bannerbannerbanner
Ненасыть

Ирина Сон
Ненасыть

Полная версия

Глава 4

Усадьба близнецов стоит на холме, среди деревьев. Это даже не парк – так, облагороженная роща, переходящая в сад и застекленную оранжерею, которую Серый поначалу принимает за теплицу. Одна сторона им уже знакома – там фруктовый сад и баня с беседкой. Другая более дикая: дорожки вьются среди высоких деревьев, изредка встречаются симпатичные скамейки, а между ними – цветы. Цветы растут без клумб, укрывая траву разноцветными пятнами. Петуньи, вьюн, душистый табак, кусты сирени. Встречаются и вычурные флоксы, и простецкая гвоздика. Многих цветов Серый и вовсе не помнит, даже не узнает. В центре этого буйства форм, красок и ароматов гордо возвышается еще одна беседка, живая, из ивы. Чуть дальше, за деревьями, виднеется блестящая водная гладь.

Это так красиво и непривычно, что все теряют дар речи и обретают его, когда волшебная роща остается позади, а водная гладь превращается в широкую кляксу пруда.

– Это потрясающе! – вздыхает Олеся первой. Глаза у нее горят. – Сколько цветов! Наверное, за ними трудно ухаживать?

Юфим лукаво улыбается:

– Нашей заслуги здесь немного – мы просто сеем семена и смотрим, чтобы не было болезней. Местная земля очень щедра. Что приживается – то приживается, а что нет – того и не надо!

Он ведет их по берегу вдоль пруда. Идти недалеко, берег чистый, и походка Юфима легкая, танцующая. Олеся так засматривается на него, что чуть не спотыкается. Тимур насмешливо хмыкает на это. Серый отстраненно думает, что так же легко хозяин прошел бы и по льду, и по бурелому. Есть в нем нечто такое… Мысль не успевает закончиться – мама отпускает его руку.

Серый испуганно дергается. Последние три года такое внезапное исчезновение не означало ничего хорошего. Вбитые рефлексы сразу же визжат, требуют повернуть голову и посмотреть, где мама. Неужели ее съела хмарь?

Но на руке вновь смыкаются знакомые пальцы, и Серый мгновенно успокаивается.

– Ты чего отстала? – спрашивает он, оглянувшись.

– Всегда думала, что лето для них не сезон… – отвечает мама и задумчиво вертит в руках алый тюльпан. – Ошиблась, наверное.

Они огибают пруд. Роща расступается, и появляется пологий склон холма. Дома тянутся по нему вниз разноцветными бусинами и рассыпаются в густом беспорядке между дикими полями и заброшенной трассой. Загадочная сила, не пускающая хмарь к усадьбе близнецов, делит деревню на две неравные части. Чистой и нетронутой осталась всего одна улица в двенадцать домов с одичавшими огородами. Граница проходит полукругом у подножия холма, прямо по одному из особняков, разделяя его на целую яркую половину и другую, покрытую рыжими пятнами. От этого дома по земле и асфальту тянется линия странной черной травы. Даже издалека видно, что ее листья отливают голубыми разводами, словно на них плеснули что-то химическое. Дальше, за черной травой, клубятся полупрозрачные облака рыжей хмари. Там все покрыто шелковистой ржавчиной. Еще дальше земля вновь делает изгиб вверх и поднимается в лес, совсем не такой живой и зеленый, какой окружает имение.

– Я не понимаю, – озадаченно бормочет Верочка, оглядываясь.

– Что такое? – улыбается Юфим.

Верочка хмурится, смотрит на далекие холмы, покрытые ржавыми лесами. В ее глазах отражается мучительная работа мысли.

– Город расположен на вершине возвышенности, череда спусков – это нормально, но такие очертания не характерны…

Юфим не дослушивает, а подхватывает ее руку, целует костяшки пальцев и перебивает уважительным:

– О-о! Да вы, как я смотрю, специалист?

– А? Ну… – Верочка моргает, краснеет и мямлит: – Немножко…

– Это чудесно, – умиляется Юфим. – Относитесь к подобному проще, Вера Петровна. В конце концов, вы раньше не бывали здесь, а земля часто преподносит сюрпризы.

