Ирина Левит
Игра в дурака
Глава 5. Игорь
Ее голос произвел на меня впечатление – эдакое сочетание саксофона с арфой. И сама она тоже произвела на меня впечатление – эдакий дорогой рояль светлого дерева. Я не самый большой специалист в музыке, но почему-то в данном случае мне пришли на ум именно музыкальные сравнения. Уж не знаю, почему.
Промежуток между тем, когда я усладил свой слух, и тем, когда усладил свой взор, составил минут сорок. Именно столько времени потребовалось незнакомой женщине на то, чтобы пригласить к телефону Варвару, выяснить, что ее на месте нет, но она скоро будет, поинтересоваться, можно ли к нам приехать, услышать, что всегда рады, и, наконец, появиться на пороге нашего кабинета.
Она была ростом с манекенщицу, с идеальной прической в форме «каре» и в элегантном светло-бежевом брючном костюме, который замечательно сочетался с ее светло-русыми волосами и темно-карими глазами, а фигура вполне позволила бы ей обойтись и вовсе без одежды.
В ней все ласкало взгляд за исключением одной детали. Я всегда считал, что тревожное выражение лица – это не самое лучшее украшение красивой женщины.
– Вы – Игорь? – произнесла она с приятной, но не очень радостной улыбкой.
Я отвесил полупоклон.
– Мы однажды с вами виделись. Но вы меня, конечно, не помните, – сказала она.
Я с сомнением покачал головой. У меня вообще-то хорошая память, а уж на такие лица и подавно.
Она вновь улыбнулась.
– Это было давно, мельком, и выглядела я совсем по-другому.
Ну что ж, коли по-другому, то я мог найти себе оправдание.
– Я одноклассница Варвары, – продолжила знакомая незнакомка, – Сокольникова… Екатерина Валерьевна… Просто Катя. Мы с Варварой на днях случайно встретились, она оставила номер телефона вашего офиса и свой мобильный. Я решила сначала позвонить в офис. Потому что я по делу… – Она грустно вздохнула. – Мне нужна ее помощь. И ваша, вероятно, тоже.
– Чем могу служить? – откликнулся я с готовностью человека, пребывающего в бездеятельном ожидании и вдруг обнаружившего, что вместо скуки ему может выдаться приятное времяпрепровождение. – Может, для начала кофе? Или чай?
– Кофе! – раздался за спиной требовательный голос Варвары, которая буквально влетела в кабинет, но резко затормозила, воскликнув удивленно: – Катерина?! Как я тебя рада видеть! А почему ты мне не позвонила?
– У твоей одноклассницы проблемы, – сказал я.
– Да, – кивнула Катя, и Варвара сразу стала очень серьезной. – Мой отец… Он пропал. Вчера поздно вечером вышел погулять с собакой и не вернулся. Собака вернулась, а он нет.
– Ты обратилась в полицию?
На мой взгляд, Варвара задала самый элементарный вопрос, но он почему-то вызвал у Кати довольно странную реакцию.
– В полицию?! О! Она нам с мамой очень помогла! Она просто кинулась нам на подмогу! Какой-то сосунок – ну, по крайней мере по голосу, совершеннейший сосунок, – тут же выдал изумительный совет. Он сказал, что мы должны позвонить во все больницы и морги. Он даже проявил необыкновенную любезность и сообщил телефон самого главного морга. По-моему, он его помнил наизусть. А когда я сказала, что все это мы с мамой уже сделали, и нигде отца нет, этот защитник простых граждан милостиво разрешил нам побеспокоить его еще раз, но не раньше, чем через три дня. Раньше пропавший человек считается просто вышедшим погулять на бульвар.
– Чушь! – возмутилась Варвара. – Такого правила уже нет. Полицейские просто дурят людям головы!
– Да-а-а? – растерялась Катя. – А мы поверили… И не знали, что делать, ведь если пропадает, особенно в нынешнее время, такой человек, как мой отец, то это очень серьезно!
Тут мы с Варварой несколько стушевались – Катя явно имела в виду нечто, что мы должны были понимать, но не понимали.
