дед, поэтому, большей частью проводил время в своей бендежке, а не дома. Общался со строителями. Делал ночью обход территории строящегося многоэтажного дома. Проверял машины, открывал и закрывал шлагбаум. Скоро закончатся отделочные работы, дом сдадут, и Алишера неизвестно куда переправят. Да, наверное, последние недели видится с дедом.
Вместе они налегли на "проклятую палку", пошатали туда-сюда, и она поддалась. Со скрежетом опустилась на место.
– Ты чего домой не торопишься? – спросил Егор Игнатьевич, вытирая рукавом пот с морщинистого лба. – На парад вчера ходил?
– Нет, дедушка Егор. Не ходил. И салют не видел.
– А чего так? Помню, ты мне рассказывал один раз, какой в вашем Ташкенте салют красивый.
– Да. В столицу меня несколько раз отец возил на машине, когда живой был… Сам-то я из Навои, другой город.
Алишер вдруг понял, как охота ему выговориться, рассказать кому-то о своей беде.
– Дед Егор всё видит, парень. Плохо тебе. Пойдём в мою коморку, чаем напою. Может чем помогу…
За чаем бедный Алишер рассказал как на духу старику сторожу про то, как поступил с любимой девушкой, как заставил сделать аборт, и как она его выгнала.
– Вот и скажите мне теперь дядя Егор, подлец я, да? Вы всю войну прошли, Вы мудрый и жизнь знаете. Как мне быть? Моя совесть мне не даст покоя, да?
Дед Егор почесал затылок и отхлебнул чаю. Посмотрел на Алишера по-отечески, без зла и осуждения.
– Я не ветеран войны. Это люди так рассказывают, потому что старый я. Мне 82 года. Когда война началась мне едва семь лет исполнилось. Мой отец на фронте в первый год войны был убит, а мать сразу после него под бомбёжкой погибла. Я остался один. Тяжело смерть моих родителей переживал, плакал, есть отказывался и умереть хотел. Но бабушка соседка, которой было тогда уже шестьдесят лет меня приютила. И ещё четверых таких же сирот, как я, с нашего двора. И свой внучок у неё был. Мы с другими детьми несколько недель в подвале прятались, голодали. В город наш немцы вошли, мы очень боялись, что нас в детский лагерь в Польшу угнать могут. Так вот, бабушка Зина всех нас собрала, из подвала вывела и ночью с нами, шестерыми детьми, бежала из города. Ей партизаны помогли. Долго мы шли и ехали на повозке. Много дней, может месяц. И в конце концов в этот город прибыли. До сюда немец не добрался. Но всё равно страшный голод был. А баба Зина нас всех шестерых вырастила. Я самый старший был, восьмилетний. Всех нас выкормила, вылечила и на ноги поставила. Она стала нам второй матерью, а все мы друг другу стали братьями и сёстрами. После войны недолго прожила баба Зина. На нас всё здоровье потратила. Но её подвиг бессмертен. Ни от кого она не отказалась, благодаря ей я живой. А ты что же? – продолжал дед Егор, – В мирное время от своего единственного ребёнка отказаться захотел и женщину любимую в беде бросил? Как ты так мог? Над тобой что, бомбы летают? Или сам ты инвалид? Без рук, без ног? Что одного единственного малыша не сможешь прокормить?
Алишеру стало совсем стыдно, даже покраснел.
– Но дядя Егор, моих денег не хватит, чтоб маме отсылать на Родину, да на ребёнка ещё…
– Работай больше, учись. Если будешь много трудиться, получишь хорошую профессию по строительству. Возможно, прорабом потом станешь. Дома строить будешь и получать больше.
– Что Вы, я – прораб? В жизни не поверю в такое.
– А я вот, когда в 1941-м мальчишкой в сыром подвале сидел и как бомбы сверху взрываются слышал, поверить не мог, что до конца войны доживу. Что до десяти лет доживу, не верил. Однако ж, вот он я, сижу перед тобой. Старик седой уже. Что там, прораб… Даже смешно сравнивать.
– Да, Ваша правда. Но моя мама не переживёт точно, если я женюсь на русской девушке Насте. Ещё у меня бабушка есть в Навои, дяди есть. Ох, что будет…
– А матери сколько лет?
– Тридцать девять.
