Ирина Иви
Дело об обнаженной натуре и цветочном горшке
Пролог
Холод. Темнота. Нет, не беспросветный мрак, но источник света слишком мал или недостаточно близок, чтобы хорошо осветить окружающее пространство. К тому же я не могу сфокусироваться – нечеткий, размытый мир плывет и кружится вокруг меня.
Сырость. Она пробирает до костей, заставляя дрожать и подтягивать колени к груди. Где-то капает вода, разбивая давящую тишину. Затхлый, застоявшийся воздух застревает в легких, не давая свободно дышать.
Онемевшее от долгой неподвижности и застывшее от холода тело отказывается повиноваться. Я лежу на твердой, шершавой поверхности среди чего-то непонятного, мягкого, слегка шуршащего, а местами и острого, болезненно утыкающегося мне в руки, ноги, плечи. Ветки с листвой? А лежу я тогда на земле? В саду пансиона? А источник света – это фонарь с главной аллеи?
Нет! Быть того не может! Не мог этот мерзавец вот так запросто бросить меня в месте, где любой может обнаружить меня, откуда я сама могу уйти! Но тогда… где же я?
Я предпринимаю очередную попытку сесть и на этот раз мне это удается… и тут же на голову падает что-то большое и тяжелое, а после с грохотом летит на пол! С глухим стоном я откидываюсь на свое неудобное и непонятное ложе. От боли в голове проясняется, глаза собираются в кучку, но то, что они видят, меня совсем не радует.
Склеп! Определенно, это склеп, но какой-то другой, не тот, в котором мы недавно побывали с Максимилианом!
Я снова сажусь, медленно и осторожно, чтобы не спровоцировать падение еще чего-нибудь на свою многострадальную голову – ей уже достаточно досталось. Оглядываюсь и в ужасе замираю.
Вокруг – глухие стены с табличками, на которых написаны имена усопших, в одной из стен небольшая ниша, в которой горит лампада – от нее-то и исходит тот слабый, трепещущий свет, который я поначалу приняла за свет садового фонаря. А посередине небольшого помещения стоит открытый гроб, усыпанный белыми гвоздиками, в гробу сижу я в чем мать родила, а неподалеку валяется крышка гроба, которой так славно приложило меня по голове.
Еще несколько томительных мгновений провела я на своем жутком ложе, от шока не в силах даже шевельнуться, а потом как ошпаренная выскочила из гроба и снова застыла на месте, беспомощно озираясь по сторонам – бежать было некуда, ничего, хотя бы отдаленно напоминающее дверь, здесь не имелось.
Каменный пол холодил босые ступни, и я поджала пальцы, а потом медленно, неуверенно двинулась вдоль стен, ощупывая и простукивая каждую. На пятом или шестом круге подступающая паника не давала мне вдохнуть полной грудью, а из глаз струились обильные слезы. Я оказалась в смертельной ловушке, из которой не было выхода. Или он был так искусно замаскирован, что обнаружить его не представлялось возможным. По крайней мере, не в том состоянии крайнего испуга, в котором я находилась.
Ходьба разогнала кровь в жилах, и я немного согрелась, но что с того? Я не могу двигаться вечно, не могу жить без воды и еды, не могу найти выход, а если здесь нет какой-нибудь скрытой вентиляции, то скоро закончится кислород. В любом случае, этот склеп станет местом моего упокоения, а этот гроб примет мое остывающее тело.
О да, преступник все рассчитал! Ему даже не придется прятать труп – кому придет в голову искать меня на кладбище в чьем-то семейном склепе? Даже Максимилиан не догадается! Он наверняка проверит тот, другой склеп, в котором мы были, ведь его использовал преступник. Но сюда он не придет. Никто не придет. Никто не узнает, что стало с Флер Лирьен, цветочным магом-недоучкой и полной неудачницей!
Но ведь остальных воспитанниц преступник не убивал! Почему же сейчас все изменилось? Потому что мы с Максимилианом подобрались к нему слишком близко… Убьет ли он и Максимилиана? А может, уже убил…
Сердце сжалось при одной этой мысли, и я зарыдала еще безутешнее, еще безудержнее.
