Ирина Сергеевна Альшаева
Табу

Глава 1. Ей идёт вообще всё

– Ноут, зарядки, медицина – на месте, сменка, батарейки – всё, – закрыла пухлую походную сумку Ника и принялась застёгивать молнию. – Пожрать! Коту оставить пожрать, – вскрикнула она, прищемив палец "собачкой". –Ларик! – позвала девушка вглубь квартиры. – Иди сюда, толстяк мохнатый!

– Урр-мяф! – раздалось сверху: лиловый вислоухий бриташка, развалившись на пустой книжной полке, одним глазом следил за сборами хозяйки, а другим дремал.

– Ты здесь, морда моя, – просопела Ника, всё еще пытаясь застегнуть несходящуюся на сумке молнию. – В следующий раз чемодан возьму! Или вообще ничего: ноут –подмышку, всякую мелочь – по карманам, и вперёд, – пробурчала она, все же совладав с замком. – Так, Ларик, – посмотрела она на кота. – Уезжаю на неделю, как обычно. Кормить тебя некому – как обычно. Насыплю сейчас тебе корм, оставлю пачку открытой – ну, разберешься, ты ж не в первый раз тут за главного.

Ларик заурчал в ответ, перевернувшись на спину и выпячив пузо. Кстати, питье для него давно не было проблемой – Ника так редко бывала дома, что он научился открывать и закрывать кран в ванной. Она смеялась, мол, Ларик так скоро и на двух лапах ходить начнёт – прямиком в театр к Куклачёву.

– О, блин, лоток.., – закатила глаза Ника. – Ларик, может ты научишься и в туалет ходить как люди? Кот юркнул к "обновлённой" миске мимо хозяйки. – Почему всё делается в дверях, прямо перед выходом, – возилась с лотком она, поглядывая на лежащий на стиральной машинке телефон. Он тренькнул уведомлением. – Всё, кот, бывай, я поехала, – крикнула Ника в кухню, поставила в угол между ней и ванной вымытый лоток, надела куртку, обулась, взяла сумку и показала язык своему отражению в зеркале в прихожей. Телефон пиликнул снова.

– Да иду, иду, – протянула она, отрыв сообщения. Первое было от онлайн-кинотеатра – предлагал обновить подписку, а вот второе – от её оператора Ника, короткое «я подъехал».

Журналисты Ника и Ник – Вероника и Никита – работали вместе не первый год, прошли, что называется, Крым и Рым, и вот отправлялись в очередную авантюру – снимать документальный фильм о боях на Харьковском направлении. Эту командировку они еле как выбили у начальства своего телеканала, тяжело им согласовали и трансляцию фильма в прайм-тайм – это же не какой-то сюжет для новостей, а почти полный метр, попробуй доказать, что он действительно будет рейтинговым!

Впрочем, Нике казалось, что шеф-редактор докпроектов Алексей Юрьевич и так кристально понимает выгоду этого проекта, но что-то мешает ему дать на него добро. Выбили, согласовали, но с одним условием от руководства – мол, можете ехать, но своим ходом! Как им объяснил Алексей Юрьевич, все редакционные бронированные фургоны стабильно торчали "за лентой", а легковушек и без того не хватало на другие съемки.

– Инициативные такие – так отправляйтесь, пожалуйста, скажите спасибо, что оформим как командировку…со всем полагающимся, – посмотрел он на Нику и Ника поверх очков. – На чём поедете-то? Номер машины мне скажите, – почему-то погрозил он указательным пальцем, принявшись суетливо наводить порядок на своём столе.

– На моей "Буханке" поедем, на чём, – хмыкнул Ник, бросив на Нику испепеляющий взгляд. – Аппаратура хоть есть, можно казённую взять или тоже мне на свою снимать?

– Комплект бери, что за вопрос, – икнул редактор. – И это, сними нормально! Нику слушай, она мне своим сценарием вон все мессенджеры заполонила, пришлось читать – там всё годно. Картинка должна получиться огонь, в прямом смысле, вся, ты понял меня? – хлопнул он по столу. Ник вздохнул, как будто сдерживая из последних сил слова во рту, Ника дернула его за рукав.

– Алексей Юрьевич, не перегибайте, – оперлась она руками на край стола, – сегодня этот фильм для нашего канала, а завтра…, – присвистнула она, выпрямившись. – Давайте все будем тише, в общем.