– Так, тридцать девять… Значит, она Советский Союз застала. Она должна помнить, что тогда, в СССР все люди равны были. Русские создавали семьи с узбеками, узбеки с татарами, казахами, украинцами, армянами. И ничего, до сих пор живут. Не важно раньше было, какой национальности человек. Она тебя поймёт.
– Что Вы, дедушка. Мама из аула, там не было никакого Союза. Главное там всегда было – это род. На своих надо жениться.
– Было, не было… Какая разница? Неужели эти все традиции, гнев родни твоей стоит жизни ребёнка? Твоего родного сынишки или доченьки? Аллах твой покарает тебя за трусость. Прояви себя мужиком, поступи по чести!
Алишер задумался. Сильно потрясли его слова этого мудрого человека. Может не так страшно всё? Может зря он так с Настей? А дед продолжал "добивать" парня, не спеша прихлёбывая чай с сахаром вприкуску:
– Ты и девушке жизнь сломаешь. Она потом родить не сможет и будет тебя проклинать.
– Как сломаю, почему?
– Ну ты даёшь! Что, не знаешь, что после первого аборта женщина потом бесплодная становится навсегда?
– Не знал. Не может быть. Как так?
– Так часто бывает, потому что ей в матке железными инструментами будут всё ковырять, когда твоего ребёнка на куски будут кромсать. После этого…
– Ой, хватит, дядя Егор! Нет сил больше слушать. Спасибо Вам за совет, за то что глаза мне открыли! Я побежал к Насте. Остановлю её! Будь что будет с моими родными, ничего не боюсь! – почти прокричал возбуждённый Алишер и стал надевать куртку резкими движениями.
– Да ладно, – спокойно сказал хитрый дед, – наверное, уже поздно. Может, конечно, прощения успеешь попросить у девушки…
– Я побежал! Надеюсь, что не поздно. Аллах мне в помощь!
Алишер выскочил из коморки Егора Игнатьевича, выбежал на дорогу и стал ловить такси. Через десять минут он уже колотил что есть мочи в стеклянную дверь общежития. Консьержка баба Галя открыла дверь и перегородила Алишеру проход своим грузным телом. Она стояла подбоченясь и скривив узкие губы, выражая всем своим видом презрение к парню. Алишер, правда, не обратил на это внимания.
– Тёть Галь, дайте к Насте пройти.
– Нет её дома. Ты здесь, между прочим, больше не живёшь. Настя не велела тебя пропускать.
– Так и знал… А где она?
– Не знаю, сказала уезжает на пять дней. Но я-то не поверила. Куда ей, круглой сироте ехать?
– А Вы меня не обманываете? Точно она уехала?
– Вот те крест! – оскорбилась баба Галя и нарочито размашисто перекрестилась.
Алишер вышел на улицу. Сел на скамеечку напротив общаги. Опоздал. Так стало обидно, даже заплакать захотелось. Ведь те десять минут, что ехал в такси, такого уже успел себе нафантазировать. И свадьбу свою с Настенькой, и её красавицу в белом платье, и как на руки сынишку своего новорождённого берёт представил, и даже как в институт поступает на строительно-архитектурный, и как квартиру покупает собственную, а Настя будто с большим животом рядом стоит, то есть уже второго малыша ждёт. Что ж, придётся возвращаться домой ни с чем. А завтра опять всё по-старому. Приподнялся Алишер с лавочки, вдруг слышит голос в голове: "Рано сдаёшься! Действовать надо! Торопись, думай. Ты ж мужик! Мозги включи! Из под земли Настю достань! Ты сможешь!" Алишера будто током ударило. Вроде его это собственные мысли, а будто приказывает кто-то. И вправду, что это он так быстро сдался? Вон как дед Егор за жизнь на войне боролся! А бабушка та, что его и других деток спасла? Им-то сложнее было, чем ему сейчас, и то не сдались.
