Irin Joki
Дом злых ведьм с холма. Том I.
Я прищурился, нервно расправляя многострадальный воротничок рубашки.
– Какие дела могут быть у вампирши, тем более у дочери Филиции, со старухой Пай? – вновь спросил я.
– Раз ты тут, то пойдешь со мной, – решила она, и, достав из потаенного кармашка в платье маленький пузырек, протянула его мне, – вот выпей это и тебя никто не заметит.
– Это еще что такое? – подозрительно окинул я взглядом неприятную на вид жидкость.
– Это кровь вампира и демона, которую я заколдовала, – пояснила Филиппа, – ты же знаешь о моих экспериментах с кровью.
– Да, наслышан, – вздохнул я, внутри меня передернуло, – не хочу даже знать, откуда ты ее берешь в таких количествах.
Я поспешно осушил пузырек.
– Да, Милон, лучше тебе не знать, – хитро улыбнулась кузина, и мы проследовали внутрь шикарного отеля.
Нас встретил огромный холл, который так и блистал своей чистотой и великолепием. За лакированной продолговатой стойкой возвышался паренек-консьерж, который с чрезвычайно деловым видом раскладывал почту. Возле него пыхтел маленький носильщик, прилагая неимоверное усилие, дабы поднять огромных размеров чемодан. Между ними метался коридорный – бедолага был завален поручениями, с которыми едва успевал управляться.
На диванах восседали господа и их дамы с напыщенным и надменным видом. К входу то и дело подъезжали кареты роскошного вида запряженные породистыми лошадьми.
Филиппа, словно неугомонный ветерок, проскользнула мимо стойки администратора, направляясь прямиком к лифтовой кабине, которая была новейшим изобретением и большой редкостью в то время. Мы зашли внутрь, где все было отделано красным бархатом и позолоченной нитью. Лифтер любезно закрыл за нами решетку, то и дело косясь на кузину, и механизм заскрежетав, стал поднимать нас вверх.
Внутри у меня все замирало от волнения, как в детстве, когда крадешься стащить перед ужином из банки еще печенья, находясь в опасной близости быть застуканным на месте преступления. Филиппа же в противовес мне выглядела спокойнее обычного, не выражая каких-либо волнений.
Лифт, тяжело скрипя, остановился, звякнул, осведомляя посетителей о прибытии на нужный им этаж, и двери были медленно отворены новым лифтером, что дежурил на этом этаже. Филиппа, не удостоив его взглядом, также решительно направилась по одному из коридоров, а я поспешил за ней, все еще опасаясь оказаться замеченным.
Мимо нас мелькали чудаковатые картины, номера и чудовищного вида вазы. Я лишь и успевал перебирать ногами, так как девушка была в нескольких мгновениях оттого, чтобы перейти на вампирский шаг. Внезапно кузина резко остановилась возле номера шестьдесят восемь. На нас глядел позолоченный номерок, высеченный красивой гравировкой, что контрастировал с темной дубовой дверью.
Филиппа выдохнула, словно ей предстоял нешуточный бой, и тихо постучала. Дверь мигом отворилась и перед нами предстала во всей своей красе невеста Берти – Изабель! Она была одета в домашнюю одежду – роскошный халат из бежевого шелка струился и волочился по полу в виде огромного шлейфа.
– Проходи, – хмыкнула она с неким пренебрежением, приглашая гостью войти в свой дорогой и элитный номер.
Филиппа проследовала внутрь, а я еле успел отскочить, потому что Изабель чуть не пришибла меня дверью, захлопнув ее с такой силой, будто она ей что-то сделала. Ее движения были довольно резки, таких людей всегда следует опасаться – они не чувствуют личного пространства других.
Главная комната номера представляла собой уютную гостиную с шикарными диванами, мини-баром, книжными шкафами, камином, круглым обеденным столом, маленьким столиком для писем и мягкими креслами. Сама спальня с ванной комнатой находились по соседству, а окна выходили на задний двор отеля, в котором располагался чудесный садик.
– Чего хотела? – нелюбезно осведомилась Изабель, беззаботно плюхнувшись на диван. Она демонстративно стала листать журнальчик мод, всем видом показывая гостье свою незаинтересованность.
