Ирина Грачиковна Горбачева
Воспитательница
– Она сказала принести ей все звёздочки, – рыдая, говорила дочь.
– Принести? – Марии самой сделалось плохо. Выпив шипучки, чтобы перебить подходившую к горлу тошноту, она взяла порванную тетрадь и вышла на улицу.
Школа находилась недалеко от дома, но Мария спешила, боясь разойтись с учительницей. Она буквально вбежала в фойе школы и увидела недалеко от входа директрису, которая вела беседу с какой-то женщиной. Мария посмотрела по сторонам и увидела учительницу дочери. Она стояла, прижавшись спиной к стене, и испуганно смотрела то на Марию, то на директрису, поглаживая свой выпуклый живот. Вид у неё был не лучше Машиного. Отёкшие ноги, синяки под глазами. Было видно, что и для неё беременность, это тяжёлое испытание. По лицу женщины потекли слезы, и она медленно опустилась на скамейку.
Маше сдавило спазмами горло. Она молча вышла из здания школы и, поглаживая живот, в котором разбушевался ребёнок, толкая миниатюрными ножками своё временное пристанище, медленно пошла домой. Навстречу к ней шла Милочка, утирая остатки слёз. Маша обняла дочь и сказала: – Не переживай милая, теперь всё будет хорошо.
Наталья Сергеевна
События последних дней…. Да, собственно, никакие не события. На Ольгу напала простуда, мерзкая, банальная, противная. С зашкаливающей температурой, которой не было у неё лет двадцать, с кашлем, который, казалось, оторвал все её внутренности, насморком и остальными гадостями в виде слабости и, вследствие этого, бездеятельности. Пришлось лежать. Утомительное это занятие, лежать женщине тогда, когда у неё дел невпроворот. Но сил хватает лишь открыть ноутбук, проверить почту, и пролистать мимоходом электронные странички с новостями. Дрожь в коленках, испарина от температуры и слабости опять прогнали Ольгу в постель.
На днях дочка занесла её данные в популярную сеть «Одноклассники» вернее зарегистрировалась сама под Ольгиным именем.
– Ты очень любишь вспоминать тех, с кем сводила тебя жизнь. Я тебе покажу, что к чему, найдёшь своих одноклассников, сослуживцев. Пообщаетесь.
Вот уж, правда, вспоминать Оля любит. А кто не любит? Почувствовав себя лучше, налив чашечку чая с мёдом, она стала рассматривать опубликованные фото на сайте, тщетно стараясь найти знакомые лица, фамилии. Одна молодёжь! Да, ясное дело, время летит, одногодки давно уже дедушки и бабушки. Им не до сайтов. Но нет, знакомая фамилия в скобочках фамилия супруга, тоже Ольгиного одноклассника. Она обрадовано написала сообщение: – Танюшка, привет! Но это и всё! На большее сил не хватило. Ольга легла в постель. Теперь тёплое питьё, таблетки, воспоминания…
Учительницу по русскому языку и литературе Наталью Сергеевну вначале все в классе
боялись. Но недолго только в первый год учёбы. Зато потом, по мере взросления, боязнь переросла в большое уважение. Статная, с аккуратной высокой причёской, со стопкой тетрадей и длинной указкой в руке, она буквально влетала в класс. Что ж, фронтовичка! Немного нервная, частично потерявшая слух из-за фронтовой контузии, Наталья Сергеевна говорила громко и резко, как командир на плацу. На её уроках всегда стояла тишина и образцовая рабочая обстановка. Победокурить не удавалось никому. Знали, могла приложиться указкой, да так, что мало не покажется! С детьми она никогда не сюсюкала, разговаривала, как со взрослыми и требовала точного выполнения заданий. Но дети понимали что, несмотря ни на что, она их любит, и не обижались на её строгость.
В конце учебного года, к всеобщему огорчению, Наталья Сергеевна сообщила, что уходит на пенсию и в восьмом классе русский и литературу преподавать будет другая учительница. Ребята тепло попрощались с нею. Всем было искренне жаль расставаться с учительницей, потому что для таких разгильдяев, какими они были в то время, лишняя строгость в учении была только во благо.
Наступили летние каникулы, и к Ольге домой приехала дальняя родственница. Она поступила в техникум и очень радовалась тому, что теперь живёт самостоятельно, вдали от постоянной опеки родителей. Девочки подружились. На правах старшей, родственница взялась по-своему воспитывать Ольгу. Так бывает в этом возрасте. Общаясь, они часто говорили о своём, девичьем. Философствовали по мере своей начитанности.
В середине лета Ольга с новой подругой поехали по своим делам. Проезжая в троллейбусе на одной из остановок Ольга увидела Наталью Сергеевну. Заметив её через окно, учительница улыбнулась так, словно давно ждала этой встречи. Приветливо махнув рукой, давая понять, чтобы Оля её дождалась, она вошла в переднюю дверь салона.
– Наталья Сергеевна идите сюда! – крикнула Оля, помахав ей рукой.