– Мы полностью разделяем ваше беспокойство, – произнес я осторожно, – но, вероятно, мы не в курсе какой-то ситуации, а потому…
– Ситуация совершенно очевидная, – перебила меня Катя. – В городе идет предвыборная кампания. Я полагаю, вы в курсе.
Мы с Варварой переглянулись.
– А мой отец имеет к этому самое прямое отношение.
Мы вновь переглянулись.
– Я тебе, Варя, кажется, говорила, он заместитель Никиты Петровича Шелеста, директора машиностроительного завода. Так вот он сейчас руководит его избирательным штабом.
– Мама родная! – прошептала Варвара, а я на мгновение закрыл глаза. У меня было ощущение, будто мне чем-то стукнули по лбу. Пропавший несколько дней назад Сева Желтухин из команды Шелеста, а теперь еще и сам руководитель штаба, сгинувший в неизвестном направлении. Это уже начинало смахивать на американский боевик. Правда, там, как всегда, хэппи-энд, а у нас трагический реализм.
– Вам мои слова кажутся странными? – спросила Катя.
Я не видел смысла напускать туман таинственности и открыл было рот, но меня опередила Варвара.
– Такой крупный представительный мужчина в дымчатых очках – это Валерий Аркадьевич?
– Да. А что?
– А я-то думала, чем же мне лицо так знакомо. И не могла вспомнить. Ну, конечно, я же его последний раз видела, когда мы еще в школе учились.
– Ты встречалась с отцом?! – мгновенно оживилась Катя. – Когда?
– Три дня назад. Хотя встречей это я бы не назвала. Так, столкнулись под дверью и мимо прошли. Он меня, конечно, тоже не узнал.
– Под дверью… – уныло протянула Катя и вдруг насторожилась. – Под какой дверью?
– Под дверью избирательного штаба.
– А вы что, тоже участвуете?!
– Упаси бог! – воскликнул я, а Варвара, скривив губы, буркнула:
– Но нас, похоже, втягивают.
Катя замолчала, мы замолчали тоже, впав в раздумье. Не знаю, о чем размышляла Катя, а Варвара наверняка о том, стоит ли рассказывать своей однокласснице, каким образом нас втягивают в политические разборки, к которым мы относимся с большим предубеждением. Я как истинный друг решил, что просто обязан прийти ей на помощь.
– Видите ли, Катя, мы с Варварой считаем разумным, – начал я несколько церемонно, – поделиться с вами некоторой информацией.
Катя вскинула на меня взор. В ее глазах читалась готовность слушать меня до конца жизни.
– Дело в том, что несколько дней назад из штаба, которым руководил… – я немедленно поправился, – руководит ваш отец, пропал еще один человек. Журналист Всеволод Желтухин.
Глаза округлились и из темно-карих превратились почти в черные.
– Вы когда-нибудь слышали о нем?
Катя помотала головой.
– А «Городскую газету» вы хоть иногда читаете?
Она снова мотнула головой, на сей раз утвердительно.
– Фамилия Жаркий вам о чем-нибудь говорит?
Вновь утвердительный кивок.
– Так вот это псевдоним Желтухина.
– Он хорошо пишет, – произнесла она наконец.
– Да, все говорят, что хорошо, и потому его пригласили работать на Шелеста.
– Папа пригласил? – Судя по тону, для нее это было важно.
– Нет, его пригласил Бреусов. Желтухин с ним работает не первый раз.
– Ах, Виталий… Виталия позвал папа… Он говорил, это хороший специалист… И Никита Петрович одобрил… Никита Петрович вообще доверяет папе!
Она посмотрела на меня с вызовом, хотя я и не помышлял спорить. Я всего лишь поинтересовался:
– Вы с Бреусовым знакомы?
– Да, папа пару раз приводил его домой. По-моему, Виталий достаточно умный и очень деловой. По крайней мере мне так показалось.
– Значит, об исчезновении журналиста вы не слышали? – вернулся я к злополучному Севе.
Глаза Кати вновь почернели и наполнились испугом.
– Нет-нет, я ничего не слышала, – торопливо проговорила она. – Папа ничего не рассказывал, да, впрочем, он нам вообще ничего не рассказывал о штабе. Он считал, нас с мамой в это впутывать не надо.