Верочка согласно кивает и бормочет что-то еще, но уже неразборчиво, а потом замолкает. Серый хочет уточнить, что именно ей кажется странным, но она уже отходит в сторону, а Юфим…

Раскинув руки, точь-в-точь шаловливый подросток, Юфим пробегает по уцелевшей улице и щедро предлагает:

– Выбирайте любой!

И Серый послушно обращает внимание на дома.

Видимо, когда-то здесь жили зажиточные люди. Вся улица построена из кирпича, белого, крепкого, красивого. Дома разнятся формами, пристройками, цветами крыш и заборами: встречаются как обычные деревянные частоколы, так и каменные монолиты. Тот дом, который стоит ближе к приусадебной роще, нравится Серому особенно сильно. Он сделан под терем: на окнах стоят затейливые наличники и ставни, есть красивое парадное крыльцо и птица Сирин над чердачным окном. Забор у него низкий, и позади виднеется огород с хозяйственными пристройками. Полностью рассмотреть их невозможно – вид на двор закрывают ворота.

– Мам, Прапор, как вам этот? – Серый легко сжимает мамину ладонь, но внимания не получает и оглядывается.

Мама смотрит назад: на вершину холма, где в глубине рощи прячется пруд. Плечи у мамы напряженно выпрямлены, пальцы перебирают лепестки тюльпана, а брови хмурятся.

Туда смотрит не только она – все. Верочка вздыхает, складывает руки на животе. Олеся икает, Тимур чешет в затылке, а Михась оборачивается к Юфиму с немым вопросом в глазах. Спокойным кажется только Прапор, но и у него на лицо наползает тень.

Серый прекрасно понимает причину такого поведения. Странный щит укрывает деревню самым краем, зацепив всего лишь одну улицу и ту – не полностью. А вот кладбище лежит почти в его центре. Целиком. Оно старательно радует глаз свежими цветами на могилах, ухоженными дорожками и любовно протертыми от пыли и грязи надгробиями. Красиво, но глаз упорно не радуется. Оно большое, старая часть так заросла деревьями, что не видно конца. И оно полностью защищено, в отличие от деревни. Это, мягко говоря, настораживает.

– А, это… – Юфим беззаботно машет рукавом своей кружевной и возмутительно глаженой рубашки. – Не обращайте внимания. Трагическая случайность.

Серый не понимает, что за трагическую случайность он имеет в виду. Мама и остальные – тоже. Но хозяин имения светится добродушием, и никто больше не задает вопросов. Даже обычно язвительный Тимур. Прапор с Михасем лишь остолбенело кивают Юфиму и отворачиваются.

Все настолько выбиты из колеи ухоженным видом кладбища, что просто молча соглашаются с выбором Серого.

Дом большой, в нем два этажа и много комнат, есть отдельная столовая. Все старинное, крепкое и надежное. Юфим порхает по нему, распахивая дверцы шкафов. Посуда, полотенца и прочие нужные для жизни вещи лежат спрятанными. Это сильно отличается от тех домов, в которые обычно заходила их группа. Там сразу было видно, кто жил и чем занимался. Там в каждой комнате витали призраки жильцов, а здесь – ничего и никого. Серому приятно, что близнецы позаботились о такой мелочи.

Выбор оказывается хорошим. Туалетов в доме три. Места достаточно для всех. Конечно, Тимуру и Серому приходится занять одну комнату с двухъярусной кроватью, но зато у каждого отдельное место и отличный вид из окна, который, с точки зрения Серого, кладбище совершенно не портит. Олеся и мама выбирают другую комнату, с плотными шторами, роскошным косметическим столиком и двумя раскладными диванчиками. Михась и Верочка, конечно же, забирают себе бывшую хозяйскую спальню, где стоит огромная двуспальная кровать и есть свой санузел. Прапору же вообще достается бывший рабочий кабинет на первом этаже. Там нет кровати, но диван по мягкости ничуть ей не уступает, есть куча книг, рабочий стол и даже электрический камин. Тимур завистливо сопит и заявляет, что все надо переиграть, но Прапор только хмыкает и сворачивает пальцы в кукиш:

– Ты хотел комнату с кроватью – ты получил комнату с кроватью. Всё, распределение окончено. Идите разбирать вещи.

