Все было плохо. А стало еще хуже. Потому что Новый год накрылся!
Сказать, что я была в отчаянии – значит не сказать ничего.
Еще совсем недавно, буквально пару недель назад, у меня был парень, я витала в облаках, строила грандиозные планы и готовилась к празднику.
А потом все рухнуло. В одночасье. Бум! Нет, скорее: ба-бах!
Помню, как я бежала после уроков по школьной лестнице, весело болтая с Дашкой, как неслась по ступенькам, потом торопливо натянула куртку, скорее, скорее! Ведь он ждет меня!
Он действительно стоял на крыльце, я хотела прыгнуть сзади, закрыть ему глаза ладонями: «Угадай, кто это?» Но не прыгнула. Он говорил по телефону: «Да, заяц, конечно, я помню. Разумеется, приду. До вечера, чмок в нос». И еще всякие разные противные нежности, не хочу вспоминать.
Я стояла столбом за его спиной, а за мной стояла Дашка и тоже все слышала. Он медленно повернулся, по лицу скользнула довольно глупая улыбка. И как я раньше не замечала, до чего же глупо он улыбается. Он не испугался, даже не смутился, как будто ничего не произошло.
– Привет, – сказал он.
– Скорее – пока, – сквозь зубы произнесла я. Не оборачиваясь, дернула Дашку за руку и, больше не глядя не него, спустилась со школьного крыльца.
Он даже не окликнул меня.
– Что это было? – спросила Дашка, когда мы вышли со двора.
– Если бы я знала, – ответила я. До меня еще не дошло. Посто старалась уйти подальше от школы, от ненужных вопросов и взглядов, от него и его телефона.
– Лиса, я знаю, кому он звонил, – выдала запыхавшаяся Дашка. Это она меня так называет: Лиса, или Лиска. На самом деле меня зовут Василиса. Имя красивое, не спорю, только в школе за глаза кличут Васькой. А так – ничего.
– Он звонил той, белобрысой из соседней школы.
– Мне неинтересно, – отрезала я.
Ничего подобного! Мне было ужасно интересно, меня прямо-таки подмывало расспросить Дашку, что за белобрысая, откуда, давно ли они познакомились и почему Дашка знает о ней, а я нет. Но расспрашивать – значит показывать свою слабость. А мне сейчас требовалась вся моя сила воли, только чтоб не разреветься посреди сырого декабрьского города, на глазах у прохожих. Нет, нет, держаться! Дом совсем рядом. Уж там я наревусь всласть. Только бы дома никого не было.
Но Дашка не отставала.
– Что же теперь будет? – испуганно спросила она.
– Ничего, Даш, иди домой, а?
Мы стояли у моего подъезда и смотрели друг на друга.
– Ты как? – не выдержала Дашка.
– Нормально.
Едва сдерживаясь, чтоб не разреветься, я бросилась в подъезд, оставив на улице растерянную подругу.
Дома снова не повезло. Меня встретила мама.
Мама возилась на кухне. Выглянув в коридор, где я с остервенением пыталась стащить сапоги, она улыбнулась и сказала:
– Привет!
Еще она сказала:
– Иди обедать.
А когда я вышла из ванной с красным от холодной воды лицом, с трудом натянув на себя спокойствие, еле сдерживаясь, чтоб не зарыдать, села за стол, растянув губы в резиновой улыбке, когда я нашла в себе силы не завыть, не нагрубить, не сбежать в свою комнату, мама спросила:
– Как дела в школе?
– Нормально.
Она поставила передо мной тарелку. Почувствовав запах еды, я поняла, что есть не смогу. Но все-таки взяла ложку и повозила ею в супе, для видимости. Я думала: «Хоть бы мама поскорее вышла из кухни, хоть бы она больше не заговаривала со мной, хоть бы обед поскорее закончился!»
Сегодня был не мой день.
Мама села напротив:
– Какие у тебя планы на Новый год?
Ложка дрогнула, звякнув о край тарелки.
– Никаких.
В маминых глазах скользнуло легкое беспокойство и сразу же погасло, уступив место радости.
