Ирина Якубова
Ангел поневоле
Алина не искала встреч с Ксенией хотя знала, что та лежит в отдельной палате этажом ниже с её дочерью. Сердце рвалось безудержно туда… Но Алина всё снова и снова внушала себе, что нет у неё никакого ребёнка, и делать там ей нечего. Через три дня, как и обещали, её выписали домой. Самое интересное, профессор Акимов, который так трепетно относился к ней на протяжении всей беременности, даже не заглянул к ней сказать хотя бы "до свидания". Переодевшись, Алина вышла на улицу, мельком глянув на целующихся парня с девушкой, стоявших у входа в роддом на фоне автомобиля, с прикреплёнными к багажнику разноцветными шариками. На заднем лобовом стекле было написано красной краской: " Спасибо за сына!!!" Поодаль стояла гурьба родственников, на руках у одной из женщин, бабушки, был кулёк с новорождённым. Все норовили заглянуть в кулёк, отпихивая друг друга и весело переговаривались, пока новоиспечённые родители позировали перед фотокамерой на фоне праздничного авто. Алину снова накрыло чувство зависти и обиды за себя. Вот почему, думала она, кому-то счастье достаётся так просто, а кому-то надо пройти через муки ада, чтоб завоевать его?
Лёгкий майский ветерок мягко ласкал Алинины волосы. Она шла к себе домой и не замечала, как плачет. Упрямо девушка продолжала твердить почти вслух: "Я здорова и счастлива. У меня началась новая жизнь! Всё у меня ещё будет. И свадьба, и дети, и муж любящий. Будет! Я заслужила!"
Открыв ключом дверь, Алина увидела снующего по комнате Петра. Бабушка лежала в кровати и тяжко вздыхала. Она и не заметила Алининого отсутствия. Пётр тут же взял у Алины сумку и побежал на кухню ставить чайник.
– Алина, – сказал он извиняющимся голосом, – я, честно, не знал, что тебя сегодня выпишут. Я бы на машине забрал. Вот чёрт! Садись скорее за стол, я сейчас борщ разогрею, чаю налью. Хлебушка свежего купил.
– А Ксения где? – спросила Алина устало, усаживаясь за стол.
– Она в роддоме ещё с малышкой. Спасибо тебе, такую дочу нам родила! Я её ещё не видел, но с Ксюшей по телефону говорил, он так счастлива! Век тебе благодарны будем, не забудем твоего добра.
– А что с девочкой?
– Всё в порядке, молочко пьёт, вес набирает. Здоровенькая. Мы её решили Валентиной назвать.
– Почему Валентиной? – спросила Алина явно недовольным тоном.
Пётр остолбенел. Не то вопрос показался ему некорректным, не то Алинин недружелюбный тон. Он помедлил с ответом, потом сказал:
– В смысле, почему? Так хотим. Кстати, бабушке плохо утром было, "скорая" приезжала. Говорят, подозрение на инсульт. Но в больницу не повезли, давление сбили, сказали, завтра терапевт придёт…
Алина поняла, что Пётр не зря сменил тему. Ей стало так грустно, так сильно захотелось забыть обо всём! А эти счастливые Виноградовы, которым достался её ребёнок, будут ей напоминать о её потере. Да-да. Именно это чувство невосполнимой утраты поселилось в душе несостоявшейся матери, именно его Алина Неверова изо всех сил гнала прочь. Она сказала:
– Знаете, Пётр, у вас с женой теперь много новых забот появится. Вы бы не могли не приезжать ко мне? Я должна оправиться от родов. За бабушкой я сама поухаживаю. Я хочу побыть одна.
– Хорошо, Алина. Я понял. Так действительно будет лучше для всех. Но к маме я всё-таки раз в неделю заезжать буду…
– Конечно. Просто ежедневно, как прежде, не надо ко мне приезжать. И ещё, пока я не нашла работу…
– Да, деньги я на холодильнике положил. Пока двести рублей. Потом ещё подвезу. Не волнуйся. Пока!
Пётр ушёл, а Алина переоделась в домашнее, перетянула туго платком разбухшую от молока грудь, и, не обращая внимание на уснувшую бабушку, стала строить планы на будущее. Это были поистине грандиозные планы. Сначала она как следует отдохнёт от беременности и родов. Потом приведёт себя в порядок. Начнёт искать работу. Сначала будет в школе учителем (благо, диплом педагога сохранился вместе с паспортом), через три-четыре года станет завучем. Потом директором школы. Заодно найдёт себе мужа. Теперь размениваться на таких, как её мягкотелый Володя, она не будет. Тем более теперь она независима, у неё есть квартира и будет работа. В общем, всё хорошо.