Сел опять Алишер на скамейку. Во рту пересохло от волнения, ещё какой-то пьяница рядом увалился, и перегаром завоняло. Терпеть этого Алишер не мог, ну да ладно. Стал он рассуждать про себя. Так. Уехать Настя не могла. Не к кому. Значит она легла в больницу, чтоб сделать аборт. Вчера был праздник, девятое мая. Выходной. Значит, сегодня её положили. Скорее всего, аборт она ещё не сделала. Он вспомнил, как лежал сам в больнице со своим животом. В первый день у него только анализы брали, обследования делали. Значит и Насте не могли в первый же день сделать операцию. Завтра, наверное, сделают. О, Аллах! Надо спешить! Но как найти ту больницу, где Настя лежит? Алишер достал сотовый телефон и включил интернет. Долго рылся, искал информацию о больницах города. Кошмар. В городе было десять стационаров! Выяснил, что четыре из них чисто терапевтические. А в остальных есть отделение гинекологии. Это что же? Придётся все шесть больниц объехать? Ночи не хватит! Да и разговаривать с ним вряд ли захотят. Уже итак почти десять вечера! От отчаяния Алишер схватился за голову. Он и не заметил, как последние несколько минут говорил вслух. Пьяница, мужик неопределённого возраста, повернулся в сторону Алишера и сфокусировал взгляд на его лице.
– Друг, добавь пять рублей, а? На пивко, пожалуйста, – пробурчал он еле внятно. А я тебе подскажу, где роддом.
– Какой роддом? Вот тебе десять рублей, больше у меня нет мелочи.
– Ну какой, такой… – продолжал бухтеть пьяница, как бы между делом пряча в карман Алишерову десятку. – Спасибо, брат. Ты чё-то болтал: "Больница, больница, гиконе…, гинконе… " Тьфу ты, блин! Гинекология! О! Вот слово а… Знаю я, где эта гин-, гине-… Бля, короче, где бабы лежат.
Алишер уже готов был зацепиться за любую соломинку. Он посмотрел на мужика и сказал разочарованно, но с капелькой надежды в голосе:
– Я и сам знаю, где лежат! Но их шесть больниц. А в какой из них лежит моя девушка как мне узнать? Мне срочно надо!
– А чё она сама тебе не сказала? – продолжал пьянчуга заплетающимся языком. – Ну позвони ей и узнай.
– Да не берёт она трубку! – взвился Алишер. – Я чё, сам не знаю, что звонить надо? Не берёт трубу она.
– Ну утром позвони.
– Поздно будет. Она на аборт легла, а я не хочу этого!
Мужик сделал задумчивое лицо. Алишер заметил, что ему лет сорок пять на вид. И что одет он вполне неплохо, не как БОМЖ прям совсем. Видимо, просто опустившийся тип. Нечёсаный, одежда несвежая, но не драная, как у бездомных. И вот, этот человек сделал последний глоток из пивной банки, два раза икнул и изрёк:
– А… Понял. Так это тебе в девятую городскую надо, небось.
– Откуда знаешь?
– Знаю. Мою Ленку там два раза чистили. И бывшую Оксанку тоже туда клали на аборт.
– Что-что делали?
– "Чистили". Так врачи аборт называют. Или бабы так придумали, не знаю. Но моя, как залетит, так мне давай мозг выносить: "Гони бабло, на "чистку" надо ложиться".
Алишеру стало муторно от этого мерзкого слова. Он уже итак в полной мере осознал весь ужас того, что предстоит пережить его любимой. Ещё этот тип добавил масла в огонь. Но, тем не менее, попытка – не пытка. Поедет он в девятую.
Не теряя времени, сказав "спасибо" мужику на лавке, Алишер снова вызвал такси уже по телефону. До девятой больницы ехали минут пятнадцать. Потом ещё столько же времени Алишер искал нужный корпус. Спасибо, удалось обмануть сторожа, сказав что привёз лекарства жене, и его пустили на территорию. Зайдя в приёмный покой корпуса, где находилось гинекологическое отделение, Алишер сразу направился к столику, где сидели две дежурные медсестры.
– Извините, пожалуйста, – обратился запыхавшийся Алишер к девушкам в белых халатах. – Мне надо узнать, поступала ли сюда в женское отделение одна девушка.
Медсёстры переглянулись.
– Вы как сюда прошли? – спросила одна из них, оглядев парня с ног до головы из-под очков. – Посещения давно закончились. Уже больные все спят. Половина одиннадцатого. Завтра приходите.
– Девушки, вы не понимаете. Мне мою невесту забрать отсюда надо.
– Ну раз она в больнице лежит, значит болеет, наверное. Куда Вы её на ночь глядя? Молодой человек, идите, а…
– Она как раз здорова! – Алишер изо всех сил пытался сделать жалостливое, умоляющее лицо. – Пожалуйста, посмотрите по списку, лежит здесь она или нет.