– Да, Прапор верно говорит, – замечает Михась и растягивает рот в ухмылке. – Впрочем, почему бы и не поменяться?

– Мы меняться не будем! – сразу же хором заявляют Олеся и мама.

– Вас я и не трогаю, – отвечает Михась. – Тимур, давай переселим Верочку в отдельную комнату, а вас с Серым я, так и быть, к себе заберу?

Звучит как шутка, но Тимур сразу же передумывает:

– А знаете, я тут подумал, что у нас с Серым комната очень классная и никому мы ее не отдадим! – говорит он и, схватив Серого под локоть, бежит разбирать вещи из рюкзаков.

Их немного, но этот процесс приносит невероятное удовольствие. По мере того, как одежда и всякие мелочи занимают полки и ящики, спальня приобретает жилой вид, становится своей. Ну и что, что ее половина принадлежит не Серому? Зато Тимур не храпит, как Прапор, и не повернут на порядке, как Михась. Серый как увидел, как они с Верочкой с радостными улыбками расставляют баночки по росту, а одежду развешивают на плечики по цветам, так его сразу передернуло. Серый так не может.

На фоне собственной комнаты кладбище за окном меркнет. В самом деле, оно ведь есть у каждой старинной деревни. А то, что полностью лежит под защитой, – так оно просто выше по холму, почти на самой вершине.

Учебник по географии оказывается слишком тонким, чтобы стоять. Он соскальзывает с полки, падает на пол и открывается. Серый невольно скользит взглядом по строчкам, узнает, что рудные полезные ископаемые связаны со складчатыми областями, и от неожиданной мысли замирает. В лесу, со стороны ворот имения, это было незаметно, но усадьба и кладбище стоят на холме, а видимая часть границы проходит по его подножию, буквально перечеркивая улицу пополам. А ведь целые дома тоже стоят на холме, да, на пологой части, но сам факт… Неужели хмарь отпугивает какая-то руда?

Серый настолько захвачен этой мыслью, что почти не слышит маму, когда они находят ванную комнату и восторженно пищат, получив из крана струю воды. Обустройство дома тоже проходит мимо. Серый возвращается в реальность, когда Юфим собирает их в гостиной и, усевшись на покрытый простыней диван, говорит:

– Что ж, полагаю, знакомство с вашим новым домом можно считать состоявшимся. Жаль, что время основных посевов уже миновало. Впрочем, с бобовыми вы успеваете… Полагаю, когда кладовка опустеет, вы не промолчите и придете к нам. Если возникнет надобность, мы поможем и всё дадим. Любая надобность.

 

– Что, прям любая? – недоверчиво тянет Тимур. – А если у меня надобность в… ну, скажем, виолончели?

Юфим закидывает ногу на ногу, наклоняет голову набок и смотрит. Взгляд у него пристальный, буравящий, острый настолько, что Тимур отшатывается. Серый делает шаг, бессознательно желая закрыть его, но Юфим вновь лучится радушием. Серый растерянно трет лоб и решает, что угроза в глазах хозяина ему показалась.

– Что ж, если у вас такая надобность, то достаточно лишь просьбы, – говорит Юфим.

Тимур криво ухмыляется, в глазах блестит нечто разудалое и несерьезное:

– А почему бы и нет? Юфим Ксеньевич, если это в ваших силах, верните мне мою виолончель. Сил нет, как играть хочу!

В отличие от Тимура, Юфим предельно серьезен:

– Я исполню вашу просьбу. Сегодня перед ужином вы получите свою виолончель. Не забудьте о благодарности.

От этого серьезного, уверенного тона Тимур даже слегка теряется.

