Ирина Ребони
День Правды

Телефона в квартире не было, так что первым делом я купила мобильник. В Заполье обходилась без него. Связь там ненадежная, да и звонить особо некому, а у меня не было лишних денег, чтобы тратить их на ненужные вещи, хотя большинство моих односельчан шли в ногу со временем. Затем по частям я перевезла вещи из камеры хранения и приступила к поискам работы, которые складывались крайне неудачно. Я не понимала, почему мне так не везет, вроде бы бог ни умом, ни красотой не обделил. Как же другие устраиваются? Что со мной не так? Моя лучшая подруга Наташа иногда называет меня блаженной – то за то, что пишу стихи и рассказы, то за то, что пошла в санитарки, то за то, что на парней мало внимания обращаю. Я и с Лёней-то сошлась под ее нажимом.

Наташа уже давно замужем, родила двоих детишек, растолстела и завела козу. Она жила в соседнем доме и снабжала меня парным молоком. Наташа чувствовует себя вполне счастливой и желает счастья мне, только я вижу свое счастье по-другому, поэтому и уехала в Питер. Я даже себе боялась признаться, что мой отъезд хотя бы отчасти связан с желанием встретиться с Михаилом. Может быть, я вообще не решилась бы покинуть поселок, если бы не надеялась на его помощь. Обустроившись на новом месте, я отправилась по заветному адресу, переполненная смятением и надеждами. Однако дома под номером 177 на Бульваре Красных Зорь не оказалось, улица была довольно короткой. С большим огорчением пришлось признать, что Михаил, если не демоническая, то уж точно темная личность. Зачем честному человеку давать фальшивый адрес? Мне пришлось действовать в одиночку, без чьей-либо помощи. В поисках работы я тратилась на телефонные переговоры и разъезды, но ничего не получалось, а денег оставалось все меньше. Моя красота не приносила не только радости, но и пользы. За эти два с половиной месяца я получила кучу непристойных предложений, но ни одного делового.

Соседи оказались очень шумными и вообще вели непонятную жизнь. По вечерам возле дома обычно стояло несколько автомобилей, слышались громкие голоса и музыка. Часам к одиннадцати всё затихало, но в два или три часа ночи все высыпали на улицу и опять – шум, гам и хохот. Может быть, там собирались наркоманы? Соседи ко мне не цеплялись, вежливо здоровались, но мне все равно было неуютно. Неделю назад они вдруг исчезли. Сначала я почувствовала облегчение, но ненадолго. Теперь мечтаю, чтобы буйные соседи вернулись. Лучше любой шум, издаваемый людьми, чем необъяснимые потусторонние звуки. Целую неделю я по ночам корчилась от страха и только под утро забывалась тяжелым сном.

В последние дни моя решимость добиться успеха в Питере заметно ослабла. Я всё чаще с теплотой стала вспоминать Заполье, друзей и знакомых, регулярно созванивалась с Наташей. Ее муж дружит с Леней, так что благодаря подруге я была в курсе дел своего бывшего возлюбленного. После моего отъезда Леня связался с молоденькой девчонкой из соседней деревни, но вскоре ее оставил, а недавно выпросил у Наташи номер моего телефона и позвонил, хотел приехать в гости на выходные. Я изнывала от страха и, чуть было, не согласилась на его предложение, но потом неожиданно для себя сказала, что, возможно, скоро вернусь домой. Леня встретил это известие с энтузиазмом, что меня очень тронуло. Может, выйти за него замуж и родить ребенка? А рассказы ведь можно писать и в Заполье, потом по электронной почте пересылать их в издательства, авось когда-нибудь повезет. Такая перспектива на какое-то мгновение показалась мне даже заманчивой, но все же я решила дать себе еще несколько дней, так не хотелось уезжать из Питера побежденной. Я продолжала работать уборщицей в магазине, а в свободное время ходила по издательствам. В коридоре пятого по счету издательства я встретила Аллу Викторовну, и впервые появилась реальная надежда. Мало того, что та обещала ознакомиться с моими рассказами, так еще и с работой хочет помочь.