– Так давайте, давайте! Ника, ну нет у меня машин, ну не могу я вас отправить на редакционной со всеми прибамбасами! – начал было начальник, но Ника сделала круговой жест рукой и направилась к выходу из кабинета, взяв за руку Ники. Несколько опешивший редактор хотел сказать что-то им в след, но понял, что такими темпами рискует остаться и без фильма, и без, в общем-то, одних из топовых журналистов канала, крякнул и закрыл рот.

"Ну, и где он встал", – подумала Ника, осматривая с крыльца своего подъезда двор. – А, вот ты где, – крикнула она, увидев Ники, сидящего на скамейке за пышным кустом дикой розы.

– Таблетки от укачивания взяла, или как в прошлый раз? – ухмыльнулся Ник, подойдя к ней и взяв её сумку. – Пошли, я за углом встал, тут у вас не проехать. Он пошел по тропинке под домом вперед, Ника – за ним, вдыхая изо всех сил яркий, звонкий, чуть дурманящий аромат только-только набравшей цвета сирени, которая кустилась в ее дворе чуть ли не на каждом шагу.

– А ты не гони, особенно по ямам, и пилюли не понадобятся, – ответила Ника, остановившись и притянув к себе ветку сирени. – Ник, а мне идут цветы? – неожиданно даже для себя, спросила она. Он обернулся и задержал на девушке взгляд. Ей идёт удивительным образом всё – и цветы, и АК, и мешковатый "пиксель", и платья, и берцы, и каблуки… и БТР, и мотоцикл, и конь! Но Ник никогда не говорил ей об этом – не сказал и сейчас.

– Пошли уже, мы должны были выехать уже полчаса как! – буркнул он.

– А ты чего не в духе? – спросила она, отпустив ветку.

– Я всегда в духе, – закинул Ник ее сумку в свой УАЗик и хлопнул дверцей. – План у нас, значит, такой, – сказал он, закуривая. – Заедем в Белгород, там надо пересечься с машиной из одного подразделения, сгрузим им гуманитарку – вон, полно всего от волонтёров, – кивнул Ник на машину. – Или как лучше? Нам же все равно придётся кататься из-под Белгорода в Харьков и около?

– Давай сразу заедем, не понятно, как съемки пойдут и будем ли мотаться – может быть будет проще где-то там ночевать в полях, чем тащиться в гостишку, – ответила Ника, запрыгнув на переднее сидение.

До Белгородской области доехали гладко, пару раз сменив друг друга за рулём, но почти молча – Ник всем своим видом показывал, что его лучше не трогать, Ника и не трогала.

"Наверное, опять поругался со своей очередной зазнобой. Или не Или не позавтракал…как обычно", – думала она.

"Чёрт меня дернул с ней вообще связаться, чего я вообще за ней таскаюсь, снимаю ее проекты, один забористее другого, вот, докатились до корявой командировки – едем на войну, считай, в консервной банке. Но лучше со мной пусть едет, чем с кем-то", – думал он.

В Белгород они въехали почти ночью: Нику сморил сон, Ник заехал на заправку и вышел из машины. Заправка оказалась не рабочей – здесь не горели фонари и не было ни души. Ник посветил своим фонариком – свет выхватил из смолистой тьмы оплавленный джип, дальше – побитую витрину магазина. Он глубоко вдохнул и поднял голову к небу.

– Ты посмотри, сколько тут звёзд, – прошептал он. – в Москве отродясь такого не увидишь, – сложил он квадратом пальцы и поднес "кадр" к глазу.

– Ник, чего стоим? – услышал он голос Ники за спиной. – Мы где вообще стоим?

– На обстрелянной заправке в Белгороде, ждём машину из подразделения, – повернулся он к ней и сунул руки в карманы. – Смотри, сколько тут звезд, и Млечный путь вон, и Большая медведица, – вновь поднял голову к небу он.

– Малая это, – поёжилась Ника, всматриваясь в небо. – А вон – Сириус, – сказала она, вздрогнув от гудка – заправка озарилась светом фар подъехавшей грузовой ГАЗели.