– Вот и хорошо, – сказала она, – дело в том, что я хотела попросить тебя поехать к моим тетушкам в деревню. Старушки там совсем одни. Мы с папой идем в гости, так что прибудем к вам первого января к вечеру или второго. А ты уж поезжай пораньше. – И она мило улыбнулась.
Вот это новость!
Гениально!
Я проведу Новый год в обществе двух деревенских бабушек и телевизора. Да, хуже придумать уже невозможно.
И что мне оставалось делать?
Ничего.
Я согласилась.
А потом, закрывшись в комнате, бросилась на диван и долго рыдала, до тех пор, пока слезы не кончились. Я все представляла себе своего парня. Нет, теперь уже не моего, а того, кто еще вчера считался моим.
Пашка из параллельного десятого класса. Мы начали встречаться с осени, после школьной вечеринки. С ним было весело. И еще: он казался таким надежным, правильным. Мне бы и в голову не пришло, что Пашка может предать вот так, запросто. А ведь мы так чудесно проводили время! С ним было очень легко. Мы даже целовались!
Может, я чего-то не понимаю? Пашка был первым парнем, с которым я встречалась всерьез. Возможно, я сделала что-то не так? Мне казалось, мы прекрасно понимаем друг друга. Выходит, ошибалась?
Представляла себе, как он гуляет сейчас по городу с незнакомой мне девчонкой. Я ее никогда не видела, знала только, что у нее светлые волосы. Примеряла к ней разные лица, ее облик все время плыл, размывался, неизменными были только эти белые волосы.
Так вот они гуляли вдвоем по нашим любимым улицам, держались за руки, смеялись, и он смотрел на нее так же, как когда-то смотрел на меня. Это было невыносимо.
Я переключилась. Вспомнила всех его друзей, как мило они со мной общались, совсем по-приятельски. Как мы готовились к Новому году, как это было весело – планировать праздник. Мы с Дашкой столько всего придумали, даже книжку купили с разными играми. Я знала, что надену, где мы соберемся, куда пойдем, что будем делать. Я все знала, но теперь мое знание не стоило ничего, потому что я больше в этом не участвовала. Мое место заняла другая.
А я еду к бабушкам в глухую деревню. Вот и вся моя жизнь.
На следующее утро притворилась больной и не пошла в школу. Мама обеспокоенно потрогала мой лоб, заставила смерить температуру, убедившись, что температура нормальная, все-таки разрешила мне побыть дома.
– Очень уж ты бледная, и глаза красные, – сказала мама. Велела пить чай с лимоном и медом и ушла на работу.
До полудня я не вылезала из-под одеяла, но не спала. Лежала и смотрела в потолок, грезила. Планы мести, один страшнее другого, роились у меня в голове. Вот бы явиться к Пашке и его компании прямо на Новый год и испортить всем праздник, а еще лучше – встретить эту блондинку из соседней школы и рассказать ей все, да еще и приукрасить так, чтоб она испугалась и бросила моего, то есть уже не моего. А, ну их!
Нет, надо встать прямо сейчас и пойти в школу. Он выйдет после занятий, и все ему выскажу.
Разумеется, я не встала и никуда не пошла. Лежала и страдала в одиночестве. Правда, не слишком долго. Кто-то позвонил в дверь.
Как была, в ночной рубашке, поплелась открывать. Оказалось, Дашка прибежала.
– Ты почему телефон отключила? – с порога завелась она.
Я вздохнула и молча посторонилась. Дашка вошла, посмотрела на меня сочувственно, стащила куртку:
– Что, совсем плохо?
Она держала куртку на весу, как будто не могла решить: остаться или уйти.
– Простыла, кажется, – соврала я. – Проходи, чего стоишь.
Повернулась и пошла на кухню. Дашка за мной.
– Было что-нибудь? – спросила я равнодушно, имея в виду школу.
– Нет, ничего особенного, – с готовностью отозвалась Дашка. Я хотела спросить, видела ли она моего, то есть, тьфу ты, совсем не моего, но не спросила. Вместо этого, хмуро глядя на ни в чем не повинную подругу, выложила свою новость:
– Я на Новый год еду в деревню.
– Вот как, – растерялась Дашка.