– Э-э… ну раз так, то спасибо, конечно, я скажу…

– Еще какие-либо просьбы имеются? – Юфим обводит взглядом остальных. Все растерянно молчат, и он с улыбкой поднимается, хлопнув рукой по подлокотнику. – Что ж, засим откланиваюсь. Осматривайтесь, обживайтесь и ждите сегодня нас к ужину. Мы принесем подарки к новоселью!

С этим добрым обещанием Юфим уходит. Ощущение страшной сказки скользит за ним, будто шлейф, а затем с хлопком двери рассеивается.

Серому кажется, будто он вынырнул из глубины. В голове проясняется, пропадает тонкий, почти неощутимый звон в ушах, краски теряют яркость, становятся четче, реальнее. Трезвеет не только он – Прапор трясет головой, Михась с Верочкой ошарашенно оглядывают дом, Олеся опускается на диван, приложив руки к вискам, а глаза Тимура становятся почти идеально круглыми.

– Это что такое было?! – выдыхает он.

И Серого, словно обухом по макушке, бьет осознание – они связались с кем-то… или чем-то непонятным, необъяснимым и оттого жутким.

Мама цепляется за его руку почти до боли, осматривается вокруг, но молчит и ничего не говорит.

– Мамочка моя! – ахает Верочка. – Во что я вас втянула?

Олеся сгибается на диване с задушенным всхлипом и дергает платье за воротник:

– Я же терпеть не могу юбки! Почему я это надела?!

– Надо уходить! – гаркает Михась.

Нарастающую панику прерывает жесткий голос Прапора:

– Отставить вопли!

Все подскакивают и послушно затыкаются. Прапор смотрит каждому в глаза и, убедившись, что внимание сосредоточено на нем, говорит:

– А теперь слушаем сюда. За эти сутки они нас приютили, накормили, дали нормально поспать и предоставили убежище. Все помнят, что они говорили во время ужина?

– О мирных намерениях и дружбе, – вспоминает Серый.

Воспоминания о прошлом вечере очень светлые и смутные, словно из счастливого детства. Слова размазываются, сливаются, но суть помнится ясно.

– Ага, – поддакивает Тимур. – Типа «да будет совместная трапеза клятвой в дружбе».

– И они дали нам дом на ерундовых условиях, – продолжает Прапор, обводя рукой дом.

– Тебе напомнить, где бывает бесплатный сыр? – очень сдержанно говорит мама. Взвившиеся нервы выдает только ее рука, которая сжимает пальцы Серого так, что они белеют.

– Марина, человечество сожрала рыжая дрянь. Мы все уже одной ногой в могиле. Боишься, что будет хуже? Там, – Прапор мотнул головой в сторону границы, – нет ничего. Если мы сейчас уйдем, то вряд ли сможем собрать еды на зиму. Про убежище для зимовки я вообще молчу.

– Вот об этом я и говорю, – не отступает мама. – На фоне всего остального здесь слишком хорошо.

– Я слышал тебя за завтраком, – перебивает ее Прапор, спокойный, словно скала. – Ты думаешь, что они создали хмарь. Возможно, ты права. А возможно, что нет. Ты как хочешь, а я между двух зол выберу то, с которым можно договориться. С хмарью – однозначно нельзя. С хозяевами – можно. Тем более что они тоже испугались.

– Да? – удивляется мама.

– Конечно, – уверенно говорит Прапор. – Зет Геркевич хотел выставить нас отсюда. Стал бы он это делать, если бы не боялся? – и, не видя понимания, добавляет, показав на шею: – Шрам на шее Юфима. Его пытались убить.

Серый чувствует подвох, как и мама, но больше склоняется к разуму, как Прапор. Так делает не только он.

– Если бы эти двое хотели что-то с нами сделать, то уже сделали бы, – подхватывает Михась. – И вообще, это мы первые захотели остаться, они нас не заставляли.

– Ага, – поддакивает Верочка.

Олеся и Тимур задумчиво кивают. Мама переводит взгляд на Серого.

– Мам… Я же тебе говорил, – нерешительно бормочет Серый. – И пока еще ничего не случилось.