– Во, наконец-то приехали, – потёр руки Ник и пошел разбираться с гуманитаркой. А Ника, вопреки своему желанию поучаствовать в этом деле, почему-то застыла под антрацитовым, почти не тронутым городской засветкой небом, ища на нём созвездия. Она увидела белесый росчерк – "упала звезда", как говорится в народе. Конечно, это не "звезда" и не "упала" – так сгорают метеоры, но Ника не стала мудрствовать и загадала желание. Обернулась – несколько человек переносили из их "Буханки" в ГАЗель коробки. Она пошла к ним, но у неё на пути возник человек в балаклаве.

– Не поздно гуляете? – спросил он.

– Я, так сказать, из этого самого УАЗика, – посмотрела за его плечо Ника.

– А… а я уж подумал, помощь вам какая нужна, – развёл руки человек.

– Может, вам нужна, могу помочь коробки перетащить, – сказала она.

– Да не надо, ребята почти справились, – кивнул он на них. К ним подошёл Ник.

– Всё, командир, загрузили вас, мы поедем, – протянул он ему руку попрощаться.

– От души спасибо, ребят. Вы…, – что-то начертил пальцем в воздухе командир.

– Да, туда, – засмеялся Ник.

– Ну так давайте сопроводим, время у нас ещё есть, да к тому же, в одну сторону ехать. С нами проедете быстро! – военный свистнул, показал какой-то знак своим и пошёл к грузовику. Ник пожал плечами и подтолкнул Нику к «Буханке» – дальше, через Белгород, в сторону границы, они поехали «кортежем». Ника снимала на камеру побитые прилётами фасады домов Белгорода, витрины магазинов, поваленные деревья – в свете рыжих фонарей этот пейзаж, к тому же, напрочь безлюдный, приобретал апокалиптический флёр. На удивление, в городе и, вероятно, области, было тихо – редкая ночь обходилась здесь без обстрелов. На КПП не было ни очереди, ни проблем – убедившись в этом, командир пожал руку Нику, кивнул Нике, запрыгнул в грузовик, он зарычал, развернулся и поехал прочь.

– Ну, вот мы и за лентой, – сказал тихо Ник, проехав несколько километров. – Пять утра, а солнце, вон, бьёт прямо в глаза, – поморщился он, опустив козырёк на лобовом стекле. – Сейчас едем на первое место съемки, в Борисовку, да? Отснимемся – предлагаю поспать.

– Да, нам туда. Ник, потерпи пожалуйста, – повернувшись к нему, почему-то виновато протянула Ника. – Поспим, главное не опоздать – договорено же, и снять, естественно, – уперлась она затылком в спинку кресла.

– Ну, до Борисовки тут совсем и ехать нечего, полчаса неспешным ходом и будем там, – сказал Ник, щёлкнув пальцем по зависшему навигатору. Вдруг под колесом с его стороны раздался взрыв – машину кинуло в сторону от колеи, она закрутилась, ударилась правым бортом о дерево и застыла, дымясь. Ник неподвижно лежал на руле, Ника неестественно вывернулась в своем кресле – подушки безопасности не сработали, если вообще были в этой машине.

– Никита, – двинула побелевшими губами девушка, пытаясь пошевелиться и дотронуться до него, но тело не слушалось её: вся правая сторона горела болью, а глаза заволакивала чёрная пелена. Пытаясь её прогнать, Ника мотнула головой и согнулась в тут же накатившем приступе тошноты. Она захрипела, пытаясь вдохнуть – гаснущее сознание подкинуло идею открыть покорёженную дверь. Ника нащупала ручку, но не смогла совладать с ней. Девушка провалилась в липкий омут забвения, остатками зрения успев различить среди пышной листвы человека в камуфляже, бегущего к машине.

Глава 2. Живи!

Ладья, привязанная растрёпанной верёвкой к колышку на берегу, едва покачивалась в тихой воде, глубже и глубже убаюкивая лежащую в ней Нику. Её руки, сложенные на груди, складки пышного савана, пшеничные локоны будто застыли, не движимые ни её дыханием, ни ветром. Фарфоровое её лицо было безмятежно и чисто – можно было бы подумать, что она утонула без остатка в сонной неге, если бы не медные пятаки на её веках.

– Ника, всему свой срок, – зашелестел ветер вокруг неё. – И жизни, и смерти … а ты здесь вне срока! – в воду рядом с ладьей ударила молния. Ника дёрнулась, но более не смогла пошевелиться.

– Что происходит? – прошептала она.