– А Бреусов с Шелестом знают, что ваш отец исчез?
– Конечно! – Похоже, вопрос ее сильно удивил. – Утром я позвонила Виталию, и он тут же приехал к нам домой. По-моему, он был просто потрясен. Теперь-то я понимаю… После того, что вы мне рассказали о журналисте… Какой ужас!…
Ее пальцы буквально впились в виски, нарушив четкую линию прически, а все тело превратилось в качающийся маятник. Мне показалось, она сейчас либо зарыдает, либо просто упадет со стула. Я выбежал из-за стола и схватил ее за плечи.
– Успокойтесь! – почти взмолился я.
Варвара кинулась мне на помощь, вернее, – на помощь Кате, быстро приложив к ее губам стакан с водой. Катя сделала маленький глоток, глубоко вздохнула и отчаянно тряхнула головой, но ее прическа самым невероятным образом вновь приняла свой прежний строго очерченный вид.
– Простите, – произнесла она глухо и, чуть помедлив, добавила твердо: – Я держу себя в руках. Можете не беспокоиться. Сначала я сомневалась, а теперь нет. Папа не просто исчез. Его похитили. Виталий поехал от нас к Шелесту, тот сказал, что они предпримут все меры, но я предприму свои меры. Собственно, для этого я к вам и пришла. Вернее… – Она опять на мгновение замолчала, после чего продолжила: – Поначалу я просто хотела посоветоваться. А теперь я хочу стать вашим заказчиком… Или клиентом… Как это называется?
– Клиентом, – подсказала Варвара, которая на удивление долго хранила молчание.
– Вот именно, – кивнула Катя. – Я уверена, полиция будет выжидать. Уже хотя бы потому, что там все спишут на политическую борьбу и не захотят вмешиваться. К тому же полиция наверняка поддерживает мэра, поэтому проблемы у противника ей только на руку. Я знаю, Виталий и Никита Петрович сделают все возможное, но я понятия не имею какие их возможности. А я хочу, чтобы папу нашли. И я верю, что это можете сделать вы.
Она посмотрела на нас глазами, полными надежды.
Мы не могли ей отказать. Но ей запросто мог отказать Гена.
Его не было в агентстве не день, как он обещал, а почти три дня, так что про Желтухина мы ему ничего не успели сообщить, трусливо оттягивая миг собственного разоблачения. Малышкины звонили несколько раз, но мы ссылались на отсутствие начальника. Теперь начальник сидел на месте – утром он заглянул ко мне в кабинет поздороваться и сообщить: долгожданный клиент без нашей помощи справился со своими проблемами. Варвара намеревалась приехать на работу позже, а без нее я малодушно не решился обрадовать Кирпичникова появлением нового клиента в лице Малышкиных. Я надеялся, что присутствие Варвары несколько смягчит эффект этой «радости», однако у меня закралось сильное подозрение насчет подруги, которая, похоже, намеренно припозднилась, рассчитывая, что я все же возьму первый удар на себя.
И вот теперь нам предстояло прийти к Гене с проблемой Валерия Аркадьевича Сокольникова, отличавшейся от проблемы Севы Желтухина примерно так же, как сестры Малышкины друг от друга. Однако сестры Малышкины сильно отличались от Кати, и это дарило надежду.
Обычно мы заранее заходим к Гене и предварительно обрисовываем ситуацию, после чего тот уже решает: принимать или не принимать клиента. Однако мы с Варварой вновь проявили малодушие и отправились в директорский кабинет вместе с Катей. Впрочем, периодически мы допускаем подобные вольности, и иногда они сходят нам с рук.
Я никогда бы не назвал нашего шефа галантным кавалером, но бывают моменты, когда он демонстрирует дамам вполне приличные манеры. Чаще всего, как я успел заметить, подобное случается тогда, когда у нас дефицит работы, а дама обещает этот дефицит ликвидировать. Судя по всему, Катя произвела на Кирпичникова должное впечатление, поскольку при ее появлении он не только вышел из-за стола, но даже изобразил вежливый кивок. То, что мы нарушили традиционную процедуру и не уведомили его заранее о сути визита, он как бы не заметил.
