Ирина Малаховская-Пен
Бачеха. Рассказы
Амир
Я познакомилась с ней на молочной кухне в далёкие 90е годы. Нет, всем жилось тогда непросто. Но Гульмире, пожалуй, было хуже всех. Мы как-то сразу подружились. У меня был Сергей, у неё – Амир. И дни рождения детей почти что рядом: в апреле. У Амира пятого апреля, у Серёжки – девятнадцатого.
– Таня, а чего мы будем толпой ходить на молочку? Давай кто-то один. День я, день ты, потом, по возможности, относим друг другу продукты. После сада, например.
– Давай. – согласилась я.
Гульмира жила в общаге какого-то завода, садик, в который ходили наши дети, находился рядом. Так мы стали экономить время, ходить на молочную кухню по очереди. Помнится, к нам примкнули ещё мамы, и в конце концов, каждая из нас получала ацидофилин и прочие ништяки один раз в неделю, но зато огромный мешок, который просто надо было разнести по всем.
– Почему ты в общежитии живёшь? Ты приезжая?
– Да. – улыбнулась неунывающая Гульмира.
Я пробовала назвать её Гулей, но она сказала, что это от «Гульнары», а её зовут Гульмира. И точка.
Она рассказала мне совершенно потрясающую историю. Меня лично она потрясла. Гульмира приехала из Казахстана поступать в институт, и поступила. Училась очень хорошо, но на четвёртом курсе, в конце учебного года, когда нужно уже думать о дипломе, она потеряла голову от любви. Нечем ей стало думать о дипломе. Абсолютно!
Результат ожидаем: Гульмира забеременела, а Марат, как оказалось, не имел на неё никаких долгосрочных планов. Он просто бросил девушку в положении, а семья отреклась от неё. Опозорила!
– Я бросила институт. Нашла работу с общагой. А потом вышла в декрет. Так и живём.
Гульмира была одета всегда аккуратно и чисто, но крайне бедно. Я стала отдавать ей свои вещи, из тех, что мне не очень подходили. Или быстро надоедали. Для меня это были надоевшие шмотки, а Гульмира сразу преобразилась.
– Смотри, снова не влюбись! – пошутила я.
Мой Серёжка рос знатным раздолбаем. Мальчишки выросли из детского сада и пошли в школу. Амир и так-то всё схватывал на лету, так вдобавок сидел, усердно занимался. Мой сын всё схватывал на лету, а заниматься не хотел. Получалось, что не удалось ухватить – осталось за бортом.
– Посмотри на Амира. – увещевала я сына. – Посмотри, как он старается!
– Мам… они очень бедные! Папа Амира им не помогает. Ему приходится стараться, он не хочет так жить.
Я ахнула:
– Это он сам тебе сказал?
Серёжка кивнул:
– Да. Сказал: я обязательно стану богатым, и мамку вытащу.
У меня слёзы на глаза навернулись. Пацану семь лет, а он уже готов принять вызов от жизни. Готов идти вперёд и добиваться. И мать не винит ни в чём, – в безденежье, в отсутствии отца, – а хочет помочь.
Потом я дала Сергею лёгкий подзатыльник и сказала:
– Учись, давай! Мы тоже не с золота едим. Если ты добьёшься чего-то в жизни, я не откажусь от своих процентов.
Сын только хихикнул в ответ. Каждый раз идя в гости к Амиру он брал с собой какую-нибудь игрушку или игру, и «забывал» её там. Я втайне гордилась Серёжкой: да, он не рвался через тернии к звёздам, но сердце у него было доброе.
Когда отец Гульмиры умирал, он нашёл способ с ней связаться.
– Приезжай, дочка. И внука моего привези.
Амиру тогда было уже шестнадцать.
– Что-то я не очень хочу туда ехать, мам. – сказал он Гульмире. – У меня дел много.
Кроме учёбы, и, по возможности, работы Амир занимался музыкой. Свою аппаратуру он собрал сам буквально по винтику. Подрабатывая на стройке, Амир купил материал и сделал в их комнате звукоизоляцию, чтобы не было конфликтов с соседями. Вообще, я всегда поражалась, как этот мальчишка всё буквально успевал. А тут его тащили в чужой незнакомый город к совершенно посторонним людям.
