Ирина Котова
Королевская кровь. Сорванный венец
– Отойдите! – властно командует она, захлопывая дверь. Но визитка остается у нее. И теперь нужно набраться терпения и подождать.
Через несколько дней он получает сообщение с предложением встретиться вечером в арт-кафе «Империя», расположенном в самом центре Иоаннесбурга. Это место для томных аристократов, с кабинками для приватных встреч и умеющими молчать официантами. Молодая герцогиня ждет его у окна в приват-ложе, курит. Она сильно накрашена – бледное лицо, темные глаза, темные волосы, ярко-алые губы. Весь вечер он любуется ею, напоминая себе, что он на задании, а она замужем. Он любит таких, как госпожа Симонова, – тонких, ухоженных, дорогих. Но почему-то во время их разговора в памяти всплывает совсем другое лицо – уставшей заплаканной девушки и ее прозрачные от слез серо-голубые глаза.
– То, что я вам расскажу, останется между нами, – предупреждает она.
– Но как же книга? – удивляется «писатель».
– Плевать, выкрутитесь как-нибудь. Мое имя упоминать запрещаю. Понятно?
– Понятно, – покорно кивает подставной журналист. – Зачем же вы тогда решились на встречу?
– Я устала жить с этим, – тихо говорит леди, и «Евгений» вдруг со всей очевидностью понимает, что она на грани истерики. – Мне нужно хоть с кем-то поделиться, иначе я сойду с ума.
Екатерина тушит сигарету, вытаскивает ее из мундштука и тут же закуривает вторую.
– Мне кажется, я видела Марину после… после того, что случилось, – наконец произносит она, и видно, что страшно переживает.
Писатель резко наклоняется к собеседнице, глаза его блестят.
– Как? Когда?
– Сначала, – она раскрывает свою сумочку, – вы мне поклянетесь на проклятии, что не причините ей вреда.
Люк, понятия не имеющий, зачем Тандаджи ищет королевскую семью, с некоторой опаской берет маленький плоский черный камень с иголочкой посередине.
– Я, Евгений Инклер, клянусь, что собираю информацию исключительно в познавательных целях и не для причинения вреда королевской семье или тем, кто дает мне информацию. – Он прокалывает указательный палец торчащей иголочкой. Кровь шипит, впитываясь в парные желобки, отходящие крестом от иглы, а запястье его окутывает едва ощутимая невидимая лента клятвы.
Симонова кивает и даже расслабляется немного. «Да уж, – думает Люк, – отважная женщина». А если бы он оказался из тех, кто давно ищет королевскую семью, чтобы уничтожить? Как она справилась бы с ними?
– Интересные вещицы у вас во владении, – замечает он, откладывая окровавленную салфетку, которую прижимал к ранке. Страшно захотелось курить, и он, подумав, все-таки плюет на конспирацию – ведь в отличие от виконта Кембритча писатель Инклер не курит, – достает сигарету и, щелкнув зажигалкой, затягивается.
– Наследство от бабульки, – спокойно говорит Симонова. – Она была из потомков блакорийской аристократии. Из Темных.
«Инклер» чуть не давится дымом от таких признаний. Ах да, чего ей бояться, он же клятву закровил, что не причинит вреда.
– Именно поэтому, – говорит она с нажимом, – я прекрасно знаю, что никто из королевской семьи не обладал ни каплей ведьмовства. Ни-че-го черного в них не было.
Люк с некоторой опаской и огромной долей азартного любопытства глядит на молодую аристократку. Ее суждению можно доверять, черная черную почует издалека.
– Мы легализованы, – объясняет Екатерина, поняв его опасения. – Регулярно ходим в храм, но это, если честно, не нужно. Темной крови во мне капля, не больше. Так что не бойтесь, кровь вашу я пить не буду. Тем более что это слухи. Потомки Черного поглощали энергию, и кусаться им для этого не было нужды.
– Но… – Люк задумывается, пытаясь сформулировать, – откуда все эти сплетни про то, что принцессы якобы были Темными, фотографии? Вы были свидетельницей происходящего, расскажите, пожалуйста.