Ноги отказывались меня держать, и я опустилась в гроб – единственное мало-мальски пригодное для сидения место в этой пустой комнате. Подтянув коленки к груди, я обхватила их руками и уткнулась носом в гвоздику, которую положила на колени. Хоть что-то живое среди мертвого камня и мертвых людей, замурованных в нем! Слезы иссякли, зато тело охватила крупная дрожь, с которой я не могла совладать. Да и не пыталась, к чему? Так я и тряслась, уткнувшись носом в цветок, зубы клацали друг о друга, а руки, сцепленные в замок, то и дело разъезжались и приходилось сцеплять их заново, чтобы они хоть как-то поддерживали тело в этом положении, немного удерживающим тепло и прикрывающим мою наготу. Хотя от кого ее здесь было прятать?!
Фитилек лампады затрещал, и я вскинула голову. Должно быть масло подходило к концу. По стенам и потолку метались тени, фитилек корчился в своем предсмертном танце. Вот пламя мигнуло последний раз и погасло, а меня окутала непроглядная темнота.
Стало еще страшнее. Сжавшись в комок, я сидела в гробу и, изо всех сил напрягая зрение, всматривалась во тьму. Не было видно ни-че-го! Но какой простор для богатого воображения! Из одного угла вдруг глянуло на меня чудище с горящими красными глазами, а из другого вылетел призрак, жалобно подвывая на высокой ноте. От ужаса я тихонько заскулила сама и уткнулась лицом в колени – не хочу ничего видеть, это лишь плод моего воображения, ничего этого нет!
Вдруг что-то зашуршало, заскрипело, да так громко и натуралистично, что принять это за игру воображения было уже трудно. Я подняла голову и замерла, от ужаса забывая дышать. Шорох и шуршание не смолкали, а вскоре я увидела тонкую полоску света. Она все расширялась и расширялась.
Я поняла! За мной пришел преступник! Вот она, дверь. Вот он, путь на свободу, если я конечно совладаю с этим человеком. Что ж, сейчас самое время! Пока фонарь не осветил помещение, пока меня не видно…
Тихонько поднявшись на ноги, я кинулась к открывшемуся проходу и с громким воплем бросилась на человека, держащего фонарь.
Глава 1
Это случилось снова.
Уже во второй раз.
Когда Мари не явилась в столовую на завтрак, Жюльет, встревоженная ее отсутствием, решила подняться к ней в спальню – на случай, если Мари заболела и лежит там, совершенно беспомощная, неспособная спуститься вниз. Банальнейшая версия ее отсутствия – проспала – нами даже не рассматривалась, ибо колокол, призывающий воспитанниц к пробуждению, звучал так громко и пронзительно, что мог поднять и мертвых с небольшого кладбища, расположенного неподалеку от Эшвудского пансиона.
Тот же колокол оповещал нас, когда приходило время завтрака, обеда или ужина, когда начинался и заканчивался урок, когда наконец-то можно было немного отдохнуть и когда нужно было снова ложиться спать.
Итак, проспать Мари никак не могла, и Жюльет побежала к ней. А через несколько минут до нас донесся ее пронзительный вопль, чуть ли не превзошедший по силе звучания упомянутый колокол и дошедший до нас, каким-то чудом миновав балки, потолочные перекрытия и все остальное, что там еще разделяет два этажа. Вскоре появилась и сама Жюльет, быстро-быстро стуча каблучками по широкой, непокрытой ковром лестнице. На белом как мел лице застыла гримаса ужаса и смятения, голубые глаза широко распахнуты.
– Мари… она… она… лежит там без чувств, совершенно голая, а вокруг цветы! Как Виолетта…
Раздался дружный скрежет отодвигаемых от стола стульев, перемежаемый ахами и охами, звучащими не слишком внятно из-за занятых едой ртов. Все воспитанницы повскакивали со своих мест, начался галдеж. А Джейн и Изабелла, не сговариваясь, бегом бросились на второй этаж. Я за ними.
