Ирина Грачиковна Горбачева
Воспитательница
В душевой ни неба, ни звёзд не было. Но и страшно не было. Было холодно, как в погребе и не понятно, зачем эта тётка засунула её сюда? Плакать ей уже не хотелось. Инга опустилась на пол.
– Жалко не разрешили взять с собой пистолет. Надо было принести новый с пистонами. Я бы показала этой тётечке.
Но потом она вспомнила, что этот пистолет вместе с пистонами недавно у неё отобрала, какая-то старуха в клубе им. Фрунзе, куда она с бабушкой ходила на лекцию, где дядька в очках долго что-то рассказывал, а старушки и дедушки, громко ему хлопали. После таких разговоров обычно крутили кино. В зале, между рядов стоял стол, на котором находился большой жужжащий аппарат с двумя колёсами. С одного колеса чёрная лента накручивалась на другое, и получалось кино. Но в тот день кино не получилось. Колесо шипело громче обычного, рвало ленту, и на белом экране ничего не было видно. Тогда Инга рассердилась на дядю, который стоял за этим аппаратом, и стала в него стрелять из пистолета с настоящей лентой с пульками.
Вот тогда к ней подошла какая-то сгорбленная старушка с клюкой и отобрала у Инги пистолет. Потом она ещё долго что-то выговаривала бабушке, после чего им пришлось уйти из клуба.
– Да, жалко пистолетика, – подумала Инга и незаметно для себя заснула.
Проснулась она от того, что в душевой зажегся свет.
– Бедный ребёнок, уснул на кафельном полу!
Незнакомая женщина взяла Ингу на руки и отнесла в спальную комнату, где положила её на кровать.
– Как ты могла забыть о ребёнке? Так она без завтрака и обеда осталась? – Инга слышала, как эта женщина ругала, ту знакомую, которая её оставила в душевой.
Ей, конечно, хотелось есть. Она бы сейчас съела бабушкиного, так вкусно пахнущего куриного бульончика с жёлтой лапшой. Но и от горбушки чёрного хлеба сдобренного пахучим подсолнечным маслом и натёртого чесноком с посыпанной крупной солью не отказалась бы. Такой хлеб ей всегда делал двоюродный старший брат Васька, когда они на самокатах, большой ватагой, убегали на Левый берег Дона. Инга проглотила слюну и под сопение остальных детей, крепко заснула.
В субботу после полдника за детьми стали приходить родители. За Ингой пришла мама. В этот день была смена Раисы Васильевны, так звали воспитательницу, которую Инга про себя называла злой тёткой. Подарив ей дефицитную коробку конфет «Ассорти», мама спросила её, о поведении дочери.
– Ничего, хорошая девочка, у нас всё хорошо, правда, Инга? – воспитательница погладила девочку по голове.
– Правда, – поёжившись от её прикосновения, ответила девочка.
И это действительно было правдой. Инга стала привыкать к новому коллективу, к новым порядкам и первый день её нахождения в детском саду, стал забываться.
Инга подружилась с детьми в группе. Ей даже нравилось находиться в садике, но только в ту смену, когда работала добрая и всегда улыбчивая Людмила Николаевна. Она придумывала интересные игры, читала детям книги. Они водили скучный для всегда подвижной Инги хоровод «Каравай». Но чаще играли во дворе садика в весёлую игру в мяч под названием «Вышибалы». Когда по средам приходило время купания в душе, Людмила Николаевна мыла отдельно девочек и отдельно мальчиков. Но когда, среда выпадала на дежурство Раисы Васильевны, Инга отказывалась идти в душ, потому, что воспитательница приказывала раздеться сразу всем детям и они голышом толпились у душевой комнаты, каждый ожидая своей очереди. Инга стеснялась. Она понимала, что стоять голышом перед мальчиками нельзя. Можно в трусиках, но эта вредная Раиска, заставляла их даже перед тихим часом всех вместе раздеться до трусов, а потом всем вместе садиться на горшки, для справления своих нужд.
Людмила Николаевна так не делала. Поэтому упрямая Инга ещё не раз была закрыта в душевой в её отсутствие. И за свою вредность лишалась вкусных полдников: печенья и конфет.
Прошла осень, пролетела весна-невеста, нарядив белым цветом фруктовых деревьев улицы города. В начале лета в одну из суббот Ингу забыли забрать из детского сада. Не забыли. Бабушка перепутала смены мамы и решила, что та заберёт Ингу после работы. Мама Инги работала женским мастером в парикмахерском салоне и в этот день была во второй смене. Когда всех детей разобрали родители по домам, Людмила Николаевна, оставив записку сторожу, забрала Ингу в общежитие, где тогда она проживала.
– Инга, что же мне с тобой делать? Мне сегодня обязательно надо попасть домой, к маме. У меня сегодня день рождения. А мой дом в другом городе. Как бы мне не опоздать на электричку? Ты знаешь, где ты живёшь?
Инга не знала. Квартиру родители построили «кровавым методом»* и дорога к дому на окраине города ей была неизвестна. А вот где находится работа мамы, она знала.