За этими мыслями я немного успокоилась и сняла с головы подушку. И тут, будто какая-то тяжелая туша навалилась на дверь. Дверь была заперта на ключ, на ночь я придвинула к ней массивный стол, но сейчас, под этим невидимым мощным напором, казалось, все преграды будут сметены. Я думала, что страшнее, чем вчера, уже быть не может, но сейчас страх плескался во мне, не помещаясь в теле, и меня будто прорвало. Вместо того, чтобы зарыться в подушку, я села и стала истово креститься, шепча: «Господи, помоги! Господи, отведи нечистую силу!» Я не считала себя верующей, а в церкви появлялась только по особым случаям – крестины, венчания и отпевания, да и молитв не знала, но сейчас молилась от всей души. Дверь продолжала содрогаться, но мне почему-то стало не так страшно.

– Пошла вон, дура! – закричала я во весь голос.

Как ни странно, вскоре после этого всё затихло, но я все равно решила, что больше ни одной ночи здесь не проведу. У меня еще осталось немного денег, да и в магазине должны заплатить, так что завтра же переберусь в гостиницу. Говорят, на Лиговке есть дешевые номера, а потом, если устроюсь к миллионерше, сниму нормальное жилье. И все-таки, почему эта вакханалия прекратилась, после того, как я закричала? Неужели рассказ неизвестной старушки содержит хоть каплю правды?

Сегодня, выйдя из дому, возле деревянного мостика я встретила старушку. В последние пару дней солнце почти полностью растопило снег на пустыре, и появились маленькие тщедушные росточки, которая старушка обрывала и складывала в пакет. Увидев меня, она так испуганно вытаращилась, будто увидела привидение. Я молча остановилась возле нее, желая услышать объяснения.

– Неужто вы в Прасковьином доме поселились? – еле выдавила из себя старушка.

– Я живу в красном кирпичном доме, – ответила я, – но я не знала, что у него есть название.

Старушка стала уверять, что это нехорошее место, и мне следует немедленно съехать отсюда, пока какой беды не случилось. Говоря это, она непрерывно крестилась. Я и без того была сама не своя от страха, а тут еще такие слова, но все равно попросила рассказать, почему это место считают «нехорошим». Старушка, всю жизнь прожившая на Петроградской стороне, рассказала местную легенду, которую услышала от матери, а та, в свою очередь, от своей бабки.

Больше ста лет назад дочь богатого купца красавица Прасковья то ли от несчастной любви, то ли головой ударилась, но в одночасье сошла с ума. Нрав ее сделался таким буйным, что ни одна лечебница ее не принимала, так как другие больные от ее воплей тоже становились буйными. Тогда купец решил построить для своей дочери частную лечебницу, для чего выбрал это уединенное место. Дом построили в рекордные сроки. На втором этаже располагалась квартира Прасковьи, в которой она жила с двумя санитарами, а напротив поселился ее личный врач. Первый этаж предназначался для слуг и хозяйственных нужд. Никакое лечение Прасковье не помогало, ее громкие крики то и дело раздавались по всей округе. Местные жители жалели ее и боялись. Так продолжалось много лет. Постепенно все привыкли к крикам, а лечебницу стали называть Прасковьиным домом. Однажды не досмотрели за ней, и она, сделав из простыни петлю, повесилась. Купец осерчал на нерадивых санитаров и по его приказу тех избили до полусмерти, а остальным служителям лечебницы он передал в дар Прасковьин дом. Однако продать его не удалось, никто не хотел его покупать. Все съехали отсюда, остался только бывший сторож с многочисленным семейством. Но недолго он радовался. Один за другим от разных болезней умерли три его сына, затем повесилась юная дочь, да и за ним самим стали замечать странности. Он всем рассказывал, как Прасковья ему является, говорит непонятные вещи, будто бы и не на русском языке, а глазами вращает, словно они у нее на шарнирах. Жена уговаривала его уехать в деревню, а он все упирался, пока ее не нашли в кладовке, висящей на скрученной простыне. Только тогда упрямый сторож решил уехать, а перед отъездом подпалил дом. Но огонь быстро погас. Сторож сделал несколько попыток, но будто кто-то задувал пламя. Долгое время в доме никто не селился, к нему даже редко подходили. Потом там стали появляться бродяги, но вскоре возле мостика нашли труп одного из них, причем следов убийства на теле не было, но на его лице застыла маска ужаса. С тех пор небольшой участок земли, на котором располагался Прасковьин дом, называют Проклятым островом. Он со всех сторон окружен оврагами и канавами, лишь в одном месте можно проехать на машине, да и то не во всякую погоду. Однако травы на Проклятом острове обладают небывалой лечебной силой, поэтому знающие люди их тут собирают.