– Надо позвать миссис Дюшон! – это было последнее, что я уловила в громкой и неразборчивой многоголосице, воцарившейся в столовой, еще недавно такой тихой и благообразной.
Запыхавшись, мы влетели на второй этаж и тихонько вошли в спальню Мари.
– Боже… – потрясенно прошептала Изабелла, Джейн лишь судорожно сглотнула.
Я осторожно выглянула из-за их плеч и застыла, почти не дыша. Когда это произошло с Виолеттой, мне не довелось увидеть ее в таком виде, да и никому из воспитанниц не довелось – ее обнаружила горничная Китти и хоть она и жутко испугалась и подняла дикий крик, это не лишило ее здравомыслия, которым она всегда отличалась. Китти встала на страже у двери комнаты Виолетты и попросила одну из сбежавшихся на ее крики воспитанниц сбегать за миссис Дюшон и попросить ее срочно подойти. Диана побежала за директрисой, а оставшиеся девушки принялись упрашивать Китти, чтобы она пустила их к Виолетте или хотя бы рассказала, что с ней стряслось. Тщетно, строгая горничная была непреклонна. А уж прибежавшая на зов миссис Дюшон тем более не позволила утолить голод нашему праздному любопытству – никто так и не увидел, что сделали с Виолеттой. Лишь через пару дней, перед тем, как Виолетту должны были отпустить из лекарской, миссис Дюшон рассказала нам, что с ней случилось. Сама Виолетта наотрез отказалась обсуждать произошедшее с кем бы то ни было. А еще через пару дней на ее имя пришел плотный желтоватый конверт, в каковом несчастная обнаружила снимки, на которых она была запечатлена в обнаженном виде, утопающая в цветах, и короткая записка с отпечатанным на машинке посланием, в котором говорилось, что ее прелестной фигурой и белой кожей теперь любуется весь Кайденшир. Снимки, к сожалению, не попали в наши трепещущие от неуемного любопытства и волнения ручки, Виолетта же вскоре после этого случая скоропалительно вышла замуж, ответив согласием мистеру Дирту, который добивался ее руки, и покинула пансион.
И вот теперь настала очередь Мари!
Она лежала на боку совершенно голая, темные волосы ее в живописном беспорядке разметались по подушке, левая нога была согнута в колене, правая, прямая и тонкая, лежала на ней. На левой руке покоилась голова, правая рука лежала на округлом бедре. А между ног пристроился, скрывая ее женское естество, роскошный розовый пион. Розовые пионы устилали и все ложе неподвижно лежащей девушки, их было много, но не настолько, чтобы скрыть ее наготу. А постель Виолетты, как я слышала, была устлана тигровыми лилиями…
Маленький, еще не раскрывшийся бледно-розовый бутончик сиротливо лежал на полу возле самой стены рядом с большим – во весь рост – зеркалом. Это было далеко и от входа, и от кровати, усыпанной пионами. Странно.
Я воровато огляделась. Изабелла и Джейн во все наполненные ужасом и жадным любопытством глаза смотрели на Мари, на меня же не обращали ни малейшего внимания. Я сделала осторожный шаг в сторону, еще один и еще, быстро наклонилась, схватила носовым платком нежный розовый комочек и сунула в карман. Тихонько вернулась на свое место и окинула внимательным взглядом цветы на кровати. Хм, интересно…
– Девушки, немедленно покиньте комнату! Что за непристойное любопытство?! Вы непременно понесете наказание за столь неподобающее поведение! – раздался за нашими спинами сердитый голос директрисы, мы дружно вздрогнули и обернулись.
На пороге стояла миссис Дюшон.
***
– …и на этот раз не вызовут полицию?!
– …снова повторится с кем-нибудь еще?
– …преступник свободно проникает в пансион…
– … Виолетта, теперь Мари. А кто следующий?!
– …такой скандал для пансиона…
– …неудивительно, что мадам Дюшон скрывает…
– …эти снимки губят репутацию…
– …кто захочет жениться на девушке, опозоренной этими фотографиями, которые может увидеть каждый в городе…
– …если в следующий раз он убьет?!