– Они все, я имею в виду девочек, обладали какой-то специфической силой как наследницы Красного. Как все представители королевских семей континента. Эти сплетни – чистый бред, – она фыркает, и Кембритч с ней соглашается. – Все они – дети своих отцов, и среди их предков потомков Черного точно не было, так что и проявиться умениям неоткуда. Но вы же знаете простых людей – они готовы поверить во что угодно, если им это усердно втолковывать. Если учесть, как не любят в стране носителей Темной крови и какие ужасы им приписывают… Это был очень умный ход по дискредитации дома Рудлог.
– Вы меня обескуражили, леди, – хрипло произносит Люк, затягиваясь и глядя на собеседницу с новым интересом. И герцогиня, кажется, все понимает по этому взгляду, напрягается на мгновение – и иронично улыбается ему. – Как приятно поговорить со здравомыслящей, умной женщиной. И красивой, – добавляет он, ничуть не погрешив против правды, и леди вполне благосклонно принимает комплимент. – Расскажите мне, пожалуйста, про королевскую семью. И про то, как и когда вам показалось, что вы видели принцессу Марину.
Она делает глубокий вдох. Пока думает, в кабинку, постучавшись, заходит пожилой официант. Он, не здороваясь, ловко расставляет чашечки с кофе, конфеты, мороженое, пирожные, меняет пепельницу и величественно удаляется. Екатерина перехватывает удивленный взгляд своего собеседника.
– Я, когда нервничаю, либо курю, либо сладкое ем, – объясняет она с улыбкой, набирая ложечкой мороженое. – Успела заказать, пока ждала вас.
– И как вам удается сохранить такую фигуру?! – восхищается он вполне искренне, а она расслабленно смеется и грозит ему облизанной ложечкой:
– Осторожно, господин Инклер, а то я подумаю, что вы со мной флиртуете.
Он наклоняется вперед, позабыв и про бороду, и про дурацкие светлые волосы, и хрипло спрашивает:
– А что, если и так?
И видит ответ в ее расширившихся зрачках.
Эту ночь они проводят вместе, и их любовь болезненна и остра, как у всех одиноких, случайно пересекшихся людей.
Наутро, одеваясь и периодически затягиваясь из лежащего на подставке мундштука, Кэти спокойно рассказывает о своем детстве и юности. Люк вытирает тело после душа и внимательно слушает ее.
Она рассказывает о том, как, придя в первый класс королевской гимназии, где наравне с детьми простых горожан учились дети аристократов, она увидела заплаканную светленькую девочку и с удивлением узнала, что эта плакса – третья принцесса Марина Рудлог. О том, как ей стало жалко всхлипывающую малявку, она подсела к ней и поделилась шоколадкой. О том, как ее с родителями, до того бывавшими во дворце только на общих приемах, пригласили в личные королевские покои, где были Марина, хорошенькая, как куколка, в нарядном кружевном платье, и сама королева.
– Ее величество приняла нас очень ласково. Маринка рассказала ей, что подружилась с девочкой, которая ее успокоила и поддержала, и Ирина-Иоанна решила поближе познакомиться с семьей такой «великодушной леди».
Последние слова Екатерина произносит с иронией. Она и не думала дружить с плаксой, да и как можно назвать человека другом после дня знакомства? Однако Марина, воспитанная в ограничениях дворца, не имела опыта дружбы и поэтому стремилась к любому человеку, который был к ней добр. Вот так благодаря половинке не самой дорогой шоколадки семья Екатерины стала вхожа в ближайший круг принцессы. Благодаря Марине судьбы и самой Екатерины, и ее сестер сложились наилучшим образом – леди Симонова хоть и не была аристократкой, сделала отличную партию, выйдя замуж за герцога, сестры ее тоже не остались без выгоды.