Глава пятая
В августе умерла бабушка. Всё это время Алина, надо отдать ей должное, исправно ухаживала за ней, благо, это было не трудно. Пётр раз в неделю навещал их, привозил деньги и продукты. Про свою дочь (а Алина именно своей считала малышку Валентину) она не спрашивала, боялась. Вдруг, Виноградовым это не понравится, и они перестанут платить Алине. Уже три месяца Алина жила на полном их попечении и работу искать как-то не спешила. Не охота просто было. Похороны матери Петра прошли скромно. На них Алина впервые после родов увидела Ксению. Вид у неё был жутко измотанный, но умиротворённый. Она явилась к обеду, когда гроб уже вынесли во двор и стояли в ожидании катафалка. Возле гроба стояли Пётр, Алина, две старушки-соседки, и ещё пожилая пара: родители Ксении. Сама Ксюша была одета в лёгкое короткое платьице тёмно-коричневого цвета, выгодно выделяющее её стройную фигуру. Она подошла к гробу, положила сверху букет из восьми алых роз и поспешила к своим родителям, взяла под руку отца. Алине лишь кивнула. "Чё нос-то воротить?" – задала Алина немой вопрос самой себе. Она вдруг осознала, что ненавидит Ксению. Во-первых, за то, что забрала у неё дочь, во-вторых, за то, что за всё это время даже не приехала к ней, не справилась о здоровье. А ведь строила из себя подругу! Во время похорон Ксения заметно сторонилась Алины, и едва гроб опустили в могилу, уехала с кладбища на такси. Алина слышала, как она сказала своим родителям, что оставила малышку шестнадцатилетней племяннице и теперь волнуется. Поэтому уезжает.
Через неделю случилось то, чего Алина давно подспудно ждала: к ней, теперь уже полноправной хозяйке однокомнатной почти новой квартиры, приехал муж Ксении. Разговор состоялся на кухне.
– Алин, – начал Пётр, теребя пальцами кисточку от скатёрки, – ты нашла работу?
– Ещё нет, а что? – спросила она с вызовом.
– Дело в том, что мы с Ксюшей переезжаем жить за город в дом её родителей. Ребёнку нужен свежий воздух, да и помощь тёщи не помешает на первых порах.
Алина усмехнулась. Ей захотелось как-то уколоть Петра, а заодно Ксению заочно:
– А что, наша мамочка не справляется?
Пётр, кажется не поняв сарказма, спокойно ответил:
– Да, тяжеловато ей. Валечка плохо спит, мучает животик.
– Ещё бы! Вот если бы она грудное молочко пила… – сказала Алина с ехидством.
– Алин, я не понял, ты что жалеешь, о нашем договоре? – вдруг неожиданно спросил Пётр.
Алина осеклась. Нотки враждебности она почувствовала в его тоне.
– Нет. С чего Вы взяли? Так причём тут моя работа?
– При том, что мы больше не можем помогать тебе деньгами. Меня сняли с должности. Да и Ксения не работает, а на малышку уходит столько средств…
Алина резко встала и довольно нагло "наехала" на Петра:
– Я вам отдала ребёнка! Ре- бён- ка! Самое дорогое и единственное, что у меня было! А Вы жалеете эти сраные копейки, что кидаете мне словно собаке кость?
– Копейки?! – начал заводиться Пётр. Он тоже заметно повысил голос, но при этом выглядел весьма обескураженным. – Опомнись, девочка! Столько учитель за месяц не зарабатывает, сколько я в неделю тебе привозил. А как же хата? Этого мало, по-твоему? Ты вспомни, кем ты была совсем недавно, мать!
Алина испугалась. Речь Петра, того неприхотливого и суетливого мужичонки-простачка, каким привыкла его видеть Алина, стала напоминать блатной жаргон.
Она решила не нарываться. Поняла, что наверное, "бывших" уголовников не бывает. Делать нечего. Всё равно знала, что когда-то это произойдёт, и Виноградовы перестанут её обеспечивать. Именно поэтому она откладывала часть денег впрок.