– Но это всё в далеком прошлом, – заметила я. – Неужели и сейчас злые чары не рассеялись?

Старушка продолжила свой рассказ. После революции почти до самой войны в Прасковьином доме помещалась лечебница для тяжелых больных, да видать, не для простых, так как охрана была здесь немалая, и на остров никого не пускали. В войну ни один осколок в дом не попал, так и простоял он до самой Победы, целый и невредимый. После войны жилья не хватало, и в доме поселились заводские рабочие. Тогда много народу в нем жило, всякое случалось, но никто Прасковью не вспоминал, привидения не любят шума. Постепенно дом стал пустеть, и тогда опять пошли разговоры о дурной славе Проклятого острова. Старушка никаких подробностей не знала, но ни за что не хотела бы поселиться в Прасковьином доме.

– Так что, девушка, съезжайте отсюда, пока беды не случилось, – предостерегла она.

Я поблагодарила ее и отправилась драить полы в магазине, время от времени возвращаясь в мыслях к этому странному разговору. Неужели неуспокоенный буйный дух Прасковьи только что ломился ко мне в дверь? В это я никак не могла поверить, но и других объяснений происшедшему не находила. Я и не заметила, как задремала и спала так спокойно, что проснулась только от будильника и сразу стала собираться на встречу.

К часу дня я подъехала к издательству. Оно помещалось в старинном пятиэтажном здании, украшенном барельефами и всевозможными завитушками, которое мне и нравилось и не нравилось одновременно. Алла Викторовна была занята на каком-то совещании, и мне пришлось минут пятнадцать томиться в коридоре. На душе было неспокойно: как то все сложится? Захочет ли миллионерша нанимать сиделку без медицинского образования? Наконец, Алла Викторовна появилась. В руках у нее был небольшой портфельчик, похлопав по которому, она заявила, что там будущий бестселлер, и быстрым шагом направилась к выходу. Возле издательства нас уже ожидало такси. Мы разместились на заднем сидении, и моя спутница кое-что рассказала об Антонине Петровне Воротниковой. Во-первых, она очень богата – владеет издательством и еще кучей всего. Ей семьдесят два года, но выглядит она значительно моложе и вообще в хорошей форме. Впрочем, Алла Викторовна уже несколько месяцев ее не видела, а за это время у Антонины Петровны резко ухудшилось здоровье, раз сиделка понадобилась, так что возможно сейчас это и не так. Ей уже нанимали несколько сиделок через специальное агентство, но ни одна из них ее не устроила, видимо, из-за болезни она стала капризной, следует это учесть. Семь лет назад Антонина Петровна потеряла единственную дочь и мужа, теперь у нее остался только один близкий человек – зять Виктор, которого она считает сыном и доверяет ему управление своими капиталами. Есть еще родственники покойного мужа, но она их не особо жалует. Пару лет назад Виктор женился. С его женой Тамарой у Антонины Петровны непростые отношения, но они живут вместе – зимой в роскошной квартире в районе Таврического сада, а на лето перебираются в загородный дом, а точнее, поместье, которое в честь хозяйки называют Антониновкой. Не следует путать с расположенной на другом берегу реки деревней Антоновкой.

