Ванька: (морщась от головной боли): – Заткнись ты. Дай попить лучше.
Мать: – Чтоб тебя черти съели. (Лезет за квасом, наливает. Подает сыну чашку, он жадно и неаккуратно пьет: жидкость стекает ему на грудь). Собирайся к Анкудиму, говорю. Вовремя не принесешь пряников – он еще осердится, не дай бог, да и откажет нам. Что делать тогда будем?
Ванька: – Что делать? А деньги доставать, которые от бати остались. Они же у тебя в подушку зашиты. (Усмехается) Не так разве?
Мать (со слезами в голосе): – Он еще деньгами меня попрекать будет. Сам день-деньской с Филькой гуляет, а мать с вечера квашню ставит, ночью печет, только бы его прокормить. Так он еще последние гроши у меня вытащить хочет.
Родственница: – Небось, хочет, как Филька. Чтоб девки за ним бегали.
Ванька (родственнице, злобно): – Рот закрой, я сказал!
Мать: – Господи Исусе. Видно, судьба мне на старости лет пойти побираться…
Ванька одевается.
Мать: – Причешись хоть. Смотреть на тебя страшно.
Ванька: (Умываясь из кадки, приглаживая волосы и разглядывая себя в маленькое зеркальце на стене): – Слышь, мать. А правда, что ты от бати к цыгану бегала? Все говорят, я на цыгана похож.
Родственница: – Вот окаянный. Чтоб язык у тебя отсох. Такие речи – и родной матери!
Мать: – Какой из тебя цыган! Пьешь, как русский. (Замечает, что сын берет полушубок и собирается уходить). Погоди, куда ж ты! Каши ж не поел!
Ванька (у двери): – Неохота с вами есть. Раскаркались, вороны. (Поднимает на плечо ящик с пряниками, открывает дверь).
Мать: – Чтоб все донес, дорогой-то не подъел! Анкудим Трофимыч…
Ванька: (недовольно) – Не подъем. (Выходит).
Родственница: – Испортил его Филька. Он и всех парней здешних испортил.
Мать: – Наш и сам хорош.
(Мать, хоть и ругает сына за пьянство, но всерьез перечить ему побаивается. Такая двойственность определяет все ее поведение).
Сцена 2.
Ванька выходит со двора, неся на плече короб с пряниками. Идет по улице, здоровается со знакомыми, подмигивает девушкам. Видно, что ему не очень хорошо «после вчерашнего», однако молодость и свежий воздух помогают быстро прийти в норму.
На улице оживленно: едут груженые телеги, идут мужики и бабы, бегают ребятишки. Видно, что все одеты очень бедно, и сам городок не производит впечатление зажиточного: низенькие деревенские дома, покосившиеся заборчики. Повсюду много нищих. Единственные пестрые пятна – время от времени встречающиеся калмыки в национальной одежде и, конечно, цыгане. Цыганки красивее русских девушек, смотрят веселее и смелее и не боятся выставлять напоказ свою красоту.
Ванька по пути встречает группу знакомых цыганок, пытается шутливо заговорить с одной из них.
Ванька:– Доброго здоровьичка, Марфа Родионовна!
Марфа (смеется): Себе здоровьичка оставь! После вчерась-то живой?
Ванька: (гордо, широко улыбаясь щербатым ртом): – Живее всех! Пряник хочешь? (Достает свободной рукой и протягивает ей пряник).
Марфа отстает от спутниц, берет пряник и откусывает.
Марфа (смеется): – Ай-ай-ай, мамаша печет для Анкудима Трофимыча, а ты раздаешь! А не заругают тебя?
Ванька: – Не заругают! (Тянется рукой к Марфе, но она ловко уворачивается и смеясь, уходит).
Ванька провожает ее довольным взглядом, потом достает пряник себе, откусывает и продолжает путь.
Следующая картина
Зажиточный двор Анкудима. Тут людно – работники, бабы. Ванька встречается глазами с Акулиной, дочерью хозяина. Она выглядит скромнее и молчаливее всех. Ванька со своим ящиком протискивается в сени.
Следующая картина
Сени. Здесь тоже люди, склад разных товаров. Анкудим, не выпуская из рук псалтыря, дает указания работнику.
Анкудим (работнику): – По червонцу давай, и не больше. (Замечает Ваньку): А ты чего сюда притащил? Я что сказал – в лавку неси.
Ванька принимает лживо-подобострастное выражение, ставит ящик на лавку.
Ванька: – Да я как раз в лавку и шел, я к вам только завернул… Батюшка Анкудим Иванович, не изволите ли хоть тридцать копеек вперед выдать, а то мы совсем поиздержались…
Анкудим (строго): – Чего это вы поиздержались? Похмелиться тебе надо? Я с мамашей твоей полный расчет держу.
