Ирина Сергиевская
Москва парадная. Тайны и предания Запретного города
С 1763 по 1771 год Москвой управлял талантливый полководец, победитель непобедимого прусского короля Фридриха II, граф Петр Семенович Салтыков. Потрясенный неудачей, Фридрих едва не покончил с собой. «Все потеряно, спасайте двор и архивы», – писал он в Берлин. Шляпа прусского короля, бежавшего после сражения, как памятная реликвия хранится ныне в музее А. В. Суворова в Санкт-Петербурге.
За победу над Фридрихом II Елизавета удостоила Салтыкова фельдмаршальским чином, особой медалью с надписью: «Победителю над пруссаками», а австрийская императрица Мария Терезия подарила ему бриллиантовый перстень и табакерку с бриллиантами. Характерно, что сам главнокомандующий скромно оценивал свою роль в армии, отдавая должное русским офицерам и солдатам. За мужество и доброе отношение к солдатам он имел большую популярность в войсках.
Став градоначальником, он успешно управлялся с административными делами: открыл в Москве первые почтовые учреждения, отремонтировал Головинский и Коломенский дворцы, а также следил, чтобы в город доставлялось хорошее вино. При нем открылся и первый дом призрения для сирот. По распоряжению Екатерины II, были разобраны стены Белого города, а материал был использован для строительства Воспитательного дома и на «исправление Арсенала.
Однако вместо заслуженной награды его ждала опала: в 1770– 1771 гг. в Москве разразилась эпидемия чумы, сопровождавшаяся бунтами. Мертвые трупы валялись на улицах, число жертв увеличивалось ежедневно. Тысячи людей, оставив свои дома, покидали город. 70-летний фельдмаршал, победитель Фридриха Великого, растерялся, действовал нерешительно и, не дожидаясь разрешения императрицы, поспешно удалился в свою деревню Марфино, где переждал события. Его примеру последовали: гражданский губернатор, комендант, полицмейстеры.
В отсутствие московского главнокомандующего по городу прокатился чумной бунт, во время которого был убит архиепископ Московский и Калужский Амвросий. Узнав о случившемся, императрица немедленно отстранила от всех дел московского губернатора, разрешила ему выйти в отставку и уехать в свое имение Марфино, где он вскоре скончался.
Оледенелый труп знаменитого некогда полководца был положен в гроб вместе с почетными регалиями, фельдмаршальским жезлом и двумя шпагами, украшенными бриллиантами. Молва о кончине бывшего градоначальника опечалила жителей, но, зная, что покойный находился в опале у Двора, никто не делал никакого распоряжения относительно похорон. Полководец, разбивший две прусские армии, оставался забытым!
Из знатных лиц на похороны прибыл только генерал-аншеф П. И. Панин. В генерал-аншефском мундире, в лентах Андреевской и Георгиевской, склонил он перед останками победоносную голову, обнажил меч и, став у гроба, произнес вслух: «До тех пор буду стоять здесь на часах, пока не пришлют почетного караула для смены».
Герой Пальцига и Кунерсдорфа остался в памяти потомков как талантливый полководец, укрепивший авторитет русской армии в Европе. Память о нем жива и сегодня, после его смерти в его московском доме разместился знаменитый Купеческий клуб, а затем Музыкальный театр имени К.С.Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко.
Недолго, но самоотверженно на благо москвичей трудился граф Григорий Григорьевич Орлов, фаворит и первый советник императрицы Екатерины П. Он прибыл в Москву в 1771 году на должность главнокомандующего с чрезвычайными полномочиями. Город бунтовал, свирепствовала эпидемия чумы, уносившая до тысячи человек в день. Граф принял очень разумные по тем временам меры для прекращения эпидемии. В частности, он установил денежное вознаграждение выписываемым из больниц (женатым – по 10 рублей, холостым – по 5 рублей), что стало более действенной мерой против утаивания больных, чем самые строгие приказы.