– Пётр, я Вас услышала. Можете идти. Надеюсь, что наши жизненные пути никогда не пересекутся, – сказала успокоившаяся Алина.
– Надеюсь, – ответил Пётр, вставая. – Спасибо за дочку, Алина. Мы в расчёте. Прощай.
И потянулись долгие нудные осенние дни. Алина часами пролёживала в постели, глядя в потолок. Она уже успела насладиться мыслями о том, что имеет свою квартиру. Она переделала здесь всё по своему вкусу, сама поклеила обои и купила мебель на сэкономленные деньги. Но время шло, а работать не хотелось. Всё-таки Алина заставила себя встряхнуться и пойти искать работу. Через месяц, в октябре, она уже была принята в 76-ю школу учителем русского и литературы.
Жизнь потекла своим чередом. Но одиночество съедало Алинину душу. Во-первых, было скучно. После уроков делать было нечего, с мужчиной познакомиться никак не получалось. Ей исполнилось двадцать семь, а все мужчины в этом возрасте были или уже женаты, или с каким-нибудь изъяном. Да и коллектив в школе, в основном, был женский.
Своё бездомное прошлое Алина начисто стёрла из памяти. Не получалось только стереть память о дочери. О своей малышке. Она то снилась ей во сне, протягивала ручки к ней и звала мамой, то просто вклинивалась в мысли или мечты, не давая покоя. Алина мучила себя догадками о том, какая она сейчас, что умеет в свои полгодика, похожа ли на неё… Ежемесячно она отсчитывала её дни рождения. Может быть, если бы Алина снова родила, то забыла бы Валю. Но она не родила, даже не познакомилась ни с кем, от кого можно было бы родить. Это стало для неё навязчивой идеей. Но всё было "глухо" в личной жизни у Алины. Ей бы жить, да радоваться, что выбралась из нищеты, но нет! Её донимали мысли о ребёнке. А на горизонте – никого…
Сон, приснившийся Алине Неверовой в декабре под Рождество переменил всё в её судьбе. Приснилось, будто катит она саночки по заснеженной тропинке в парке. Сидит на них, укутанная в одеяло с ног до головы, пухленькая девочка. На головке шерстяной платок, прикрывающий лобик и рот. Торчат из него только глазки-пуговки карие, курносый красный носик да румяные щёчки. Тихо падают снежинки и тут же тают на её тёплом милом личике. Изредка малышка неуклюже стряхивает их с себя ручками в больших вязаных рукавичках под цвет таких же валенок, торчащих из-под одеяльца. Алина тянет за собой санки, часто оглядываясь и умиляясь, и при этом чувствует себя совершенно счастливой мамой. Они только что катались с горки, устали и замёрзли и теперь спешат домой за праздничный рождественский стол с плюшками и ароматным чаем. В центре комнаты горит огнями настоящая ёлка, а на стёклах окон поблёскивает причудливый ледяной узор. Эта сказочная картина наполнила душу сновидящей женщины покоем и светлой радостью.
Алина проснулась под утро, когда ещё было совсем темно. Прекрасный сон развеялся, а тоска по дочери вернулась и принялась терзать её душу с утроенной силой. И никуда от неё не деться, не спрятаться. Никакие уловки не помогают, ни самовнушение, ни переключение ума на другие дела… И созрела в этот момент мысль в голове несчастной: "А не вернуть ли мне мою дочь?" Да! Почему бы и нет? Иначе чёрная тоска сожрёт её изнутри. Решено. Она знает, как действовать.
Новый год Алина провела в раздумьях. Она настолько тщательно продумывала свой план, каждое слово, которое скажет Виноградовым, каждое "за" и "против", что даже пропустила бой часов. В телевизоре мелькал новогодний выпуск "Голубого огонька", но Алина не слышала ни песен, ни поздравлений.