– Это кто? – удивлённо спросила подруга Олю.
– Это моя бывшая учительница, ты сиди, а я ей место уступлю.
–Ты, что, совсем дурочка? Зачем ты её зовёшь? – довольно громко стала возмущаться подруга.
Ольга, ошарашенная её словами, не успела опомниться, как подруга, взяв девочку за запястье, потянула её к выходу из троллейбуса. Выйти они не успели. Оля стаяла прижатая к поручню столпившимися людьми, вся красная от стыда и непонимания происшедшего. Ей казалось, что Наталья Сергеевна услышала слова подруги, хотя это было конечно не так. Стало неловко за неё, за себя.
– Это моя бывшая учительница. Зачем ты так? – пыталась она объяснить подруге, сделав попытку вернуться назад к уже сидевшей к ним спиной учительнице.
– Нет, ты точно дура! Зачем она тебе? Уволилась? На пенсии? Пусть отдыхает!
– Ей же интересно, она мне помогала, – сбивчиво говорила Ольга, пытаясь вырваться из цепких рук девушки.
В сутолоке она видела, как Наталья Сергеевна с недоумением и сожалением оглядывается по сторонам, разыскивая свою бывшую ученицу.
– Пошли отсюда! Всё! Мы выходим! Какой ты ещё ребёнок! Мне даже стыдно с тобой гулять, малявка, – она буквально вытолкнула Ольгу в открытые двери троллейбуса на следующей остановке.
Троллейбус уехал, а Оля стояла обескураженная поведением подруги, злая на себя за то, что пусть не по своей воле, но переступила какую-то невидимую черту, граничащую с невежеством. Ей казалось, что она невольно обидела достойного человека, и от этого на её душе стало мерзко.
Остаток летних каникул она старалась ездить этим же маршрутом, в надежде встретить Наталью Сергеевну ещё раз и попытаться объяснить ей, что троллейбусная суета вытеснила её, что на самом деле она очень была рада встрече с ней. Но лето пролетело, а она так и не встретила своего учителя.
Первого сентября Ольга узнала, что через две недели после той встречи в троллейбусе Наталья Сергеевна скончалась. Так больно, стыдно и обидно Оле ещё никогда не было. Последняя встреча со старой учительницей оказалась для неё и последним уроком Натальи Сергеевны. На нём она сама себе выставила оценку. С той поры Ольга хорошо усвоила, что не стоит идти на поводу чужого мнения, которое не совпадает с тем, что подсказывает твоя совесть. Иначе долгие годы придётся жалеть о том, что ты могла сделать доброе дело, но не сделала.
С подругой со временем Оля рассталась и теперь редко вспоминает о ней. А растерянный, ищущий её взгляд учительницы запомнился на всю жизнь.
Воспитательница
В этот день бабушка вытирая краем передника набегавшую слезу завязывала на голове Инги большой капроновый бант и постоянно приговаривала:
– Зачем ребёнка вести в этот детский сад? Да ещё неделю не видеть его. На что он ей сдался? Я что плохо смотрю за внучкой? Плохо кормлю её?
– Ну, что вы мама? – отвечал тёще отец Инги, – ей уже пять лет, надо к школе готовиться. А садик наш заводской новый, хороший. Там режим, а что она здесь у вас целый день с мальчишками бегает? Одни пистолеты, да рогатки на уме. Девочка, а у неё полный мешок гайданов.
– Она не виновата, что двор полон мальчишек. С кем ей играть? – защищала внучку бабушка.
– Правильно, поэтому надо на самокатах с мальчишками к Дону гонять. А если что случится? Посмотрите, у неё все колени, да локти сбиты. Живого места на ней нет. А оконное стекло соседям кто мячом разбил?
– Это не она. Она на себя вину взяла, чтобы дылде Ваське не досталось от отца. Ты же знаешь, как он бывает крут.
– Ну, да. А стекло я вставлял. Нет уж. Пусть учится платья носить. И вообще о чём мы мамаша спорим? Ей пять лет. Скоро в школу, а она на всех только и тычет своими пистолетиками: – Застрелю, да застрелю. Всё! Никаких пистолетов. Инга пошли, мне ещё на работу.
Но Инга не шла. Отцу пришлось её тащить за руку, но она отчаянно сопротивлялась и всю дорогу от Двадцать третьей линии, где она жила с бабушкой и до остановки трамвая девочка брыкалась и изворачивалась, пытаясь убежать.
– Что же такое происходит, – возмутилась женщина, ожидающая прихода трамвая, наблюдая, как черноволосый смуглый мужчина не может совладать с маленькой белокурой с веснушками на носу девочкой.
– Действительно, мужчина, отпустите ребёнка, – вокруг отца и Инги молниеносно собралась толпа.
– Да это мой ребёнок! Моя дочь, – пытался доказать им отец, но бдительные граждане привели постового, который всегда находился на площади.
– В чём дело, товарищи? Успокойтесь, сейчас всё выясним, – постовой наклонился к Инге и спросил, – девочка, кто этот дядя?