– Я пришла поговорить о твоем влиянии, Изабель, на настроения Клаудии Генриховны, – спокойно объяснила Филиппа, совершенно не обращая внимания на пренебрежительный тон хозяйки. Она облокотилась руками о спинку дивана, что стоял напротив Изабель.
– О каком еще влиянии? – девушка сделала непонимающий вид, приподняв в недоумении брови.
– Твое притворство здесь ни к чему, – слегка нахмурилась Филиппа, – я знаю, ты намеренно науськиваешь Клаудию Генриховну против моей семьи, каждый день подпитывая ее ненависть к вампирам!
– Вообще-то, – манерно произнесла Изабель, откладывая журнал в сторону, – клан Пай славится своей нетерпимостью к вампирскому отродью, я лишь стараюсь войти в семью. Так что не понимаю, почему ты взъелась именно на меня?!
Филиппа не к добру прищурилась:
– Я лишь требую оставить мою семью в покое, – проговорила кузина ледяным тоном, слегка наклонив голову.
– Ах, мне все ясно! – подскочила Изабель от негодования, – я так и знала! Ты прицепилась ко мне из-за Берти, так? Ох, меня предупреждали, что ты влюблена в него! Но вот теперь знай, он мой жених и будущий супруг, и тебе придется с этим смириться! – она замахала руками, голос ее сделался ужасно капризным, – знай, если я лишь замечу, что ты глядишь в его сторону, я тут же учиню скандал! Ведь негоже зариться на чужое, ты поняла?
Кузина замерла, и сердце мое дрогнуло, ведь я знал, какие чувства она испытывает относительно господина Пай. Однако к моему изумлению, девушка лишь слегка улыбнулась – и в ухмылке этой проглядывалось некое коварство.
Затем Филиппа набросилась на разволновавшуюся Изабель, схватив ее за горло и впечатав в диван.
– Я обожаю Берти, – прошептала с ранее невиданной мною страстью Филиппа, прямо возле лица перепуганной до смерти Изабель, – он всегда принадлежал мне, ведь он любит меня. И даже вмешательство его сестриц и полоумной бабки, что решили стереть его воспоминания с помощью вампира, не помешало ему все также испытывать ко мне пылкие чувства, – глаза девушки краснели, показались клыки, она судорожно выдохнула. – Ты можешь быть его невестой и потом женой, но все это не имеет никакой силы, если он млеет передо мной и мечтает в глубине своей души о сладострастном укусе, оставленным на его бархатной коже…
Внутри у меня все сжалось в комок, Изабель не успела заплакать, хотя на глазах ее так и застыли беспомощные слезы. Филиппа впилась в ее шею, кровавые струйки маняще потекли по шелковому халату, ужасающе впитываясь в ткань. Девушка упала без чувств, скорее от испуга, нежели от потери крови.
Филиппа жадно облизывая губы и тяжело дыша, молча вскрыла себе вену, чтобы залечить раны своей жертвы. Нежная кожа на шее барышни мучительно затянулась, и кузина в неком помутнении проследовала к выходу.
Так вот как разбирается с проблемами Филиппа. Кто бы мог подумать… ах, да, никто и никогда точно не знает, сколько на самом деле демонов притаилось в приличной женщине.
Прикрыв за собой двери, мы покинули номер в гробовом молчании, будто кузина и вовсе позабыла о моем существовании. Она, нисколько не смущаясь, прошагала по коридору с размазанной кровью на лице, не сделав и малейшую попытку вытереть ее. В тот миг я осознал, что Филиппа на самом деле в отличие от сестер упивается своей вампирской сущностью и пить кровь ей безумно нравится.
К счастью, дежурного лифтера не было на месте, и мы беспрепятственно стали ожидать лифт, без опаски быть замеченными нежеланными свидетелями. Хотя, признаться, я и нервничал.