Зато когда мы сообщили ему в чем, собственно, дело, картина изменилась полностью. Нельзя сказать, что Гена тут же превратился в ревущего зверя, однако даже Катя поняла: каменное выражение Гениного лица отнюдь не признак глубокой задумчивости, а, скорее, чего-то малоприятного или совсем неприятного.
– Вам что-то не нравится? – спросила Катя довольно нервно, явно имея в виду не ситуацию с отцом, а реакцию Кирпичникова.
– Мне не нравится все! – отрезал Гена. – Мне не нравится ваше предложение. И мне не нравится, что эти двое, – он тут же вспомнил все наши правила, – привели вас в мой кабинет, ничего мне заранее не сообщив. Сделали они это специально, и мне это особенно не нравится. Они авантюристы, которые получают зарплату в моем агентстве, а я директор этого агентства и вынужден заботиться, чтобы у них была зарплата.
– Но ведь я не прошу помогать мне бесплатно! – воскликнула Катя.
– А я не хочу, чтобы ваши деньги были для нас последними! Вы втягиваете нас в политику, а мы политикой не занимаемся! Политикой надо заниматься либо профессионально, либо никак. Мы в политике дилетанты, мы по вашей милости сюда влезем, а потом будем искать, где на кусок хлеба заработать. Эти фокусы я уже видел на чужом примере. А потому я вам говорю: нет! А им говорю… – Гена поглядел на нас угрожающе. – Им я скажу все потом.
По идее, Катя должна была захлебнуться эмоциями. По крайней мере, глядя на ее выражение лица, я бы этому не удивился. Но она вдруг заговорила очень тихо и спокойно:
– А если бы мой отец не был руководителем избирательного штаба, вы бы согласились мне помочь?
– Возможно.
– И вы полагаете, он исчез не просто так, а его похитили?
– Не исключаю.
– Значит, вы считаете, это связано именно с тем, что он занимается выборами?
– Допускаю.
– А почему вы в этом уверены?
– Я не сказал, что уверен. Я сказал, что допускаю.
В эту минуту я понял: Гена нас просто убьет, потому как Катя наверняка сообщит ему о Севе Желтухине. Черт нас дернул поделиться с ней информацией, да к тому же не попросив держать язык за зубами. Но Катя произнесла совсем другое:
– Вот видите, у вас нет стопроцентной уверенности, что похищение моего отца связано с выборами, и при этом вы заявляете, что я втягиваю вас в политику.
Надо признать, это было вполне логично. Однако не настолько убедительно, чтобы Гена сдался.
– Если вы намекаете, дескать, ваш отец – заместитель директора крупного завода и в этом все дело, то можете не намекать. Он исчез вчера, а не три, к примеру, месяца назад, – сказал Кирпичников.
– А если кто-то специально похитил отца именно сейчас, чтобы все решили, будто это связано исключительно с выборами, а вовсе не с какими-то другими причинами? Если нас специально направляют по ложному следу? – не сдавалась в свою очередь Катя, уверенно заявляя то, во что сама не верила.
– Допустим. Тогда есть два варианта. Либо вашего отца похитили с целью выкупа, и это вы очень быстро узнаете. Либо сделали это с какой-то другой целью, но если мы станем выяснять, то в любом случае нам придется влезть в политику. Ваш отец может работать кем угодно, но сегодня он прежде всего занимается выборами. И если мы возьмемся его искать, значит нам все равно придется влезать в выборные дела. Так что все, чем я могу помочь, это дать совет: либо пусть этим занимается начальник вашего отца Шелест, либо сами обратитесь в полицию.
И тут случилось то, чего я никак не ожидал, – Катя разрыдалась. Похоже, Гена, втянувшись в довольно жесткий и предельно деловой диалог с претенденткой на роль нашей клиентки, этого не ожидал тоже, потому как на мгновение оторопел, а потом принялся ерзать в кресле с видом человека, попавшего в крайне неловкую ситуацию. И его можно было понять. Только что перед ним сидела великосветская дама, которая спокойно и вполне логично пыталась договориться с ним о контракте, и вдруг она превратилась в несчастную женщину, обливающуюся слезами.