Мало того, граф Григорий Орлов лично посещал госпитали, участвовал в крестных ходах, а свой родовой дом на Малой Никитской улице отдал под больницу. Заболевших Орлов приказал обеспечивать бесплатным питанием, одеждой и деньгами. Была организована дезинфекция жилищ, впервые открыты «чумные» кладбища. За два месяца граф Григорий Григорьевич Орлов победил чуму. В его честь была выбита медаль «За избавление Москвы от язвы» и воздвигнуты триумфальные мраморные ворота в Царскосельском саду с надписью: «Орловым от беды избавлена Москва».
В 1771 г., после подавления «Чумного бунта» московским главнокомандующим был назначен дипломат, участник дворцового переворота 1762 года, генерал-аншеф, князь Михаил Никитич Волконский, который занимал эту должность в течение 10 лет. По словам Д.Н. Бантыш-Каменского, Волконский «обходителен со всеми, был горд с временщиками»; по свидетельству С. Понятовского, «был человеком деликатным, неподкупным». Граф СР. Воронцов писал: «Мало кто знает так хорошо, как он, внутреннюю ситуацию России и имеет такие здравые идеи по поводу правления, которое подобает в ней установить».
Во время крестьянского восстания под предводительством Емельяна Пугачева князь сумел предотвратить бунт в первопрестольной и усмирить «подлое» население. 10 января 1775 г. «злодей Емелька» был казнен на Болоте. В 1774 он составил проект «О лучшем учреждении судебных мест и разделении Империи на губернии»; ему же приписывался первый план раздела Польши.
По словам современников, строительство и благоустройство Москвы находились под его постоянным контролем. 18 июня 1778 г. в Кремле состоялась закладка Сената, которая сопровождалась пышной церковной и светской церемониями. В 1774 г. для празднования победы в войне с Турцией и подписания выгодного для России Кучук-Кайнарджийского мирного договора Екатерина II выбрала Москву. В сопровождении пышного кортежа императрица въехала в город через раззолоченные Триумфальные ворота, воздвигнутые по этому поводу на средства московского дворянства. Массовые народные гулянья с блеском прошли на Ходынском поле, и подготовил их князь-реформатор.
По отзывам современников, Волконский, храбрый боевой генерал, опытный дипломат и видный государственный деятель, был одним из самых светлых умов своего времени. Вот что писал о нем П. И. Бартенев: «Князь Михаила Никитич Волконский принадлежит к замечательнейшим лицам прошедшего века. Слишком три четверти этого века прожил он в постоянной близости ко двору царскому и к высшему правительству и в то же время в неутомимой деятельности и достопамятных трудах. Он был свидетелем осми царствований, а при Елизавете, Петре III и Екатерине II отправлял важные государственные должности. Храбростью на войне, умом и преданностью отечеству на дипломатическом поприще, точностью и благоразумием в управлении делами внутренними, Михаил Никитич вновь прославил имя князей Волконских, до него почти забытое в новой Русской истории».
Одним из самых знаменитых градоначальников был величайший полководец князь Василий Михайлович Долгоруков-Крымский (1780—1782), один из первых обладателей почетной двойной фамилии. Подобный титул давался за выдающиеся заслуги перед Отечеством. Его войска обратили в бегство турок и татар и навсегда отторгли Крым от Турции. В день торжественного празднования мира с Турцией Долгоруков получил от императрицы шпагу с алмазами, алмазы к ордену Св. Андрея Первозванного и почетный титул Крымского. Поговаривали, что, обманувшись в надежде получить в этот день жезл фельдмаршала, князь обиделся, вышел в отставку и поселился в деревне.