– Марин, я поняла, – вступила в разговор вторая медсестра, женщина лет тридцати, – девушка на аборт легла, да?
– Да-да! Вчера легла. Не знаю в эту больницу или другую. Но мне её очень надо найти.
– А, ну если на аборт, то сюда. В городе только у нас с беременностью малого срока кладут. В восьмёрку после двадцати недель берут, в пятой и четвёртой с высокими рисками, а в Областную и Железнодорожную и подавно просто так не возьмут. Как фамилия?
– Илларионова Анастасия. Девятнадцать лет.
Медсестра полистала журнал и нашла:
– Да, вот. Илларионова А. К, 1997 года. Второй этаж, двести седьмая палата.
– Ой, спасибо, вам, девушки. Можно я к ней пройду? – у Алишера от предвкушения скорой встречи с Настей сердце заколотилось как бешенное. Как будто он её не четыре дня, а четыре месяца не видел.
– Нет, сейчас нельзя. Все спят.
– Ну пожалуйста, очень надо.
– Ладно, сейчас у доктора спрошу, – сказала медсестра Марина. – Николай Сергеевич! Идите сюда на минуточку!
Из соседнего кабинета вышел пожилой доктор. Вид у него был настолько уставший, что Алишер сразу понял, что ему безразлично абсолютно кто, куда и к кому пройдёт. Но, оказалось, доктор, оставшийся в больнице на второе подряд дежурство, был вполне адекватен и, выслушав сбивчивый рассказ Алишера, сказал Марине:
– Ты поднимись, скажи этой Насте, чтоб спустилась. Только не говори, что к ней этот парень пришёл. Меня по такой ерунде больше не зовите.
Доктор снова удалился в свой кабинет, Марина пошла за пациенткой, а Алишер про себя восхитился смекалкой доктора: "Какой врач молодец! Сообразил, что Настя может не захотеть меня видеть".
Через пять минут по лестнице спустилась Анастасия в сопровождении медсестры. Алишеру она показалась ещё краше, чем была несколько дней назад. На ней был короткий фланелевый халатик с цветочками, такой домашний и уютный. Худенькие ножки обуты в такие же милые мягкие тапочки, а волосы были по-домашнему растрёпаны после сна. Настя подошла к Алишеру. Она, казалось, была не удивлена его приходом. Они стояли друг против друга и молчали. В коридоре все диванчики были заняты больными, ожидающими приёма врача или в ожидании результатов рентгена или чего-то ещё. Людям, которых привезли ночью на "скорой", каждого со своей болью, со своей проблемой, было не до разглядывания двоих молодых людей, робко глядящих друг на друга и не знающих, что сказать… И двоим медсёстрам было тоже не до них. Они сновали из кабинета в кабинет, по очереди что-то писали в журнал, общались с больными, провожали их до лифта, кого-то укладывали на каталки. И ещё постоянно звонил телефон на столе. Несколько раз выходил к больным Николай Сергеевич, тоже не смотрел в их сторону. В конце концов медсестра, та имени которой Алишер не знал, обратилась к ним обоим:
– Ребят, вы если хотите поговорить, идите во-о-он туда, в конец коридора и налево. Там, возле эндоскопического кабинета стул стоит. И никого нет пока.
Настя с Алишером направились в указанном направлении. Над дверью кабинета с надписью "ФГДС" висело табло, на котором сверкало слово "входите". И стоял один стул напротив двери. Настя села на стул, Алишер сел на корточки у её ног. Он обнял её колени и положил голову на них. Так бы и сидел ещё долго, так как не мог надышаться родным Настиным телом. Но девушка высвободила свои ноги, и Алишеру пришлось встать.
– Зачем ты пришёл? – спросила она.
– За тобой. Сейчас ты пойдёшь и соберёшь свои вещи. Мы уходим отсюда. Ты станешь моей женой и родишь мне ребёнка. Вернее, нам. Ты же не сделала ещё аборт?
– Не сделала. Но почему ты решил, что я простила твоё предательство?
– Не предательство, а ошибку. Прости меня. Я понял, как сильно тебя люблю. Я не могу без тебя жить. Я просто испугался, – Алишер старался говорить как можно увереннее и твёрже.