Дождавшись конца новогодних праздников, она принялась следить за Петром Виноградовым, чтоб узнать где находится дом родителей Ксении. С ним самим Алина разговаривать не собиралась, решила "надавить" на Ксюшу. Сначала она отправилась в универсам на Зои Космодемьянской. Не составило труда выяснить, что Пётр не обманул: он действительно больше не был директором магазина, а трудился здесь же зав.складом. Алина не пожалела денег на такси, чтоб проследить за автомобилем Петра после работы. Так она узнала адрес дома в деревне Выхино в десяти километрах от города, где теперь проживали Виноградовы с её дочерью. Дом был добротный, двухэтажный. Супруги с ребёнком занимали первый этаж. Алина отпустила такси и пошла прогуляться. Древня была небольшой, даже, можно сказать, она больше походила на городскую окраину. Место, где можно было гулять с коляской здесь было одно: маленький скверик с катком для хоккея посередине, детской площадкой с деревянными домиками и вырезанными из дерева фигурками сказочных персонажей у входа. Небольшое пространство занимала летняя эстрада, заваленная теперь по колено нетронутым снегом. По периметру сквер был окружён голыми чёрными деревьями, склонившими свои ветви под тяжестью снега. Над ними беспорядочно кружились стаи таких же чёрных ворон и галок, громко галдящих в тишине морозного вечера. Здесь-то Алина и подкараулит Ксению для серьёзного разговора. Получилось это не сразу. Два раза в неделю Алина приезжала в деревню автобусом, но Ксении не встретила ни в сквере, ни на улице. "Может малышка болеет? Поэтому не гуляют…" – думала она. Наконец, в начале февраля Алине повезло. Утром, около одиннадцати часов, переминающаяся с ноги на ногу замёрзшая Алина увидела в сквере Ксению с коляской. Издали она заметила, как Ксюша, одетая в красивую кроличью шубку и такую же модную меховую шапочку с трудом катит коляску, увязающую маленькими колёсиками в глубокой снежной колее. Сердце у Алины забилось быстрее, сейчас она увидит свою девочку, которой вот-вот исполнится девять месяцев. Она ринулась наперерез молодой маме. Подойдя ближе, громко поздоровалась, а то Ксюша, занятая толканием непослушной коляски никого вокруг просто не видела.
– Привет! А чего это вы не на саночках? – начала Алина как можно более дружелюбно, даже улыбнулась. Она посмотрела на малышку. Та была не похожа на увиденную ею во сне. На девочке была коричневая шубка, белая шапочка с большими помпонами и такие же варежки, личико было худеньким, глазки голубыми, какими-то испуганными, носик вовсе не курносый, а прямой, губки тоненькие и бледно-розовенькие. Видно было, что малышка недавно болела, наверное, в первый раз на улице.
Ксения остановилась. На её холёном лице застыла гримаса страха. Это Алина заметила сразу. Ксюша не стала улыбаться в ответ и решила не показывать виду, как её пугает эта неожиданная встреча. Она взяла себя в руки и ответила вполне себе твёрдо:
– Здравствуй, Алин. Как ты меня нашла? Впрочем, не важно. На санках Валечке холодно. Мы недавно болели, кашляли, теперь вот в поликлинику едем на осмотр. Месяц почти дома сидели. Ты что-то хотела?
Алина присмотрелась к девочке. Понять, на кого она похожа было невозможно, но пламенных чувств она не испытала при виде дочери. Может потому, что представляла её себе другой? Или просто не знала, как себя вести с ребёнком? Или стеснялась? Чувства её наполнили самые противоречивые, начиная с того, что вот бы схватить ребёнка и убежать, до того, что надо бы развернуться и уйти. Но нет. Она знает, зачем пришла. Потом она привыкнет к своей малышке и с чувствами своими как-то разберётся. Надо довести дело до конца.
– Хотела. И хочу, – ответила Алина, пристально оглядывая дочь. – На ребёнка хотела посмотреть. А что нельзя? Я ведь родила её.
– Ну и что? – голос Ксении дрожал. – Вроде бы мы распрощались. Каждый получил своё. Мы помогли тебе, ты – нам. Ты увидела Валю. Прощай.
– Нет! Я приехала не за этим. Я хочу вернуть свою дочь!
– Что?! – голос Ксении сорвался, а на глаза навернулись слёзы. Она вся задрожала и больше не могла себя сдерживать. Слёзы предательски брызнули из глаз. При этом Валечка скорчила тоже плаксивое личико, уголки губок поползли вниз, на переносице залегла тоненькая морщинка, а глазки наполнились влагой.
– Понимаешь, я не могу без неё, – Алина решила высказать всё сразу, что задумала, не дав Ксении опомниться. Вид расстроившегося испуганного ребёнка вывел её из равновесия. – Ночами снится. Я сто раз пожалела, что отдала её вам. Я же мать. Мы с ней одной крови. И ей лучше будет со мной. Настоящую мать никто не заменит. Я против вас с Петром ничего не имею, но всё же… Я – настоящая мать!