Одним из самых знаменитых градоначальников был князь Василий Михайлович Долгоруков-Крымский
Однако вскоре он был вынужден продолжить службу. В апреле 1780 года императрица назначила его московским главнокомандующим. Осуществляя верховное управление в Москве, В.М. Долгоруков-Крымский искренне заботился о порядке и справедливости, не доверяясь законам, творил суд по своему разумению, полагаясь на собственный здравый смысл и жизненный опыт. Так, в своем стремлении не допустить на сцене «вредных и соблазнительных сочинений» главнокомандующий учредил театральную цензуру.
Немало полезного было сделано генерал-губернатором в области городского хозяйства, например, очистка реки Неглинной и сооружение первого каменного моста через Яузу, названного Дворцовым. Особое внимание В. М. Долгорукова было обращено на решение административных вопросов. Так, он подбирал «достойных людей в поведении», т.е. занимался подбором чиновников для вновь открываемых присутственных мест для управления губерний Всероссийской империи.
По словам современников, В.М. Долгоруков заслужил всеобщую любовь своей добротой, доступностью, широким гостеприимством и бескорыстием. Даже во время болезни, приступов подагры, он никому не отказывал в приеме, принимая просителей, лежа на диване. Поговаривали, что, не владея грамотой, генерал отбрасывал в сторону перья, ссылаясь на их плохое качество, и диктовал свои распоряжения устно. «Я человек военный, в чернилах не окупай», – говорил он о себе.
Меньше двух лет пробыл князь Долгоруков на высоком посту, внезапно скончавшись в возрасте 60-ти лет. Его смерть вызвала в городе всеобщую искреннюю скорбь. После смерти князя его городской дом на углу Охотного ряда и Большой Дмитровки выкупило Благородное собрание, превратив в клуб московского потомственного дворянства. После перестройки Матвеем Казаковым это здание стало одним из самых красивейших в России, а величественный Колонный зал, сразу приобрел славу самого торжественного парадного зала Москвы.
Дом Союзов – бывший дворец князя В. М. Долгорукова-Крымского
Именно здесь московские дворяне принимали императоров. Сюда привозили молодых девушек на знаменитую «ярмарку невест». Будучи в Москве, Пушкин приезжал в Благородное собрание, где встречался с юной Натальей Гончаровой. Зал Благородного собрания, где провинциальные и столичные помещики подыскивали подходящие партии для своих дочерей, не раз появляется на страницах классической русской литературы – в том числе в «Войне и мире» (первый бал Наташи Ростовой) и в «Евгении Онегине» (первый бал Татьяны).
После Октябрьской революции Благородное собрание было ликвидировано, его здание передано профсоюзам и получило название Дом Союзов. После смерти Ленина возникла традиция выставлять в Колонном зале для прощания гробы с телами умерших вождей и всех тех, кого с почетом хоронили у стен Кремля.
Князя В.М. Долгорукова-Крымского на посту главнокомандующего сменил Захар Чернышев – первый владелец губернаторского дома. Его имя закрепилось в названии примыкающего к дому переулка – Большой Чернышевский. Другой ближайший к нему переулок получил имя другого главнокомандующего Я.А. Брюса (1784 —1786), автора проекта перепланировки Москвы (1775), надолго определившего архитектурный облик города.
Главнокомандующий Я. А. Брюс, автор проекта перепланировки Москвы (1775 г.), надолго определившего архитектурный облик города. Худ. Помпео Батони
Со вступлением на престол Екатерины II Брюс, благодаря тому особому расположению, которым пользовалась его супруга у Императрицы, быстро продвигался по службе. Однако, по словам современников, Якова Александровича в Москве не любили за его суровость, да и сам он был недоволен пребыванием в городе, где «застарелые обычаи и тьма предубеждений», и благодарил Безбородко в 1786 г. за исходатайствованное у Императрицы разрешение ему приехать в Петербург.
Так как Я. А. Брюс не имел сыновей от брака с Прасковьей Александровной (сестрой фельдмаршала П. А. Румянцева), с его смертью род графов Брюсов в России пресекся. Единственная дочь его, Екатерина была замужем за графом В.В. Мусиным-Пушкиным, которому император Павел I разрешил принять фамилию графа Мусина-Пушкина-Брюса, но и он умер в 1836 г., не оставив сыновей.