– Этого тебе не достаточно? – мама машет в сторону Олеси, которая с отвращением разглядывает вышитый жасмин на подоле своего платья.

– Если честно, – Олеся оставляет ткань в покое и вскидывает на них взгляд, – юбка – это фигня. Джинсы надеть не проблема.

– Можешь, – соглашается мама и говорит Серому: – Сережа, ты обещал меня слушаться. Пойдем отсюда немедленно!

Серого коробит. Изнутри поднимается протест. Она не должна была говорить с ним так! Он не маленький мальчик, чтобы ему указывать подобным тоном! Да еще при всех!

– Мам, – Серый глубоко вздыхает и прикрывает глаза. Ему нестерпимо хочется сказать в ответ что-нибудь грубое. Но он уже мужчина, а мужчина не должен срываться на женщину, когда она от испуга готова наделать глупостей. Тем более на мать. Отец никогда так не делал, Прапор так не делает, и он тоже не будет. – Ты прости, но я никуда не пойду. И тебя не отпущу.

Мама отшатывается и недовольно хмурится, смотрит так, словно он ее предал.

– Прапор прав. Мы не переживем эту зиму, если уйдем в хмарь, – торопливо продолжает Серый. – Я думаю, дело не в хозяевах, а в самом холме. Точнее, в том, что лежит под ним. Наверное, это какая-то руда, – и рассказывает о своих размышлениях.

– А что? Логично, – кивает Верочка. – В природе существуют радиоактивные и редкоземельные руды. В холмах могут выходить к поверхности даже самые глубокие и древние жилы. Это возможно, я вам как геолог говорю. Сереж, как ты до этого додумался?

Она уважительно смотрит на него, и на Серого накатывает непередаваемое чувство гордости за себя.

– Да так… Прочитал кое-что, – скромно отвечает он, стараясь улыбаться не слишком широко.

– Вот, слушайся сына, Марина, – удовлетворенно говорит Прапор. – Вон он у тебя какой взрослый. Да и как я вас отпущу? Одних? Пожалей меня, пожалуйста, я уже не мальчик марафоны бегать.

Мама еще секунду смотрит на него, потом на Серого и неохотно кивает.

От всеобщего признания Серого так и подмывает подскочить и торжествующе выкинуть руку вверх с криком: «Да!» Пусть и нарушил обещание, но он все сделал правильно, а это куда важнее.

– Но что тогда за способности у близнецов? – поднимает руку Олеся. – Платье на меня надели, жути нагнали… Про девочек у Верочки сказали – а откуда они знают, что родятся именно девочки?

– Они и не знают. Это все обычный цыганский гипноз. Техника стара как мир, никакой мистики в ней нет. При должном уровне самоконтроля ей можно сопротивляться, просто нас застали врасплох. Некоторые вообще не поддаются, как ты, Марин, – отвечает Прапор. – И я на их месте поступил бы так же, если не хуже. Нас семеро, четверо – мужчины. При желании мы могли бы с ними легко справиться. Вот они и перестраховались.

Все переглядываются. Тимур и Михась растерянно смотрят на свои руки. Серый вспоминает, что он с Юфимом одного роста и телосложения. Да, они могли бы завоевать усадьбу. Но мысль о драке кажется ужасной и противоестественной. Сознание противится ей с брезгливостью хозяйки, увидавшей на своей кухне таракана.

– Вот, чувствуете? Нам это даже в голову не пришло, а сейчас о нападении и думать не хочется, – усмехается Прапор. – Психологическое программирование. Красиво обработали. Я даже не заметил.

– Смелые парни, – качает головой Тимур. – С такими приемчиками могли на пороге развернуть и остановить прямо в хмари, а они в баню завели и еще накрыли стол.

– Добрые, – томно вздыхает Олеся. – Верочку пожалели – вот и впустили, накормили, дали новый дом… И имена у них такие… загадочные, почти сказочные, – и она замирает, глядя в окно мечтательным взглядом.

– Олеся, вряд ли это настоящие имена, – замечает мама. Получив внятное объяснение, она заметно успокаивается. – Отчества так точно. У близнецов – и разные отчества? Это же абсурд.