– В полиции мне ничем не помогут, – рыдала Катя. – Если вы не хотите ввязываться, то они и подавно. А он мне отец… И я его люблю… А какие-то негодяи его похитили… Они наверняка знали, что никто не захочет вмешиваться… Эти сволочи понимают, что им ничего не будет… Все безнаказанно… Я не знаю, что сделает Шелест… Ему тем более везде откажут… А вдруг он проиграет выборы? Никто не захочет рисковать… Я так надеялась на вас… Именно потому, что вы не занимаетесь политикой, у вас нет этих отвратительных политических интересов… А теперь… – И тут Катя вдруг резко вскинула голову и произнесла с отчаянной решимостью: – Тогда я займусь этим сама! Как смогу!
Я понял: пора вмешаться. Я взял Катю под локоть и со словами «Подождите, пожалуйста, в приемной» препроводил ее, поникшую, к секретарше Людочке. После чего вернулся назад и заявил тоже решительно, но совсем не отчаянно, а, напротив, твердо:
– Мы должны ей помочь. Я думаю, она права: мало сегодня найдется желающих ввязываться в это дело. Но, думаю, все же найдутся, и это будут какие-нибудь темные людишки, которые заварят такую кашу, какую переварить невозможно.
– Это не наша каша, – буркнул Гена, который, похоже, еще не отошел от Катиных рыданий.
– Не обольщайся, – опроверг я собственного шефа. – Если Екатерина Сокольникова попадет в переделку, обязательно всплывет наше агентство. Выяснится, что она обращалась к нам, а мы отказали, сославшись на свою политическую девственность. Как ты думаешь, много людей в эту девственность поверят?
Гена насупился.
– Вот именно, – продолжил я. – В результате кто-нибудь нас обязательно обвинит либо в тайных политических играх, от которых мы так яростно открещиваемся, либо – и это тоже не надо исключать – в причастности к исчезновению Сокольникова.
– Ты несешь полный бред! – рявкнул Кирпичников. – Мало ли кто нам какую дурь захочет заказать. Этот, например, ненормальный Козлинский с его листовками!
– Никакой бред я не несу, – сказал я холодно и одновременно многозначительно, отчего Гена напряженно прищурился. – Козлинский – это мелочи жизни, здесь криминала нет. Зато есть несколько иные обстоятельства, о которых ты пока не знаешь.
И я рассказал все о Желтухине.
Надо заметить, наш шеф умеет при надобности соблюдать стоическое спокойствие, исключительную вежливость и предельную стройность речи. Ему это далеко не всегда дается легко, но удается всегда, когда он того хочет. В данном случае Гена этого не хотел. Рассказ о сестрах Малышкиных, Севе Желтухине и походе к Виталию Бреусову вызвал у него одно, но страстное желание, которое он и удовлетворил немедленно, обрушив на нас прямо-таки вулканическую ярость. В течение минут десяти он гремел, рокотал и низвергал на нас молнии. Мы не сопротивлялись, понимая, что бороться со стихией бессмысленно – лучше переждать. Наконец, буря стихла, и Гена произнес мрачно:
– Значит, эти две девицы вас уже успели втравить в дело, а вы уже успели засветиться в штабе Шелеста.
– Там не знают, где я работаю. Бреусов думает, будто я тоже журналистка, – подала голос Варвара, вызвав у Гены такую гримасу, какой награждают только полных дур.
– Что из тебя, что из Погребецкого конспираторы – как из дерьма пирожное. Его, – он бросил уничижительный взгляд в мою сторону, – самый раз в рекламных роликах снимать. Ему там красоваться – самое толковое занятие. А тебя с твоей рыжей шевелюрой и в темноте не спрячешь – везде отсвечивать будешь. Да если этот Бреусов не самый последний дебил, он в две минуты вычислит, что никакая рыжая лахудра ни в какой редакции даже не значится. А еще малость времени потратит и обнаружит, что ты мышкуешь по части сыска. Да твоя же подруга Сокольникова тебя и сдаст. Бреусов ей расскажет, как четыре идиотки к нему ввалились и права начали качать: две толстухи, одна – не знаю уж какая, а четвертая – рыжая пигалица. Ты думаешь, Сокольникова промолчит, что тебя с детства знает? Совсем даже не промолчит, а, наоборот, расскажет, как явилась к нам и получила от ворот поворот.