Следующим московским главнокомандующим стал Петр Дмитриевич Еропкин (1786—1790), в честь которого назван один из московских переулков. Во время вспыхнувшего чумного бунта императрица Екатерина Великая поручила будущему градоначальнику восстановить спокойствие в столице и доверила ему «надзирание за здравием всего города Москвы». Явив пример отчаянной личной храбрости, Еропкин сумел справиться с многотысячной толпой бунтовщиков, навел порядок в карантинах, начал выплачивать компенсации родственникам умерших, обеспечил горожан работой и продовольствием. Вскоре эпидемия пошла на убыль.
Петр Дмитриевич Еропкин был первым и единственным генерал-губернатором (1786—1790), отказавшимся и от переезда в казенный дом на Тверской, и от полагавшихся «хозяину» Москвы денег на представительские расходы
По усмирении Чумного бунта Екатерина Великая пожаловала Еропкина орденом Св. Андрея Первозванного и хотела наградить обширными вотчинами, по тот категорически отказался: «Нас с женой только двое, детей у нас нет, состояние имеем, к чему нам еще набирать лишнее».
Получив такой необычный для чиновников отказ, Екатерина спросила, не задолжал ли он, собираясь уплатить его долги, но Петр Дмитриевич и в этом категорически отказал, говоря: «Я тяну ножки по одежке, долгов не имею, а что имею, тем угощаю, милости просим, кому угодно нашего хлеба-соли откушать».
По преданию, однажды Еропкин в честь великой императрицы дал роскошный обед. Екатерина Великая осталась довольна: «Петр Дмитриевич, ты верно сильно поиздержался, устроив мне такой праздник. Я хочу отблагодарить тебя за твои траты». Еропкин смертельно оскорбился и заверил матушку-императрицу, что москвичи – люди не бедные, и кое из чего даже обед могут соорудить. Через неделю об этом ответе судачил весь город.
По воспоминаниям современников, хлебосольство Еропкина было исключительным даже для старой хлебосольной Москвы. Он «держал открытый стол» – всякий «пристойно одетый» человек мог ежедневно приходить к нему обедать. И сколько бы ни пришло незваных гостей – всем хватало. Особенно популярен губернатор стал у гордых и рачительных купцов Замоскворечья…
«Я люблю все русское, и если бы не был, то желал бы быть русским, ибо ничего лучше и славнее не знаю: это бриллиант между камнями, лев между зверями, орел между птицами». Этой фразе, произнесенной со сцены Московского императорского театра в 1808 г., самозабвенно рукоплескала публика, говорившая исключительно по-французски.
Кстати, но именно П. Д. Еропкин был первым и единственным генерал-губернатором, отказавшимся и от переезда в казенный дом на Тверской, и от полагавшихся по штатам «хозяину» Москвы денег на представительские расходы. При нем Москва изменилась до неузнаваемости: в ней строился водопровод, укреплялись набережные, возводились мосты, Пашков дом, здания Университета на Моховой.
В 1790 году П. Д. Еропкин был уволен в отставку «по собственному желанию». Поговаривали, что действительной причиной его отставки явились не истощенные болезнями силы Еропкина, а его слишком мягкий характер. По слухам, Екатерина II, встревоженная Французской революций, пожелала иметь в Москве жесткого и надежного человека, способного «беспощадно искоренять крамолу.
Таким человеком стал генерал-фельдмаршал Александр Александрович Прозоровский (1790—1795). Известно, что императрица Екатерина II ценила и отличала Прозоровского как надежного исполнителя ее воли, но не любила его за крутой нрав и излишнюю болтливость.