Олеся безразлично отмахивается.

– Погодите, – говорит Тимур. – Я попросил виолончель, и Юфим Ксеньевич пообещал…

– Раз обещал, значит, у него есть виолончель. Они же музыканты, – не смущается Прапор и подытоживает: – Решено. Остаемся здесь и живем. Дальше война план покажет.

– А с хозяевами что, ничего делать не будем? Так и оставим этот их гипноз безнаказанным? – спрашивает Михась.

– За что, по-твоему, мы должны их наказывать, Миш? – устало спрашивает Прапор. – Мальчики испугались и защищались. Они же еще дети, не старше Серого.

– Да? – удивляется Тимур.

Серый удивляется вместе с ним. Юфим и Зет не показались ему ровесниками. Их возраст вообще как-то ускользнул от восприятия. Даже лица толком не запомнились – лишь светлые и темные волосы да странная одежда. Видимо, еда занимала больше.

– А если они опять нас обработают этим гипнозом? – резонно спрашивает мама.

– Будем вести себя как добрые соседи – и у них не будет причин нас трогать, – отвечает Прапор. – И мы не будем их трогать, потому что во всём остальном они показали себя порядочными людьми. Все согласны?

Все согласны, в том числе и Михась. Прапор довольно потирает руки и командует:

– Чудно. А теперь ноги в руки и марш на уборку территории!

Весь остальной день они тратят на то, чтобы привести дом в порядок. Пыли немного, мебель вся укрыта простынями, поэтому на уборку уходит немного времени. Остается только вкрутить лампочки в люстры и ополоснуть тарелки. Всё целое, словно почти новое. Электричество включается сразу же, стоит только щелкнуть пробками в щитке. И это не объясняет никакая руда. Прапор успокаивает всех словами, что, скорее всего, у близнецов есть свой электрогенератор, возможно, на ядерных батареях, к которому они подключили уцелевшие дома. Осмотреть толком огромный особняк ни у кого не было возможности, и версию охотно принимают.

Водонагреватель с насосом исправны. Плита и духовка работают – они тоже питаются от электричества. В кладовке все разложено по стеклянным банкам и железным коробкам. Есть несколько видов крупы и даже нормальные макароны. Вместо сахара – почти полная бочка меда. Вездесущие мыши ничего не погрызли и не наследили.

Запасы воодушевляют. Тимур помогает вскрыть банки, и мама встает к плите, беря на подхват Олесю с Верочкой.

Пока еда томится в духовке, Олеся находит в недрах дома спортивную форму и с удовольствием меняет жасминовое платье на нее. С точки зрения Серого, платье подходит ей гораздо больше. Судя по тому, как Тимур с сожалением и досадой косится на широкие темные штаны и бесформенную футболку, так думает не он один.

Обед они пропускают – увлекаются уборкой, а привычка к трехразовому питанию за годы постоянных скитаний и жесткой экономии себя изжила. Стол накрывают лишь к ужину, когда солнце уже приближается к горизонту.

Рассаживаются, поглядывая в окно. Там видно границу и хмарь. Хмарь за все это время ни разу не залетает за черту, проведенную черной травой. Прапор строго пресекает все разговоры и перешептывания – он не терпит этой темы за едой.

Стук в дверь раздается, когда подходит время чая, а Серый отлучается в уборную.

– Я открою! – кричит он, выходя в коридор.

Ручка послушно проворачивается от нажима, дверь чуть скрипит на петлях. Серый открывает рот для приветствия, поднимает взгляд…

Корова.

Серый зажмуривается, трясет головой, открывает глаза…

Корова. Огромная, рогатая, рыжая, с колокольчиком на шее. И она продолжает стоять у крыльца.

Серый невольно думает о том, что тушенка была испорченная.

Но корова все еще флегматично жует жвачку, обмахивает хвостом круглые бока, выглядит возмутительно настоящей и явно не собирается никуда исчезать.

– Здравствуйте, Сергей.