– Амир, дедушка болеет. – сказала Гульмира. – Он может умереть в любой момент. Надо съездить, сынок.
Он не хотел говорить матери, что не согласен. Не хотел её расстраивать. Почему «надо», Амир не понимал. Когда им было тяжко, родственники и знать их не хотели. Этот самый умирающий дедушка выгнал мать за порог беременную. А теперь почему-то они должны ехать.
Съездили. Амир так и знал, что не надо. Вместо того, чтобы попросить у Гульмиры прощения, дед Али милостиво простил дочь. Амиру успел сказать:
– Какой ты…
И умер. А мама плакала, как будто горше горя не могло случиться. Амир поддерживал её, утешал, но… не понимал.
Они вернулись домой, и он снова занялся своими бесконечными делами. Учёба, строго на 5. Подработка. Музыка. А однажды пришёл отец Амира. Гульмира засуетилась, накрывая на стол. Закуток под кодовым названием «кухня» был отгорожен шторами. Амир сидел за пультом в наушниках, сводил музыку.
– Иди, поздоровайся! – позвала мать.
Амир понял, что она не отстанет. Пошёл и сказал Марату с порога:
– Привет. Что тебе нужно? Тебе тут не рады!
– Амир! – воскликнула Гульмира.
– Пусть уходит, мам. Его не было, когда он был нужен. Никого не было!
– Да как ты со мной разговариваешь, щенок! – вскипел Марат, поднимаясь из-за стола.
У Гульмиры что-то щёлкнуло в голове. Она обошла Амира и встала перед ним. Парень отодвинул мать себе за спину и сделал шаг к отцу. Гульмира снова попыталась его загородить. Марат, посмотрев на всю эту возню, только и сказал:
– Да ну вас! Чокнутые…
И ушёл.
– И слава Богу, мама. – заявил Амир. – Чего ты вообще запрыгала? Подумаешь, гость дорогой.
– Сынок, ну неужели тебе даже не любопытно познакомиться… отец ведь!
– Нет! – отрезал Амир. – Мам, тебе что-то нужно? А то я там…
– Иди, сынок. Иди.
Амир обнял мать и вернулся к сведению трека.
После окончания школы он купил себе нормальную аппаратуру – занял денег у друзей. Амира любили все. И все всегда старались помочь. Почему не помочь хорошему парню? Он поступил в институт на экономический, а по ночам устроился DJ в клуб. Первой реакцией Гульмиры был ужас.
– Амирчик… как же… клубы эти. – сокрушалась она. – А учёба?
– Мам! Учёба всегда в приоритете. А клуб хороший. Меня туда по знакомству устроили. Разве нам не нужны деньги?
Как только Амир стал зарабатывать достаточно, он сразу сказал Гульмире:
– Мам, уходи с работы! Там копейки. А у тебя спина не железная, по восемь часов на ногах у станка. И вообще… может, институт окончишь, наконец? Чего тебе там оставалось-то? Год?
Гульмира улыбнулась:
– Да нет уж. Поздно мне учиться. Да и неохота. Я буду о тебе заботиться, пока не надоем.
Амир крепко обнял мать и сказал:
– Никогда. Никогда не надоешь!
Институт Амир окончил, но работать по специальности не стал. Он стал востребованным DJ, уехал в Москву, и мать увёз. В свободное время он буквально силой вытаскивал Гульмиру на улицу и заставлял гулять по большому городу.
– Мам, я ведь не всегда с тобой могу ходить. Давай, уже двигайся куда-то. Ты ещё молодая! Ну, вот чего тебе хочется?
– Ничего, сынок. У меня всё есть.
– Может, в фитнес клуб записать тебя? Или в библиотеку?
Гульмира смеялась. Но привыкала потихоньку к Москве.
А потом Амир познакомился с Маликой. Влюбился. Познакомил с матерью, и сказал:
– Пока всё не зашло далеко, ты должна знать: мать я не оставлю. Никогда. Она будет жить с нами.
– Ой, да ты что! У тебя такая классная мама! – всплеснула руками Малика. – Я ничего против не имею совершенно!