Выполняя инструкции императрицы, Прозоровский отправляет в отставку известного либерала Н. В. Лопухина, арестовывает известного масона-просветителя Н. И. Новикова и его друзей вольных каменщиков, предает суду А. Н. Радищева. По словам современников, князь вкладывает в дело чрезмерное усердие, нажив много недоброжелателей, так и не приобретя признательности Екатерины Великой. В начале 1795 года, наградив напоследок орденом Св. Владимира, его отправляют в отставку: «мавр сделал свое дело».
Кстати, именно Прозоровский был первым, кто серьезно задумался о создании генерального плана реконструкции и развития Москвы. Его беспокоила далекая от совершенства планировка Москвы. По его настоянию началась прокладка новых улиц, завершилась постройка здания Московского университета на Моховой. Опасаясь разрушительных сил наводнения, главнокомандующий продолжал укреплять «диким камнем» набережные реки Москвы.
Генерал-фельдмаршал А.А. Прозоровский был женат на фрейлине княжне Анне Михайловне Волконской, дочери московского градоначальника князя М. Н. Волконского, от которой имел дочь Елизавету. По слухам, ее ранняя смерть так подействовала на ее мать, что она упала в обморок, и все старания привести ее в чувство были безуспешны. Доктора сочли ее мертвою; ее положили на стол и стали готовить к погребению. Неожиданно на панихиде, на которую собрался весь город, княгиня ожила, поправилась и скончалась в преклонных летах. Так москвичи узнали о летаргическом сне.
Следующий московский главнокомандующий (1795 —1796), губернатор Михаил Михайлович Измайлов прославился не своими «гражданскими или военными подвигами», а как владелец подмосковной усадьбы Быково. Именно при нем была построена уникальная церковь в честь Владимирской иконы Божией Матери, не имеющая аналогов в храмовой архитектуре России.
Полгода с мая по ноябрь 1797 года Москвой управлял князь Юрий Владимирович Долгоруков, генерал-аншеф, подполковник лейб-гвардии Преображенского полка. По воцарении императора Павла I князь был назначен главнокомандующим в Москву и шефом Астраханского гренадерского полка. Но в ноябре 1797 года князь, благодаря проискам завистников, был уволен от службы; однако в следующем же году приглашен в Петербург и назначен членом Совета при Высочайшем дворе.
Церковь Владимирской иконы Божией Матери в усадьбе М.М. Измайлова в Быково
Генерал-аншеф князь Юрий Владимирович Долгоруков
В «Сказаниях о роде князей Долгоруковых», составленных кн. П. Долгоруковым, облик покойного характеризуется следующими чертами: «с умом обширным, проницательным и острым, с великими познаниями, с нравом пылким князь Юрий Владимирович сочетал душу возвышенную, пламенно любил свое отечество, отличался бескорыстием, гостеприимством и любовью к изящным искусствам. Нежный родственник, верный друг, усердный отчизнолюбец, князь Юрий Владимирович имел полное право сказать на вечере жизни своей, что всегда старался «быть полезным, честно век прожить и ни в чем совестию не мучиться».
С восшествием на престол император Павел I назначил военным губернатором и главноначальствующим гражданской частью в Москве и Московской губернии блестящего военачальника, генерал-фельдмаршала, графа Ивана Петровича Салтыкова. Он управлял городом с 1797 по 1804 г. и проявил себя на этой должности с самой лучшей стороны. С его легкой руки под руководством Матвея Казакова началось составление «фасадических планов Москвы» – дабы запечатлеть лучшие из них.
Салтыков оставался в своей должности еще два с половиной года и вышел в отставку в 1804 году, в связи с преклонным возрастом.