Инга уцепилась за руку отца и прижалась к нему.
– Какой дядя, – громко ответила она, – это мой папа!
Вспомнив, что её верное оружие – металлический пистолет, с рукояткой в виде лошадиной головы, который отцу сделали для неё на заводе остался дома, она сложила в ладошке три пальца, выставив вперёд указательный, и навела такой ручной пистолетик на милиционера.
– Это мой папа! – ещё громче сказала она, – уйди, застрелю!
Под общий хохот и ещё долгие рассуждения пассажиров трамвая о непохожести отца и дочери они приехали на конечную остановку «Сельмаш», где находилось двухэтажное кирпичное здание детского сада завода «Ростсельмаш». Инга была не из пугливых детей. Но увидев, что папа ушёл, ей стало не по себе. Она кинулась к дверям. Но её больно схватила за руку женщина и подвела к группе тихо сидевших на детских стульчиках детей. Швырнув её на свободный стул, она грозно проговорила: – Замолчи!
– Я к папе хочу, – ответила ей Инга и заплакала.
– Через неделю увидишь своего папу, – зло проговорила воспитательница и приказала детям, – кому сказала, всем держать руки на коленях!
Инге показалась неудобным постоянно держать руки на коленях. Да и сидеть неподвижно было совсем непривычно. Она посмотрела по сторонам. Большая светлая комната с рядами столиков. Ковер, на котором в строгом порядке были расставлены игрушки. Куклы Ингу не интересовали. Хотя у неё этих красавиц было в достаточном количестве. Её внимание привлёк механический мишка с волнистой коричневой шерстью и с торчащим ключом в спине, который стоял высоко на полке. У Инги дома такой же. Подарок папы. Повернёшь ключик на спине медведя, и он идёт к тебе, как настоящий. Вдруг Инга вскрикнула от боли и вскочила со стула. Рядом сидящий мальчишка ущипнул её за ногу. Было не особенно больно, но неожиданно и обидно. Но недаром Инга бегала за своим старшим братом, как говорили о ней: что нитка за иголкой. Брат учил её, как надо постоять за себя. Обидчик в ответ сразу получил затрещину. В этот момент к ним повернулась воспитательница и, увидев, как Инга ударила мальчика, гневно прокричала:
– Ты что, негодница, делаешь?
Мальчишка, заметив поддержку, стал тереть рукой затылок и всхлипывать. Инга хотела сказать, что он первый её обидел, но не успела и получила затрещину от воспитательницы. От непонимания и обиды, она заплакала.
– Ты прекратишь ныть? Чего соплями двигаешь? – не унималась воспитательница.
Инга ничего не понимала. С такой несправедливостью она встретилась впервые. Девочке плакать не хотелось, но назло такой вредной тётке, она захныкала ещё громче.
– Так! Всё, ты мне надоела, – воспитательница подскочила к Инге, схватила её за руку и вывела из группы. Она открыла душевую комнату, подтолкнула Ингу к холодной кафельной стенке и, выключив свет, закрыла дверь на щеколду, – вот теперь ори, сколько хочешь! – сказала она и удалилась в группу.
Инга темноты не боялась. Чего её бояться? Периодически все взрослые жители двора пугали её милиционером, участковым дядей Лёшей и машиной «собачьей будкой», чей звук рожка слышался издалека. И было понятно, что дядьки с большими палками с петлёй на конце будут отлавливать собак, не имеющих документов и балованных детей, какой и являлась Инга. Но она не очень-то боялась будки, потому, что с ней рядом всегда был верный старый большой пёс Пират. Заслышав звук рожка и возгласы соседей: – Всё, Инга, добаловалась, за тобой едут, – Пират хватал зубами подол её юбочки и тащил в погреб. Погребом называлось подземное помещение, которое во время войны служило жителям двора бомбоубежищем. Вот там была настоящая темнота! В погребе отдавало холодом и сыростью, но обняв верного пса за тёплую лохматую шею, Инге было не очень страшно. Страшно было, когда дядька с палкой, проходил мимо подвала со словами:
– Где это балованная девчонка, всё равно её найду.
Тогда Пират начинал тихо скулить и отталкивать Ингу от двери вглубь погреба. Но вскоре, выпив холодного кваса, под слова соседей, что она, Инга уже почти исправилась, а бездомных собак у них во дворе нет, дядька уезжал.
А ещё, душным летом во двор между клумб выставлялись деревянные раскладушки, на которых устраивались на ночлег все дети двора предупредительно намазанные противокомариной жидкостью. Старый Пират ложился перед новыми металлическими воротами, готовый наброситься на любого чужака или хотя бы громко облаять его и начиналось самое интересное. Мальчишки рассказывали истории одна страшнее другой. А Инга, глядя в красивое чёрное с большими яркими звёздами небо и слушая сказки о «Черной, чёрной комнате, где на чёрном столе стоял чёрный гроб…», засыпала, так и не дослушав, кто же там лежал в этом чёрном гробу.