Серый переводит обалдевший взгляд в сторону голоса и наконец-то замечает хозяев усадьбы. Рядом с ними стоят три клетки с курицами и пять пузатых мешков. Вид у близнецов скромный, благостный и вежливый. За спиной Юфима висит большой черный футляр, видимо, с обещанной виолончелью.

– Зд-дравствуйте, – заикаясь, бормочет Серый.

 

Корова притягивает его взгляд с мощностью промышленного магнита. Несколько секунд они смотрят друг на друга, а потом ей это надоедает.

– Му-у-у!

От рева Серый вздрагивает. За его спиной тут же раздается топот. Группа высыпает в коридор, набивается в дверной проем и застывает с разинутыми ртами, прижав Серого к стене. Если бы к их дому высадился инопланетный десант, то изумления было бы меньше. После всего встреча с зелеными человечками даже как-то закономерна. Но корова?!

Верочка, Михась и Прапор первыми выходят из ступора и с радостными восклицаниями бесстрашно идут к скотине.

– Коровушка! Настоящая! Ой, да ты моя хорошая! Да ты моя красавица! – Верочка воркует над ней, словно над любимым ребенком, Михась по-хозяйски ощупывает, Прапор просто гладит короткую блестящую шерсть. Спустя пару секунд к ним присоединяется мама, неуверенно протягивая пару листочков.

– Огромная! – вразнобой тянут Олеся и Тимур. Вид у них абсолютно зачарованный.

Серый бессильно приваливается к косяку, чувствуя, что ноги его не держат, и понимая, что консервы были все-таки нормальными.

Корова губами собирает листочки с ладони, и на лице мамы разливается детский восторг.

– Откуда? – благоговейно выдыхает Верочка.

Юфим охотно отвечает:

– Оттуда! – и машет в сторону кладбища. – С новосельем вас!

Желание уточнять сразу же пропадает.

Зет величественным жестом подзывает к себе Прапора, вручает ему веревку со словами:

– Полагаю, вы отнесетесь к Глаше со всем почтением, – и обмахивает руки кружевным платком.

– Э-э… – Прапор приходит в себя, чешет в затылке, пытаясь сопоставить безупречный вид близнецов с коровой и пятью грязными мешками. Задача оказывается непосильной.

Михась отрывается от Глаши и с радостным криком «Куры!» обращает всеобщее внимание на птиц. Все воркуют над клетками, а Серый все еще смотрит на жующую корову. Птицы, с его точки зрения, не такие потрясающие. Их хмарь почти не трогает, а вот корова… Корова – это да!

– Так, ребятки, давайте это добро на задний двор. Там, кажется, есть парочка подходящих сараев, – командует Прапор.

– Мешки желательно в погреб, – любезно подсказывает Юфим. – Там овощи.

При виде чехла на его спине у Тимура загораются глаза.

– Ага, мы мигом!

– Девочки, милые, гости… – подсказывает Михась, аккуратно отодвигая жену в сторону дома.

– Да вы проходите! – спохватывается Верочка. – Чаю?

Хозяева не отказываются и проходят, а Серый, Тимур и Прапор с Михасем идут устраивать скотину. Курицы быстро отправляются в курятник, где тут же рассыпаются по жердочкам с громким кудахтаньем. Серый получает клювом в руку от белого петуха, Михась безжалостно и уверенно отпихивает обнаглевших птиц от двери, у Тимура откуда-то появляются перья в волосах, хотя он вообще не заходит внутрь. Глашу же с почтением определяют в пустой гараж, куда ее провожает сам Прапор.

– Хорошая, послушная, смирная, – ласково заключает он.

Когда они возвращаются, Юфим и Зет уже сидят за столом и допивают чай. Тимур, едва помыв руки, вцепляется в чехол, аккуратно приставленный к стене. Вжикает молния, в электрическом свете блестят лакированные бока. Виолончель красива, как всякий доведенный до совершенства инструмент. Тимур меняется в лице, дрожащими руками достает ее из чехла, оглаживает, словно любимую женщину. На обороте мелькает золотистая надпись – кто-то поставил автограф лаковым маркером. Тимур неверяще обводит его кончиками пальцев и потрясенно выдыхает, вскинув на Юфима благоговейный взгляд:

– Это же… Не может быть!