Наконец лифт прибыл, Филиппа отдернула решетку, двери разомкнулись, и внутри находился никто иной, как сам Берти Пай! Он, как и при нашей первой встрече, был сдержан и аккуратно одет, внешний вид Филиппы ничуть не смутил его, и он даже не дал намека на то, будто заметил кровь на ее лице. Девушка невозмутимо зашла внутрь, захлопнув за собой решетку. Я все так же старался находиться подле нее, чтобы не остаться одному в логове врага.
Механизм скрипел, Берти учтиво сохранял молчание, но лишь одного взгляда было достаточно, чтобы понять, как сильно бьется его сердце. Он изредка позволял себе скосить взгляд на застывшие следы крови, что остались на пухлых губах Филиппы. Но более он не подавал никакого виду, будто его это вовсе не беспокоило.
Внезапно лифт остановился на третьем этаже, скрипнула решетка, Берти вытаращил глаза, словно осознав нечто нехорошее, и прежде чем двери отворились, парень бросился к кузине и впился ей прямо в губы, чем изумил меня до глубины души. Филиппа же не поддавшись удивлению, мгновенно обвила шею Берти руками, ласково припав к его губам в ответ.
Двери лифта, наконец, разомкнулись, и внутрь зашел мужчина упитанной наружности. Он осуждающе попыхтел в свои усы, увидев влюбленную парочку, и немного помешкав, демонстративно отвернулся и вышел прочь. Двери опять сомкнулись, затрещал механизм.
Берти виновато отпрянул от Филиппы, все еще заворожено глядя на ее манящие губы.
– Простите меня, ради богов, дорогая госпожа Альдофин, – поспешно объяснился он, слова взволнованно срывались с его уст, – я ни в коем случае не хотел оскорбить вас… но если бы кто-то из постояльцев заметил кровь на ваших губах, он бы непременно нажаловался госпоже Пай, что в отель пустили вампира… в общем был бы скандал…
– Я понимаю, не нужно извинений, – стала вытирать губы Филиппа, будто только вспомнила о них.
Берти тут же протянул ей платок, и она сдержанно поблагодарила его.
– Это, правда, что вы готовите пьесу? – поинтересовался тут же он, стараясь избежать то чувство неловкости, которое царило в лифтовой кабине. – Я слышал, как госпожа Пай запрещает моим сестрам в этом участвовать.
– Да, кузен написал пьесу и теперь намерен ее поставить, – поддержала разговор девушка, – вчера прошли пробы.
– А вы пробовались на роль? – нерешительно спросил он.
– Нет, я предпочитаю помогать за кулисами.
– Как вы думаете… госпожа Альдофин, я бы мог вам пригодиться? – с надеждой в голосе задал вопрос Берти, – я отлично играю на многих инструментах, так что я вполне мог бы аккомпанировать… да и с декорациями я бы справился…
– Как же ваша семья? – Филиппа пронзительно поглядела на него, – разве госпожа Пай не будет против вашего участия?
– Все-таки я прямой наследник клана, так что могу решать такие вопросы самостоятельно, – в смущении проговорил Берти, – но госпоже Пай об этом все же лучше не знать.
– Я думаю, – слегка улыбаясь, произнесла девушка, – господин Милон будет очень рад вам и с удовольствием примет вас в нашу труппу. И конечно мы не сообщим об этом Клаудии Генриховне.
– Благодарю вас, Филиппа, – он на мгновение испугался и поспешил исправиться, – госпожа Альдофин!
Двери лифта тем временем открылись, решетка скрипнула, и лифтер тут же поклонился господину Пай с особым трепетом и почтением, едва увидев его. Филиппа наспех распрощалась с Берти, любовно убрав предложенный им платок в карман своего платья.
Мы вышли на свежий воздух, легкий душный ветерок ударил нам в лицо.
– Надеюсь, ты не против, что я пригласила к нам Берти? – наконец нарушила молчание Филиппа.
– Нет, конечно, нет, – заверил я ее и искренне добавил, – мне кажется, Филиппа, что господин Пай очень хороший человек.
– Я знаю, – тяжело вздохнула девушка.
– Филиппа, – мягко проговорил я, – нам правда угрожает опасность от клана Пай?