– Ты с ума сошла? Я – её мать, а не ты. Ты отдала её нам в обмен на квартиру и деньги. И если называть вещи своими именами, то продала! Девочка любит меня, другой матери она не знает, и точка!
– Ксюш, подумай. Вы с Петром сможете навещать её, когда хотите. Ребёнку нужна я. Та, которая родила, настоящая мать!
– Настоящая мать не отказалась бы от своего ребёнка. Я не отдам тебе Валечку. Как ты себе представляешь, я оторву от себя малышку и отдам в чужие руки? Она не знает тебя и боится. Она будет плакать день и ночь, это жестоко! Ребёнок – не котёнок. Я растила её с пелёнок, с первого дня.
– Она быстро привыкнет ко мне. В её возрасте всё быстро забывается. Я изучала психологию и знаю это.
– Да я не хочу, чтоб она меня забыла. Ты просто бредишь! Подумай о ребёнке хотя бы! С чего это вдруг в тебе проснулась такая любовь?
– Она не внезапно проснулась. Я ни на минуту не забывала о своей дочери!
Валечка заплакала. Ксения расстегнула ремешки коляски и взяла её на руки. "Тише, дочь, тише. Сейчас пойдём, тш- ш- ш", – стала шептать она, покачивая малышку на руках. Она чмокнула девочку в лобик, прижала к себе и быстро пошла вперёд, с силой толкая коляску свободной рукой. Алина пошла рядом:
– Дай, я её понесу!
– Нет! Лучше уходи и забудь нас. Устраивай свою жизнь, ребёнка я тебе не отдам!
– Ах так? Тогда я обращусь в суд.
– Куда? – всхлипывая переспросила Ксения, стараясь не разрыдаться.
– В суд. Доказать, что это мой ребёнок будет не трудно. Есть куча свидетелей, что я его родила. Профессор, акушерка Дуся, да весь персонал роддома.
– Ну и что? Ты отдала его добровольно, подписала отказ.
– Я скажу, что вы с мужем меня "обработали", уговорили отдать ребёнка, пользуясь моим бедственным положением. У меня не было другого выхода. Я была бездомной. А теперь я встала на ноги, у меня есть работа. Да, вашу квартиру придётся вернуть, но, учитывая, что я буду одинокая мама с младенцем, мне, уверена, дадут комнату в общежитии.
– Тебе не стыдно? – с ненавистью процедила Ксения. – Ты пользовалась нами, нашими деньгами. Ты благодаря нам приобрела человеческий облик. Ты знала, на что шла!
– Я ошибалась, с кем не бывает? Говорю же, любой суд встанет на мою сторону. Учтут, что я не избавилась от ребёнка, не сделала аборт. Я находилась на грани самоубийства. Что мне оставалось?
– Знаешь, Алин, я думала, ты – нормальный человек. Жалела тебя и была бесконечно благодарна тебе за твой дар. Я ноги готова была целовать тебе за то, что ты для нас сделала. Но теперь вижу, что ты – подлая обманщица. И эгоистка.
– Можешь считать меня кем хочешь. На этой неделе я иду в суд подавать иск.
– Ты не сделаешь этого!
– Увидишь!
– Прошу, не надо! – Ксения уже рыдала, прижав к себе Валечку, которая тоже монотонно ныла, уткнувшись в мамино плечо.
Алина почувствовала свою власть над Ксенией. Она, в отличие от Ксюши, хорошо держалась. Говорила твёрдо и уверенно. Она владела ситуацией. Всё у неё получится!
– Не уговаривай меня. Даю три дня на размышления. И жду, когда вы привезёте мне ребёнка. Если мы всё решим мирным путём, то я не стану препятствовать вам с мужем общаться с моей дочкой. Кстати, я хотела бы поменять ей имя. Всегда мечтала назвать её Татьяной. Но, может и не стану… Посмотрим. В общем, я жду. Кстати, вещи мне не нужны, я уже многое прикупила. Только коляска пригодится.