Девушка была популярным блогером, и в столице у неё уже была своя квартира. Свадьбу отгуляли шикарную. Отец Малики подошёл к Гульмире и сказал:
– Молодёжь какая пошла… продвинутая. Всё сами. Мы им, как будто, и не нужны!
– Нужны, Санжар. Нужны! Будь уверен.
У Амира и Малики родились два сына разом. Близнецы. Иногда Гульмира звонит мне, и взахлёб рассказывает о жизни с молодой семьёй, о внуках, о подарках от сына и невестки. Я радуюсь за неё, но всегда помню путь, который прошла Гульмира. Преданная любимым человеком и родными. Вынужденная бросить институт, чтобы иметь крышу над головой и кусок хлеба, буквально. Одетая очень бедно, но всегда чисто и аккуратно. И никогда не унывающая. Я помню её такой, и помню двухлетнего Амира с решимостью в детских глазах. Ему всё удалось. Они заслужили то, что имеют.
Адресат выбыл
И даже не то было самым обидным, что отец ушёл от матери. Уехал на заработки в Москву, и пропал. Я его понимал. Мне было двенадцать, и я уже всё понимал. Мать так пилила его, так была недовольна всем. Всегда. Будь моя воля, я бы тоже от неё сбежал. Но я был ещё ребёнком. А отец был взрослым мужиком, и ему надоело. И он смог. Вырвался. Но ведь он ушёл и от меня тоже! И самое обидное было, что отец просто пропал. Не звонил мне – в те годы сотовых ещё не было. Точнее, только начали появляться. В нашей семье их не было. Писем от отца тоже не приходило.
Мать не забеспокоилась ни на грамм, не подумала, что с отцом случилась беда – слухи-то ходили. Отец сумел найти работу, которая позволила ему снять угол в столице и жить в своё удовольствие. Долетало, что он сошёлся со своей квартирной хозяйкой, и всё у него хорошо. Я не до конца понимал в свои годы: правда ли мой отец такой разгильдяй, каким его считала моя мать. Или он нормальный мужик, которому до поры, до времени не слишком везло. С женой, например. Скорее, второе. Потому, что мной мать тоже вечно была недовольна, хотя я учился на отлично.
– Почему ты не убрался дома? – занудно бубнила она. – Я работаю с утра до ночи, чтобы тебя вырастить. Одна. А ты мне даже помочь не можешь? И что? Уроки мне твои? Уроки он делал! Твои уроки мне ковер не вычистят.
– У всех дети как дети – во дворе носятся. У меня ботаник какой-то растёт. В кого ты такой?
– Кого интересует, что ты котлеты не любишь? Тут тебе не ресторан, ешь, и всё. Мать старалась, готовила, он ещё недоволен, паразит! Весь в папашу своего.
Логика у матери явно хромала. То не пойми в кого я, а то весь в папашу. И вот это бу-бу-бу, бу-бу-бу бесконечно. Любой бы сбежал. Иногда, зная, что мать на работе, я после школы заезжал к сестре отца, Людмиле. Она всегда встречала меня радушно. Но про отца со мной не говорила.
– Брось! Отрезанный ломоть. Забудь, да и всё. – почему-то тётка не понимала, что забыть родного отца не так просто. – Чего там Светка? Всё пилит тебя?
– Ага. – грустно вздыхал я.
– Ну, терпи. Какие у тебя ещё варианты? У меня, сам знаешь, работа какая. Я за тобой присматривать не могу.
У Люды не было семьи, но был небольшой бизнес. Точка на рынке. Торговала продавец, а тётка изредка подменяла её – давала выходные. Раз в месяц она ездила закупать товар в Москву. Люда точно знала, где живёт отец. Но адрес у неё просить было бессмысленно – не дала бы. Но я всё же был, наверное, умным. Не зря же меня хвалили все учителя. Мои оценки тому подтверждение. Я составил целый план.
Упав в грязь перед тёткиным домом, я явился к ней в грязной куртке.
– Люд, постираешь? А то мать меня загундит до смерти!
– Как же ты так, батюшки?!
Люда поставила стирать мою куртку. Первая часть плана прошла на ура. Пока тётка была в ванной, включала свою чудо-машину – у нас дома о такой ещё и не мечтали – я высыпал сахар из большой железной банки в пакет и спрятал. Из сахарницы тоже высыпал, но оставил немного на дне. Знал, что тётка не держит дома запасов. А потом начал ныть, что очень соскучился по её тортику.