– Я, дочь Мары и Кощея, вестница мёртвых, богиня скорби и жалости Желя, провожаю тебя на погребальный костёр. Но…ты здесь не вовремя! – вскрикнула она и тихая река забурлила, клокоча.

– Я могу уйти? – усмехнулась Ника.

– Можешь, если прежде вспомнишь всё…, –прошептала ей на ухо Желя. – Всё, что восполнит твою тлеющую жизненную силу; того и гляди, веревка, держащая ладью подле берега, оборвётся и тогда… Вспоминай!

Перед закрытыми глазами Ники замелькали картинки. Вот ей года четыре – в третий раз в её жизни она с родителями отправилась на море. Азов. Николаевка. Дачный домик бабушки с дедушкой на побережье. Много солнца и малины в палисаднике.

Ника мотнула головой и прежнее воспоминание сменилось новым. Вот ей лет 15. Она во всю пытается казаться взрослой – дерзит родителям, красит волосы в сумасшедшие цвета, пробует курить, сбегает с уроков, целуется в подъездах. Слушает тяжелый рок, носит соответствующий шмот, отказывается думать о будущем и уверен, что жизнь вечна. Её – уж точно. Но вот – урок литературы.

– Пишем сочинение на тему "Что я увидел на картине "Бурлаки на волге" – скрипит у школьной доски филологичка Ираида Степановна.

– Это мог быть урок не литературы, а химии и вместо филологички могла быть химичка, и вместо рока ты могла слушать рэп, но неизменны этой идиллии три вещи – ты взрослела, бунтовала, и от тебя ждали свершений. Ты смотрела на этих бурлаков и не понимала, почему ты вдруг им…сочувствуешь. Ты начала вникать в сюжет живописного полотна, и вдруг – против своей бунтарской воли, присмирела перед картиной и начала думать. Думать о жизни, ее тяготах, скоротечности…и вдруг поняла, что и ты, и те, кто вокруг – такие же бурлаки…Это было твое первое знакомство с попыткой приобщиться к прекрасному. Первое знакомство с серьезной, действительно взрослой попыткой понять чью-то боль и тяжесть чьей-то ноши, – сказала Желя.

Ника вспомнила свои 25 лет. Тогда ей расхотелось взрослеть. Она лет семь как благополучно выпорхнула из школы, отучилась в желаемом ВУЗе, получив диплом журналиста, но…Тогда дела не ладились, карьера не строилась, хотя было всё – цели, стремления, здоровье, силы дерзать.

– Неизменны в этой идиллии три вещи – ты безвозвратно повзрослела, дорвалась до свободы… и оказалось, что тебя нигде не ждут. Это было твоим первым знакомством с большим миром один на один. В котором главным действующим лицом, вопреки твоим чаяниям, стал не ты, а он, –продолжила Желя. – И вот ты шатаешься по улицам, пристаешь к знакомым и незнакомым с просьбами подсобить в поиске работы. Работы. Но по сути – себя. Вроде что-то находишь, но, позанимавшись этим полгода, понимаешь, что это тебя не впечатляет. Бросаешь. Снова что-то начинаешь. Бросаешь. Снова. Что-то. На фоне этого ты забываешь о тех, кто был рядом с тобой всегда – родителях, близких. Все реже появляешься дома, реже звонишь, реже ловишь себя на мысли, что вообще по ним скучаешь. Ты превращаешься в бездушную болванку, одержимую только лишь поиском места в окружающем мире. А когда-нибудь, решив наконец-то прибраться в своей берлоге, ты найдешь потрепанный фотоальбом. Откроешь и…увидишь в нем себя – того розового пупса в панамке. Вспомнишь, что тогда ревел из-за раздавленного песочного куличика, вспомнишь и бурлаков с Волги, свой вечный бунт против всего…и тех, кто был с тобой рядом. Подойдешь к окну, прислонишься к холодному стеклу, закроешь глаза и…поймешь, что все твои первые знакомства закончены. Дальше – знакомство с их последствиями. И вдруг захочется кричать. Не от того, что случилось что-то фатальное, а потому, что маменька уже не прибежит вытирать твою мордаху… Хочешь жить, да?! – вскрикнула Желя. – Хочешь что-то изменить, что-то сделать – вон, как искрится веревка, держащая ладью, не желает тебя Явь отпускать, не может тебя Навь принять – столько тебе ещё всего предстоит! Так Живи! – хлопнула в ладони она, опустив на ладью с Никой ледяной дождь.