– Но мы ж тогда не знали, что с отцом Катерины такое случится… – промямлила Варвара. – Я ведь с девчонками просто на разведку пошла.
– На разведку? Уж лучше бы ты, знаешь, куда пошла?!
Если бы Гена обращался ко мне, он бы прямо указал направление движения. Но тут он только зубами клацнул. Все же женщина, причем такая, на которую наш шеф редко орет. Зато и без ора на сей раз он вполне вразумительно разъяснил, что по поводу нас думает, и эти думы никак нельзя было назвать комплиментами.
В принципе Кирпичников все равно мог бы отказаться от дела Сокольникова, а от Желтухина и подавно, но, будучи человеком разумным, понял: во всю эту катавасию в штабе Шелеста мы уже влезли, и теперь делай – не делай вид, будто мы тут просто мимо проходили, все равно скажут, что были, присутствовали и успели наследить. Опять же имелась еще одна немаловажная деталь. Мы сидели без заказчиков, а это Гена не любил ни в материальном, ни в моральном смысле. Он считал, что отсутствие денег и работы действует развращающе. Насчет денег мы не стали бы спорить, а вот насчет работы… Впрочем, безделье не было нашим с Варварой любимым занятием.
Перемену настроения нашего директора Катя, похоже, восприняла как исключительно мою личную заслугу. Я понял это по ее выразительному взгляду и той печально-благодарной улыбке, которую она адресовала мне. От Гены сей факт персональной признательности не укрылся и отреагировал он не самым, признаюсь, товарищеским образом.
– Если вы думаете, Погребецкий так старался ради вас, то не обольщайтесь.
Надо отдать должное Кате, она парировала подобающе:
– Я думаю, он так старался ради вас.
У Гены приподнялись брови, зато у Кати они даже не дрогнули.
– Меня он практически не знает, – продолжила она тоном, в котором никак не угадывались недавние слезы, – а вас, полагаю, знает достаточно давно. Поэтому вряд ли он стал бы что-нибудь делать ради меня в ущерб вам. И если вы все же решили проникнуться моей ситуацией, значит, он нашел доводы, удовлетворяющие именно вас.
Если бы я не знал, что это экспромт, я бы подумал, что это очень крепко сбитая домашняя заготовка. Я отдал должное Катиной находчивости, выдержке и четкости мысли. Гена же все это немедленно использовал для собственной надобности, заявив:
– Как я погляжу, вы больше не собираетесь устраивать тут сцены.
Катя вздохнула и покачала головой.
– А потому давайте точно, без лишних эмоций отвечайте на мои вопросы. Ваш отец вернулся вчера домой поздно?
– Около одиннадцати вечера.
– Он часто так возвращается?
– В последнее время – да.
– Он вернулся из штаба?
– Вероятно.
– Что значит – вероятно?
– Дело в том, – Катя на мгновение задумалась, – что я звонила ему в штаб примерно в половине восьмого. Мне ответили, дескать, он недавно уехал на какую-то встречу. Возможно, он потом вернулся… Я точно не знаю, я больше не звонила в штаб.
– А на мобильник звонили?
– Да, но он был отключен. Наверное, встреча была очень важной, и папа не хотел отвлекаться на звонки.
– Что произошло после того, как ваш отец вернулся домой?
– Да ничего не произошло. Он даже в квартиру не стал проходить, взял собаку и пошел на улицу.
– И ничего не говорил?
– Возможно, он сказал: «Добрый вечер». Но что-то другое… особенное… Нет, ничего запоминающегося.
– Хорошо, может, он как-то по-особенному себя вел?
– Да нет же, ничего такого. Он дома-то пробыл от силы пару минут. Мы ничего не заметили.
– А вы не обратили внимания: когда Валерий Аркадьевич зашел в дом, он улыбался?
– Пожалуй, нет, – с некоторой растерянностью ответила Катя, и ее можно было понять: ну кто, скажите, фиксирует, с каким выражением лица человек переступает каждый день порог собственного дома?
– Он был сердит? – продолжал допытываться Гена.
– Вроде нет…
– Расстроен?
– Вряд ли…
– Озабочен?