– Да, – безжалостно продолжила я, – мама попросила, там у нас живут родственники. Точнее, мамины престарелые тетушки. Им скучно, так что буду их развлекать.
Я нервно засмеялась.
– А что мне еще остается?! Проведу чудесные каникулы в глуши в обществе старушек. Будет время подумать. И вообще, это даже к лучшему, – закончила я.
Дашка растерянно моргала. Она сидела сжавшись и смотрела на меня с жалостью. Терпеть не могу, когда меня жалеют.
– Ну, что же ты молчишь? Не рада за меня? – Я смотрела на нее почти с ненавистью.
– Лиса, можно я поеду с тобой? – неожиданно спросила подруга.
– Ха! Тебя тоже привлекает Новый год в деревне? – опешила я. Еще бы, Дашка добровольно обрекала себя на то, на что я согласилась от безысходности.
– Я никогда не проводила Новый год в деревне, – призналась Дашка, – и потом, мне совершенно нечего делать здесь без тебя.
– Вот как? – Я задумалась. В самом деле, выходит, Дашка тоже пострадавшая. Ведь наши планы были общими. Не думаю, что она захочет провести праздник в обществе моего бывшего парня и его новой девушки.
– Ты уверена? – на всякий случай переспросила я.
Дашка пожала плечами.
– А родители отпустят?
– Конечно, отпустят! – воодушевилась Дашка. – Мы же едем в деревню к твоим бабушкам, что может быть безопаснее?
– Что ж, так и быть, поедем, – вздохнула я, – вдвоем все-таки веселее.
Оставшиеся две недели я старалась не попадаться на глаза этому предателю, удалила номер из телефонной книжки и заблокировала его звонки и почту. Дашка по моему совету сделала то же самое.
Честно говоря, он, судя по всему, не особенно настаивал. В этом и заключалась главная обида. Я до последнего надеялась: вот, прямо сейчас, прозвенит звонок, подойду, он стоит за дверью, такой жалкий и униженный, в руках у него роза на длинном шипастом стебле, бледен, руки исколоты. И ах, он говорит: «Прости меня, Василиса». Нет, так бы он никогда не сказал, он бы сказал: «Заяц, хватит обижаться, я же только тебя люблю». Опять «заяц»! Он же и ее так назвал! Ненавижу зайцев! Прекрасные мечты разбивались на мелкие осколки и таяли, словно утренняя роса, слезы солнца. Как поэтично! Тоже мне – слезы солнца! – Я передразнивала сама себя. Не хватало еще, чтоб снова начала реветь…
Ну вот, реву, слезы сами по себе текут по мокрым щекам и не думают высыхать. Как он мог!
Правда, ревела я только в одиночестве. Как только появлялась Дашка и мы с ней выходили на улицу, лицо у меня становилось каменным. В школе я изо всех сил излучала дружелюбие и старалась поменьше болтать, а уж тем более – отвечать на вопросы.
Когда поняла, что от любопытных не отделаться, нагнала туману о каких-то невероятных приключениях и путешествиях. Дашка не отставала. Так мы и продержались.
Накануне я проинструктировала ее насчет того, что с собой брать, что надевать и чего брать не надо ни в коем случае.
В мой список необходимых для деревни вещей вошли: джинсы, теплые свитера, носки и колготки, удобная обувь, лучше всего ботинки на меху, шапка или платок, пижама, домашние тапочки, а также спортивный костюм, теплая куртка, варежки и далее стандартный набор мелочей, белья, косметики и прочего.
Выяснилось, что из всего перечисленного у Дашки имеются только джинсы и свитера. Она запаниковала.
– Ничего, – сжалилась я, – найдем полноценную замену.
– Вместо теплой куртки я надену короткую шубку, она мутоновая и очень теплая.
Градусник за окном показывал что-то около нуля. Вместо снега серое месиво. Конечно, куртка лучше всего. Но легкая Дашкина курточка не годилась для деревни, поэтому я подумала и одобрила шубку.
– У мамы есть белый платок, он из пуха, – доложила Дашка.
– Сойдет.
Итак, наши сборы завершились. И 31 декабря за мной зашла Дашка, закутанная, как младенец. Зато вид у нее был совершенно деревенский.