– Я сама разберусь с этим, Милон, не нужно тревожиться, – отрезала она, не особо выражая охоту это обсуждать. – У каждого из клана Альдофин есть обязанности, так вот – это мои.
– Вот как… – в задумчивости произнес я.
– Кстати, эффект заклятия спадет лишь через полчаса, так пока что можем немного прогуляться.
– Прекрасно, – с сарказмом поджал я губы, и мы неспешно направились домой.
4.
Роберта искусно шила наряды. Ни для кого не было секретом, что моя кузина была наделена особым талантом и чувством вкуса. Все это в совокупности давало ей преимущество перед другими дамами, ведь она могла создать искусство из, казалось бы, простого кусочка ткани.
Она подолгу вырисовывала наброски будущих костюмов, то и дело, советуясь со мной и с Софианом, как с человеком своей профессии. Когда наброски, доработанные и переделанные несчитанное количество раз, были, наконец, готовы, девушка с невероятным упорством принялась за шитье. Рука ее работала ловко и быстро, старенькая швейная машинка, поскрипывая строчила, что есть сил.
Накануне первой репетиции, сразу же после многострадальных проб, когда Роберта по обыкновению погрузилась с головой в любимое дело, неожиданно для всех прибыл слуга из Кастонского поместья с небольшим сундучком и посланием, адресованным госпоже Роберте Альдофин.
Застигнутая врасплох девушка распечатала послание и обнаружила, что подарок оказался новенькой швейной машинкой, сделанной в самой Эльфляндии по последним технологиям. Господин Романов искренне уверял барышню в письме, что сей щедрый жест не что иное, как вклад в наш скромный театр. Но все мы прекрасно понимали, зачем и к чему это было подарено.
Поэтому с самого утра первого репетиционного дня Роберта постоянно косилась в сторону Натаниэля, который с большим усердием повторял реплики своего персонажа себе под нос, деловито расхаживая по зале Тихого дворца и мечась перед глазами девушки. Он бросал украдкой взгляды на предмет своей пылкой страсти, при этом напуская на себя чрезвычайно важный вид.
Розмари Астраль тем временем обеспокоенно следила за данным действом, сохраняя ледяное молчание и непоколебимое достоинство. Ее роль уже была вызубрена до последнего словечка, а все музыкальные партии распеты и перепеты бесчисленное количество раз. Тогда я еще не знал, с какой ответственностью и серьезностью подошла к делу девушка. Каждую свободную минуту она посвящала роли, отчего ее домочадцы уже не знали, куда им деться от столь усердного порыва. Но на репетициях было сложно догадаться с каким трепетом госпожа Астраль относиться к отведенной ей роли, ведь она сохраняла лицо и привычное ей бесстрастие, что отпечаталось на ее характере еще с детства, привитое беспощадными правилами этикета.
В бальной зале Тихого дворца царила невероятная суматоха, от этого никто не замечал, какие страсти кипели между этими троими. Но я точно знал, что все же один человек определенно подмечает все, особенно то, что касается госпожи Астраль. И хотя господин Иваницкий по большей своей части вел молчаливую политику поведения в обществе, это не отменяло того факта, что мысли его были точны и остры, как клинок Холодного принца.
Он, как и в прошлый раз расположился на одном из диванов и с наслаждением курил. Листки с моей пьесой покоились рядом в неком отстранении, но я был уверен, что парню не составило труда все выучить и быть готовым к театральным сражениям.
Глаза господина Иваницкого неотрывно следили за Розмари, хотя совсем рядом находилась госпожа Айрис Бетси, та самая девушка, которая была вечным яблоком раздора между ним и господином Русаковым. Когда я только подступился к обдумыванию своего плана, я полагал, что главным препятствием со стороны Иэна станет именно его неуместная сердечная привязанность к госпоже Бетси. И я все ломал голову, как же мне остудить его пылкие чувства, дабы обратить взор парня в нужную мне сторону. Однако сейчас, глядя на внезапное равнодушие Иваницкого к белокурой «красавице», я право терялся и едва находил этому объяснение.