Пока Алла Викторовна вводила меня в курс дел миллионерши Воротниковой, мы уже выехали из города. По обочинам шоссе еще лежал снег, деревья стояли голыми, но яркое солнце не просто говорило, а кричало, что наступила весна и, глядя на проносившиеся мимо не слишком выразительные пейзажи, я вдруг почувствовала прилив сил и уверенность в том, что все сложится хорошо. Правда, до моих рассказов у Аллы Викторовны руки пока не дошли, слишком много работы, а у нее стали уставать глаза, так что дома она не читает, даже телевизор, скорее, слушает, чем смотрит, но она пообещала в самое ближайшее время с ними ознакомиться, что не могло меня не радовать. Извинившись, добросовестный редактор отдела детективной литературы издательства «Орион» надела очки с толстыми линзами и достала из портфеля рукопись, в которую тут же углубилась, время от времени, делая какие-то пометки, а я смотрела в окно и пыталась представить свое ближайшее будущее.

Без десяти три мы въехали на территорию поместья, ограниченного высокой металлической оградой с каменными столбиками, выкрашенными в приятный бледно-салатовый цвет. На подъездной аллее двое мужчин сгребали прошлогодние листья, но, увидев автомобиль, отступили на обочину, а я всё глазела по сторонам. На территории парка было много симпатичных построек, но они не шли ни в какое сравнение с главным зданием, возле которого мы вскоре остановились. Вход в него был оформлен в виде античного портика с белоснежными колоннами. Это было так красиво, что у меня дух захватило. Всегда считала, что в подобных домах могут располагаться только музеи, а поди ж ты – люди живут! Охваченная некоторым волнением вслед за Аллой Викторовной я поднялась по гранитным ступеням и оказалась в просторном холле. Две лесенки по бокам вели на балкон второго этажа, который по всему периметру опоясывал холл. Потолки были очень высокими, что делало холл похожим на парадный зал. Диваны и кресла, обитые светло-бежевой кожей, стеклянные столики и декоративные панно на стенах делали его еще более нарядным. Едва окинув взглядом это великолепие, я заметила на балконе женщину лет пятидесяти. Стройная, подтянутая, в черных брюках и голубом джемпере, с модной стрижкой, она легкой походкой направлялась к одной из лесенок.

– Не вздумайте снимать обувь! – крикнула она.

Мы остановились у входной двери возле красивых вешалок и подставок для обуви.

– Уж лучше мы переобуемся, – не огласилась Алла Викторовна и взяла с подставки две пары тапок в упаковке. Я слышала, что такие выдают в приличных гостиницах. – Грех ступать в грязных кроссовках на начищенный паркет, – громко сказала она.

Когда мы переобулись, Антонина Петровна была уже перед нами. Вблизи она выглядела не так молодо. Были заметны многочисленные морщины и морщинки, да и вообще всё лицо будто немного стекло книзу, но все равно ее нельзя было назвать старушкой. За годы работы в больнице я стала неплохой физиономисткой. По внешнему виду могу достаточно точно определить, насколько тяжело болен человек и есть ли у него шанс выкарабкаться. И сейчас, глядя на свою будущую пациентку, если конечно она ею станет, я невольно ставила ей диагноз. Нет, смерть еще не коснулась ее своим крылом, но явно притаилась где-то поблизости. Мне вдруг захотелось помочь этой пожилой женщине, отогнать от нее старуху с косой, еще не время.

Антонина Петровна приветливо поздоровалась с нами, правда, объятий и поцелуев не последовало.

– Спасибо, Аллочка, – сказала она. – Ты как всегда точна. – Потом повернулась ко мне. – А вы, надо полагать, Катя.