– Во дела! Сахар же был, вроде? – озадаченно спросила Люда, уже налив молока для торта в миску.
Я пожал плечами с самым невинным лицом на свете.
– А, ладно. Всё равно и какао закончилось. Антон, ты сходи, тогда…
– Люда! У меня куртка в стирке. Куда я схожу?
И сделал вид, что просто готов заплакать, так огорчён тем, что и сахара нет, и я помочь не могу.
– Точно! Ну, сама схожу. Сиди тут.
Магазин находился за углом, у меня было совсем немного времени. Но я успел. В коридоре, в тумбочке, где стоял телефон, я нашёл под кипой журналов записную книжку. На букву К ничего не было. И на С – Константин Смирнов. Я был готов от отчаяния вырвать себе волосы. Но тут мне стукнуло в голову посмотреть на букву Б. Брат. Там был написан адрес. Я быстро переписал его к себе в тетрадь, на последнюю страницу, и закрыл тёткин блокнот. Убрал на место, сложил всё, как было.
Успел даже смыть сахар в раковину – замел все следы. А то тётка потом нашла бы, было бы неловко. Когда Люда вернулась, я с невинным видом смотрел в окно.
– Всё купила? Будет торт?
– Да-да. Всё. Апельсинов тебе ещё купила.
– Ура! Спасибо!
Тётка испекла чудный торт, который я действительно очень любил. Высушила мою куртку над газом. Пока она сохла, пили чай с тортом, и совесть меня не мучила. Ни грамма ни мучила – это ведь был мой отец. Разве я не имел права знать его адрес?
Письма на добытый сложным стратегическим путём адрес уходили, и ответа на них не было. С пометкой «адресат выбыл» тоже не возвращались. Я понял, что тётка права. Отрезанный ломоть. Пара забыть.
Прошло два года, и однажды классная в школе сказала, что желающие съездить на каникулы в Москву могут сдать деньги. И я увидел в этом шанс. Даже некий знак. Была одна беда… мать денег не дала бы ни за что. Правда, я всё равно сунулся, дурак. И слушал потом её бубнёж неделю. Ладно, подумал я, план Б.
Тётка не была в восторге от моей просьбы.
– А заранее что, нельзя сказать было? Я потратилась тут на свои дела. Как я тебе из оборота деньги выну?
– Людочка, ну когда я ещё Москву увижу! – взмолился я.
– Ты, часом, не собираешься искать отца? – прищурилась тётка.
– Ты чего? В многомиллионном городе? Да никогда! Я же не идиот.
– Ладно. Найду я тебе деньги. Съезди, посмотри столицу. А то хочешь, до лета погоди? Возьму тебя с собой на затарку.
Я представил сомнительное удовольствие: таскаться с тёткой по рынкам Москвы, и вежливо отказался.
День X настал. Одиннадцать подростков и одна учительница всю ночь ехали в поезде и утром вышли в Москве. Екатерина Ивановна говорила нам что-то, собрав вокруг себя. Я слышал отдельные слова: «Экскурсия», «Галерея», «Гостиница», «Свободное время». Эти слова выпрыгивали из гула, стоящего у меня в голове. Я так разволновался, что не видел и не слышал ничего вокруг. У меня была цель: поехать по адресу, который я давно знал наизусть, и найти отца.
– Тоха, ты чего завис? Пошли! – дернула меня за рукав одноклассница Ленка.
– А? – включился я. – Да-да, идём, конечно.
Екатерина, промотав нас по музеям и паркам и накормив в какой-то столовой, отпустила всех гулять.
– Только разбейтесь минимум по парам. – строго сказала она.
– Екатерина Ивановна, одиннадцать на два не делится. – заумничал Сашка Письменных.
– Значит, ты в тройке пойдёшь. Поскачешь.
Все заржали, как кони.
– Давай, с собой его возьмём. – пихнул я локтем Ленку.
Так моя совесть будет чиста. Я брошу одноклассницу не одну, а с Сашкой. Сначала я думал, сказать им, что пойду к отцу, потом решил, что просто смоюсь, как Миронов в «Бриллиантовой руке». Потом всё же не стал портить ребятам прогулку по Москве – вместо того, чтобы отдыхать, им придётся искать меня. И я сказал, что мне нужно по делам, но не сказал, куда.