Они сели на трамвай. Вскоре проехав одну остановку мимо родной улицы, где Инга знала каждый булыжник на мостовой, прошли мимо красивого здания театра «Юного зрителя», роддома, в котором она родилась и зашли в хорошо знакомую для Инги парикмахерскую, где к девочку с расспросами, почему она одна и где находится мама, окружили все мастера. Когда они разобрались в чём дело, то дали молоденькой воспитательнице адрес нового салона, где сейчас работала мать Инги. Недалеко от новой выстроенной квартиры. Пришлось возвращаться на трамвае, а потом долгое время ждать троллейбуса, в который сесть было совершенно невозможно, не выстояв многочасовую очередь.
Добрались они до места, где работала мама Инги, когда уже смеркалось. Людмиле Васильевне пришлось успокаивать маму, которая от смущения не знала, как отблагодарить молоденькую воспитательницу.
– Мама, – Людмила Николаевна опоздала на вокзал к своей маме, – Инга дёрнула за белый халат матери, чтобы та обратила на неё внимание, – у неё сегодня день рождения.
– Кошмар, вы должны были уехать? Мы испортили вам праздник! – расстроилась мама.
– Да, у меня сегодня день рождения. Ну, ничего. Обойдётся.
– Знаете, что, не обойдётся. Я вам сейчас сделаю стрижку, пусть это будет моим подарком, – сказала мама и усадила воспитательницу в кресло.
– А я вам сделаю маникюр, – к ним подошла маникюрша.
– Девчонки, гулять, так гулять. Наводите девочке красоту, а я сбегаю за тортиком, – и кассирша поспешила в соседний «Гастроном».
Смена подошла к концу. Совсем стемнело. За женщинами стали приходить мужья, чтобы проводить своих жён по совершенно тёмным улицам до дома. Пришёл и отец Инги.
– Нет, нет, уже поздно, – сказал он, – переночуете у нас в комнате дочери, а завтра спокойно отправитесь к себе в общежитие.
В июне Инга вместе с детским садом выехала в Геленджик в заводской пионерский лагерь. Детсадовские группы со своим тихим режимом находились хотя и на территории шумного лагеря, но обособленно, ближе к выходу из него и рядом с только что выделенным местом для «Пионерского костра». Этот месяц Инга провела почти
неотлучно от Людмилы Николаевны, которая забирала Ингу с дневного сна и брала с собой на море, где девочка плескалась на берегу, под строгим контролем воспитательницы по целому часу. В детсадовских группах купаться в море, было запрещено. Детей только обливали тёплой прогретой солнцем на мелководье морской водой и тут же вытирали полотенцем. Ночью, когда все дети спали, воспитательница брала девочку на линейку в честь открытия пионерского лета и на прощальный пионерский костёр. Здесь она впервые попробовала собранных и сваренных прямо на берегу небольших крабов, которые варили, собравшиеся на пикник пионервожатые и воспитатели. Благодаря Людмиле Николаевне Инга вернулась домой с новыми впечатлениями и на радость маме и бабушке загоревшей и поправившейся.
В июле Инга с бабушкой отправилась погостить в донскую станицу на Маныче. Там в саду старой бабушкиной подруги росла раскидистая столетняя шелковица. Незадолго до окончания волшебной поездки с катанием на катере по реке Маныч, с походом на рыбалку с местными ребятами и ловлю здоровенных раков, наблюдением появления на свет смешных утят, лузганьем семечек из больших сухих подсолнухов, бабушка попросила Ингу залезть на шелковицу и собрать в металлический молочный бидон тютины. Инга быстро забралась на дерево. Извилистые ветки древнего растения переплелись таким образом, что образовалось подобие удобного кресла. Инга удобно устроившись, принялась за работу. Крупные плоды шелковицы свисали вокруг Инги сочными ягодами. Они больше напоминали маленькие виноградные гроздья. Как такую вкуснятину можно пронести мимо рта? Дно бидона через некоторое время всё же удалось закрыть сочными ягодами, но дальше этого работа не продвинулась. Наевшись тютины, Инга разморилась на жарком южном солнце. Прислонив голову к ветке, она не заметила, как уснула. Слабый ветерок шевелил листьями шелковицы, и они словно веером охлаждали её тело, убаюкивая и унося девочку в сладкий добрый сон.
Через несколько часов Ингу разбудил сердитый крик бабушки. Она стояла под шелковицей и грозно размахивала тонким матерчатым пояском от своего халата.
– Несносный ребёнок, – чуть не плакала бабушка, – мы всю станицу оббегали, станичники с баграми к реке побежали, а она здесь, спит! Слезай, сейчас ты у меня получишь!
Инга не испугалась. Вот если бы у бабушки оказался в руках другой ремешок, который не раз гулял по её одному месту, то она точно бы не слезла с дерева, пока бы бабушка не успокоилась. А так, что будет от такого ремешка, Ингу ещё догнать надо.
