Ирина Грачиковна Горбачева
Воспитательница
Философ
С самого утра день не задался. Дождь лил всю ночь, убивая надежду на «беспробочное» движение по московским дорогам. По делам можно, конечно передвигаться и на городском транспорте, но разница только в том, что в автомобиле я могу, хоть как-то лавировать по дороге, приближаясь к цели, а в автобусе застрять между таких же автолюбителей, как и я, намертво.
Вставив диск в автомобильный магнитофон, и включив Сорок пятую симфонию Гайдна «Прощальную», я двинулась в бесконечное преодоление московских заторов. Странно, конечно, но почему-то эта симфония должна, судя по названию, действовать на меня как-то угнетающе. Но происходит всё наоборот. Эта музыка, как никакая другая, уравновешивает мои нервы и налаживает на рабочий лад, освобождая душу от тревожных переживаний. А переживать есть за что.
Постоянно думаю о сыне. Целый день парень предоставлен сам себе. А возраст переходный. Ему бы сейчас заниматься в спортивной секции. Ходил бы на тренировки, и мне бы было небольшое успокоение. Но нет, наше идиотское правительство решило закрыть все стадионы, обеспечив тем самым «рабочими местами» родителей, не подумав об их детях. Вот я и стала чаще задумываться над тем, что, не поспешили ли мы с моим «бывшим» с разводом. А с другой стороны, сбежал он. Меня, видите ли, никогда нет дома. Можно подумать, если бы я не работала, что-то изменилось бы в наших отношениях. А с другой стороны, я больше бы занималась сыном. Хотя моё глубокое убеждение, что сын большую часть времени должен находиться с отцом. Но муж, имея не такую беспорядочную занятость, как у меня, всё-таки не занимался сыном. И я так думаю, не в моей работе дело. Всё равно бы ушёл к другой.
Вот встречаются они. И что? Муж в лучшем случае сводит сына в кино и модный теперь «Макдональдс». А в последнюю встречу он нашелся, как избавиться от свиданий с повзрослевшим сыном. Он подарил ему компьютер. Теперь у меня ещё одна забота, как ребёнка оттащить от этого ящика-стрелялки. Теперь сын отказывается вообще, куда-либо ходить. Теперь они с папой перешли на телефонное общение. А вчера сын обескуражил меня своим поступком.
Вернувшись с работы, я увидела на лице своего мальчика внушительный синяк.
– Не переживай, мама, – стал он успокаивать меня, – я хотел подработать на новые диски мойкой машин. Но не знал, что там крутая конкуренция. Мои доводы их не убедили, а подбитый глаз, это предупреждение о последствиях, если я ещё раз подойду к мойке.
Денег сыну я оставила, точно понимая, что это не выход из положения, а наоборот, первый шаг к очень нехорошим последствиям. Практикуя адвокатской практикой, я прекрасно понимаю, насмотрелась на подростков испорченных этим бандитски – капиталистическим временем. Теперь, проведя бессонную ночь, я сейчас под звуки любимой симфонии, еду на очередную встречу с клиентом и думаю, что же мне делать дальше с сыном.
Не доезжая до перекрестка, пришлось заглушить мотор. Мои раздражённые рассуждения, зародившиеся в голове по поводу очередной автомобильной пробки, прервал мальчик, заглянувший в полуоткрытое окно машины.
– Тёть можно я стекло вам протру? Все равно пробка, час точно простоите, – спросил у меня пацанёнок лет десяти – одиннадцати на вид.
– Так дождь уже начался. Видишь, капает. Сейчас как ливанёт!
– Ну и что? А если нет?
– Я посмотрела по сторонам. Вокруг суетились мальчишки и приставали с вопросами к водителям. Мне стало жалко мальчугана. Я вспомнила о вчерашнем происшествии с сыном.
– Ладно, валяй!
Но тут громыхнуло с небес, и резко обрушился сильным потоком весенний ливень. Через стекло автомобиля я увидела глаза ребёнка. Он смотрел так, что сердце моё сжалось от боли.
– Прыгай быстрее, насквозь вымокнешь! – открыла я правую дверцу автомобиля.
– Уф! Класс, тёть, у тебя тачка! – заискивающее сказал малец, вытирая мокрое лицо рваным рукавом курточки.
– Ты давай, не подлизывайся. Лучше скажи, почему не в школе? – спросила я его.
– Ага. Сигаретку дай, скажу!
– Нет, ну ты даешь! Тебе сколько лет? Ты что, не в курсе, что курить детям нельзя?
– Ага, теперь скажи, что пить нельзя, только спортом заниматься можно. Я этот анекдот знаю.
– Ну ты, пацан, нахал! Сигарет не дам, не курю и тебе не советую. Лучше скажи, где живешь, может, по пути довезу!
– Ну да, по пути! Прямо за Кремлём, км двести, правда, проехать надо. Сгоняем туда – обратно? А что, у нас хорошо. Тихо. Людей мало.
– Шутник. Родители где? Они у тебя есть?
– Есть мамка. Одна и осталась. Только она дурёха.
– Вот у тебя заявочки! Ты что это так о матери?