– Мне так не показалось…
– Выглядел усталым?
– Пожалуй, совсем наоборот… – произнесла Катя с некоторым удивлением. – Да-да… Я открыла отцу дверь и подумала, что он очень хорошо выглядит. Как будто отдохнувшим… Я так подумала, потому что с утра он просил таблетку от головной боли и выглядел гораздо хуже. Но это была совершенно мимолетная мысль. Мы ведь все в течение дня может выглядеть совершенно по-разному.
И она машинально поправила прическу, что было абсолютно лишним. И Катина прическа, и сама Катя выглядели образцово. По крайней мере, на мой взгляд.
Гена кивнул, но углубляться в детали внешнего облика Сокольникова не стал. На данный момент они ничего особенного нам не говорили.
– Значит, ваш отец ушел гулять с собакой и не вернулся? – уточнил Гена.
– Совершенно верно, – подтвердила Катя уже известный факт.
– И когда вы это поняли?
– Минут через сорок после того, как он ушел. Обычно по вечерам он гуляет с Маги не больше получаса, а тут…
– Вы исключительно заботливы. Прямо минуты считаете. – Реплика была не лишена язвительности, но Гена ее отпустил с совершенно конкретной целью, которую и достиг.
– Вы напрасно иронизируете! – вскинулась Катя. – Ни мама, ни тем более я никогда не засекаем время, когда папа пришел, когда ушел, где был и с кем встречался. У нас в семье не принято держать друг друга на коротком поводке.
Значит, прикинул я, особые подробности жизни, а тем более жизни деловой, жена с дочкой вряд ли знают. А жаль, потому как тут может быть много собак зарыто.
– Все дело в собаке, – словно подхватила мою мысль Катя. – Минут через сорок мы вдруг услышали лай. Открыли дверь, а там – Маги. Одна. Вернее, вместе с нашим соседом по площадке Николаем Васильевичем. Тот сказал, что увидел Маги около подъезда, она скулила, а внутрь попасть не могла. Николай Васильевич ее впустил, причем удивился, что она одна, до того он видел, как с ней папа во дворе гулял.
– То есть ваш сосед встретил Валерия Аркадьевича во дворе? – переспросил Гена.
Катя кивнула.
– И ничего особенного он не заметил? Он вам не говорил?
Катя растерянно пожала плечами.
– Мы даже не догадались его об этом спросить.
– Кстати, – вдруг резко свернул в сторону Гена, – вы на каком этаже живете?
– На третьем.
– Окна куда выходят?
– Во двор.
– А собака у вас какая?
– В каком смысле? – не поняла Катя
– Порода у нее какая?
– Карликовый пудель.
– А-а… тогда ясно.
– А мне нет, – неожиданно взволновалась Катя. – При чем тут наша собака?
– А при том, что если бы у вас был какой-нибудь ротвейлер или овчарка и если бы вашего отца, скажем так, похищали силой, то собака могла бы заступиться. В конце концов, громко залаять. А вы, судя по всему, ничего такого не слышали?
– Нет.
– Пудель, он и есть пудель, – изрек Гена. – Тем более карликовый.
Я почему-то подумал, что Катя сейчас примется защищать собаку, но она заговорила о другом:
– Мы звонили отцу на мобильный телефон, он по-прежнему был отключен. Мы обзвонили всех знакомых, мы звонили в штаб, в морги, в больницы, но отца нигде не было. Он не мог исчезнуть просто так. – Катя вдруг запнулась, внимательно оглядела всех нас троих и добавила решительно: – И если вы думаете, что тут может быть замешана женщина, то это чушь. Отец никогда бы не исчез внезапно, бросив собаку и ничего нам не сообщив.
Мы не стали спорить. Вариант с женщиной нам не представлялся фантастикой, но фантастикой казалось, чтобы Сокольников ради женщины вдруг внезапно бы испарился. По крайней мере по моему разумению, в этом не было никакого смысла
Мы проговорили еще около часа, выясняя всякие подробности о жизни и работе Валерия Аркадьевича Сокольникова, но ничего внятного не выяснили. Так, набор всяких сведений, которые могли пригодиться, а могли и не пригодиться вовсе.