Если уж на то пошло, я искренне не мог понять, что вообще оба молодых человека нашли в госпоже Айрис. Она была дурна, капризна и избалована, и что самое кошмарное – она была невежественна и глупа. Но сердце необузданное создание и ему не прикажешь, кого любить – так я объяснял себе сие сомнительное явление.
– Фелес, не вертись так! – раздался недовольный и требовательный голос Консетты, который прервал мои скрупулезные размышления, – я закончила хореографический класс и знаю, что ты неправильно используешь мышцы во время танца!
Иэн громко усмехнулся на этих словах, впервые оторвавшись от наблюдения за Розмари. Русаков уловив унизительную насмешку, залился пунцовой краской и вспыхнул:
– Я и без тебя это знаю! – он выпучил глаза, будто опасаясь, что сию секунду каждый из присутствующих прознает про его тайную связь с госпожой Эсмальт.
Но люди, как правило, не замечают очевидных вещей, предпочитая выдумывать что поинтереснее.
– Да, Консетта, я понимаю, ты весьма сведуща в танцах, – закатив глаза, проговорила Айрис, решившая, что без ее вмешательства не обойтись, – видишь ли, Фелес отличный танцор, иначе бы я его не выбрала в кавалеры!
Консетта на данный выпад лишь растерянно нахмурилась, понятия не имея как реагировать на столь неуместное замечание. Айрис же, не обладая ни чутьем, ни интуицией навряд ли заметила особое отношение этих двоих друг к другу – лишь что-то внутри, спрятанное очень глубоко, давало о себе знать и подсказывало госпоже Бетси о том, что нужно почаще заявлять права на своих мужчин, особенно перед девушками, на фоне которых она явно проигрывала.
– Айрис, не могла бы ты надеть тот розовый бант, что тебе так приглянулся с утра в гримерной комнате? – ласково заговорила Консетта непривычным для нее голосом.
– Но ты же решила, что он подойдет больше Иви? – надула тут же губки Айрис.
– Хм, – театрально призадумалась госпожа Эсмальт, приложив указательный палец к щеке, – знаешь, я передумала. Иди и забери его у Иви, скажи, что я так велела.
– Правда? – просияла девушка и, позабыв о том, что только что яростно защищала своего возлюбленного, стремглав помчалась к сестре отобрать заветную вещицу.
Ни Фелес, ни Иэн не выразили к этому никакого интереса. Господин Иваницкий вновь был поглощен госпожой Астраль, вероятно глубоко внутри обеспокоенный ее поникшим расположением духа, а господин Русаков испытывающе уставился на госпожу Эсмальт.
– Господин Русаков, – мягко начала Консетта, поправляя костюм парня, – прошу вас, перестаньте все время краснеть при мне, иначе краснеть начну я, а это в свою очередь вызовет немало вопросов, ведь за моей особой подобное не водиться. – Она резко затянула пояс Фелеса, и он недовольно поджал губы, еще больше пронзая ее упрямым взглядом. – Что же касается той ночи, – продолжила Консетта, – я понимаю, что вы, скорее всего, действовали ради неведомой мне цели, и я не зла на вас за то, что произошло. Это было всецело моим решением, и я о нем ничуть не жалею. У меня скоро будет помолвка, так что сделаете мне одолжение – забудьте об этом.
Фелес заметно помрачнел, посмотрев на свою собеседницу тяжелым взглядом.
– Отчего вы тогда это устроили? – спросил он.
Консетта лишь улыбнулась какой-то печальной улыбкой и, проведя ладонью по щеке парня, прошептала:
– От большого и страстного чувства к вам.
Мурашки покрыли тело Фелеса, он вмиг вспомнил все постыдные моменты роковой ночи и коварные картинки замелькали в его голове. Он уже приготовился вновь покраснеть, как его внимание привлек жуткий грохот, что раздался неподалеку. Это Дориан Беднам рылся в сундуках с реквизитом с невероятным самозабвением. Он также неминуемо привлек внимание и госпожи Эсмальт.
– Ха! – подошел он к ним, – вы все репетируете! Как это здорово! Как это прекрасно! А! Я нашел эту шляпу, – он продемонстрировал крайне уродливый, потрепанный головной убор, – мне кажется, нет, я уверен, она нам очень пригодиться!