– Так нет, я правду говорю. Она у меня приблажная.
– Снова, здорово. Как это? Болеет?
– Может, и так. Да она тихая, по дому работящая. Только вот всё прЫнца ждет.
– Подожди, не много на себя берёшь, мать осуждать? Что в этом плохого? Все женщины ждут и надеются на…
Тут мальчик прервал мои умозаключения:
– Так пусть бы ждала, а зачем рожать детей от каждого встречного принца!
– Ну, знаешь, не тебе это решать! – возмутилась я.
– Ага, кормить мне, а решать ей! Ну, ты даешь, тёть!
– Не поняла. Ты хочешь сказать, что ты кормишь мать и её детей? Кстати, сколько вас у неё?
– Ещё двое. Брат и сестра.
– Она у тебя что, пьет? – осторожно спросила я.
– Если бы пила, я бы и детей определил, и сам бы убежал навсегда!
– Деловой ты, я смотрю! Так как же вы живете?
– Просто. Но лучше, чем мои пацаны на мойке. Вы не думайте. У нас дом хороший. Большой. Корову продали, но две козочки есть. Кур немного держим. Утки есть. Хочу кролей завести.
– Ты я смотрю, прямо хозяин. Молодец. Хозяйство хорошее. Дом отец строил?
– Не, я не знаю кто у меня отец. Этот дом дедушка построил, у него еще машина была. «Нива». А меня мамка в подоле принесла. Тоже, видать, от «прЫнца». Пока бабушка с дедом живы были, все было здорово. Мы хорошо жили. Потом бабушка заболела и умерла. А следом и дедушка, быстро так умер. Мать их схоронила. И пошла влюбляться! Хорошо, дед догадался при жизни дом оформить поровну, на меня и на мать. А то и этого не было бы. Одного привела, машину подарила. Он ей ребёнка сделал, а за машину и спасибо не сказал. Тогда ещё корова была. Продали мы её. Так мать корову со двора, другую любовь во двор. Тот покрутился, понял, что с домом ничего не выйдет, своё наследство оставил и скрылся.
– А теперь что, принцы закончились?
– Да я мамку в строгости держу, сказал, что в психушку посажу. И права на нас у неё отнимут. Пока блюдёт себя. Да вы не думайте, теть. Она у нас чистюля, дети ухожены, только вот приблажная, и всё тут.
– Ну да, приблажная, а школа как же? Ты же не учишься? Связываешься, с кем ни попадя! – гневно сказала я ему.
– Да не переживай ты так, тёть. Я умный. Философски рассуждаю. Что мне школа даст? До неё от нашей деревни ещё добраться надо. А учить там некого и некому. Разбежались все. А я скоро выросту. Ты не думай, я не сопьюсь. Я и мамку вытяну и малышей. Я сильный!
Тут я очнулась от гневных сигналов водителей. И затор разошёлся, и дождь прошёл.
– Философ, тебе что, деньги не нужны? – подошёл к моей машине подросток.
– Крыша моя. Ладно, прощай, тёть. Заезжай, если тут будешь, я тебе быстро всю машину протру. По блату! Спасибо за деньги, правда, даешь много. Ну, заезжай, я отработаю.
Я еле доехала до первого разворота. Не знаю, как я долетела до дома. Как припарковала машину. Поднялась в квартиру. Сын, как всегда, сидел у компьютера.
– Сыночек, родненький мой. Прости меня! – стала я, плача, целовать его.
– Мам, ты чего? Что случилось? На работе? С папой опять поссорились?
– Нет, просто так, за тобой соскучилась, – немного пришла в себя я.
– Ещё бы, с утра не виделись! – сын обнял меня, – вот ты дурёха!
Галка
Часть 1
Каждый раз, в транспорте стараясь не терять самообладание и в конец не испортить себе на целый день настроение, Лена задумывалась над тем, на что уходит её жизнь. Вот, например, сколько часов, дней, лет, тратится на дорогу. Добираться на работу с другого района города, это целая проблема. Если бы просто сесть в транспорт и ехать, занимаясь при этом чем-то полезным: чтением, вязанием или прикурнуть, восполняя оторванные у сна часы. Так нет. Надо догнать этот транспорт, суметь в него протиснуться, сделать пересадку на другой, дождаться третьего, а там ещё минут двадцать ножками, по грязи или по снегу, в зависимости от погоды, которая тоже, ещё та штучка, со своими сюрпризами.
Не повезло Лене с месторасположением работы. Как ни старалась она, но получался, большой утомительный круг: автобус-метро-трамвай – ноги. Этот путь приходилось проделывать ей два раза в день ежедневно. Вот пять часов в день из жизни выкинуто. А если умножить эти подсчёты на нервы, потраченные на вынужденное общение с людьми, с которыми во внеслужебное время не только не общалась бы, но и обходила бы стороной, выходит такой кошмар, что заниматься подсчётами отпадает всякая охота.
У Лены падало настроение до нуля, когда ей выпадало дежурить с Галкой. Галка тоже нянечка, но у воспитателей также имеются дети. Они периодически болеют, тогда им с Галкой приходится совмещать обязанности воспитателя и естественно делать свои дела те, что положено делать нянечке. А дел у нянечек много. Но работа, есть работа. Не нравится, уходи. Ленке не нравилось, но уходить не было никакой возможности. Здоровье собственного ребёнка дороже всего.