Бантыш-Каменский в «Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов» писал, что граф Иван Петрович Салтыков, во всю жизнь свою никого не сделавший несчастным, был чужд постыдной гордости, и презирал только высокомерных временщиков; отличался ласковым, добродушным приемом; жил в Москве чрезвычайно пышно: каждый день за обедом и ужином его находилось шестьдесят приборов; каждое воскресенье съезжалось к нему на бал несколько сот человек… Он старался искоренять в присутственных местах лихоимство, водворял повсеместный порядок и благочиние, пользовался общею любовью и уважением, любил делать добро; занимался, в свободное время, охотою, имея собственных псарей до ста человек; оставил сыну своему шестнадцать тысяч крестьян, в том числе тысячу двести человек дворовых людей, и два миллиона восемьсот тысяч долгу».
Генерал-фельдмаршал, граф Иван Петрович Салтыков управлял городом с 1797-го по 1804 г. и проявил себя на этой должности с самой лучшей стороны
В начале царствования Александра I Москвой управлял генерал-аншеф Тимофей Иванович Тутолмин, администратор и первый председатель Государственного Совета.
В юности он окончил Сухопутный шляхетский кадетский корпус. Участвовал в Семилетней и в Русско-турецкой войне. Оставив в конце 1770-х годов армейскую службу, Тутолмин перешел в гражданскую администрацию, занимал посты губернатора в Твери и Екатеринославле, был правителем в Тверском, Олонецком и Архангельском наместничествах, а в дальнейшем управлял попеременно Минской, Волынской, Виленской и Подольской губерниями.
В 1806 году, императором Александром I генерал-аншеф Т. И. Тутолмин, был назначен на должность московского генерал-губернатора. И сразу же, по просьбе министра коммерции Н. П. Румянцева, главноначальствующий принял меры по пресечению заповедной торговли в Москве. На заставах были выставлены караулы, препятствовавшие проникновению в город запрещенных товаров.
По инициативе генерал-аншефа Т. И. Тутолмина был составлен полный нивелирный план столицы
Отдавая дань благотворительности, Т. И. Тутолмин поддержал инициативу Приказа общественного призрения об устройстве Сиротского дома. 1 августа 1808 г. это заведение открылось. В этом же году по инициативе Т. И. Тутолмина был составлен полный нивелирный план столицы с тем, чтобы ее «натуральное местоположение самовернейшим образом» показать.
Генерал-фельдмаршал, граф И.В. Гудович слыл в Москве «гонителем очков и троечной упряжи»
В 1809 году главнокомандующим Москвы был назначен генерал-фельдмаршал, граф Иван Васильевич Гудович, отдавший военной деятельности более пятидесяти лет своей жизни и служивший при пяти монархах – Елизавете, Петре III, Екатерине II, Павле I и Александре I. Именно под его руководством русские войска отвоевали у турок Хаджибей (ныне Одесса), овладели Анапской крепостью и завоевали каспийское побережье Дагестана.
По словам современников, И.В. Гудович на посту хозяина Москвы показал себя очень своенравным правителем. «Он умел высоко поддерживать высокое звание главнокомандующего в столице, – писал о нем Ф. Ф. Вигель, – то есть заставлял себе повиноваться, окружал себя помпой и давал официальные обеды и балы. Может быть, в зрелых летах имел он много твердости, но под старость она превратилась у него в своенравие (…)
Выжив из лет, он совершенно отдал себя в руки меньшого брата, графа Михаила Васильевича, который слыл человеком весьма корыстолюбивым.
Оттого-то управление Москвою шло не лучше нынешнего: все было продажное, все было на откупе. Подручником последнего был какой-то медик, французо-итальянец, если не ошибаюсь, Салватори, и они между собою делили прибыль. Так, по крайней мере, все утверждали и в то же время были уверены, что медик не что иное, как тайный агент французского правительства…»
Странности старого графа отмечал и князь П.А. Вяземский, вспоминая о том, что Гудович слыл в Москве «гонителем очков и троечной упряжи». Никто не мог являться к нему в очках, и даже в чужих домах, увидав кого-нибудь в очках, он посылал к нему лакея сказать: «Снимите очки, нечего разглядывать так пристально». Приезжавшие в Москву на тройках, чтобы не сердить старого графа, должны были выпрягать у заставы одну лошадь, опасаясь попасть в полицию за неповиновение. Тот же Гудович категорически воспретил вошедшее в моду среди молодежи «метание кошельков» на сцену артисткам.