Девушка вздрогнула и открыла глаза. "Хорошо так примерещилось, примерещилось же?", – зароились мысли в её голове. Тьма сменилась полумраком тесной комнаты с кривым маленьким окошком напротив чего-то твердого и колючего, на чём она лежала. За окном кто-то ходил и разговаривал, до Ники долетали обрывки фраз.

– Что делать? А зачем притащили? У нас юнитов пока достаточно. Нет, он не говорил так. Ну, теперь пусть сам решает. Лежит, да. Да куда денется, даже ползать не может, – услышала она, и вскрикнула от неожиданной боли, пронзившей её в неловкой попытке сесть. На крик в комнату зашёл человек, маячивший за окном.

– Оклемалась, что ли? Ну, ты курица, как мы поняли, важного полёта, – загоготал он, – журналист, значит. Знаешь много, значит. Мозги есть значит, да?! – подскочил он к ней и схватил за волосы, притянув к себе. – Не я тебя из той машины выковырял, я бы там пристрелил. Будь ты хоть медичкой, ещё какой-то от тебя толк бы был. Хотя, за тебя можно и денег срубить у твоих, ты ж не безхозная. А ну, как ты реально ещё и что-то для нас полезное знаешь. Знаешь?! – прошипел он, туже наматывая на кулак ее волосы. – Овод, где ты там?

Ника молчала, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не впиться зубами ему в горло – впрочем, сил не было даже дышать без пауз. В "клеть" зашёл крепкий мужчина и что-то сбросил с плеча на пол.

– Клещ, отвали от неё. Я говорил с Рагнаром, сказал, его дождаться, её не трогать и к юнитам пока не определять. Ну, а так-то, она не хрен с горы, ей и мозги просто так не вышибешь. Вон, смотри, в машине что нашли, – пнул Овод сумки, которые принёс. – Две камеры, свет, микрофоны, ноутбук, правда, запароленный, но это – пока. Распаролит, аж бегом, ну а если нет.., – провел он большим пальцем поперёк горла. – В общем, из этого всего добра можно сделать киностудию, – загоготал Овод. – Для всяких-разных фильмов, да, Вероника Владимировна Аксёнова, журналист телеканала…а дальше кровью заляпано, – кинул он в неё её пресс-карту. – Клещ, её наверно надо чем-то покормить, воды хоть дать. Рагнар вернётся точно не сегодня, как бы она не крякнулась…и мы тогда за ней.

"Юниты…какие юниты? Единицы, образцы, предметы – это если по-русски…кого они могут так называть и почему?", – спутанно подумала Ника.

– Да она побитая вся, тут как бы медицина нужна, – сменил гнев на милость Клещ, погладив её по голове. – Но. Жирно будет, само заживёт, – загоготал он. – Короче, курица – сидишь тут и не кудахчешь, какую-то воду и жрачку, так и быть, дадим. Но…в твоих интересах как раз тихо сдохнуть, чем встретиться с Рагнаром, – припечатал Клеш её затылком к стене, встал и вышел прочь. Овод последовал за ним.

– Где Ник? – выдавила Ника ему в след.

– Этот, за рулём который? Да собаки, наверное, растащили, отдыхай, ночь уже, – загоготал он, грохнул, судя по всему, тяжелой дверью и опустил со скрипом засов с обратной стороны.

Глава 3 Ну, ты, Лёша, и…

Алексей Юрьевич стоял у окна своего кабинета, то и дело поправляя галстук. Ему одновременно было трудно дышать, хотелось пить и бежать куда подальше. Он не выпускал из рук телефон, пищащий в разгорячённых ладонях о перегреве. Шеф-редактор закрыл глаза и прислонился пульсирующим лбом к прохладному оконному стеклу, не успевшего ещё раскалиться жаром всходящего дня, где-то очень глубоко в душе теша тщетную надежду на то, что он спит и скоро проснётся.

– Какого лешего творится, отвечай! – вздрогнул он от крика и последовавшего за ним стука двери о стену. В кабинет влетел директор телеканала Аполлон Евграфович.

– Тише, тише, – почти взмолился Алексей, хватаясь за правый висок. – Давайте сядем, – повернулся он от окна с соответствующим жестом.