– Ты только приди вовремя к гостинице. Чтобы нам не влетело. – попросила Лена.
Я покивал и браво направился к метро. Зря я так был в себе уверен. С огромным трудом мне удалось выспросить, до какой станции метро мне нужно ехать, чтобы попасть по адресу.
– Мальчик, купи карту! – посоветовала мне седьмая по счёту женщина. – В Москве три тысячи улиц. Только разве что повезёт, спросишь у кого-то, кто знает.
Мне повезло. Спустя часы блужданий и расспросов, я доехал до станции Речной вокзал и выйдя на поверхность, обнаружил, что уже темно. Достал из кармана свой телефон, и увидел, что батарейка разрядилась. Сотовый мне подарила тётка. Тогда они были совсем простыми и большими. В чужом городе, без связи и почти без денег. Не зная местности. Было разумнее сейчас же спуститься обратно в метро, и поехать в гостиницу. Но я, как осёл, попёрся искать дом, где предположительно жил отец. Туда надо было ехать автобусом, но я сэкономил, и пошёл пешком. Шёл, спрашивал у встречных людей, правильно ли я иду, и продолжал свой путь. И пришёл. От бургеров в животе давно не осталось и следа. Я устал, боялся Екатерины Ивановны, представлял, что устроит мне мать – она и так-то не хотела, чтобы я ехал. Но желание видеть отца, которого я не видел несколько лет, перевешивало всё.
– Привет. – выпалил я ему, едва открылась дверь.
Я был готов испытать облегчение: дошёл! Нашёл! Но Костя – а как я его теперь могу ещё называть – даже не пустил меня на порог. Он вышел в подъезд и, испуганно озираясь, закрыл дверь в квартиру.
– Ты как меня нашёл? Людка, что ли, адрес дала?
У меня даже в носу защипало от такого тёплого приёма.
– Сынок, ты пойми, я сейчас не могу тут с тобой. У меня там… короче, вот-вот жена придёт. Давай завтра в городе встретимся? Ты тут где? С кем?
Слова пытались вытолкнуть ком из горла, но он не выталкивался. Я с трудом выдавил:
– Я без денег. Мне бы хоть телефон зарядить – классуха там, наверное, всех на уши поставила.
Он нырнул в квартиру, не забыв закрыть дверь, и высунулся с деньгами. Ком смятых купюр – не знаю, сколько там было. Отец сунул мне в руки этот ком, и даже подтолкнул немного. Сквозь неплотно прикрытую дверь из квартиры до меня долетел детский голосок. Там играл ребёнок.
– Тоха, где тебя найти завтра?
– Да иди ты… – ответил я, и ушёл.
Ревность и обида гнали меня куда-то, куда глаза глядят. К груди я прижимал скомканные деньги. Проходя через какой-то двор, я услышал грубый окрик – он-то и вырвал меня из состояния туманной досады.
– Эй, щегол! Закурить не будет?
Я вынырнул из своих переживаний и сразу оценил обстановку: в тёмном дворе один с толпой гопников, и с деньгами в руках. Мозги для оценки ситуации были, а вот сил у меня никогда особо не было – неспортивный мальчик.
– Я не курю.
Они подошли ближе.
– Можете забрать деньги. Только полтинник на проезд оставьте. – как можно твёрже сказал я.
– Можем. – согласился тот, что окликнул. – Показывай, что ещё есть?
И поскольку я был против, чтобы они забирали телефон, меня начали бить. Били сильно, чётко, слаженно. Последнее, что помню из того вечера: я лежу на земле, пытаясь прикрыть голову, чей-то ботинок мелькает перед глазами, и я проваливаюсь во мрак.
Когда очнулся, то почувствовал тяжесть. Меня что, прикопали где-то? Я вспомнил, что били. Убили? Или не добили, и просто завалили чем-то? Но почему только ноги? И почему мне не больно, а уютно и тепло? Тяжесть вдруг переместилась и чихнула. Я заорал, но крика не вышло – только сипение.