Лену никто и никогда не считал конфликтной. Она никогда не приходила в новый коллектив, как говорят: на чужой огород со своими порядками. Ей легче было промолчать, но не обижать людей, высказывая своё мнение, сделать что-то самой, а не просить. Тем более она никогда не позволяла себе унизить кого-то, оскорбить. Но видеть и мириться, как кто-то унижает других, она не могла. В ней с детства находилась какая-то пружинка с обострённым концом к несправедливости к другим людям. Она многое могла простить в отношении себя, но когда на её глазах обижали или унижали других, то эта пружинка срывалась стрелой и больно вонзалась в обидчика.
Сейчас Лене легче, несмотря на то, что воспитательница на больничном. С Галкой они договорились работать через день по одному, чтобы не тратить полдня на дорогу. В группе двадцать восемь детей, но с ними легче. Дети любили Лену и слушались её, а это упрощает дело. Тяжело работать одной с таким количеством деток от трёх, четырёх лет. Но это легче, чем работа в группе с «ползунками». Сейчас такие группы исчезли. А раньше были и ползунковые, да и сады назывались комбинатами, потому, что дети находились в садике до пятницы. Бывало, и суббота была рабочей, так как комбинат был заводской. Завод работает сверхурочно, персонал тоже с одним выходным.
Когда Лену приняли на работу, то сначала её поставили третьей няней в ползунковую группу. Ничего не скажешь, работать с такими маленькими детишками, постоянно орущими очень тяжело. Но если работать. То, что увидела Лена в группе в свой первый рабочий день, вызвало у неё такой шквал эмоций, которые испугали заведующую садиком, и поэтому она перевела её в среднюю группу, заверив новую работницу, что няни будут наказаны, а все безобразия ликвидируются.
Ленка сначала не поняла, почему заведующая так испугалась её претензий. Но потом, догадалась. Просто в её трудовой книжке стояло три записи с предыдущих мест работы. И с бывшими Ленкиными товарищами по работе, эта в принципе неплохая женщина совсем не хотела бы иметь дело. Да и сюда Лена пришла с поддачи знакомой кадровички военного завода. После этого случая, новые сослуживицы первое время осторожно общались с Леной, но потом всё утихло, только заведующая чаще стала наведываться с внезапными проверками в группы. И группу, где работала Лена, она не забывала.
Сегодня Лена спешила во вторую смену. В детском саду очередной карантин. Работать, конечно, легче, осталось всего половина группы здоровых пока детишек. В пересмену их трое: две нянечки и один воспитатель. Вторая воспитательница на очередном больничном. Но встреча с Галкой настроения не прибавляло.
– В чёрном, чёрном лесу стоит чёрный, чёрный дом, – глаза закрывай, кому сказала! – в чёрном, чёрном доме стоит чёрный, чёрный стол. На чёрном, чёрном столе стоит чёрный, чёрный гроб, – услышала вся красная и взмокшая от спешки Лена, вбежав в свою группу.
– Опять Галка детей пугает, – подумала она, быстро натягивая на себя белый халат. Лена вбежала в спальную комнату, чтобы не дать няньке Галке, как называют её дети, рассказать до конца страшную сказку.
– Всё опаздываешь? – переключилась Галка на Лену.
– Прости, трамвай, зараза. Ждёшь его три часа, потом едет столько же.
– Валя уже ушла, когда детей мало, мы во вторую смену работаем по одному. Посуду сама вымоешь. Кастрюли я отнесла, чтобы кухня не ругалась. Да, завтра мы с тобой с утра вдвоём, конечно, если мой Толик не заболеет, а то одна будешь, у Вали ребёнок заболел. Всё аривидерчи.
Закрыв за Галей двери, Лена вошла в спальную комнату. В детском саду вечный карантин. Вот и сейчас, весна ещё не успела по-настоящему войти в город, как дети один за другим стали заболевать. В группе осталось пятнадцать из двадцати восьми детей. Ещё бы! Фрамуги на больших окнах, как всегда открыты, дети, съёжились от холода. Кто-то с головой накрыл себя одеялом.
– Господи, что же она творит? Сколько ей можно говорить, – Ленка чертыхаясь, стала закрывать окна.
– А нянька Галка опять Виталика в туалете раздетого держала, – тихо сказала девочка, высунув симпатичную мордашку из-под одеяла.
– Она его ещё веником бьёт, – добавила другая.
Дети зашевелились в своих кроватках, понятно было, что они не спали, ждали, когда уйдёт ненавистная им нянька.
– Успокойтесь дети. Вы что-то не так поняли. Няня Галя не может бить веником. Это вам показалось. Давайте сейчас поспим, а потом, после полдника, я вам книжку почитаю.
Лена подошла к кроватке, на которой, свернувшись калачиком, лежал Виталик. Она дотронулась ладонью до его головы, чтобы погладить светлые волосики мальчугана и ощутила, как малыш напрягся всем телом, словно ожидал затрещины.