По возвращении домой, бабушка, от души смеялась, всем рассказывая, как она нашла Ингу, у которой всё лицо было измазано тютиной, спящей на ветках шелковицы ис пустым бидоном. Только Инга никак не могла понять, почему бабушка тогда плакала и ругалась, а сейчас так радостно смеётся?
Горьким выдался для Инги первый день в садике после каникул. Ей ещё с утра что-то занеможилось. Но решив, что ребёнок просто не выспался, отвык от режима, мама всё же отвела её в садик. Инга заметила, что Раиса Васильевна как-то сильно поправилась.
– У неё живот стал, как арбуз, – Инга хотела улыбнуться, но от резкой боли в правом боку присела на корточки и застонала.
– Ты, что расселась, мыть руки и обедать, – как всегда грубо скомандовала воспитательница.
Еле разогнув спину она, вымыла руки и медленно, совсем без аппетита, съела суп. На второе была котлета с гречневой кашей. Инга посмотрела на тарелку, и ей стало не по себе. Искривившееся в гримасе лицо девочки заметила Раиса Васильевна. Она подошла к Инге и уже по обыкновению ладонью ударила её по затылку.
– Я тебе погримасничаю, Ешь, кому сказала! – чуть не кричала она.
– А я не буду кашу, я не ем гречку, – сказал мальчик, сидевший рядом с Ингой.
Воспитательница резко наклонила лицо мальчика в тарелку.
– А так будешь?
Ребёнок поднял голову. По его лицу катилась струйкой подлива, смешанная со слезами. Крупинки каши прилипли к щекам, лоб и нос тоже были испачканы кашей. Дети, показывая на него пальцами громко смеялись.
– И ты ешь, а то так же умоешься кашей, – громко пригрозила воспитательница Инге.
Дети, услышав новое словосочетание стали повторять: «умоешься кашей», «умоешься кашей» и смеяться. Инга положила ложку каши в рот, но вдруг у неё закружилась голова, тошнота подскочила к горлу, и девочку вырвало прямо в тарелку.
– Ах, ты дрянь, смеяться надумала надо мной, – закричала подскочившая к Инге воспитательница.
Она взяла ложку с кашей смешанной с рвотой и пыталась засунуть это месиво в рот девочки. Инга крепко сжала зубы, но от запаха каши и рвотной массы, ей стало совсем плохо.
– Вон из-за стола! Стань в угол!
Женщина рванула Ингу за руку, резко вытащив её из-за стола, и швырнула к стене.
Инга попыталась подняться, но острая боль в правом боку не дала ей это сделать. Всё, что происходило потом, она помнила с трудом. Сквозь пелену в глазах, ей виделось, как к ней подбежала случайно зашедшая в группу Людмила Николаевна. В это время она уже работала со средней группой, а Инга была в старшей.
– Что ты делаешь? Ты же сама ребёнка ждёшь! – кричала она на Раиску, – у неё температура! Она горит вся, вызывай срочно скорую!
Инга лежала на кровати, свернувшись калачиком. Подъехавший врач скорой помощи нашёл у девочки острый аппендицит. В детскую больницу её не повезли, успели довести до заводской большой больницы, где Ингу тут же прооперировали. После операции, когда она очнулась от наркоза, хирург с улыбкой показал ей, что находилось в её слепой кишке.
– Я думал, к нам робот попал в больницу, – по металлической тарелке катались блестящие бусинки и железные шарики, лежали несколько маленьких болтиков и ещё не понятно что, – а семечки с шелухой, зачем ешь?
– Я тютину люблю, – только и смогла сказать Инга.
Когда она вернулась в садик, в смену, когда должна была работать Раиса Васильевна, Людмила Николаевна забирала девочку в свою группу. Но потом Людмила Николаевна вышла замуж, уехала в другой город к мужу, а Инга распрощалась с садиком и пошла в первый класс.
Прошло много лет, но Инга ничего не забыла. Наоборот, с возрастом память из своих закоулков вытаскивала множество мелких подробностей всего того, что происходило с ней тогда. И хоть говорят, что дети себя помнят в более зрелом возрасте, Инга считает, что это неверно. Говорят, что дети воспринимают рассказы близких об их детстве, в последующем, как собственную память.
Но как-то разбирая вместе с мамой старые фотографии, Инга воскликнула: – А вот и Людмила Николаевна.
– А кто это? – удивилась мама?
Тогда Инга узнала, что мама не знала, какие коллизии происходили с ней в детском саду. Она даже не догадывалась, что эта молодая девушка, можно сказать, спасла её дочь. Не зайди тогда она случайно в группу, возможно аппендикс мог и прорваться. А там и перитонит. Тогда Инга не рассказывала своим близким о наказаниях, которым подвергала её воспитательница. Наверное, в силу своего возраста девочка не догадывалась, что зло надо останавливать, иначе оно всегда приведёт к беде. А о хороших поступках надо обязательно рассказывать, потому, что примеры добра множатся, и добрых людей становится больше. Но почему Людмила Николаевна никогда не рассказывала маме Инги о её злоключениях? Наверное, сама хотела победить зло своим добрым сердцем.