Я кивнула, но на душе у меня было неуютно. Несмотря на приветливость, Антонина Петровна смотрела на меня таким оценивающим взглядом, будто прикидывая, стоит ли ей эту вещь покупать. За последние месяцы, пытаясь устроиться на работу, я привыкла к подобным взглядам, но от этого они не стали мне милее. В потертых джинсах и скромном полосатом свиторочке я показалась себе инородным телом в этом роскошном доме. Тем временем хозяйка повела нас в столовую, где уже всё было готово к обеду. Попутно она сообщила, что на первом этаже располагаются столовая, гостиная и служебные помещения, библиотека и жилые комнаты на втором, а в подвале финская баня, бильярд и тренажеры.

В нарядной столовой был накрыт стол. Я ни разу не была не только в таких домах, но и в настоящих ресторанах, запольская кафешка и привокзальный ресторан в райцентре не в счет, но благодаря фильмам прекрасно представляла, как должен быть сервирован стол и как следует себя вести, так что старалась держаться подобающим образом. Нас обслуживала немолодая полная женщина, которую Антонина Петровна называла Надей. Поначалу радушная хозяйка предложила выпить вина, но мы с Аллой Викторовной отказались, тогда она нас весело поддержала «Пьянству – бой!» и тоже не стала пить. Наконец, мы приступили к обеду. Я очень проголодалась, но ела не спеша, стараясь по достоинству оценить изысканную пищу. Сырный суп! Сроду такого не пробовала, но оказалось очень вкусно. Тем временем началась застольная беседа. Поначалу поговорили о делах в издательстве. Алла Викторовна рассказала о новом авторе, которого недавно открыла и на которого возлагала большие надежды. Антонина Петровна поинтересовалась, что из себя представляет этот перспективный автор.

– Тридцатидевятилетняя домохозяйка, – промокнув губы салфеткой, ответила Алла Викторовна. – Дети выросли, и освободившуюся энергию она направила на литературу.

Антонина Петровна усмехнулась:

– Пришло время дилетантов. Ничему не учатся, но смело берутся за перо, отсюда и такой низкий уровень.

– Ну, не скажите, – перебила ее Алла Викторовна. – У нее явный талант, ну а для того, чтобы убрать кое-какие промахи, существуем мы, редакторы. И вообще, что-то я не припомню, чтобы Толстой или Чехов учились в Литературном институте.

Они еще немного подискутировали на эту тему. Я участия в разговоре не принимала, но слушать было интересно. Когда приступили к рыбе под маринадом, Антонина Петровна переключила внимание на меня:

– Катюша, вы не будете возражать, если я стану говорить вам «ты»? – Разумеется, я не возражала. – Так вот, я знаю, – продолжила она, – почему ты стала санитаркой, но скажи честно, ты испытываешь отвращение или брезгливость, ухаживая за больными?

Я изумленно уставилась на холеную пожилую женщину, сидевшую во главе стола.

– Нет, конечно! – искренне воскликнула я. – Иначе не смогла бы столько проработать в больнице. Но я постепенно привыкала, – пояснила я. – Сначала ухаживала только за мамой, потом за ее соседкой по палате, к которой никто не приходил, а затем и другим стала помогать, так что к тому времени, когда стала санитаркой, уже ко всему привыкла. Правда, бывают очень неприятные запахи, тогда я надеваю марлевую повязку, всё полегче.

Я поймала себя на том, что говорю о работе санитарки в настоящем времени, будто до сих пор работаю в больнице. Антонина Петровна продолжала внимательно разглядывать меня.

– А сейчас ты уборщицей в магазине работаешь? – Я покраснела и кивнула головой. Нечего сказать, хороший у меня послужной список. – Но я вижу, что у тебя ухоженные руки. Как тебе это удается?

Я облегченно перевела дух.

– Моя мама была учительницей, а у нас хозяйство и огород, все время приходилось выполнять грязную работу. Она считала, что учитель должен выглядеть опрятно и следила за собой, в том числе и за руками, все делала в перчатках, и меня к этому приучила. – Я сделала паузу, но, увидев устремленный на меня взгляд Антонины Петровны, продолжила. – Я всегда подбираю перчатки по размеру, обильно смазываю руки защитным кремом или вазелином, только потом надеваю. Я к ним привыкла, и они мне не мешают.