Ванька: – Да хоть бы гривенничек…
Анкудим (закрывает книгу и кладет на полку): – И на том скажи спасибо, что я с тобой дело имею. Только ведь в память покойного твоего отца. Посмотрел бы он сейчас на тебя.
Ванька: (улыбается): – Что ж плохого ему на меня смотреть?
Анкудим (встает, набрасывает шубу): Пустой ты человек. Нечего говорить. Ну да ладно, пошли в лавку. Да вот калачи еще, пожалуй, прихвати (показывает на другой ящик, с калачами, идет к двери).
Ванька недовольно смотрит ему вслед, вздыхает, но ставит поверх своего еще один ящик. Вскидывает оба на плечо и идет следом.
Следующая картина
Анкудим и Ванька идут по базару. Все кланяются Анкудиму, он важно кивает в ответ, но отвечает на каждое приветствие.
Старик (заискивающе, кланяясь): – Здравствуйте, батюшка, Анкудим Трофимыч!
Анкудим (слегка кивая): – Здравствуй и ты.
Молодой парень за прилавком: – Доброго здоровьичка, Анкудим Трофимыч!
Анкудим (приостанавливаясь, оглядывая парня): – И тебе того же. Как твои дела?
Молодой парень (весело): – Да наши дела, как сажа бела. Вы как, батюшка?
Анкудим: – Живем и мы, по грехам нашим, тоже небо коптим.
Женщина рядом с парнем: – Живите больше, Анкудим Трофимыч!
Двигаются дальше. Впереди виднеется небольшая толпа зевак. Они стоят около самой большой и нарядной лавки – это лавка Анкудима. Там происходит что-то, что заставляет их охать, переглядываться и перешучиваться. Навстречу Анкудиму выбегает приказчик.
Приказчик: – Батюшка!
Анкудим: – Что там у вас?
Приказчик: – Да Филька Морозов явился. Выставляется, извольте видеть.
Люди замечают Анкудима и расступаются, пропуская его вперед. У дверей лавки, на чурбане, сидит Филька. Он слегка нетрезв, но держится и говорит твердо. На нем щегольские сапоги, картуз и красная шелковая рубаха с вышитым поясом. Однако рубаха запачкана грязью, ворот слегка надорван. Он широко улыбается щербатым ртом, явно довольный производимым впечатлением. Анкудим молча подходит.
Филька (встает, картинно кланяется): – Здравствуйте, батюшка Анкудим Трофимыч!
Анкудим: – Тебе чего?
Филька: – Как чего? За деньгами я пришел, за долей своей!
Анкудим (недовольно оглядывается по сторонам): – Протрезвей сперва, а потом поговорим. Третий день уж не просыхаешь.
Филька (снова опускается на чурбан): – А я и дальше пить буду. Покуда все не пропью. Моя воля! Родитель мой на тебя спину гнул, а я тебе не работник.
Анкудим: – Опомнись, что несешь. Проспись, да и приходи вечером, поговорим обо всем по-людски.
Филька: – И не жди. Не хочу я с тобой торговать, и Акульку твою брать не хочу!
В толпе шушукаются и хихикают.
Филька (больше публике, чем Анкудиму): – Я теперь загулял, слышишь? Родители мои померли, так я имение пропью, а потом в наемщики, значит, в солдаты пойду. И никто мне слова не скажет!
Анкудим: – Пропащий ты.
Филька (со злобой): – Ну, еще пропащий я или нет, а с тобой, седая борода, научишься шилом молоко хлебать. Экономию с двух грошей загнать хочешь, всякую дрянь собираешь – не годится ли в кашу… А я на это плевать хотел! У меня характер.
Анкудим отворачивается и идет в лавку.
Филька (вслед ему): – А Акульку твою не возьму! Я и без того с ней спал.
Все замолкают. Анкудим поворачивается в дверях, бледный от изумления.
Анкудим (гневно): – Да как ты смеешь позорить честного отца, честную дочь?! Когда ты с ней спал, змеиное ты сало, щучья ты кровь?
Филька вскакивает, кривляется и подмигивает знакомым, в том числе Ваньке, который с изумлением и восхищением смотрит на него из толпы. Видно, что Фильку «понесло», он не может остановиться. Может, он уже и сам удивляется своим словам, но он зашел слишком далеко – ничего не остается, как продолжать.
Филька: – Да я теперь так сделаю, что не то что за меня, а ни за кого Акулька ваша теперь не пойдет! Никто не возьмет. И Микита Григорьич теперь не возьмет, потому что она теперь бесчестная. (Кивает на стоящего неподалеку пожилого мещанина в очках; тот при упоминании своего имени неловко пытается затереться в толпу). Мы еще с осени с ней на житье схватились. А я теперь за сто раков не соглашусь. Вот на пробу давай сейчас сто раков – не соглашусь…
В толпе смеются, показывают пальцами.