И с этими словами Дориан, любуясь собственной находкой, прошествовал и дальше учинять поиски невероятного и, по его мнению, очень нужного реквизита. Возможно его, как и всех остальных, могло отвлечь появление Берти Пай на пороге бальной залы Тихого дворца, но Дориан был слишком увлечен своим занятием, чтобы обращать внимание на внешние мелочи.
Берти прибыл, как и обещал. Господин Пай выглядел крайне заинтересованным, в глазах его горел огонек нарастающего любопытства, он выискивал ту, ради которой он пришел, поступившись с принципами собственного клана. Он на ходу приветствовал каждого, стараясь пробраться ближе к сцене, где он заметил Филиппу, что возилась с декорацией.
– Боги, господин Пай! Как это? Вы, отчего не предупредили меня, что прибудете? – засыпал его тут же ворохом вопросов Оли Тихий, – а ваша бабушка, госпожа Клаудия, знает, что вы здесь?
– Прошу прощения, что не предупредил вас заранее, господин Тихий, – Берти поглядел на него в упор, в глазах его промелькнули нотки раздражения, – но господин Альдофин пригласил меня, ведь он ставит пьесу. Оплошность с моей стороны, что я не оповестил вас о своем прибытии, ведь полагал, что вы должны быть в курсе. Ведь вы хозяин Тихого дворца.
Я никак не ожидал подобной дерзости и защиты собственной чести от этого милого юноши – он мне начинал импонировать, а сказанные им последние слова явно давали намек на то, что я и так давно подозревал.
– Мы вам, безусловно, рады, не может быть и речи! – выпалил с жаром Тихий, пропуская колкости и неприкрытые намеки мимо ушей. – Двери моего дома всегда открыты для господ, тем более тех, кто состоит в Совете!
– Я польщен, – слегка поклонился Берти, все еще силясь прорваться вперед.
– Берти, дружище! – тут же подхватил Романов, похлопав новоиспеченного гостя по плечу.
Дружище? Он теперь каждого другом считает?
– Наконец-то ты вернулся к нам! – продолжил он.
– Не заглянешь на Совет? – лукаво улыбнулся подоспевший Даниэль.
– Непременно, – вежливо кивал Берти, – я все еще помню о своих обязательствах.
– Ох, это греет душу, – протянул Натаниэль, хитро сверкая глазами, – знаешь, нам так тебя не хватало.
– Догадываюсь, право, – пристально поглядел на него Берти, уловив некий намек, суть которого была не вполне ясна остальным.
Мне это совсем не понравилось, я внимательно проследил за господами и более не заметил ничего подозрительного. Натаниэль продолжил повторять роль с прежним самозабвением, а Берти подошел к Филиппе, чем вызвал презрительное и пристальное внимание к себе со стороны Франчески, которая все еще неласково косилась в сторону парня.
– Я помогу вам с декорацией, госпожа Альдофин, – тут же подхватил он ношу, которую пыталась дотащить девушка. – Только скажите, чем я могу быть вам полезен, и я постараюсь все сделать.
– Благодарю, господин Пай, – несколько засмущавшись, но в то же время, стараясь не подавать виду, проговорила кузина, – не могли бы вы сходить в комнату с реквизитом и принести мне два старых черных стула, что стоят прямо возле входа? Нам надобно будет их перекрасить на террасе.
– Безусловно, – тут же повиновался Берти и проследовал в коридор.
Натаниэль, бросив хитрый взгляд на присутствующих и убедившись, что никто на него не смотрит, как бы невзначай проскользнул следом за господином Пай.
Интересно, Берти, по его же словам, не было в пригороде пять лет, так какие дела могут объединять этих двоих?
Я, мешкая и изнывая в мучительных сомнениях, в бессилии заметался на месте, не зная пойти ли мне за господами и оставить Оли Тихого в опасной близости с властью, что он тут же захватит в моем театре? Или же остаться отстаивать свои авторские права и возможно упустить ту информацию, незнание которой сохранит мне жизнь?