– …или надругается! Лекарь проверял Мари, с ней все в порядке, как и с Виолеттой, но что, если в другой раз…
– …Мари еще в лекарской…
– …ничего не захотела рассказывать. Все время плачет, бедняжка, и твердит, что ничего не помнит.
– …отнесли в лекарскую, когда она еще была без сознания, я видела, как ее несли.
Взволнованные перешептывания мигом стихли, когда в классную комнату вошла мисс Поппет, преподавательница изящной словесности. Сухопарая старая дева лет тридцати пяти, с жидкими мышиного цвета волосами, неизменно уложенными в строгий элегантный пучок, в неизменно строгом элегантном платье, она окинула класс неизменно суровым взглядом.
– Джейн Кэссин! Ты снова сутулишься? Почему подбородок опущен? Я велю Жанне принести тебе корсет и каркасный воротник, будешь носить их снова, пока не усвоишь, что благородной леди не пристало ходить с круглой спиной и опущенным на грудь подбородком! Осанка истинно благородной леди…
Круглое цветущее личико Джейн вытягивалось и бледнело все больше, пока мисс Поппет продолжала свои наставления, и я ее прекрасно понимала – тугой корсет, не дающий ни вдохнуть полной грудью, ни расслабить уставшую спину, был сущей пыткой, а каркасный воротник напоминал собачий ошейник и натирал нежную кожу шеи.
Джейн Кэссин была моей лучшей подругой. Мы попали в пансион почти одновременно и так же, как и я, она потеряла обоих родителей, когда ей исполнилось шесть лет. Рыженькая, веснушчатая, жизнерадостная и бойкая, она и сама не унывала, и сумела развеять мою тоску по маме, папе и отчему дому, и я с той поры прикипела к ней всем сердцем. Сейчас нам обеим было уже по восемнадцать лет, много воды утекло с того времени, как двух испуганных шестилетних девочек привезли в пансион и лишь дружба наша осталась неизменной.
Наконец учительница закончила поучать Джейн и начался урок. Тут уже наступил мой черед выслушивать наставления мисс Поппет, ибо я никогда не входила в число ее лучших учениц. Впрочем, не только ее.
Я не преуспела ни в одной дисциплине, преподаваемой нам в Эшвудском пансионе идеальных невест. Ни в арифметике, ни в домоводстве, ни в вышивании, ни в изучении фрайского языка, ни в игре на клавесине, ни в рисовании. Лучше давались мне правописание, грамматика, чтение, география, история и танцы, но это лишь потому, что эти предметы вызывали у меня куда больший интерес. Что касается хороших манер, изысканной речи и этикета, в них я была особенно не сильна, ибо никогда не видела смысла в умении изящно пустословить, различать двадцать видов вилок и улыбаться людям, с которыми мне и стоять рядом не хочется. Нет, конечно, я не была безнадежна, ибо в пансионе, где к воспитанницам предъявляли высочайшие требования, просто невозможно было не знать и не уметь того, чему тебя учат, но, когда нет склонности к чему-то, учеба дается нелегко.
Юным барышням, которым «посчастливилось» оказаться в стенах этого почтенного заведения, целью коего являлась подготовка выпускниц к удачному замужеству, стремились привить качества, присущие идеальной жене высокопочтенного мужа, а именно: скромность, покладистость, добросердечность, изысканность манер, утонченность вкуса и развитое чувство красоты. Поэтому девушек учили рисовать и разбираться в живописи, музицировать и танцевать.
Большое внимание уделяли и умению держаться в обществе, и владению иностранными языками. И, конечно, умению проводить подсчеты расходов на хозяйство, коим будущая невеста обязательно обзаведется в придачу к мужу, если будет прилежно учиться и осваивать нелегкую науку быть идеальной женой.
Всего этого было более чем достаточно для настоящей леди и супруги достойного, богатого и влиятельного человека.
Мне же, вдобавок к отсутствию склонности и желания обучаться этим дисциплинам, попросту не хватало времени, чтобы все учить и усваивать, в отличие от других воспитанниц пансиона. Чем я была так занята? О, у меня имелась своя тайна, которую мне приходилось тщательно скрывать.