– Марина всегда очень переживала из-за всего, у нее был несколько невротический тип характера, – с печалью делится герцогиня. – Плохая оценка, замечание, парень не так посмотрел – она в слезы. А я постоянно была «жилеткой». Не плакала она только со своими животными. Как-то Огонек, конь у нее такой был, случайно брыкнулся и заехал копытом ей в бедро. Вскользь, но синячище был на полноги, черный. А она даже не всплакнула, представляешь? Зато как ругалась королева, как грозилась не пускать больше к лошадям. У ее величества к Маринке всегда было особое отношение, мне даже казалось, что она ее любимица. Во всяком случае, за нее она тряслась больше всего. И вот тогда, когда мать пообещала отобрать Огонька, я в первый раз увидела у Марины приступ фамильного гнева, испугалась страшно.
Екатерина вдевает в уши тяжелые серебряные серьги, наверное, тоже непростые, бабушкины. Серьги завораживают, качаются, касаясь изящной шеи, а Люк вспоминает старое поверье, будто Темные не выносят серебра, и в очередной раз убеждается, что верить народной молве глупо.
– Выпускались тоже вместе, напились тогда, как поросята, – улыбается герцогиня, надевая полумаску, – и нас личный водитель вез до дворца, а там уж нас до Маринкиной комнаты тайно провели, чтоб королеву не встретить. Ей потом все рассказали, конечно, и она сама наутро в комнату пришла и лекцию прочитала, как правильно пить. А нам та-а-ак плохо было, это что-то. Правда, моим родителям королева сказала, что все было в порядке, мы вели себя прилично и пришли вовремя. Удивительная женщина… Никогда не понимала, что она сделает в следующий момент, как отреагирует. Жаль, что потом все так получилось.
Леди Симонова вздыхает, подходит к голому Люку и сладко целует его в губы, да так, что ему снова требуется душ, и желательно холодный.
– Спасибо, что дал мне возможность снова почувствовать себя живой, милый.
– Кэти, подожди, – останавливает ее Люк, видя, что герцогиня уже подходит к двери. – Когда ты видела Марину?
Она пожимает плечами.
– Мне иногда кажется, что это бред какой-то, что я обозналась. А с другой стороны, я практически уверена, что это была она. Это произошло в день свадьбы с Симоновым.
Фамилию мужа она произносит, немного кривясь, будто на язык попало что-то горькое.
– Уже шел послесвадебный фуршет, шампанское, официанты, весь свет был там. Проходило это все в нашем доме, потому что после мы собирались сразу ехать в Симоново, чтобы, – она зло усмехается, – зачать наследника под сенью родового поместья. Я была трезвая как стеклышко – это чтобы наследник здоровый получился, и голова болела от голода, потому что платье такое, что не вздохнуть. Злая была, хотелось сбежать от этих рыл, снять корсет, поесть наконец нормально и выпить обезболивающее. Тут ко мне подошла горничная и сказала, что меня какая-то девушка видеть хочет и очень настаивает. Утверждает, что одноклассница, что учились вместе, и желает поздравить.
Я не поняла ничего, выглянула в холл и попросила показать эту девушку. Она у дверей стояла, грустная такая. Выглядела как неформалка – волосы красные, макияж какой-то ужасный. Я сначала сказала, что не знаю ее и не пойду никуда, а потом снова посмотрела… а она на меня. – Екатерина передергивает плечами. – И тут я как будто Маринку увидела. Словно там два человека один на другой наложены были. Дернулась было к ней, но не успела – охрана подбежала и выпроводила ее как неприглашенную. Вот и все. Не знаю, может, это от голода у меня в голове помутилось или от переутомления.
«А может, – думает Люк, – это твои способности позволили разглядеть то, чего другие не замечают».
Эта потрясающе красивая и очень одинокая женщина бросает на любовника последний взгляд, подмигивает ему и выходит за дверь.
* * *
Поздним вечером, после бесплодных посещений очередных адресатов из списка, когда он сидел и курил на любимой скамейке у ворот, Люк вдруг вспомнил кое-что важное.
– Борис, а где отчет о девочках?
Охранник обескураженно посмотрел на него и наморщил лоб, пытаясь вспомнить.
– О каких девочках, лорд Кембритч?
– О тех, у которых машина сломалась, они еще ночевали у нас. Я тебе задание давал – разузнать, кто они и откуда. Что, не сделал? – Люк очень удивился.