– Очнулся? Слава Богу. Рич, слезь с него! – сказала рядом какая-то женщина, и я открыл глаза.
Увидел спрыгивающую с дивана овчарку, и женщину, наклонившуюся надо мной, заботливо укрытым одеялом.
Анна Егоровна, так её звали. Военврач на пенсии. Она рассказала, что нашла меня без сознания в кустах около гаражей. Без куртки и кроссовок. Зря меня тётка принарядила в Москву, конечно.
– Тебя ищут, наверное? Но я в милицию пока не звонила. Ты просто здорово по голове получил, вот и провалялся ночь без сознания. Судя по реакции зрачков, всё в пределах нормы. Я тебе вколола кое-что, чтобы рёбра шибко не болели. Ну, рассказывай?
Я рассказал. Потом Анна Егоровна выспросила мой домашний номер, и как-то так поговорила с моей матерью, что обошлось без скандала. Я был потрясён. Мама попросила дать мне трубку. Она плакала. Не гундела! Плакала…
– Мам, позвони Екатерине Ивановне. Успокой её. Ладно?
– Как…? А ты, разве, не поедешь в гостиницу.
Анна Егоровна забрала у меня телефон и объяснила матери, что мне нужно отлежаться.
– Нет. Нет. Приезжать не надо! Поправится, и я его посажу на поезд. Адрес мой, естественно, запишите. И телефон.
После того, как они поговорили, эта добрая, едва знакомая женщина, покормила меня. Я так устал, пока ел, что снова уснул. Провёл я у Анны Егоровны неделю, пока не смог нормально передвигаться самостоятельно. Если честно, уезжать мне от неё не хотелось совсем. Пока я находился в её квартире, она мне говорила по поводу моей ситуации. По поводу отца:
– Человек слаб. Не все могут противостоять людям и обстоятельствам. Точнее, мало кто может. Пока не побудешь в чужой шкуре – не суди. Жизнь сама всё расставит по местам. Вполне может случиться так, что вы ещё увидитесь, и ты сможешь простить. Да и он, глядишь, поймёт что-то. Всё меняется, Антон. Только успевай поворачиваться к жизни лицом.
И много ещё чего умного, и успокаивающего сказала она мне за эти семь дней.
– Почему вы одна? – спросил я как-то за ужином. – Вы умная и красивая.
– Ой, брат. Это такая история… тяжелая очень. Не хочу сейчас. Вот в следующий раз приедешь, и расскажу.
Я распахнул глаза:
– Приеду? В следующий раз? Правда?
– Ну, а почему нет? Разве тебе у меня не понравилось? – Анна Егоровна пододвинула ко мне печенье. – Ешь. Только Ричу не давай. Нечего баловать.
– Вр-вр-вр. – презрительно сообщил из коридора пёс.
Мол, не очень-то и хотелось.
Анна Егоровна купила мне билет и посадила на поезд, строго-настрого наказав проводнику беречь меня, как зеницу ока – у неё был такой голос, что не захочешь, а подчинишься. Проводник согласно и понимающе кивал. В Воронеже меня должна была встретить с поезда мать. Анна вдруг обняла меня и сказала:
– Вот бы у меня такой сын был! Скажи своей матери, как ей повезло.
Я с трудом сдержался, чтобы не заплакать. Совершенно точно, что это навсегда. Эта женщина, спасшая меня, уже никогда не будет мне чужой. И я, конечно, приеду.
Мать вела себя нетипично для неё. Встретив, она коротко обняла меня и сказала:
– Я так перепугалась! Слава Богу, что ты в порядке.
А где же вот это всё: «Я чуть с ума не сошла, надо думать головой, как можно так вообще поступать, в кого ты такой эгоист…», и всё в этом духе?
– Школу окончу – поеду в Москву в институт. – сказал я, когда мы шли на остановку.
Ну вот сейчас-то точно начнётся!
– Ну, а что? Дело хорошее. Тем более, если есть к кому. – сказала моя неузнаваемая мать, и помолчав, добавила. – Надо её как-то отблагодарить, Анну твою. Свяжу ей свитер красивый. Какой у неё размер, знаешь?
Я фыркнул и посмотрел на мать. И мы дружно рассмеялись. Жизнь и правда меняется. А иногда даже меняет людей.