Я обладала редчайшим магическим даром – цветочной магией. Да, я была цветочницей-самоучкой и стань об этом известно, мне бы наверняка нашли наставницу, а мое имя в Книге невест сразу взлетело бы на много пунктов. Я бы стала перспективной невестой с уникальным даром и могла бы претендовать на самую блестящую партию. Возможно, в общем рейтинге совершенных невест я бы обогнала даже умницу Изабеллу Делашоме, первую красавицу и лучшую ученицу пансиона, до сего времени занимавшую в нем верхнюю строчку.
Почему же я скрывала свой дар, спросите вы? Разве не хотела осваивать цветочную магию под руководством сведущего в этом человека? Не хотела повысить свои шансы на удачное замужество? Повысить свой рейтинг в списке совершенных невест, чтобы претендовать на большее число отказов от неугодных мне браков? Разве не хотела, чтобы это меня, а не Изабеллу, Диану и прочих рекомендовали самым достойным, знатным и состоятельным мужчинам?
И да, и нет.
И да, и нет…
Безусловно, я хотела учиться цветочной магии в открытую, хотела, чтобы у меня была наставница-цветочница, хотела посвятить всю жизнь своему цветочно-магическому дару. Но я не хотела, чтобы мне оказывали внимание исключительно из-за моей магии! А так бы оно и произошло, если бы о моем даре стало известно.
Увы, я не обладала качествами, так ценимыми мужчинами в девушке.
Я не была красавицей, являясь обладательницей весьма заурядной внешности. Симпатичная, да, но и только – я блекла на фоне наших признанных красавиц, первой из которых была Изабелла. Русые волосы, серые глаза, ничем не примечательное лицо с довольно правильными чертами, среднего телосложения, среднего роста. Эдакая серая мышка, на которую если и посмотрит какой-нибудь кот, то только с гастрономическим интересом.
Я не являлась скромной, покладистой, трепетной барышней и не собиралась становиться ею или притворяться таковой. Я плохо играла на клавесине, у меня не было голоса, а на моих ушах сплясал не один медведь. Я стала бы плохой хозяйкой в доме мужа – у меня не было ни малейшего желания командовать штатом прислуги, проверять экономку, следить за управляющим, вести приходно-расходные книги, восторженно заглядывать супругу в рот, когда он несет какую-нибудь околесицу. Не было у меня пристрастия и к светской жизни, которую мне неизбежно пришлось бы вести, выйдя я замуж за высокородного аристократа.
И все эти мои недостатки и особенности (вернее, те из них, которые были замечены за мной опытными педагогами) были подробно описаны в Книге невест, в разделе, посвященном некоей девице Флер Лирьен, восемнадцати лет от роду, родившейся в семье разорившихся, не слишком-то знатных дворян, осиротевшей в шесть лет и отданной на обучение в Эшвудский пансион теткой по матери.
Какой мужчина будет платить за сомнительное счастье получить в спутницы жизни столь малопривлекательную, с какой стороны ни посмотри, особу? А если уж кто и заинтересуется, то это будет означать, что ему понравилась именно я сама, такая, какая есть. А это уже дорогого стоит! С таким потенциальным женихом я и сама захочу свести знакомство поближе и, если он придется мне по сердцу, соглашусь связать с ним свою судьбу.
А вот если выбирать меня будут исключительно из-за моего дара, то ничего хорошего из такого союза не получится, да и отказать я могу всего двоим, а желающих заполучить в свой род цветочницу будет множество. Ни о какой симпатии и взаимоуважении тут говорить не приходится. Я уже молчу про любовь. Хотя по любви воспитанницы пансиона замуж и не выходят, это непозволительная роскошь для нас. Жених не старый, не урод, не жестокий – уже хорошо. А если он еще молод и недурен собой – вообще счастье!
Эх! Не такой судьбы хотела бы я для себя! Но тетя, которая стала моей опекуншей после смерти родителей, рассудила по-своему…
Этот день тянулся бесконечно. С самого утра зарядил противный дождик, преподавательницы, словно сговорившись, раздражались по малейшему поводу, и я уже два раза успела получить тонкой тростью по пальцам в качестве наказания за невнимательность. Джейн, с которой мы безбожно перешептывались на уроке новейшей истории, отделалась двадцатиминутным стоянием перед всем классом.