На мне были пуховик, джинсы, ботинки и лисья шапка с длинными ушами. Я засмеялась:
– Мы прямо как две неваляшки.
– А я и чувствую себя неваляшкой, – призналась Дашка.
Получив последние напутствия от родителей, сели в электричку и отправились в неизвестность.
Дашка прилипла к окну и смотрела на проносящиеся улицы и дома, потом их сменили деревья и станционные вокзалы, замерзшие реки, железнодорожные мосты, полустанки.
Мы мало говорили. Я наблюдала за людьми. Они входили и выходили, веселые, нагруженные сумками с провизией и подарками, они торопились к своим близким, друзьям, родным, даже пьяных еще не было. Все предвкушали праздник. Я не заметила угрюмых лиц, даже старушки куда-то торопились, живо семенили по проходам, толкая сумки с колесиками. Радость ожидания – у всех, кроме меня.
Чтоб хоть как-то отвлечься, я купила журнал с гороскопами. Прочитав его, расстроилась еще больше. Судя по всему, астрологи просто издевались надо мной. Они обещали полный романтических приключений праздник, незабываемые встречи и новую любовь. Где я все это возьму?
С досадой отшвырнула журнал. Дашка подхватила его и пробежала глазами свое предсказание. Естественно, она осталась довольна. Ей-то что! Никто ее не бросал. Она едет в гости. Наверное, напридумывала себе всякой экзотики. Ну, ничего, сама напросилась. Вот доедем, посмотрю, как она взвоет от скуки!
Вот такая я была злая и вредная. Вместо того, чтоб поблагодарить подругу за то, что она скрасила мое одиночество в новогодней ссылке, я злорадно предвкушала Дашкино разочарование.
– Приехали, – сказала, когда электричка замедлила ход.
Дашка с сожалением оторвалась от окна, сунула журнал в сумку и пошла за мной.
Мы выбрались на платформу, поднялись на мост, спустились и направились к автобусной остановке на привокзальной площади.
На площади развернулась предновогодняя ярмарка; палатки, киоски, машины, в глазах рябило от елочных игрушек, гирлянд, новогодних костюмов, ярких этикеток, множества людей.
Мы протиснулись сквозь толпу к своему автобусу, и вскоре он, кряхтя и переваливаясь, выехал с площади и, подпрыгивая на ухабах, повез нас дальше. Всю дорогу мы висели на поручнях, зажатые сумками, елками, свертками, коробками и пакетами, спинами и плечами, среди гомонящих детей и женских возгласов.
К своему стыду, надо признаться, последний раз я была у бабушек в начале прошлого лета. Да и то недолго. А ведь раньше я часто ездила с родителями в деревню. Я любила бабушек. У меня было много друзей среди местных ребят. Но постепенно деревенские развлечения перестали меня интересовать, как-то так вышло.
Конечная остановка. Выбрались наружу, и я поняла, что мы оказались совсем в другом мире.
Все вокруг: и магазин через дорогу, и церковь, и низкие домишки, и деревья – все было покрыто белым снегом. Небо расчистилось, снег искрился на солнце, так что было больно глазам. Дым из печных труб поднимался в морозное небо, на лапах елей лежали целые сугробы сверкающего снега.
– Красиво, – почти пропела Дашка, жмурясь. – Как в сказке.
– Угу, – только и буркнула я в ответ и потопала через дорогу. Дашка торопливо припустила за мной.
Дорогу я помнила хорошо.
Когда-то старшая из сестер, Натуся, показала мне прямой путь через детский садик, где она работала. Там была дыра в заборе. Сама же Натуся ее и проделала, садик граничил с огородом сестер. Потом был ремонт, дыру заделали. Так что нам с Дашкой пришлось обходить по улице.
Вот он, дом тетушек – на высоком фундаменте. Сам дом небольшой, с множеством окошек, глядящих во все стороны. Заброшенный палисадник, протоптанная дорожка к крыльцу. Мы с Дашкой тщательно потопали и обмели обувь веником.
В сенях я крикнула:
– Есть кто дома?