Анкудим: – Ну ладно, гаденыш. Так и быть, будут тебе твои деньги! Чтоб ты насмерть на них опился! А после чтоб в канаве подох.
Филька: – А не твоя забота, если и опьюсь. Ты знай гони денежки. Я, может, и подохну. Но перед этим поживу так, что земля застонет, по городу гул пойдет!
Сцена 3.
Без слов, в виде клипа под музыку.
Сцена типичного Филькиного кутежа. Возок несется по городской улице. Филька стоя правит лошадьми. Он, по обыкновению, пьян. Очередная дорогая щегольская рубаха заляпана грязью и надорвана. То ли со страху, то ли от веселья визжат молоденькие цыганки, уцепившиеся ему за ноги: возок мчится быстро, и они боятся упасть.
Позади них трясется компания филькиных дружков, прибившаяся к нему по случаю шальных денег и гулянок. Здесь Ванька, тоже пьяный. Он восхищенно-завистливо смотрит на королевскую позу Фильки, а сам пытается обнимать толстую цыганку, сидящую рядом.
Здесь же – неизбежный спутник подобных компаний – красивый молодой цыган с серьгами и гитарой. Но сейчас он не играет, а нервно посматривает по сторонам, опасаясь, как бы пьяное безумие заказчиков вечеринки не привело к чему плохому.
Возок опасно трясется на ухабах, обрызгивая прохожих грязью. Вот кто-то чуть не попал под колеса, едва успев отскочить. А один из пьяных гуляк, наоборот, летит с возка на повороте прямо в лужу.
Люди пожилые и солидные грозят кулаками и смотрят с укоризной. Прохожие парни – завистливо. Девушки с восхищением оборачиваются. Видно, что Филька временно сделался городским героем. А он в исступлении стегает и стегает несчастных лошадей длинной плетью. Среди прохожих виден уже Микита Григорьич. Это такой же благообразный старик-начетчик, как и Анкудим Трофимыч. При виде гульбища он боязливо отходит в сторону.
Лишь один встреченный человек смотрит тихо и печально – это Акулина. Она стоит вместе с матерью у ворот их дома, которые они не успели запереть. Ее скромная одежда сильно контрастирует с разухабистыми нарядами цыганок. Проезжая, гуляки показывают на нее пальцами и издевательски смеются. Лишь Филька молчит. Встретившись с ней взглядом, он мрачнеет и еще больней стегает лошадь. Марья Степановна, мать Акулины, увидев такой «позор» дочери, гневно бьет ее по щеке, вталкивает во двор и поспешно запирает калитку.
Поездка продолжается. Одна из лошадей спотыкается и на полном ходу падает, увлекая за собой и другую. Возок останавливается, чуть не ссыпав на землю всю пьяную компанию. Филька удерживается на ногах. Он спрыгивает, подбегает к упавшей лошади и начинает остервенело бить ее плетью. Его окружают, смотрят на лошадь кто со смехом, кто с жалостью. Цыган заискивающе трогает его за рукав, видимо, предлагая отдать недобитую лошадь ему. Филька, наконец, швыряет ему плеть, оглядывается вокруг и идет дальше пешком, слегка пошатываясь. За ним устремляются все остальные.
Ванька пытается подражать залихватским манерам Фильки. Но то, что у первого получается органично, у второго – нелепо и пародийно. Филька протягивает руку в сторону девушек-спутниц, не глядя; и на эту руку тут же вешается красивая молодая цыганка. Мишка, с завистью покосившись, задумывается на секунду, потом пытается обнять идущую рядом с ним цыганку. Она его со смехом отталкивает. Ему ничего не остается, как полезть с поцелуями к другой цыганке, толстой и усатой.
Компания гордо и чуть ли не воинственно движется по улице, захватив всю ее ширину. Присоединяются прихлебатели, надеясь, что им на гульбе тоже что-нибудь перепадет. Тут впереди зритель замечает нескольких явно «официальных» лиц. Один, в мундире, при сабле – местный жандармский начальник. С ним несколько жандармов. Начальник становится посреди улицы, скрестив на груди руки. Остальные распределяются, преграждая путь филькиной компании. Филька останавливается перед ним, нагло улыбаясь. Остальные останавливаются подальше, готовые в случае чего дать стрекача. Начальник, хмурясь, что-то спрашивает у Фильки. Тот, широко улыбаясь, отвечает, играя в Емелю-дурачка.
В этот момент Ванька, повинуясь внезапному порыву, выдвигается вперед. Он хочет заслужить расположение Фильки, а может, и превзойти его. Он переводит внимание чиновника на себя, отвечая смело и дерзко. Все смотря на него со страхом и восхищением, Филька – с невольным одобрением. Чиновник хмурится, отдает распоряжение жандармам, те подходят и хватают Ваньку сзади за руки. А он продолжает куражится, наслаждаясь эффектом.