Как бы то ни было, но именно при Гудовиче был составлен новый план Москвы с обозначением границ каждой части, квартала и владения; открыт Странноприимный дом – крупнейшее благотворительное учреждение, устроенное на средства графа Н.П. Шереметева; поддержаны разумные предложения по регулированию продажи лекарств и оказанию необходимой врачебной помощи населению. За месяц до вторжения французов в 1812 году Иван Васильевич был уволен в отставку по состоянию здоровья, получив лестную награду – портрет Александра I, осыпанный бриллиантами.
В трудные годы Отечественной войны с Наполеоном Москвой управлял фаворит императора Павла граф Федор Васильевич Ростопчин (1812—1814), удостоенный от Екатерины Великой прозвища «сумасшедший Федька». По преданию, взлет его карьеры начался с того, что когда-то он подарил цесаревичу Павлу уникальную коллекцию военных мундиров и оловянных солдатиков. С тех пор император Павел I осыпал своего любимца орденами, чинами и высокими назначениями. Когда цесаревич стал императором, граф Ростопчин уже определял внешнюю политику России. После смерти высокого покровителя он попал в опалу и долго путешествовал по Европе: в Англии Федор Васильевич посещал парламент и учился боксу, в Германии слушал лекции в Лейпцигском университете2 а во Франции беседовал с самим Наполеоном.
Когда Россия оказалась на пороге войны с Наполеоном, Александр I решил приблизить к себе графа Ростопчина, известного писателя и публициста. В начале 1812 года граф приехал в Петербург, а 24 мая был назначен главнокомандующим в Москве, ее военным губернатором.
По воспоминаниям Елизаветы Яньковой, внешность нового градоначальника была такова: «Он был довольно высок ростом, мужествен, но лицом очень некрасив; лицо плоское с выдавшимися скулами, глаза навыкате, нос широкий, немного приплюснутый, вздернутый – словом, видно было, что он происходил от татарского предка… « Он немало шокировал публику: своей ненавистью и презреньем ко всему французскому, простонародным языком, чрезвычайной деловой активностью, редкой для русского дворянина той поры.
Граф Федор Васильевич Ростопчин (1812—1814), удостоенный от Екатерины Великой прозвища «сумасшедший Федька», московский градоначальник во время наполеоновского нашествия
По свидетельству современников, граф был очень ловок и честолюбив. «Два утра мне были достаточны для того, чтобы пустить пыль в глаза и убедить большинство московских обывателей в том, что я неутомим и что меня видят повсюду», – не раз признавался Ростопчин._Война сулила возможность нового взлета, и главнокомандующий трудился, не покладая рук: день и ночь ездил по городу, собирал пожертвования, формировал полки, занимался обеспечением населения и войск продовольствием, поддержанием порядка в осажденном городе. В Белокаменной формировались новые полки и самое большое в России ополчение.
Знаменитые ростопчинские патриотические афиши, призывавшие не бояться неприятеля, пользовались огромной популярностью. В них он стремился ослабить тревогу и страх перед наполеоновской армией, сознательно преувеличивая известия о победах русских войск, высмеивая французов и обещая самолично повести москвичей на супостата. Именно Ростопчин послужил прототипом главнокомандующего в романе Л.Н. Толстого «Война и мир».