– Ты – сядешь! И я вместе с тобой! – схватил его за галстук Аполлон. – Это немыслимое ЧП, ты врубаешься?! Кто подписал им эту командировку, какого хрена там стоит моя подпись, если я вообще не в курсе, что от канала поехала за каким-то лядом за ленту группа, да ещё и с голой жопой! При том, что я запретил отправлять туда группы из Москвы – там есть стримеры, есть корпункт канала в Белгороде! – лютовал директор.

– Я подписал, я всё подписал и за себя, и за вас, – выдохнул Алексей, ухватившись за запястье начальника.

Он неожиданно отпустил его галстук, похлопал по плечу и тихо сказал:

– Что имеем? Ты левой пяткой оформляешь командировку моим лучшим журналистам – но оформляешь её коряво, знаешь, что я вообще такие "вояжи" запретил – поэтому не ставишь в известность меня. Ты не даешь им редакционную машину, рассчитанную на повышение живучести людей в зонах ЧС, хотя у нас есть как минимум две таких – здесь, в гараже, твою дивизию…Ты не оформляешь им медстраховку, не начисляешь боевые – отправляешь только с командировочными. А эти олухи соглашаются – приключений им подавай! – хлопнул в ладони директор и закрыл ими рот.

– Да они сами мне все пороги оббили, сами рвались туда этот чёртов фильм снимать, разве удержишь? Ника вообще страх потеряла, сыпет мне ультиматумы, мол, ей всё равно, для кого снимать – её везде пустят в эфир. В том-то и дело, что везде, любой канал, понимаете? А нам самим такая рыба нужна, – протянул Алексей, ковырнув носком ботинка давно вздыбившийся под батареей линолеум.

– Они сами. Великолепно! Вот так в прокуратуре и объяснишь, – прошипел Аполлон. – Считай, что ты сам сейчас пришёл ко мне с заявлением по собственному, хотя, тебя нужно уволить по статье – чтоб не взяли даже ни в одну захолустную стенгазету, ни в один боевой листок! – выпалил он и сел в кресло Алексея Юрьевича. – Что о них известно?

– Ник в белгородской областной больнице, кома. Машина по левому борту раскурочена, у него – целый список травм, врачи не дают гарантий. Ники нет, – развёл руками шеф-редактор, помолчал, наконец снял душащий его галстук и швырнул его на подоконник. – Они подорвались, отъехав от границы километров семь в сторону Харькова. Там устроили засаду диверсанты, ждали войсковую машину снабжения, а проехали вот наши…Погранслужба, военные, Росгвардия подоспели, но поздно – боевики уже обчистили машину, Нику забрали, стали отходить. Ну, силовики положили троих, но группа естественно была больше, к тому же они прикрывались Никой – если бы убрали их, то и её наверняка. Где эти уроды сидят, где их формирование кучкуется – хрен разберешь, но, как мне передали из ФСБ, Нику ищут, развёрнута операция.

– Потому что это скандал, понимаешь, да? Документалист-расследователь федерального телеканала Вероника Аксёнова, которую каждая вошь знает, попала в плен к украинским диверсантам. Естественно, ищут! – вытер лоб Аполлон Евграфович. – Дальше все подробности по этому делу я хочу получать лично, а не через тебя – интересно, почему со мной не связались напрямую, всех направлять ко мне – врачей, силовиков, понял меня?! Но. Как я, как ты будем дальше есть, спать, жить – я лично не представляю. В перспективе они оба, буду говорить прямо, на 90 процентов – трупы, и только на 10 – наоборот. Ну, ты понял, да, сколько может стоить одна подделанная подпись…Так объясни мне, за каким лядом ты их туда отправил?! – стукнул по столу Аполлон.

– Это был бы бомбический эксклюзив … А я засиделся в начальниках "второго сорта"! – выпалил Алексей.

– Так ты на моё место, что ли, метишь? – побагровел Аполлон.

– Нет, на другое, но не меньше вашего… На другом тв-канале, – сложил руки на груди Алексей.

– Захотел, значит, на фильме ребят выехать, медаль себе захотел, должность захотел! Ну, ты, Лёша, и гандон, – Аполлон кинул на стол ручку, которую вертел в руках, оперся на него локтями и не моргая уставился в открытое окно, из которого в кабинет врывался бой курантов вперемешку с нескончаемым гулом автострады.