Борис глянул на него так, будто хотел покрутить у виска пальцем.
– Так я ж вам через неделю отчет принес, лично в руки отдал. Вы мне еще премию обещали за скорость.
Люк нахмурился. Да уж. Заработался ты, милый друг. Точно ведь – приносил, папочка еще желтенькая такая была. И куда он ее засунул?
И Кембритч, погруженный в свои мысли, медленно пошел к дому. Охранники проводили его взглядами, переглянулись.
– Опять наш чудит что-то, – сказал второй охранник, сочувственно похлопывая Бориса по плечу.
– Ну главное, разрешилось, – жизнерадостно ответил «проштрафившийся», с облегчением понимая, что все сделал правильно. – А чудит – так аристократия, они все немного тогось.
Люк все-таки нашел ту проклятую папочку. Она все это время издевательски лежала прямо перед его носом, и он, погруженный в расследование, использовал обложку для черчения каких-то схем и в качестве подставки для кофе или чая. Выглядело это все в результате сильно непрезентабельно – с кругами от чашек, помятое. Но главное было внутри. И Люк, испытывая странный трепет, открыл ее и начал читать.
Итак, пять сестер. А принцесс шесть. Даты рождения… он быстро сверился с датами рождения принцесс… отличаются. Его знакомые все младше дочерей королевы, кто на несколько месяцев, кто на год. Гхм, но это еще ничего не значит. Если они – те, кого все ищут, и они прячутся, то логично, что даты рождения изменены. Нелогично, что девушки не поменяли имена. Точнее, это бред какой-то. И куда тогда делась вторая по старшинству? Ладно, смотрим дальше.
Фамилия Богуславские. Очень слабая ветвь дворянства, из нетитулованных. Мать умерла после рождения младшей дочери. Долгое время жили на Севере в местечке Чистые Ручьи (пометка – узнать, точно ли жили там, поспрашивать соседей), в школе местной не учились, но это ничего не значит – многие дворяне обучались дома. Затем, четыре года назад, продали в Ручьях дом и переехали под столицу. Отец нигде не работает, как и старшая сестра. Так, листаем дальше.
Описание внешности и фотографии тех, кто учится или работает в государственных учреждениях. Фотографии старшей нет, описания нет, но есть пометка, что, если нужно, охранник съездит по адресу и сфотографирует.
А вот и Марина. Фотография из личного дела медицинского училища. Темные волосы, убранные в конский хвост, светлые глаза, тонкие губы и нос.
Люк открыл общий портрет королевской семьи, начал сличать. Ничего общего, даже если выкрасить ее в светлый, как у принцессы, цвет. Точнее, какое-то неуловимое сходство есть, но, возможно, это только из-за того, что ему очень хочется его найти. Работает девушка в областной клинике хирургической медсестрой, в характеристике с места работы описана как хороший пунктуальный сотрудник, в личных отношениях замкнута, спокойна, особо близко ни с кем не дружит.
Полина, фотография из университетского дела. Поступила два года назад, месяц как на третьем курсе учится. Специализация: геология, вулканология. «Ну и специальность для девушки», – фыркнул он про себя. С принцессой общего мало! Что-то отдаленное есть, в форме носа, в линии подбородка. Тоже черноволосая, короткая стрижка под мальчика, темные, в отличие от сестер, глаза и даже немного крепенькая, широкая. Когда он ее видел у себя дома, она выглядела гораздо стройнее, и волосы были длиннее. Видимо, учеба дается нелегко.
Алина. О, а тут есть общее – она тоже в очках. Но на этом сходство заканчивалось. Выпустилась из школы в этом году, балл отличный. Сдает экзамены сразу в несколько университетов – ого, сильна девочка!
И наконец Каролина. Пухленький подросток с тяжелым взглядом карих глаз, с коротким темным каре. Учится в школе, но не очень хорошо. Как и следовало ожидать, с фотографией принцессы ничего общего.