Я понимала, что учительницы взволнованны и испуганны не меньше нас случаем с Мари, как две капли воды повторившем случившееся два месяца назад с Виолеттой. Но срываться на нас… Разве это педагогично? Не педагогично, конечно, зато очень по-человечески!
После обеда, не слишком вкусного, но очень полезного и питательного (способствующего укреплению нашего здоровья и улучшению внешнего вида, как любила приговаривать повариха), у воспитанниц наступал час свободного времени, который мы были вольны провести по своему усмотрению и я, несмотря на противный моросящий дождь, накинула плащ и отправилась на прогулку. Джейн отказалась меня сопровождать, предпочтя расположиться с книгой у камина, а других близких подруг, с кем мне было бы приятно разделить досуг, у меня не было, так что в сад я отправилась одна.
Мрачная как туча, бродила я по дорожкам сада. Погода была совсем не летней, несмотря на июнь, и я в своем легком плаще быстро продрогла, но возвращаться в пансион не хотелось – прогулка давала мне иллюзию свободы, и я не хотела лишаться ее так скоро. Обогнув трехэтажное здание со множеством декоративных башенок, шпилей и хозяйственных пристроек, я вышла на подъездную аллею и повернулась лицом к пансиону.
Подумать только, просто замок в миниатюре! Мрачный, старый, навевающий мысли о привидениях, роскошных балах, рыцарях и принцессах. С привидениями мне здесь встречаться не доводилось, а вот балы случались. Насчет рыцарей и принцесс… хм… Что ж, воспитанницы пансиона, пожалуй, могли бы сойти за принцесс, а слетающихся со всей округи молодых и не очень мужчин, решивших присмотреть себе невесту в нашем пансионе, с натяжкой можно было бы назвать рыцарями.
Впрочем, что это я? Имелось здесь и привидение! Привидение, усыпляющее воспитанниц и фотографирующее их, обнаженных, на постели среди цветов. Ведь как мог посторонний человек пробраться в пансион с громоздким фотографическим аппаратом и охапкой цветов и при этом остаться незамеченным?!
О том, что это мог делать кто-то, живущий или работающий в пансионе, даже думать не хотелось…
Из привратницкой вышел Том и принялся отворять ворота. Я с любопытством вытянула шею и сквозь серую пелену дождя увидела всадника. Копыта звонко процокали по плитам. Всадник спешился и заговорил с подбежавшим к нему конюхом. Я же, отступив в тень каштановых деревьев, с интересом рассматривала гостя.
Подтянутая фигура, облаченная в щегольской темно-синий редингот и коричневые бриджи, трость нетерпеливо постукивает по носку высокого – до колен – сапога, с полей шляпы капает вода. Лица не разглядеть, но судя по фигуре и движениям, этот человек еще молод.
В общем, ничего особенного и интересного – пожаловал очередной жених, жаждущий опутать узами Гименея одну из воспитанниц Эшвудского пансиона идеальных невест.
Джон увел серого в яблоках скакуна, а незнакомец быстрым, размашистым шагом направился к парадному входу. Проходя мимо каштана, за которым стояла я, мужчина резко повернул голову, и я вздрогнула, встретившись с цепким, пронзительным взглядом синих глаз.
– Мисс, – отрывисто бросил он, приподняв шляпу, и не успела я как-то отреагировать на его лаконичное приветствие, уже прошествовал дальше.
Я проводила его взглядом.
Что ж, пожалуй, кому-то из воспитанниц повезет. В том случае, конечно, если характер мужчины соответствует его внешности. Привлекательное, располагающее к себе лицо. И да, незнакомец был молод.
Интересно, с кем из выпускного класса он захочет познакомиться, изучив фотографии и анкеты в Книге невест?
Уж точно не со мной!
Я подождала, пока за незнакомцем закроется дверь и отправилась следом – свободный час подходил к концу, а опаздывать на урок мисс Вилкинс было вредно для здоровья.