Антонина Петровна одобрительно покивала головой:

– Молодец! Красоту надо смолоду беречь, а ты ведь красавица. Знаешь об этом?

Я немного смутилась и пожала плечами:

– Пока это счастья мне не принесло.

Женщины переглянулись и почему-то рассмеялись.

– Тебе сколько лет? – поинтересовалась Антонина Петровна.

– Двадцать четыре.

– Ну, какие твои годы! Ты обязательно будешь счастлива!

После обсуждения вопросов, связанных с красотой и уходом за ней, Антонина Петровна повернула разговор в деловое русло.

– Алла Викторовна сказала тебе, что мне нужна сиделка. Кстати, ты умеешь делать уколы?

Конечно, я давно этому научилась и умела делать не только внутримышечные, но и внутривенные уколы. Поначалу меня только до мамы допускали, но постепенно мои успехи были оценены по достоинству, так что даже заведующая отделением, когда заболела, именно меня попросила поставить ей капельницу, якобы у меня рука легкая. Все это я и сообщила своим собеседницам, после чего устыдилась своего бахвальства и добавила, что медицинского диплома у меня нет.

– Я не такая уж бюрократка, – весело отозвалась Антонина Петровна, – а то, что ты умеешь делать уколы, очень хорошо, но могут потребоваться и другие услуги по уходу.

– Без проблем! – вырвалось у меня.

В это время принесли десерт, и все переключились на него. Я лихорадочно думала о том, какое впечатление произвела на миллионершу. Она вроде бы выглядит довольной, но бог знает, что творится у нее в голове. А мне так нужна работа, хотя бы на несколько месяцев, чтобы скопить немного денег и сделать еще одну попытку обосноваться в Питере. Если я сейчас уеду в Заполье, то вряд ли сюда вернусь.

После десерта мы перебрались в гостиную, куда Надя вскоре принесла кофе – крепкий, ароматный. Алла Викторовна стала поглядывать на часы, напомнив, что нас ждет такси, но Антонина Петровна не спешила нас отпускать, видимо еще не все обо мне выяснила и не приняла окончательного решения. Она вызвала Надю и велела ей покормить водителя. Немного поговорив о всяких пустяках, Антонина Петровна посмотрела на меня.

– Катюша, ты хочешь у меня работать?

– Да, – односложно ответила я.

– Тогда нам следует обсудить твой статус. Я хотела бы, чтобы ты была не только моей сиделкой, но и компаньонкой.

Перед моими глазами сразу предстала неприглядная картинка: бледная женщина в унылом платье с глазами на мокром месте – мишень для насмешек и издевательств. Нет, такой участи я себе не желала.

– А можно быть просто сиделкой? – хмуро спросила я, чувствуя, как еще одно рабочее место уплывает у меня из-под носа.

– Но почему?! – удивилась Антонина Петровна.

– Компаньонка – это ведь нечто вроде бедной родственницы или приживалки, – хмуро сказала я. – Уж лучше быть просто сиделкой.

Антонина Петровна улыбнулась:

– Наверное, я неправильно выразилась. На самом деле мне нужна помощница во всех делах.

Это звучало несколько приятнее, и я заинтересовалась. Оказывается, она участвует во всяких благотворительных фондах, ей приходит много писем, на которые нужно отвечать, а также требуются и другие секретарские услуги. Это было как раз то, о чем я мечтала, во всяком случае, именно то, с чего я собиралась начинать. Заметив мое воодушевление, Антонина Петровна спросила, какую плату я хотела бы получать за свою работу. У меня чуть инсульт не случился от резкого мозгового напряжения. Я примерно представляла, сколько платят секретарям, правда, в разных местах по-разному, но тут ведь еще и услуги сиделки. Я боялась продешевить, но и выглядеть слишком алчной не хотелось.