Люк потянулся, потер глаза костяшками пальцев, закурил. Все это бесполезно. Девочки живут на виду, носят те же имена. Только идиот стал бы прятать нечто ценное таким образом… или очень умный человек. И куда, если это они, делась вторая сестра?
Однако версию нужно отработать, чтобы потом идти дальше со спокойным сердцем.
Гадать бессмысленно: если им изменили внешность, то сделали это качественно. Хотя пригласить посмотреть на них штатного мага, конечно, надо. Еще остается анализ крови или любого другого материала – волос, ногтей, кожи. Ни одно заклинание смены личины не может поменять генетику. Достаточно каким-то образом взять у одной из его знакомых материал и сличить его с имеющимися данными по королевской семье. Ежели таких нет – вся королевская усыпальница к его услугам. Но это, конечно, не Борису нужно делать.
Завтра он обсудит это с Майло, а сейчас поздний ужин – и спать.
Глава 5
Начало июля, Пески́
Старый белолунный Но́дери сидел на песке рядом с шатром, глядя на бесконечное звездное небо. Народ его спал, и старик поспал бы тоже, но его старые кости были другого мнения. Внучка дала ему травки – пожевать, успокоить кости, – но она с каждым разом помогала меньше и меньше. Годы старого пастуха Нодери подходили к концу, а жить вопреки всему хотелось сильнее. Ум его оставался острым, память – великолепной, опыт – бесценным, а вот тело подводило, слабея и дряхлея с каждым днем. Вечерами и бессонными ночами с тоской вспоминал он рассказы о былых временах – временах величия народа пустыни. Когда жили и кипели города со шпилями до небес и куполами в полнеба, когда в белых дворцах сидели волшебные Владыки и правили народом мудро и строго. Когда из фонтанов и родников в городах били холодные струи, колодцы были полны, а в погребах зарождался лед и снег. Когда дожди орошали цветущие пастбища, а от рыжих верблюдов и белых овец поля казались покрытыми оранжевыми и белоснежными покрывалами.
Потом пришла война. Все чаще отлучались Владыки из своих дворцов и все реже шли дожди, все желтее и ниже росла трава. Молодых воинов Белого города Истаила собрали под свое крыло опытные военачальники, и они двинулись на север, на границу с Рудлогом, страной потомков Красного Воина, вероломно напавшей на Пески. Там шли страшные бои, но войска драконов выстояли, и король Рудлога запросил мира. И предал прилетевших на праздник в честь подписания мирного договора драконов, заключив их в гору, которую впоследствии назовут Драконьим пиком.
Легенды рассказывали: когда драконы не вернулись, дворцы опустели, фонтаны перестали бить, а подземные снежные хранилища растаяли. Дожди прекратились, и песок забрал тучные пастбища себе. За несколько недель и города занесло песком. Растерянные и осиротевшие дети пустыни, чтобы спасти стада и свои жизни, собрали пожитки и ушли кочевать по оазисам. И было это ровно пятьсот лет назад…
Старый Нодери всмотрелся в звездное южное небо, вздохнул. Глаза его явно подводили – иначе как объяснить почудившуюся ему огромную крылатую тень, закрывшую на миг звезды? Он долго вглядывался в темноту, а в груди вспыхивала и гасла безумная надежда. Пока он наконец не встал и не поковылял за шатер, на крутой бархан. Нодери с трудом, опираясь на палку и превозмогая проклятую старческую слабость, преодолел такие нужные пятьдесят шагов и замер, восстанавливая дыхание и откашливаясь. Далеко впереди, на юге, колыхались и вспыхивали под звездами мерцающие призрачные занавески – великолепное и редчайшее небесное сияние.
Старик грузно опустился на песок и вознес небу короткую молитву. Затем поспешил обратно в поселение. Надо было сообщить пустынному народу, что Владыка Истаила вернулся и Белый город снова жив.
Через три дня в пустой и чистый город сквозь барханы со всех сторон начали приходить кочевые дети пустыни, далекие правнуки тех, кто покинул когда-то опустевший Истаил. Они пришли, ведомые надеждой. Люди не забыли ни своих обычаев, ни своих предков, ни того, кто властвовал над ними. Поэтому первым делом они отправили в возвышающийся над городом дворец сотню старейшин с богатыми подарками, красивейшими женщинами и лучшими верблюдами, жеребцами и баранами. Был среди старейшин и белолунный Нодери. Его, как первым возвестившего возвращение Владыки, везли с особыми почестями, на крепком паланкине, взятом на плечи четырьмя молодыми парнями.
У ворот молчаливого бело-лазурного дворца с радужным куполом они остановились, спешились и все как один встали на колени.
– О великий Валлерудиан, Владыка Песков и Дождей, – начал Нодери давно заученную формулу своим старческим дребезжащим голосом, – прими детей своих, окажи нам свою милость, дай нам свое благословение.
Белые резные ворота молчали. Молчали фонтаны у ворот и в городе, и небо не проливалось дождем. Молчали и молились стоявшие на коленях старики, прекрасные женщины и суровые воины. Они были готовы молчать так, пока не свалятся замертво. Владыке нужно было время, чтобы услышать их молитвы, подумать и узнать их снова.
Солнце давно опустилось за край мира, когда над коленопреклоненными людьми подул влажный прохладный ветер. Скрипнули ворота, приглашая гостей зайти. Запели, забили живые фонтаны ледяными струями подземной воды. А за городом, над сухими и безжизненными пастбищами, стали собираться темные дождевые тучи.
Вошедшие старики и сопровождавшие их молодые помощники, оставив дары у ворот, долго шли к тронному залу. Но господина своего они нашли на ступенях во внутреннем дворе с колоннадой по стенам и проснувшимся фонтаном посередине.
Прежде, как рассказывали, Владыка был белокож, красноволос и красив, теперь же они увидели совершенно лысого, безбрового, страшно худого и посеревшего нагого мужчину. На руках и ногах его не было ногтей, кожа была покрыта струпьями, словно облезала. Глаза его были закрыты, грудь хрипло вздымалась. Губы были бескровны и сухи.
Нодери встал на колени и прикоснулся рукой к груди Владыки, там, где редко и неровно билось сердце. Владыка умирал. Видимо, оживление Белого города забрало его последние силы.
Старый пастух повернулся к остальным и прошептал, стараясь не потревожить умирающего:
– Бегите ко входу и ведите сюда баранов, не меньше десятка! А вы – жгите костры, прямо здесь!
Никто не посмел ослушаться. Сопровождающие быстро натаскали штор из драгоценного суссона и сундуков из кедра и сосны, порубили их и возожгли костры. Пламя занялось быстро, наполнив и так раскаленный воздух жаром. Владыку перенесли на сооруженное ложе из шкур, укрыли. Баранам резали горло, набирали горячей крови и поили ею господина сначала по чайной ложке, потом чашками, а затем и ковшами – попеременно кровью и ключевой водой из фонтана.
Нодери первый увидел, как черты лица Владыки стали разглаживаться, услышал, как задышал спокойнее и ровнее царь его народа. И тут же приказал вести еще баранов, прямо сюда, во внутренний двор, да поскорее. А приведя их, прятаться у стен и не двигаться. Господин сейчас будет просыпаться.
Огонь костров быстро сожрал принесенную драгоценную пищу, и теперь угли тлели и переливались вокруг неподвижно лежащего тела. Бараны испуганно мемекали, люди, почти не дыша, прижались к стенам круглого двора за колоннадой. Были слышны только молитвы стариков и крики животных, чувствующих необъяснимый ужас.
Тело на шкурах дернулось, выгнулось, забилось, разворачиваясь в лежащего на спине белого дракона. С устрашающим ревом зверь бился во дворе, круша хвостом и перьевыми крыльями фонтан и колонны. Затих, с трудом перевернулся на бок, сфокусировал красный туманный взгляд на людях за колоннами. Потянулся к ним… но тут снова закричали и побежали прочь бараны, а чудовищный белоснежный ящер с утробным воем рванулся за ними, схватил первого, разорвал, брызнув кровью, мгновенно заглотил, потом второго, третьего.
Бойня продолжалась около часа, и с каждым съеденным животным движения дракона становились увереннее, а взгляд – осмысленнее. Наконец он остановился, оставив из стада не больше пятнадцати отчаянно мемекающих барашков, грузно повернулся к фонтану, опустил в воду заляпанную кровью морду и начал гулко пить. От его пасти по водной поверхности пошли маслянистые кровяные круги.
Наконец он напился, повернул голову к затаившимся за колоннами людям. Глаза дракона были темно-вишневыми, он шумно вдыхал воздух, изгибал шею, осматривая дворец и своих спасителей. Он и забыл, какие люди маленькие и хрупкие, словно червячки.
Вперед вышел ковыляющий дед, и дракон рыкнул, запретив подходить ближе. Дед повалился на колени.
– Великий Владыка, Царь Юга, Нории Валлерудиан. Мы, дети твои, пришли под твое крыло. Просим тебя, позволь нам остаться в городе и служить тебе.
– Как тебя зовут? – пророкотал дракон.
– Нодери, мой господин.
– Награжу. Трижды. Как долго меня не было?
– Пятьсот лет, Владыка, – тихим голосом сказал старик, и дракон замолчал, прикрыв глаза, будто эти сотни лет давили на него невыносимым грузом.
– Вы верны нам, дети Песков, – гулко прорычал он наконец, – вы порадовали меня. Кто пришел ко мне сегодня?
– Все языки, кроме тех, кто был слишком далеко и кого забрал песок. Все ждут твоего слова.
– Награжу, – снова пророкотал дракон. – Кто моего рода есть во дворце или в городе?
– Мы никого не видели, господин. Мы осмотрели все покои до того, как нашли тебя, – старик закрыл голову руками, опасаясь гнева. – Город тоже пуст.
Дракон опустил голову.
– Осмотрите снова. Ранее в Истаиле и окрестностях проживала почти тысяча драконов. Должен был спастись хоть кто-то.
– Да, господин.
– И пошлите гонцов в остальные города. Я должен знать, кто из драконьего семени еще выжил.
– Да, господин.
Сзади, не дожидаясь повтора приказа, поспешили к воротам гонцы – осматривать дворец и собирать посыльных в другие города. Нодери счастливыми слезящимися глазами смотрел на хозяина дворца и не заметил, как сам склонился набок и повалился на влажную землю.
Дракон хлопнул крыльями, отгоняя подбежавших было детей песка, перекинулся в человека и подошел к старику, встав перед ним на колени и проведя руками над его грудью. И печально вздохнул.
– Что ж ты так, старый, – сказал укоризненно, а Нодери смотрел на него тускнеющими глазами, улыбался и видел красноволосого гиганта с темно-вишневыми глазами и белой, как светящийся перламутр, кожей. Красивого и мощного, как в сказках, которые передавались от стариков к детям все эти пятьсот лет, пока осиротевший народ бродил по пустыне.
– Обещал наградить, – шепнул он из последних сил.
– Да, – склонил голову Владыка-дракон.
– Обещай, что не оставишь больше своих детей.
– Обещаю, – уверенно сказал красноволосый.
– Обещай, что, выбирая между войной и миром, всегда подумаешь, как решить дело миром.
В глазах Владыки вспыхнул огонь ярости, он покачал головой.
– Яне могу дать такое обещание, старик.
– Обещай, – прошептали холодеющие губы. И дракон склонил голову.
– Обещаю, – сказал он.
Нодери улыбнулся и, не высказав третью просьбу, умер на руках своего господина, выполнив свое предначертание.
* * *
Из многих сотен проживавших в городе и вокруг него драконов во дворец вернулись только шестеро, из них две драконицы. Дети пустыни, отправленные на поиски, нашли еще двоих упавшими далеко в песках, отпоили, оживили и пошли искать дальше. Валлерудиан приказал пройти весь путь от города до рухнувшего пика, надеясь найти оставшихся в живых после почти пятивекового заключения соплеменников.
А Истаил тем временем оживал, радуясь каждому вернувшемуся человеку, каждому животному, пьющему из его колодцев. Скоро яркими заплатками расцвел базар, наполнив воздух ароматом специй, трав, табака и жареного мяса с медовыми лепешками. Задымили, зашумели сараи, принимая первых постояльцев и наливая жирный травяной чай с верблюжьим молоком высохшим старикам. Потянулись к городу вереницы караванов, пошли торговые люди и сопровождающие их воины. Счет детей, родившихся в ожившем городе, перешагнул за сотню, и услуги повитух стали цениться очень высоко. Вот и первый вор сел в тюрьму. За городом колыхались зеленые луга, и снова они казались покрытыми белыми и оранжевыми одеялами от пасущихся стад лошадей, овец и верблюдов.
Владыке Валлерудиану было чем заняться днем, восстанавливая жизнь города и дворца. Надо было назначить управляющих и военачальников, советников и служащих. Заполнить огромный дворец слугами, казармы – охраной и новобранцами, выбрать судей и начальников стражи. И возродить гарем, в конце концов.
Наследников-драконов он мог иметь только от женщин своего племени, но мягкие, почтительные и послушные дочери Песков помогали Владыке ночами забывать ужас сковывающей крылья горы, наведенного сна и стоны умирающих от истощения в толще каменной породы братьев и соплеменников. А девушки, разделившие с ним ложе и понесшие от него детей, с почестями и подарками отправлялись домой, чтобы быть принятыми родными как героини.
Часто он брал в ночь и двух, и трех женщин, и никому от него не было обиды или боли, только сладкая ласка и жаркая любовь.
Владыке нравились заботы по восстановлению Истаила, он находил в них радость. Но более всего сердце его возрадовалось, когда во внутреннем дворе дворца приземлился его единственный младший брат, которого он уже не чаял увидеть живым. Энтери, родная кровь, так похожий на него.
Итак, из великой семьи Истаила их осталось всего десять, включая двух дракониц. И вряд ли в остальных городах ситуация лучше – значит, драконьему племени грозит вымирание. Но об этом Владыка подумает завтра. А сейчас он собирается праздновать.
Их было десять за огромным столом, и от длины этого стола, где ранее проводились празднества, ощущение того, что они враз осиротели, только усиливалось. Солнечные лучи, падающие через решетчатые высокие окна, отражались от овальной столешницы из черного полупрозрачно-дымчатого шлифованного камня, на поверхности которого проступали цветочные узоры из хрусталя разных цветов.
Ранее этот зал назывался Залом Радости. Он был ярок и красив: бело-синие мозаичные стены, круглый пол, выложенный узорчатой зеленой плиткой, высокие окна, небесно-голубая кипень кружевного купола. Всюду были высажены цветы, по углам били маленькие фонтаны с резвящимися в них золотыми рыбками.
Теперь его впору было называть Залом Скорби. Одной стороной он выходил в центральный фонтанный двор, вокруг которого кругом и был выстроен дворец. Другой – в длинную колонную галерею, спускающуюся в огромный сад с прудами, цветочными полянами, беседками и купальными чашами с пузырчатой минеральной водой. Этот сад можно было назвать лесом, так велик он был.
Вокруг собравшихся драконов тихо сновали слуги, накрывая на стол. Нории еще раз оглядел остатки своих подданных. Он никак не мог привыкнуть, что это – все и больше никто не выжил. Ни малыши сестры Оди́ти, ни двоюродные братья, с которыми они в детстве провели немало увлекательных дней, исследуя волшебный сад и окружающий мир. Ни дорогая его сердцу Марити, приемная дочь его дяди и тети, которая волновала его с тех пор, как он осознал, что испытывает уже вполне взрослые желания. Но слава богам, что хоть эти живы.
Приветствую, братишка Энтери, ты даже не представляешь, как я счастлив, что ты нашелся… Непривычно худой и серьезный, ты давишь пальцами виноград и вдыхаешь аромат спелых ягод, будто не можешь поверить, что снова способен чувствовать. Мне очень хочется узнать, где ты пропадал целый месяц, но это ты расскажешь после пира, когда мы останемся вдвоем.