Юфим улыбается. Тимур смотрит на него так, словно видит самого Всевышнего.

– Отблагодари нас, сыграй. Мы очень давно не слышали пения виолончели, – предлагает Юфим.

Тимур судорожно кивает, хватает смычок и первым бежит в гостиную.

Поначалу он долго примеривается, разминает отвыкшие пальцы, проверяет, что-то настраивает и подкручивает. Зет и Юфим не торопят, любуются восторгом человека, получившего вожделенный инструмент. Серый их понимает – Тимур в этот момент очень красив. Олеся, которая всегда относилась к нему со снисхождением принцессы, так и замирает на краешке дивана с распахнутыми глазами. Она смотрит так, словно лягушонок вдруг обратился в прекрасного принца. Наконец, Тимур вскидывает голову и с шальной улыбкой взмахивает смычком.

Виолончель издает пьянящий стон, ахает, взвивается соловьиной трелью. Дом наполняется густыми сладкими звуками, и Серый, далекий от классического искусства, замирает в кресле.

– О, Гаспар Кассадо, сюита для виолончели соло, – узнает Зет Геркевич. – Юфим Геркевич, а юноша-то талантлив сверх меры!

– Иначе я бы не смог вернуть ее, – улыбается Юфим. – Вы только послушайте, как они истосковались друг по другу.

Тимуру побоку их разговоры. Он весь растворен в музыке. Смычок порхает по струнам, пальцы страстно перебирают гриф. За три года он ничего не забыл, звуки уверенные, математически точные. Серый вспоминает, что в минуту отдыха тот часто шевелил пальцами в воздухе – бережно хранил в памяти любимые мелодии.

Музыка стекает с виолончели, стирая временные границы. Никто не устает от нее – Тимур играет волшебно. Последний аккорд он выводит, задыхаясь. По его лбу скользит пот, волосы липнут к вискам, правая рука трясется, а на отвыкших пальцах красные следы от струн. Но Тимур счастлив и пьян.

Близнецы хлопают, все подхватывают аплодисменты и долго хвалят виолончелиста.

Тот обнимает инструмент и кланяется Юфиму.

– Это была прекрасная благодарность, – отвечают близнецы хором и, витиевато попрощавшись, уходят, вместе с собой унося ощущение сказки.

И уже потом, когда приходит время сна, Тимур подходит к Серому и кивком приглашает в комнату.

– Пойдем, перетрем.

– Пойдем, – удивляется Серый.

В комнате Тимур включает свет, снова расчехляет виолончель и поворачивает к Серому задником, где стоит автограф.

– Видишь? – блеск в его глазах отдает лихорадочным оттенком.

– Вижу, – соглашается Серый.

– Что написано? – не успокаивается Тимур.

– М-м… Любимому внуку на память от прадедушки, – читает Серый красивую вязь.

– Я думал, глюк, – выдыхает Тимур. – Но ты тоже ее видишь, а я никому о ней не рассказывал! Как? Как они ее достали? Как узнали? Четыреста километров туда, столько же обратно… За день – вообще нереально! Как?!

Серый вскидывается:

– Что ты говоришь?

– Я говорю, виолончель! – возбужденно шипит Тимур. – Я не знаю, что это за гипноз такой, но Юфим реально вернул мне мою виолончель! Она моя, родная, та самая, которую мне дедушка подарил к последнему году учебы!

Ноги подкашиваются – и Серый садится прямо на пол, недоверчиво прикасается к инструменту. Тот гладкий, а надпись чуть выпуклая. Виолончель настоящая, невозможно внушить что-то настолько сложное, никакой гипноз на это не способен. Серый и Тимур смотрят друг на друга и понимают, что все их предположения и объяснения Прапора насчет хозяев – пустышка.

– Ты только остальным этого не говори, – шепчет Серый. – Особенно моей маме.

Он все равно не хочет уходить. Это место слишком прекрасно.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19 
Рейтинг@Mail.ru