Обитая войлоком дверь распахнулась, выпуская наружу клубы пара:
– Ой, кто к нам приехал! Натуся! Иди скорей, гости у нас! – На пороге появилась улыбающаяся тетка-бабушка Клавдия, или Клаша, как ее называли у нас в семье.
– Заходите скорее, – поторопила она, – чтоб дом не выстудить.
Я толкнула растерявшуюся Дашку вперед и вошла следом.
Большая печь, казалось, негромко гудела, позвякивали крышки кастрюль, кухня была наполнена вкусными запахами. Сестры явно готовились к празднику. Меня расцеловали, Дашке по очереди чинно пожали руку.
Бабушки наперебой расспрашивали о том, как мы доехали, да как родители, да что в школе, при этом они успели освободить нас от многочисленных одежек. Несмотря на отвратительное настроение, я невольно улыбалась, позволяя неугомонным старушкам ухаживать за мной, как за маленькой.
– Какие молодцы! – восхищалась Клаша. – А мы уж и не ждали. Вам, молодым-то, в городе-то, конечно, веселее, я и сама, как была помоложе, все, бывало, в город ездила.
Дашу усадили, и она замерла на стуле, во все глаза разглядывая сестер.
Они совсем не были похожи. Старшая, Натуся, маленькая и худенькая, одевалась по-деревенски: темная юбка, кофта с рукавами, платочек, фартук. Клаша была выше, полнее, пышные, темные с сединой волосы красиво закалывала на затылке и носила городскую одежду.
Я вспомнила о гостинцах, спохватилась, раскрыла сумку:
– Вот, тут мама положила.
Бабушки замахали руками:
– Ишь, каких разносолов навезли! Ни к чему было тратиться, у нас всего припасено и приготовлено!
Но я видела, как раскраснелись они от удовольствия, с каким интересом рассматривали упаковки и коробки.
Сестры споро накрыли на стол «перекусить с дорожки».
– Ну, теперь закатим пир горой! – сказала Натуся.
И снова я вспомнила о том, каким у меня должен был быть этот Новый год. Вспомнила школьное крыльцо, и телефонный разговор, и «зайца». Помотала головой, чтоб разогнать дурные мысли. Надо чем-то себя занять, не пялиться же до ночи в телевизор. Вот если бы бабульки погадали мне на картах. Они знатные гадальщицы.
Я вяло щипала кусок булки.
– Что-то ты, Василиса, какая-то грустная, – заметила Натуся, – болит чего?
– Нет-нет, – отказалась я.
– Это у нее, должно быть, сердешная рана, – пошутила Клаша. Я вздрогнула, бабушка попала в точку. Так и есть, у меня была «сердешная рана», а такие раны, как известно, не лечатся.
– Бабушки, давайте мы что-нибудь поможем сделать, – предложила я, уходя от ответа.
– Нешто вы работать приехали? – возмутилась Натуся. – Аль мы немощные какие?
– Не обижайся, бабушка, я не в том смысле. Воды можем принести, в погреб слазить. Надо же чем-то заняться до вечера!
– Ну, коли так, то до колонки сходите, – согласилась Натуся, – а лучше прогуляйтесь по солнышку, пусть все видят, что у нас гости.
Сестры не позволили нам убрать со стола. И, прихватив по ведру, мы с Дашкой отправились «по воду», а точнее – «себя показать», как выразились бабушки.
Дашка шла за мной по тропинке, протоптанной в снегу, позвякивала ведром. У колонки мы остановились, поздоровались с соседкой. Поздравили друг друга с наступающим. Мы выслушали похвалы, мол, какие мы хорошие, не забываем бабушек и прочее, потом я снова поведала все городские новости, то есть, как обычно, разговоры у колонки заняли минут пятнадцать. Наконец мы набрали воды. Раскрасневшаяся на морозе Дашка не выдержала:
– Прикольно тут, – призналась она, – я же никогда в деревне не была, такая экзотика! Думала, так не бывает.
– Выходит, тебе нравится? – вздохнула я.
– Очень необычно, – ответила Дашка, – слушай, а расскажешь побольше о своих бабушках?
– Ладно, давай воду отнесем, потом расскажу.