– Не знаю, – наконец выдавила я.

Что-то прикинув в уме, моя нанимательница предложила платить пятьдесят тысяч в месяц, учитывая, что мне не придется тратиться на жилье и питание. Признаться, на такую щедрость я не рассчитывала и даже пробормотала, что это слишком много, на что она ответила, что я неоправданно низко ценю себя, к тому же, работы будет немало. После шестилетнего тренинга в должности санитарки, да еще на две ставки, я никакой работы не боялась. Теперь оставалось только определить, когда я смогу приступить к своим обязанностям.

– Завтра с утра сможешь? – спросила Антонина Петровна.

Представив, как придется возвращаться в Прасковьин дом, я поежилась и неожиданно для себя выпалила:

– А сегодня можно?

– Тебе отказали от квартиры? – обеспокоено поинтересовалась моя нанимательница.

– Нет, что вы! У меня еще за полтора месяца вперед уплачено. Просто… это нехороший дом.

Тут и Алла Викторовна заинтересовалась, так что мне пришлось пояснить свои слова. Я боялась показаться суеверной деревенщиной, поэтому в подробности ночных кошмаров не вдавалась, скромно упомянув о непонятных звуках и уединенном расположении дома, а потом на меня нашло вдохновение, и я рассказала легенду, поведанную мне местной старушкой. Мои слушательницы впечатлились рассказом и стали обсуждать, как лучше устроить мой экстренный переезд в Антониновку. Однако кое-чего мы не предусмотрели. Я не знала, по какой дороге можно подъехать прямо к дому, таксист тоже был не в курсе, так что довез меня только до пустыря, где и ждал, пока я наскоро собрала самые необходимые вещи. В половине одиннадцатого я вернулась в Антониновку, где меня уже ждали Антонина Петровна и Надя с горячим ужином.

Глава третья

Антонина Петровна

Проснувшись, я посмотрела на часы и улыбнулась. Уже две недели, с тех пор, как в моем доме поселилась Катя, я начинаю день с улыбки. Мои обычные болячки остались при мне: то и дело беспокоит желудок, побаливают суставы, иногда и легкие головокружения случаются, но сил, а главное – желания жить становится все больше. Мне некогда скучать и предаваться мрачным мыслям, и каждая минута приятна по-своему. Легко встав с кровати, я прошла в ванную и приняла душ, после чего растерлась жестким полотенцем. А вскоре и Катя появилась, чтобы помочь мне вымыть голову. Никогда не мою волосы под душем или краном, предпочитаю поливать водой из кувшина. Катя приступила к делу, а я, зажмурив глаза, думала о ней. Какая же она красавица! Высокая, стройная, но без худобы, всё при ней, и с роскошной русой косой. А лицо! Нежное, гармоничное, светлые глаза, опушенные темными ресницами, красиво очерченные губы, открывающие в улыбке безупречные белые зубы. Как я недавно выяснила, стоматолог к ним еще не прикасался. Конечно, ей пока не хватает лоска, но это дело наживное. Но до чего же приятно видеть перед собой молодое, пышущее красотой и здоровьем лицо, а не унылые или подобострастные физиономии сиделок. Но главное не в этом. Она никакой работы не боится, все у нее в руках спорится, да и делает она все легко и даже с энтузиазмом, а не с усталой обреченностью, как это нынче принято у молодых.

Катя тем временем вымыла мне голову и приступила к укладке. Прежде она этим не занималась, так как у нее длинные волосы, но быстро освоила новую сферу, теперь справляется не хуже Таси. Даже не знаю, кто этим будет заниматься, когда Тася переедет в Антониновку, она очень ревнива. Ладно, потом разберусь.