– Я больше не верю тебе. Ты и в другой раз можешь испугаться. Когда начнутся трудности. Что тогда я буду делать, когда буду с ребёнком на руках?
– Ну разве то, что я разыскал тебя, среди ночи приехал за тобой сюда, не доказательство моей любви? Мне нужно было время, чтоб всё обдумать.
– И что ты надумал?
– Вот что. Пока ты беременная, будешь ходить в свой колледж. А работать буду я один. Днём на стройке, ночью буду дежурить вместо сторожа деда Егора. Он уже старый, ему тяжело, давно уволиться собирается. Когда родишь, поговорю ещё с нашим руководителем узбекской диаспоры. Рустам-ака, помнишь я о нём рассказывал? Он добрый, всем нашим помогает. Это он мне место на стройке нашёл. Попрошу его, чтоб на рынок меня устроил торговать фруктами. По выходным буду там работать. Потом, когда ребёнок будет в садик ходить, а ты работать начнёшь, я пойду попробую в институт поступать. На заочное. Хочу на прораба или инженера учиться. Думаю, что прокормим сына. Я всё для этого сделаю.
– Ну, допустим. А как же твоя мама, родня в Узбекистане? Твои Рахим, Наргиза и Шахло?
Тут пришла очередь Алишера удивляться. Настя помнила имена его брата и сестрёнок! А ведь он всего однажды их упоминал, а так постоянно просто ласковыми именами называл всякими. А Настя, оказывается, помнила, как их зовут. Вот ведь какая она! Настенька его.
– Рахиму скоро шестнадцать. Он недавно звонил мне и сказал, что его дядя в бизнес взял, он теперь по ночам лепёшки в пекарне печёт, чтоб наутро продавать. По выходным. Он же в училище на повара учится. В армию всё равно его не возьмут из-за плохого зрения. Так что он скоро тоже сможет матери помогать. Ну я тоже немного денег отсылать буду.
– А как же твой род? Сам говорил, что надо на своих жениться, – не унималась Настя.
– А, это… Ну, не знаю. Позвоню маме, всё объясню. Скажу, что ты не русская, а татарка. Что тебе в детском доме такое имя дали – Анастасия.
Девушка засмеялась.
– Ты мне веришь, любимая?
– Да!
Настя встала и крепко обняла Алишера. Он поцеловал её в губы.
– Так что давай, иди за вещами и мы уходим, – заключил он.
– Не могу.
– Почему это?
– Какой же ты глупый, Алишер. Неужели ты думал, что я своего ребёнка стану убивать? Нет! Ни минуты я об этом не думала.
– Тогда почему ты здесь, в этой гинекологии лежишь?
– Аборт тут ни при чём. Когда я с тобой поссорилась, у меня от нервов два дня живот сильно болел. Вот я испугалась, что малыша потерять могу. Пошла к врачу в поликлинику, мне и направление дали в больницу, чтоб подлечиться. Мне капельницы делают и уколы для сохранения беременности. Лечат, понимаешь?
– Настя! Какая же ты у меня… Спасибо Аллаху, что мне тебя послал. Это я струсил, дурак такой! А ты… Долго тебя держать тут будут?
– Нет, врачи меня сегодня весь день наблюдали, сказали, если буду покой соблюдать, то через неделю выпишут. После первой капельницы мне лучше стало, и боли прошли.
– Честно? Ты правда не сделаешь аборт?
– Разве я тебе когда-нибудь лгала?
– Тогда давай нашего сына каким-нибудь именем назовём, чтоб оно не совсем русское было, а?
– Давай! Я предлагаю имя Тимур.
– Классно. Тимур Закиров. А если дочь родится?
– Про дочь я пока не придумала, – ответила Настя, и Алишер заметил, как счастливо сияют её зелёные глаза. Такие умные, глубокие, прям бездонные.
– Эй, молодые люди! – закричала медсестра Марина из кабинета приёмного покоя. – Вы ещё там? Закругляйтесь давайте!
Влюблённые попрощались до завтра. Перед тем, как разойтись, они ещё минут пять стояли неподвижно обнявшись и думая не каждый о своём, а об одном. Об их общем счастливом будущем. А в метре над их головами в красивом танце кружились взявшись за руки два ангела, которых никто не видел.