Алина развернулась и быстро пошла к выходу из сквера. Через минуту она оглянулась и увидела, что Ксения села на лавочку и поит девочку из бутылочки, покачивая на коленках. Ксения качала головой, что-то приговаривая, успокаивая, видимо, малышку. Алине неприятно было это наблюдать. "Ничего, всё забудется, всё встанет на свои места. Ксении придётся переболеть, но вернуть мне дочь она обязана. Я не виновата, что мне пришлось отдать её им. Теперь я всё исправлю, со мной дочка будет по-настоящему счастливой", – думала она.
Весь вечер и следующий день Алина провела в мечтаниях. Она перебирала такие милые сердцу детские вещички, которые покупала в течение последнего месяца, представляла, как берёт на руки свою малышку. Теперь ей было легче это делать, так как она видела её воочию. Надо же! Как она жила без неё все эти месяцы? Слава богу, она набралась смелости и сделала шаг к своему счастью. Она – молодец.
Глава шестая
– Милая, успокойся, прошу. Подумай о малышке, она же переживает, глядя на тебя плачущую.
– Да как же я могу, Петь, успокоиться? – причитала Ксения Виноградова. Она уложила спать дочку, и теперь могла дать волю слезам. Весь день женщина крепилась, боясь показать родителям и соседям своё заплаканное лицо, тревогу в голосе. И только теперь, вечером, когда она осталась наедине с мужем, смогла дать волю эмоциям.
– Мы что-нибудь придумаем, – утешал Пётр супругу, вытирая слёзы с её лица широкой шершавой ладонью.
– Да что ты придумаешь? Она обратится в суд! Ведь всё, что мы сделали – не законно. А у тебя ещё эта судимость… Вдруг она скажет в суде, что мы её обманули или запугали, заставили отдать нам ребёнка? Что тогда?
Пётр почесал затылок. Ответил не сразу:
– Ну не возвращать же ей нашу дочь!
– Конечно нет! Я умру, но не расстанусь с Валечкой!
– Вот гадина! Делай людям добро после такого!
– Петь, а может нам уехать куда-нибудь, а? Она нас не найдёт.
– Куда? У нас и родни нигде нет. Не… Это не выход. Ещё не хватало нам от этой су*ки бегать!
– Петь, я на всё готова ради дочери, – продолжала Ксения, давясь слезами.
Пётр обнял жену. Он стал гладить её по густым волнистым волосам, поцеловал в макушку. Он и сам был готов на всё ради их счастья. В малышке он души не чаял и не представлял без неё существования. Конечно же, никому он её не отдаст. Он понимал, что должен срочно решить вопрос. И он изрёк, подняв лицо Ксении и глядя в любимые, такие грустные глаза:
– Мы дадим ей денег. Много. Я уверен, что дочь ей не нужна. Она же не вспоминала о ней почти год. Мы отдадим ей все наши сбережения, а я ещё заработаю… Только теперь я возьму с неё расписку в получении денег. На тот случай, если ей опять придёт в голову угрожать судом.
– А если она откажется?
– Вряд ли. Раньше не отказывалась же. Сумма будет крупная, она не сможет устоять.
– Петь, может ещё драгоценности мои отдадим, а?
– Нет! Не унижаться же до такой степени, Ксюш!
– Ладно… – ответила Ксения. – Я успокоилась хоть немного. Надо действовать как можно быстрее. Ты сам деньги отнесёшь?
– Да. Завтра после работы поеду к ней.
Супруги обнялись и пошли в спальню. Перед тем, как лечь, зашли в детскую и минут пятнадцать молча сидели у Валечкиной колыбельки, любуясь своей драгоценной малюткой, мирно сопящей на розовой кружевной подушечке, укрытой нежно-розовым байковым одеяльцем. Девочка улыбалась во сне.
– Худенькая она у нас всё-таки, – прошептала Ксения на ухо мужу.
– Просто утончённая. Вся в тебя, такая же красавица, – ответил Пётр.
На следующий день Пётр Виноградов снял все деньги со своей сберкнижки. По старинке он уложил пачки купюр в чемодан. Сам встречаться с Алиной Неверовой он не захотел. Ведь он и сам не исключал, что она может отказаться от денег. А такой поворот событий в его планы не входил. Поэтому на "дело" он отправил Родиона Кухарчика, своего друга детства, того, с которым отбывали вместе срок в исправительной колонии. В отличие от Петра, которому удалось стать нормальным человеком, отучиться в ВУЗе после колонии, встать на ноги и преуспеть в торговле, став директором крупного магазина, Родион продолжал оставаться простым мужиком. Неудачником. Никуда не пристроился после колонии, загремел второй раз за кражу, отсидел три года, вышел никому не нужным. Пётр друга не бросил. Устроил у себя в магазине грузчиком. Так мужик был хотя бы при деле. Правда видок у него был, ни дать ни взять, уголовника. Высокий и сутулый, с крупным торсом, перебитый кривой нос, шрам на половину лица и абсолютно лысая башка. Это как раз Петру и было надо. Он поручил Кухарчику припугнуть Алину. Схватить за грудки, тряхнуть как следует, объяснить ей всё "по понятиям". Никуда она не денется. За свою жизнь боятся все. Радик заставит её взять деньги и написать расписку о том, что она добровольно отдала рождённого ею ребёнка, приняла от Виноградовых крупную сумму денег. И претензий к ним не имеет. Пётр даже разрешил Родиону ударить Алину для пущего эффекта. Но не сильно, а то кто знает? Ещё в милицию обратится. В успехе мероприятия он не сомневался. Поэтому велел другу-уголовнику встретить Алину в тёмных гаражах, через которые она ходила домой с работы, решить вопрос, а потом вернуться в магазин к Петру с отчётом.
Примерно полтора часа Пётр сидел в своей коморке на складе универсама, который уже закрылся. Сотрудники ушли, поэтому ему никто не мешал сидеть и снимать стресс за бутылочкой водки. Он курил одну за одной, про себя молясь чтоб всё получилось, чтоб эта мерзкая тварь Неверова взяла деньги и навсегда отстала от них. И вот, он услышал скрип входной железной двери. Быстрые шаги. В коморку завалился Родион. С его чёрного поношенного пальто посыпались хлопья снега. Своими здоровенными сапогами он тут же натоптал большую грязную лужу. Вид его Петру не понравился. Родион снял шапку, стряхнул с неё снег на пол. Чёрные его глаза были круглыми, как плошки, и горели. Пётр понял, что что-то случилось. Он плеснул водки в стакан и протянул другу. Тот осушил стакан залпом, руки его дрожали крупной дрожью. Он сел на стул напротив Петра и стал интенсивно тереть виски. Срывающимся голосом он наконец сказал:
– Братан, беда…
– Что такое, Родя?
– Я убил её.
– Чего?! Ну-ка повтори!
– Я не хотел, Петь, не хотел! – затараторил Родион.
Пётр вскочил, подбежал к входной двери и плотно закрыл её на щеколду. Он почувствовал, как сам задрожал всем телом.
– Что значит "убил?" Ты в своём уме? – взволнованно вопрошал Пётр. Он не мог поверить своим ушам. Только теперь он заметил, что чемоданчик с деньгами стоит возле стула на котором сидит Кухарчик. Тот налил себе водки ещё и залпом выпил.
– Ты понимаешь… Сейчас расскажу. В общем, так было. Я её подкараулил. Никого не было. Была темень, хоть глаз коли. Темнеет-то рано, хотя и семь часов было всего. Спрятался в щели между гаражами. Смотрю, идёт. Я издалека понял, что это она. Ещё подумал: "Ну не дура? Такой гололёд и снегопад, а она идёт в сапожках на каблуках". И без шапки, прикинь!
– Да плевать мне, что ты подумал! Дальше что было?!
– Ну, значит, она со мной поравнялась, я вышел и ей путь перегородил. Она орать собралась, испугалась. Я сразу ей рот варежкой прикрыл и потащил её, сопротивляющуюся, в глубину гаражей через эту щель, в которой прятался. Подальше чтоб от дорожки. "Молчи", – говорю, – "А то убью".
– А она?
– Замолчала. Я тогда руку от лица её убрал и сказал ей, мол так и так. Бери деньги и отвали от Виноградовых. А не то хуже будет. Сейчас ты мне распишешься в бумаге, что взяла у них десять тысяч рублей. Не успел я договорить, как она громко так кричать начала, что никаких денег она не возьмёт, что она не продажная, и что-то там ещё. Я ей тогда, чтоб заткнулась, двинул по роже. Ты же разрешил. Ну она отлетела к противоположному гаражу. Упала, а когда падала, сильно об стену гаража стукнулась, и с крыши на неё глыба ледяная упала. Прям на голову. Ну и затихла она.
– Ты что придурок?! – выпалил Пётр. – Я ж тебе сказал, слегка ударить, только напугать! А она от твоего удара об стену гаража ударилась. Как так?!