Каждый день я находила в своей помощнице новые качества и достоинства. Какая она непосредственная! В городских жителях такое нечасто встретишь. На днях мы отправились на прогулку, и я захотела показать ей расположенные в двух километрах от усадьбы карстовые пещеры. По пути я рассказывала о том, как и почему они образовались, а также о подземных реках и озерах, расположенных под нами. Катя слушала с интересом, то и дело задавала вопросы, а я с удовольствием отвечала. До пещер оставалось всего метров пятьсот, когда нам перегородила дорогу большая и глубокая лужа. Наполненные водой канавы по обочинам не давали ее обойти. На Кате были кожаные полусапожки, а на мне туфли, явно не предназначенные для преодоления водных препятствий. Оценив ситуацию, Катя подхватила меня на руки и перенесла через лужу. У меня рот открылся от неожиданности, давно меня на руках не носили.

– Как ты на такое отважилась, – залепетала я, – ведь тяжело!

– Да вы легкая, – невозмутимо ответила она. – Знаете, каких тяжелых больных мне приходилось переворачивать!

На обратном пути я преодолела лужу таким же способом, но уже без прежнего удивления. Меня удивляло другое. Кате приходилось выполнять тяжелую и грязную работу, но она нисколько этого не стеснялась. Однако предложение стать моей компаньонкой показалось ей унизительным. Почему?! Хорошо, что я тогда быстро сообразила и намекнула на секретарскую работу. На самом деле мне персональная секретарша не нужна, у Виктора их целый штат, и письма, связанные с благотворительностью, они переадресовывают в секретариат фонда. Однако Кате мои слова запали в душу, и мне было неудобно идти на попятную. Теперь поступающие на мое имя письма читает она. Когда-то я сама пыталась этим заниматься, но вскоре узнала, сколько нечистоплотных людей крутится вокруг благотворительных фондов, и ограничила свое участие выплатой достаточно внушительных взносов. Есть ведь такие профессионалы, которые пишут всюду – в различные фонды и каждому учредителю в отдельности, чтобы получить деньги на одну и ту же цель, хорошо еще, если эта цель вообще существует. Теперь вместе с Катей я опять втянулась в это дело. После долгих обсуждений мы пришли к некоторому компромиссу. Просьбы жителей Петербурга и Ленинградской области будем рассматривать сами, а остальные, как и прежде, пересылать в центральный секретариат фонда.

Сегодня у нас намечена поездка в деревню Угловка, расположенную в тридцати километрах отсюда, так как именно сегодня приступает к работе вернувшийся из отпуска Иван. Он уже с вечера заселился в сторожку, жена с внуком присоединятся к нему только в конце мая. Сторожка представляет собой небольшой уютный домик. Одну половину занимает Иван с семьей, а вторую сторож, вернее, сторожа. Их трое, и работают они посменно. Виктор давно предлагает нанять профессиональную охрану, но я считаю, что местные мужики с охотничьими ружьями, знающие здешние порядки, ничуть не хуже бритоголовых качков в камуфляже и с пистолетами. К тому же, у нас установлена сигнализация, а милицейский пост всего в пяти километрах.

После завтрака мы отправились в путь. По дороге заехали в сельский магазин, чтобы купить гостинцев больному мальчику, которого собирались посетить.

– Сколько можно потратить на подарки? – деловито осведомилась Катя.

– Трать, сколько хочешь, – хмуро ответила я.

Вид болезней и несчастий всегда вгоняет меня в тоску, поэтому предстоящий визит не вызывал у меня энтузиазма, зато в Кате его было полно. Она накупила игрушек и сладостей, то и дело советуясь со мной, только вряд ли от моих советов была хоть какая-то польза. Откуда мне знать, что может понравиться шестилетнему мальчугану? Накануне Катя посмотрела карту, Угловка на ней имелась, так что никаких задержек в пути не было. Но когда мы съехали с шоссе на проселочную дорогу, и мой бедный «Мерседес» жалобно запрыгал по ухабам, Иван недовольно произнес:

– Жаль машину. Не приспособлена она к российскому бездорожью.

Я была с ним согласна и даже собиралась что-то сказать по этому поводу, но в разговор вступила Катя: