Ирина Измайлова
Возвращение троянцев
Глава 7
Как только смолк грохот барабанов, от темных рядов лестригонов отделилась еще более темная масса (всем показалось, что это не фигура, а именно масса, если не бесформенная, то нечеткая, словно слепившаяся из полусумрака рассвета, неестественная во все более ярком зареве утра).
Каррик, а это был он, сделал пять или шесть шагов и встал, ожидая.
– Я пошел, – сказал Ахилл, соскакивая с колесницы и вертикально втыкая в землю свое копье – по условиям поединка использовать копья было нельзя. – Пускай «пелионский ясень» ждет меня: возьму его, когда вернусь.
Гектор, стоявший на той же колеснице, молча пожал протянутую руку брата. Все уже было сказано. На Пентесилею Ахилл бросил лишь один короткий взгляд и заметил, как непривычно низко надвинула она свой шлем – обычно амазонки перед битвой открывали лицо.
– Все боги Египта считают тебя победителем, великий Ахилл! – крикнул со своей колесницы фараон.
Герой не ответил.
Вблизи очертания фигуры Каррика определились. Он был противоестественно велик, почти на голову выше Ахилла, раза в полтора шире в плечах и в талии, с бедрами, похожими на гранитные глыбы. Это позволяла видеть нижняя часть его доспеха, чуть более короткая, чем у других лестригонов. При этом Ахилл заметил, что от колена ноги лестригонского великана куда тоньше: даже массивные краги не делали их громоздкими.
«Ага! – подумал Ахилл. – А он отличный кулачный боец, раз у него такие прыгучие ноги… Надо помнить об этом».
На огромной, сильно наклоненной вперед голове Каррика был такой же рогатый шлем, как у царя Антифота. С нагрудника смотрела та же козлиная морда демона. Лицо, полускрытое шлемом и заросшее до самых глаз коричневатой короткой бородой, показалось троянскому герою неподвижным, будто вырезанным из дерева. Только небольшие, глубоко, очень близко посаженные глаза, то ли бледно-зеленые, то ли бледно-желтые, ярко блестели, глядя живо и пристально. Каррик шел, все время подкидывая и ловя в воздухе свою чудовищную булаву, вертя ею в разные стороны, будто показывал, как ловко владеет оружием. Его щит висел на левом локте, чуть царапая краем землю, так он был велик.
Ахилл шагал, спокойно опустив руку с такой же булавой, так же повесив щит на локоть. Он уже оценил противника и видел, чего тот стоит. Более всего в пользу Каррика говорили его движения – плавные, почти по-кошачьи легкие, при всей неимоверной тяжести гигантского тела. Своим телом лестригонский богатырь владел идеально – это было в нем самое опасное.
Противники остановились шагах в тридцати друг от друга, на равном расстоянии от обеих армий, и еще раз пристально, тщательно осмотрели один другого. В пронзительном взгляде Каррика Ахилл прочел удовлетворение – он тоже оценил очевидную мощь троянца.
– Так ты и есть Ахилл? – спросил лестригон глухим и низким, почти хрипловатым голосом. Его финикийское произношение было ужасно, вероятно, куда хуже, чем у царя Антифота. – Ты и есть величайший из героев всех обитаемых земель?
– Я себя так не называл, – ответил троянец. – Мое имя – это мое имя, а прозвища меня не волнуют.
Лестригон усмехнулся – будто искры сверкнули в дебрях его бороды, и Ахилл подумал, что, кажется, зубы у него и впрямь остроконечные, как у волка.
– Я Каррик – сын Божьего врага, – сказал чудовищный воин глухо. – Я тот, кого не может убить человек. Тот, кто убьет тебя, великий герой.
– Хорошо, что ты сам сказал, чей ты сын, – Ахилл улыбнулся в ответ на волчью усмешку лестригона. – Я давно утратил желание убивать, но сейчас чувствую, что хочу тебя убить, Каррик!
– Начинаем? – спросил тот, в очередной раз ловя свою булаву.
– Начали.
Ахилл рванулся вперед со всей своей стремительностью, проверяя, какова реакция противника, и убедился, что она, вероятно, равна его реакции: Каррик встретил его занесенной булавой. Он успел бы ударить, если бы герой и впрямь собирался налететь на него. Но Ахилл в последний миг отскочил и заставил врага развернуться следом за собою. Противники оказались в двух шагах друг от друга, и первый удар, по силе равный падению горной лавины, скрестил их гигантские булавы. Два железных столба врезались один в другой, грохот огласил равнину. Затем столкнулись громадные щиты, и гром, подобный недавнему рокоту барабанов, заглушил все остальные звуки.
Каррик, используя преимущество роста, ударил не совсем прямо, а сверху, и Ахиллу понадобилась вся его сила, чтобы удержать свою булаву. Он даже перехватил ее обеими руками, сдвинув щит набок, и, сделав над собою страшное усилие, сумел, оттолкнувшись, отделиться от лестригона. Но тот не потерял равновесия и вновь замахнулся. Еще удар, снова грохот, искры и лязг. Оба богатыря рванулись в стороны друг от друга, понимая, что иначе булавы достанут цель, а для каждого из двоих удар другого означал верную гибель. Ахилл видел, что Каррик, скорее всего, сильнее его – не намного, но сильнее. Лестригон тоже почувствовал страшную силу противника и внезапно понял, что не может сразу смять и уничтожить его. Возможно, впервые грозный воин испытал что-то похожее на чувство смертельной опасности.
Дерущиеся понимали, что третье столкновение уничтожит их булавы – у обеих были уже расплющены шары и погнуты рукояти. Поэтому богатыри некоторое время кружили, делая обманные движения, на расстоянии четырех шагов друг от друга, и каждый пристально следил за движениями противника. Оба снова убедились, что обладают одинаковой быстротой реакции, а значит, тому и другому трудно рассчитывать на внезапный выпад.
Но вот терпению лестригона пришел конец – он прыгнул вперед, и его оружие взмыло над шлемом врага. Каррик не сомневался, что Ахилл успеет уклониться, и не рассчитывал размозжить ему голову. Когда троянец выскользнул из-под удара, чудовищный воин резко изменил движение своей булавы, ударил сверху по отведенной булаве противника и этим ударом согнул ее пополам. Но Ахилл, вновь перехватив свое оружие двумя руками, рывком распрямил его. Каррику не могло прийти в голову, что у троянца хватит на это сил, а потому он не ожидал встречного удара. Два огромных усаженных шипами шара сшиблись со страшным грохотом и расплющились в лепешку.
Впервые дерущиеся нарушили молчание – у обоих вырвался яростный рев, оба отшвырнули погнутые, искореженные булавы и одновременно обнажили мечи. Меч Каррика был одной ширины с мечом троянца, но на два-три пальца длиннее. У лестригона имелось и еще одно преимущество: он был выше ростом, а главное, обладал необычайно длинными руками и за счет этого выигрывал расстояние при каждом выпаде.
Прежде чем вновь кинуться вперед, Каррик выставил меч перед собою и завертел им вправо-влево, вверх-вниз, с такой скоростью, что светлое лезвие исчезло: казалось, будто рука чудовищного воина оканчивается крутящимся кругом, сверкающим, мечущим молнии. При этом Каррик вновь заревел, раскрыв рот то ли в оскале, то ли в ухмылке, и стали видны его зубы, действительно полузаостренные, ровные, крупные, очень белые.
Вновь Ахилл чуть отступил, оценивая силы – свои и врага. Его не устрашила игра лестригона с мечом – он сам умел так же вертеть оружием: этому искусству его обучил когда-то Хирон. Однако герой показывал такие приемы лишь во время упражнений и никогда не применял в бою, ибо они сразу выдавали врагу его возможности. Ахилл выдвинул вперед щит и стал медленно сближаться с противником. Он был уверен, что долго Каррик не сможет так вот крутить меч – как он ни могуч, но кисть все равно устанет. Верно, думает, что у врага не выдержат нервы. Ну, ну, пускай думает…
Вновь заревев, лестригон рванулся вперед. Щиты с грохотом сшиблись. Раз, другой. Мечи врезались в кованую медь, и через несколько мгновений оба щита, изрубленные, распались на части, будто цветочные лепестки.
Ахилл отпрянул, однако обезьянья рука Каррика, удлиненная мечом, достала его. Меч проткнул нагрудник и царапнул левый бок троянца. Герой ощутил горячую струю крови, сползавшую по бедру, и тут же, покуда меч врага скользил вдоль нижних пластин его доспеха, сделал стремительный выпад, изогнувшись дугой, и тоже достал Каррика. Конец меча вошел в ногу чудовищного воина чуть выше колена, и Каррик мигом отскочил. Укол едва ли мог быть очень болезненным, но равнину огласил безумный рев ярости – непобедимый воин впервые в жизни получил рану!
Снова великаны рванулись друг к другу, и на этот раз скрестили мечи. Лестригон попытался отбросить противника, швырнуть толчком на землю, но Ахилл, готовый к этому, собрал все силы и устоял. Однако, следя за правой рукой врага, яростно давившей на него, он едва не упустил из внимания его левую руку. Троянец опомнился в тот миг, когда длиннющие жилистые пальцы этой ручищи (кажется более длинной, чем правая) коснулись его шеи, нащупывая кадык. Успей Каррик сжать пальцы, поединок был бы окончен. Ахилл отшатнулся. Ему пришлось отдернуть и на миг опустить руку с мечом, и тотчас меч врага рубанул сверху вниз. Клинок троянца переломился.
Ахилл, в свою очередь, испустил бешеный вопль. В его руке оставался обрубок не длиннее ладони. Положение было самое отчаянное, но героя это, казалось, только вдохновило. Прыгнув вперед, он замахнулся обломком, будто собирался вонзить его в оскаленное лицо лестригона. Каррик взмахнул мечом, однако лезвие, описав дугу, воткнулось в песок, в то место, где только что стоял троянец. В какую-то долю мгновения Ахилл успел сделать кувырок назад и вновь вскочил на ноги, уже в пяти-шести локтях от лестригона. Каррик изумленно вскинул глаза, осмысляя этот невиданный прием, и тут же его оружие разлетелось на куски: Ахилл что есть силы ударил по нему одновременно ногой и обломком своего меча.
Каррик снова заревел. Его выводило из себя, что этот воин дерется С НИМ на равных! Это видят все – и враги, и свои…
Оба богатыря бросили рукояти мечей. Вновь отступили друг от друга. На этот раз Каррик тоже дышал тяжело и неровно. Тот и другой были в крови – у Ахилла она стекала тонкой струйкой из-под нагрудника, змеясь по левому бедру и лодыжке, у Каррика – текла, огибая багровым кольцом мощное колено.
– Хорошо! – проговорил лестригон еще более глухим голосом. – Ты умеешь владеть палицей, мечом. Это мне нравится. Но битва с оружием – это не битва богатырей. Покажи, чего ты стоишь на самом деле, величайший герой всех обитаемых земель! Покажи себя в кулачном бою! Ну! Долой железо!
С этими словами чудовищный воин рванул ремешок шлема у себя на подбородке, порвал его и, стащив шлем, кинул на землю. Затем взялся за застежки нагрудника.
– Раздевайся! – крикнул он.
– Изволь!
Ахилл тоже стал снимать доспехи, не спуская глаз с врага, ожидая нападения в любой момент. Однако Каррик мечтал сейчас только об одном – сойтись с противником в последней битве, где главной будет сила, ибо ловкостью и быстротою движений они оказались равны.
И вот оба встали друг против друга нагие, как морские скалы. На Ахилле осталась лишь его кожаная набедренная повязка, на Каррике – пояс, сплетенный из змеиных шкур, с привешенными к нему амулетами.
«А вот теперь придется поспешить!» – подумал Ахилл.
Он видел, что его рана, пускай и неопасная, кровоточит сильнее, чем рана лестригона, значит, у него в запасе меньше сил, меньше времени.
– Великий единственный Бог, помоги мне! – чуть слышно прошептал троянец.
Все это время он слышал гул со стороны лестригонского стана – воины-завоеватели не могли уразуметь, как это чужой богатырь дерется так долго с их страшным бойцом. Египтяне хранили молчание, с той стороны не долетало ни звука. Но теперь умолкли и лестригоны. Молчание сделалось мертвым – все смотрели и ждали. Посреди равнины замерли два великана, оба грозные и страшные, оба готовые к последней битве. Нагое тело Каррика выглядело еще тяжелее, еще мощнее, чем в доспехах, совершенное, как тело носорога, созданного сокрушать и уничтожать. Рядом с его полубесформенной исполинской громадой лепное, словно отлитое из светлого золота тело троянца было особенно прекрасно. Стало ясно видно, КОМУ служат тот и другой…
Снова прокатился над равниной вой Каррика. Он тараном кинулся вперед. Ахилл ушел от удара, успев отскочить в сторону. Несколько мгновений они прыгали один против другого, раскачиваясь, делая обманные движения, не спуская друг с друга глаз. Каррик был на самом деле отличным кулачным бойцом, и длина рук все так же была на его стороне вместе со слоновьей силой.
Еще одно обманное движение, затем Ахилл сделал выпад, метнулся под правую руку противника, целя ему в бок, но тот обрушил на него резкий удар слева. Троянец успел уйти от прямого попадания в голову – кулак лестригона лишь скользнул по его правому плечу, но сила удара была ужасна. Герой услышал, как хрустнула ключица, ощутил боль, пронизавшую всю правую сторону тела до самой пятки. Что-то горячо и мучительно обожгло виски, глаза налились темнотой.
«Нет, это не конец! – подумал он. – Нет, только не поверить, что это конец!»
Он продолжал видеть, он видел, как тянутся к нему ручищи чудовища, чтобы сжать и раздавить, сокрушив кости, переломав хребет. Видел оскал волчьих зубов, радостное сверкание близко сидящих желтых глаз. Да, они были желтые, а не зеленые. Глаза зверя… Нет, чушь! Зверь не радуется, убивая. Это демон смотрит глазами человека-чудовища, демон, который ненавидит весь мир.
Ахилл резко, будто бы теряя равновесие, качнулся всем телом вперед. Он падал на Каррика, нарочно приоткрыв рот, чтобы наполнившая его кровавая пена выступила на губах, чтобы ликующий враг это видел. Сам того не сознавая, троянец повторял свой же прием с пауком в пещере горных карликов, когда важно было только одно – заставить противника поверить в победу, которой не было…
Каррик оказался не умнее паука: оскалясь, он ждал с растопыренными пальцами, когда обмякшее тело коснется их, чтобы растянуть миг торжества.
Пора!
За одну долю мгновения Ахилл весь собрался в комок. Сделав упор на правую ногу, он резко отбросил назад весь корпус и тут же разогнулся, как лук со внезапно лопнувшей тетивой, вложив всю свою силу и весь вес верхней части тела в стремительный удар левой руки – и ощутил, как кулак врезался в грудь врага, точно против сердца, почувствовал, как прогибаются и ломаются мощные ребра, услышал глухой хрип, внезапно вырвавшийся из горла Каррика. Но герой помнил о живучести лестригона и, не веря в легкость победы, ударил второй раз, третий – в то же самое место. Он бил, пока его кулак, расколоченный вдребезги, не провалился, точно в яму, в пробитую грудь врага.
Нечеловеческий вопль рванулся, раскатился кругом, заставив дрогнуть землю. Каррик ревел, вскинув руки с торчащими в стороны длиннющими пальцами, сотрясаясь, корчась, будто пронзенный копьем слон. Из его рта вылетали красные брызги, разом налившиеся кровью глаза вылезли из орбит. Он качнулся туда-сюда, сделал какой-то кривой шаг, то ли вперед, то ли в сторону, замахал руками, ловя ускользающий воздух, и наконец рухнул лицом вперед, под ноги победителю.
Глава 8
Рев Каррика еще сотрясал воздух, когда от рядов египетского войска отделилась боевая колесница и во всю мочь лошадиной пары рванулась вперед. За несколько мгновений она домчалась до места поединка. Как раз в тот миг, когда тело Каррика, конвульсивно содрогнувшись, застыло на песке, повозка круто развернулась и встала, загородив победителя от темной массы выстроившихся на расстоянии двух стадиев лестригонов.
– Скорее, Ахилл! – крикнула Пентесилея, натягивая вожжи. – Быстро в колесницу, пока они не опомнились!
Для героя ее появление не было неожиданным – все они обо всем условились заранее. Гектор не сомневался: в случае победы его брата над Карриком, лестригоны тут же нападут и, конечно, первым попытаются убить троянского богатыря. Ахилл видел, что амазонка успела как раз вовремя: оцепенение, овладевшее толпой лестригонов при виде неожиданной гибели их воина, казалось бы, уже победившего, прошло почти сразу. Ударили барабаны, громовой голос, в котором легко было узнать голос Антифота, отдал какое-то короткое приказание. Темные ряды разом пришли в движение, не беспорядочное, а строго направленное: распрямив полукруг в идеально прямую линию, лестригоны двинулись вперед.
Ликующий крик, взметнувшийся над строем египтян, тотчас умолк, в свою очередь, раздались команды военачальников.
Ахилл левой рукой подхватил с земли свои доспехи, кинул в повозку, потянулся к шлему, но шлем уже подцепила на кончик копья Пентесилея.
– Скорее! – повторила она.
Колесница, вновь развернувшись, сорвалась с места и помчалась прочь, за долю мгновения до того, как несколько копий, пущенных лестригонами, вонзились в песок там, где она только что стояла. Одно из них задело и оцарапало задний борт.
– Далеко кидают, – сквозь зубы произнесла амазонка. – Что с правой рукой, Ахилл?
– Ключица сломана, – ответил герой, силясь побороть накатывающую волной дурноту. – Но могло быть хуже…
Они домчались до египетской линии обороны, которая в это время тоже ожила и тоже перестраивалась с не меньшей быстротой, чем это сделали лестригоны: стоявшие впереди колесницы разворачивались таким образом, чтобы борта повозок и кони преградили дорогу врагам. Лошадей предстояло принести в жертву, но иного выхода не оставалось. Сидевшие в колесницах лучники взяли на прицел первую линию нападавших. Те двигались не бегом, но каким-то особым, очень стремительным шагом, с выставленными вперед копьями и булавами в левой руке.
– Что с ним? – крикнул Гектор Пентесилее, увидав бледное, с окровавленным ртом лицо брата.
– Ничего страшного! – вместо жены ответил Ахилл и здоровой рукой вырвал из земли свое копье. – Правая не работает, но драться можно и левой.
– Быстро за костры! – приказал амазонке Гектор, словно не обратив внимания на слова брата. – Помнишь, где можно проехать?
– Между красными кувшинами, – отозвалась женщина. – Я сейчас вернусь, Гектор.
– И я вернусь! – сказал Ахилл, хотя его уже не слышали.
Колесница пронеслась между расступившимися воинами – лучниками, затем шерданами, которые громкими криками и звоном щитов приветствовали победителя Каррика. Они знали, что сейчас начнется бой, но все равно не сдерживали ликования: многие, стоя позади колесниц, не видели поединка, им рассказали об увиденном колесничие и лучники. Шерданы торжествовали – легенда о непобедимости лестригонов была ниспровергнута!
В стелющемся по земле дыме множества маленьких костров трудно было различить глиняные сосуды, в которых эти костерки горели, однако два красных кувшина с белым узором выделялись отчетливо: они почти не дымили, и пламя над ними казалось зеленоватым, потому что в горящие щепы и ветки добавили медной стружки. Между кувшинами оставалось расстояние всего в четыре локтя, как раз чуть шире колесницы, но Пентесилея точно направила повозку в этот промежуток.
Повозка подлетела к шатрам, возле которых уже ждали несколько лекарей, старательно разложивших на чистых холстах лекарства и инструменты. Здесь же был привязан конь Пентесилеи, оседланный, взнузданный, с привешенными к седлу луком и колчаном (секира амазонки висела, как обычно, у пояса, с нею она не расставалась).
– Битва начинается! – воскликнула молодая женщина, выпрыгнув из колесницы и обнимая мужа, который, не показывая слабости, соскочил на землю следом за нею. – Я поеду туда, Ахилл, а тебе нужна помощь.
– Нужна, – согласился герой. – Мне нужен пластырь на рану и кто-нибудь, кто помог бы надеть шлем и нагрудник. С поясом я сам справлюсь. Но ты поезжай, Пентесилея, поезжай! Я не задержусь.
– Ты уверен, что это разумно? – впервые за все утро ее глаза, только что полные лишь ярости и нетерпения, выразили что-то, похожее на страх. – Ты уверен?
– Я уверен, что неразумно меня об этом спрашивать, – сказал он, но не резко, а ласково, и поцеловал ее. – Скорей, жена, скорей! Пока я не подоспею, дерись за меня!
Амазонка не сказала больше ни слова и прыгнула в седло, а герой повернулся к лекарям.
– Ну, проявляйте свое невиданное искусство, костоправы! Мне как можно скорее нужен лубок на правое плечо, нужно залепить эту вот дырку в боку и хорошо бы глоток одного из ваших снадобий, которые, говорят, сразу возвращают силы. Даю вам время, покуда я сосчитаю до пятидесяти. А потом быстро мои нагрудник, пояс, шлем! Да, и нашли бы мне колесничего.
– Я буду твоим колесничим, великий Ахилл! – послышался голос, показавшийся знакомым.
Герой обернулся. Перед ним стоял египетский воин в легком доспехе, вооруженный, однако, мощным серповидным мечом. Кроме того, у пояса воина висел свернутый бич возничего.
Лицо – молодое, обветренное, под надвинутым до бровей шлемом – выглядело усталым и суровым.
– Ты узнаешь меня?
– Яхмес! – ахнул Ахилл и сморщился: египетский лекарь в это время ощупывал его плечо, чтобы наложить пластины слоновой кости и повязку. – Как ты тут оказался? Почему я тебя не видел раньше?
– Я служил в прибрежной крепости, – ответил молодой человек. – Прошлым вечером нам приказали прибыть сюда, на помощь войску фараона. Рад, что ты снова победил. Но рана серьезная. И перелом. Стоит ли тебе?…
Герой нахмурился, но не ответил, допивая терпкое питье, поданное лекарем. Затем указал здоровой рукой на свой нагрудник:
– Помоги надеть, Яхмес. Я сам буду решать, что мне стоит и чего не стоит делать. Кажется, до сих пор мое участие в битвах не мешало тем, на чьей стороне я бился. Скорее! Там уже жарко. Вперед!
В это самое время первая линия нападения лестригонов подошла вплотную к первой линии обороны египтян. Завоеватели двигались ровным, стремительным шагом, почти сомкнувшись плечами, подняв щиты до уровня лица, размеренно взмахивая перед собой палицами. Когда между ними и египетскими колесницами оставалось около сотни шагов, лучники Рамзеса выпустили целый дождь стрел. В большинстве своем они отлетели от крепких щитов лестригонов или застряли в щитках доспехов, но два или три десятка стрел достигли цели: вонзились в лоб, в глаз, в щеку тому или иному из нападавших, и стройная линия их движения нарушилась: семеро упали убитыми, восемь или девять пошатнулись, смешав строй, некоторые остановились.
Вновь последовала команда из задних рядов, и передние сомкнулись, топча убитых, и сделали стремительный рывок вперед.
Лавиной накатили лестригоны на колесницы египтян, в это время уже пустые – лучники отступили, оставив свои повозки, и вскоре прекрасные сирийские кони бились в агонии: нападающие перерезали им горло кинжалами. Сами колесницы, мешавшие движению, были опрокинуты.
Повозки задержали движение лестригонов лишь на несколько мгновений, но за это время египетские лучники успели занять новую позицию, и новый поток стрел обрушился на передовую линию нападения, унеся еще десяток жизней.
Лестригоны, казалось, не замечали этого. Они продолжали свой натиск. На расстоянии пятидесяти локтей от египтян нападающие одновременно метнули тяжелые копья. Сомкнутые сплошной стеной щиты лучников не устояли – были пробиты, однако воины держали их на вытянутой руке, и наконечники их не достали: копья засели в толстых, подшитых несколькими слоями бычьей кожи щитах. Тем не менее некоторым перебило руки, и они, обливаясь кровью, уронили щиты. В это же мгновение из второй цепи нападавших, через головы передовых бойцов, полетел дождь стрел. Тридцать или сорок египетских лучников упали.
Темная масса лестригонов вдруг резко ускорила движение – теперь они бежали, тяжко, как слоны, так же стремительно и неотвратимо. В считанные мгновения люди бездны одолели расстояние до новой линии обороны, но в это время лучники стремительно отступили. Прикрывая спины щитами, они пробежали около сотни локтей и скрылись за сверкающими доспехами стоявших строем шерданов. На них тоже посыпались стрелы, однако упали всего несколько человек: щиты шерданов в сравнении со щитами лучников были невелики, но доспехи куда прочнее. Подбежав ближе, лестригонские воины увидели еще одну их защиту: между врытыми в землю шестами колебалась сплетенная из конского волоса тонкая, прочная сеть. Она только что лежала на земле, свернутая, но едва это место миновали лучники, как три десятка воинов потянули веревки, и сеть, развернувшись, как парус, преградила дорогу бегущим. Засверкали мечи, рубя преграду. Лестригоны обладали превосходной реакцией, и лишь человек десять из них с разбега налетели на сеть. Впрочем, они не запутались, а лишь задержались на несколько мгновений, разрубая и разрывая ее. Даже задние ряды не врезались в передние – беспорядка в строю нападавших не произошло. Тем не менее, уничтожая сеть, они опустили щиты, и туча выпущенных в них стрел на этот раз сразила не менее пятидесяти воинов: шерданы стреляли, целясь в глаза, в лоб, в шею, туда, где не было доспехов, стреляя с близкого расстояния, со свойственным бывшим морским разбойникам беспощадным хладнокровием.
Яростный рев пронесся над цепью лестригонов. Одолев преграду, они кинулись на египтян лавиной, испуская свой страшный боевой клич. Сзади загрохотали барабаны. Резкий голос Антифота снова отдал несколько приказаний. У многих воинов были вторые копья, и они на ходу метнули их, находясь уже не более чем в двадцати локтях от обороняющихся. Щиты шерданов не смогли их защитить – копья пробивали их, как листы пергамента. Иных спасли доспехи: прочное железо, встретив удар, прогибалось, но держалось – воины падали лишь от страшного толчка и тут же вскакивали. Все же два десятка человек были убиты, многие ранены. Однако все, не исключая раненых, стояли неколебимо, грозно подняв серповидные мечи, готовые к столкновению.
Еще миг – лавина накатит на строй, и начнется бойня. Как вдруг… Короткий возглас командира шерданов, и весь строй, мгновенно развернувшись, обратился в бегство. Воины бежали, показав врагам спину, бежали стремглав, словно сметенные ужасом, объявшим их при виде слоновьего натиска завоевателей.
Лестригоны вновь завопили, на этот раз с торжеством. Враги не впервые бежали перед ними, они привыкли к этому, хотя в этот раз и не ожидали, что это произойдет так скоро. Вслед шерданам полетело еще десятков шесть-семь копий – несколько египетских воинов были убиты, получив позорные раны в спину. Они бежали сломя голову, не оглядываясь. Бежали между полыхающими в глиняных плошках костерками, все ускоряя бег.
Лавина настигала их. Вот уже тяжелые краги лестригонов стали сшибать и крошить пылающие плошки.
И тогда произошло нечто невиданное. В том месте, где только что беспрепятственно пробежали воины-шерданы, под их преследователями внезапно провалилась земля! Нет, не земля… там не было земли – египтяне миновали ров, вырытый ночью, прикрытый пальмовыми шестами и листьями и тщательно засыпанный землей и песком. За ночь они пару раз прошли по настилу, проверяя, выдержат ли шесты их тяжесть. Прошли они здесь и на рассвете, чтобы занять свои позиции перед станом врага. Расчет был точен: шесты легко выдерживали даже одетых в доспехи шерданов. Однако панцири лестригонов весили в четыре раза больше, и самый рослый воин-египтянин тоже был раза в два легче лестригона… Под воинами Антифота шесты сломались, как щепки. Могучие гиганты всей цепью посыпались в ров, шлепаясь в заполнявшую его на треть жидкую смолу и, как мухи, увязая в жиже, в которую была добавлена рубленая пенька и стружка. Все же они выбрались бы наверх, но вместе с ними в ров попадали и десятки горящих плошек. За несколько мгновений смола вспыхнула на всем протяжении рва, образовав чадящую огненную стену длиной в шесть стадиев.
Равнина огласилась уже не ревом, а чудовищным воем. Огонь охватил упавших в ров лестригонов, воспламенилась засаленная кожа их доспехов, железная броня быстро накалилась. Дикие вопли, грохот и скрежет, метание в пламени и дыму корчащихся тел, предсмертный хрип из сотен глоток – будто бездна Тартара отверзлась и выпустила весь свой хаос на поверхность земли.
– Есть! – крикнул фараон Рамзес, стискивая кулаки, испытывая, кажется, ужас и восторг одновременно.
Они с Гектором, едва началось наступление лестригонов, откатили на своих колесницах назад, проехав между теми самыми красными кувшинами – в единственном месте, где рва не было и где возможно было пройти колеснице. Сейчас обе повозки стояли бок о бок, в четырех стадиях от египетских шатров и всего в двух сотнях локтей от взметнувшейся к небу стены огня и дыма. Прямо перед ними остановили свой бег шерданы, четко, по команде развернувшись, чтобы вновь занять оборону.
Гектор, бледный, точно известь, не отрываясь, смотрел, как поглощает врагов изобретенная им чудовищная ловушка. Он видел, что не менее шестисот-семисот воинов, бежавших единой цепью, рухнули в ров, что уже очень многие нашли в нем смерть. Выбраться удалось не более чем сотне объятых пламенем лестригонов. Многие, корчась, тут же упали на землю, те, кто мог двигаться, рыча, кидались на строй шерданов и погибали от пущенных в упор стрел.
– О Великий Бог, если это возможно, прости меня! – еле слышно прошептал царь Трои. – У меня не было выбора.
– Что мы будем делать, если они отступят, царь? – крикнул, пытаясь перекрыть вой и скрежет, Рамзес. – Как мы сами перейдем этот ров?
– Они не отступят, – спокойно возразил Гектор. – Я умею видеть противника до битвы.