Второго сентября 1812 года, когда через Москву потянулись отступающие русские части, около графского особняка на Большой Лубянке собралась толпа – москвичи хотели, чтобы генерал-губернатор выполнил свои обещания и самолично повел их в бой. Время шло, его сиятельство не появлялся, и толпа недовольно загудела, наседая на крыльцо губернаторского дома. Мятеж мог вспыхнуть в любую минуту…
В этот момент двери распахнулись, и к людям вышел Ростопчин. Следом драгуны тащили взъерошенного связанного юношу, купеческого сына, Верещагина и француза Мутона, приговоренного к битью батогами и ссылке в Сибирь. Несчастный юноша обвинялся в том, что перевел из французской газеты речь Наполеона и его письмо, а переводы показал своему приятелю. За это Верещагина приговорили к пожизненной каторге, а также к двадцати пяти ударам плетью. Однако Ростопчину этого показалось мало, он обрушился на бедного юношу с обвинениями в измене и приказал драгунам рубить его саблями, немедленно, в собственном дворе. Затем израненного, но еще живого Верещагина, бросили на растерзание озверелой толпе.
Француза же Ростопчин отпустил, велев идти к своим и рассказать, что казненный был единственным предателем среди москвичей. По одной из версий, этими действиями он одновременно подогревал ненависть москвичей к захватчикам и давал понять французам, какая участь может их ждать в занятой Москве. По другой – граф испугался собравшейся перед его домом толпы и «перевел стрелку», принеся в жертву невиновного. Пока толпа расправлялась с жертвой, градоначальник удрал с заднего крыльца. Москва была сдана французам. Интересно, но впоследствии император Александр I так оценил кровавую расправу над Верещагиным: «Повесить или расстрелять было бы лучше».
В первую же ночь после захвата Москвы французами в городе начались пожары, которые через несколько дней охватили ее сплошным кольцом. Наполеон открыто обвинил в поджоге лично московского главнокомандующего, назвав его Геростратом. В пользу этого говорили и показания поджигателей, и ряд документов и свидетельства очевидцев. Было обнаружено, что все средства тушения пожаров были вывезены из Москвы или испорчены. Эта версия приобрела популярность, как за границей, так и в России. Прямым свидетельством поджога является письмо графа своей жене, в котором было написано следующее: «Когда ты получишь это письмо, Москва будет превращена в пепел, да простят меня за то, что вознамерился так поступить».
После ухода неприятельских войск из Москвы, генерал-губернатор занялся восстановлением нормальной жизни. Город постепенно отстраивался, и под руководством Ростопчина был составлен план реконструкции. Вернувшись одним из первых в разоренную, сожженную дотла столицу, Ростопчин наладил полицейскую охрану, чтобы предотвратить разграбление уцелевшего имущества, занимался вопросами доставки продуктов и предотвращения эпидемий в сожженном городе, для чего были организованы экстренный вывоз и уничтожение трупов людей и животных.
По инициативе Ростопчина казной были выделены два миллиона рублей для раздачи пособий пострадавшим, но этой суммы оказалось мало, и московский главнокомандующий стал объектом обвинений и упреков со стороны обделенных.
Москвичи не простили ему ни убийства, ни пожара, уничтожившего их имущество. А когда выяснилось, что в огне погибли несколько тысяч раненных, которых Ростопчин не успел вывести из Москвы (по слухам, вместо них он спасал казенные архивы и свое личное имущество), генерал стал конченым человеком. Молва винила главнокомандующего и в присвоении 100 тыс. казенных денег, и в том, что он неправильно распоряжался средствами, и в том, что подкармливал особо приближенных подрядчиков.
Окруженный злобой и недоверием Ростопчин пытался найти поддержку в Петербурге, но царь не хотел идти вразрез с общественным мнением, и 30 августа 1814 года граф был отставлен с поста московского генерал-губернатора. «Кроме ругательства, клеветы и мерзостей, ничего я в награду не получил от того города, в котором многие обязаны мне жизнью», – жаловался бывший губернатор. Граф словно предчувствовал свою судьбу. Еще до вступления французов в столицу он писал: «Я буду всему виною… Я буду за все и всем отвечать, меня станут проклинать сперва барыни, а там купцы, мещане, подьячие, а там все умники и православный народ… Я знаю Москву!»