– Ну она ж орала, как резаная. Я не виноват. Лучше что ли бы было, если б кто-нибудь услышал и ментов вызвал?
– Что ты наделал, Родя! Может она жива? Надо "скорую" вызвать. Срочно!
Пётр потянулся к трубке телефона, но Родион перехватил его руку.
– Не надо, Петя! Я проверил, умерла она. Подошёл, глянул: у неё кровь изо рта пошла, глаза раскрылись и выпучились.
– О боже! – произнёс Пётр с досадой в голосе. – Ну ты и идиот! Зачем только я тебя попросил. Вот дурак! Теперь нас найдут, и всё. Вся жизнь прахом пойдёт.
Кухарчик снова наполнил стаканы. Он уже взял себя в руки.
– Брат, может всё обойдётся, а? Ты же говорил сам, баба одинокая была. Одна жила. Никто её искать не будет. Найдут не сразу. Там место безлюдное, да и она под грудой снега лежит. Голова одна торчит. Ещё метель сейчас, вообще заметёт.
– Будут её искать. Она же учительницей в школе работает. Работала…
– А…
– Вот тебе и "А"! Может у неё хахаль есть, подруги. Вдруг она кому-то рассказала о том, что родила и ребёнка отдала. А теперь вернуть хочет. Мало ли…
– Блин, чё делать, шеф?
Пётр заходил взад-вперёд. Наконец, в голову пришла здравая мысль.
– Так, – обратился он к Родиону, – сейчас ты берёшь деньги и сваливаешь из города. Немедленно. Куда угодно, хоть на родину в свой Кишинёв. Понял? Следов твоих тут не должно остаться.
– Как это, сваливаю?
– Очень просто. Бабки бери и вали. Документы твои в порядке. У тебя ни жены, ни жилья. В общаге своей скажешь, что мама в Молдавии заболела, и ты срочно уезжаешь.
– Что, эти бабки? – спросил Родион, косясь на чемоданчик.
– Эти, эти. Бери!
– Но… Там много…
– Всё равно. Они твои. Надеюсь, ты их не профукаешь, а новую жизнь начнёшь. Иди-иди, не мешкай.
Кухарчик не мог поверить, что это происходит с ним наяву. Он взял чемодан и подошёл к Петру.
– Петь, ты уверен? Спасибо… Не ожидал. Ты прости меня, что так получилось. А как же ты?
– Нормально я. У меня семья. Жена и дочь. Они – главное для меня. Это ты прости, что втянул тебя в историю. Надеюсь, тебя никто не видел. Тем более, если ты и вправду случайно…
– Клянусь, я не хотел! Да и не видел меня никто. Говорю же, там тьма была непроглядная. Ещё снегопад, поэтому ни одной живой души не было!
Кухарчик обнял Петра. Оба мужчины успокоились. Скорее всего, это водочка сделала своё дело. Помогла, родимая.
– Прощай, друг! Брат! – сказал Родион. – А помнишь, как мы тогда, в шестьдесят первом?..
– Да. Всё я помню. Иди, скорее, Родя. Даст бог, свидимся.
Родион попятился задом к двери с заветным чемоданчиком в руке и блаженной улыбкой. Пётр закрыл за ним дверь и устало сел за стол. Бутылка была пустой, как и пачка "Примы". Мысли путались в его голове. Несмотря на выпитое, он ощущал себя трезвым, как стекло. "А что, если Кухарчик наврал, и Алина жива? Может, он вообще не встречался с ней? Да нет. Зачем ему это? Он же не знал, что я ему деньги отдам. Да и потом, если бы он хотел завладеть ими изначально, то сразу бы сбежал с этим чемоданом. Но он же не сбежал, а принёс его. Может съездить в гаражи и проверить всё самому? Нет. Опасно. Ещё увидит кто, да и следы могут остаться. Короче, надо ждать", – заключил Пётр Виноградов. Он убрал со стола и вышел, наконец, со склада. На улице бушевала настоящая февральская вьюга. Он вызвал такси. Дома, куда он попал после часу ночи, шатаясь от усталости, он за чашкой крепкого кофе поведал жене историю о том, как отдал Алине деньги, она их взяла и поклялась сейчас же уехать из города. К себе в деревню. А потом в Москву. Ксении можно не волноваться, больше она их не потревожит.