Бросив ревностный взгляд на Тихого, я, внутри проклиная себя за все на свете, юркнул в открытую дверь и стал красться по коридору, ладонью нащупывая амулет – мое единственное спасение и привилегию, без которого я давно бы пропал.
Добравшись до комнатки с реквизитом (к слову той самой, что еще недавно послужила заточением господина Тихого), я с трепетом припал ухом к двери. Дыхание мое было взволнованным и тяжелым, а сердце отбивало четкий такт в замершей тишине.
– Зачем тебе эта скрипка? – раздался голос Берти. Он был непривычно серьезным.
– Пойми меня, Берти, мне жизненно необходимо достать, как можно больше артефактов Холодного принца, – выдохнул Натаниэль, голос его был приглушенным и задумчивым, – если я этого не сделаю, моей безопасности настанет конец. Тот, для кого я ищу эти вещицы, щедро платит мне, благодаря ее влиянию я остаюсь в живых.
– С чего ты решил, что я так просто расстанусь с наследием своего клана? – спросил Берти, – эта скрипка очень важна для госпожи Пай, неужели ты думаешь, что она не заметит пропажи? Будет скандал.
– Я прошу тебя, потому что я уважаю тебя и доверяю тебе, – искренне заговорил Натаниэль, – мы выросли вместе, я знаю тебя всю свою жизнь. Если бы я не относился к тебе, как к брату, я бы не спрашивал позволения, а молча бы забрал скрипку и никто не смог бы ничего доказать. Ведь я лучше любого вора, потому что я тот, кто может его поймать. – Романов вновь тяжело вздохнул, – твоя бабушка украла эту скрипку, как и все остальные, воспользовавшись переполохом. Эта вещь никогда не была наследием вашего клана, ведь Холодный принц не дарил ее вам. К тому же, Берти, – некое призрение промелькнуло в голосе полицейского, я даже через дверь ощутил, как он прищурился, – разве есть что-либо хорошего в этой скрипке? Тебе было всего девять лет, когда Клаудия начала заставлять тебя играть на ней, дабы приманить русалок. На твоих глазах она перерезала им глотки, отдавая тем самым дань уважения ее покровителю. Ты считаешь, это нормально, учить ребенка не защищаться, даже не нападать, а обманом истреблять врагов? Благодаря госпоже Пай здесь не осталось ни одной русалки, но будь уверен, если они вдруг появятся вновь, то тебя ждет все та же участь.
Минутное молчание повисло в комнате, затем Берти заговорил:
– Я принесу тебе скрипку, обещаю, но, – немного понизив голос, он добавил, – в свою очередь я тоже попрошу тебя об услуге.
– Что же ты хочешь? – с интересом спросил Натаниэль.
– Я хочу, чтобы ты, как глава графства выразил свое возражение против моего назначения в палату правительства в столице. Я бы желал остаться тут, работать на благо моего пригорода, потому что здесь мой дом, – Берти вновь сделал паузу, – у меня никогда не возникало желания покидать эти окрестности. Я, как мой отец, мы другие, нежели госпожа Пай. Она всегда жаждала высот и ждет стремлений и побед от меня, но мне этого не нужно. Я хочу остаться там, где моя душа.
– Без проблем, Берти, – отозвался Романов, – я сделаю все, чтобы ты смог остаться, мне это будет лишь в радость.
– Почему ты переменил свои планы? – внезапно спросил господин Пай, – ты писал мне еще недавно, что ищешь клинок, и что остальные артефакты для тебя не столь важны.
– Видишь ли, – опять тяжко вздохнул Натаниэль, – я прочесал каждый уголок того места, где точно находится клинок. Просто хозяин дома его очень хорошо спрятал.
Мурашки пробежали по моей коже, в горле пересохло. То, с каким злорадством и хладнокровием это произнес полицейский отчего-то привело меня в оцепенение и ужас.
– Поэтому, – продолжил Романов, – мне нужно принести хотя бы что-то, дабы задобрить своего покровителя. Пусть даже русалочью скрипку, от которой толку меньше всего.
«Меньше всего? – пронеслось в моей голове».
– Надеюсь, ты его отыщешь, – произнес Берти, – ты изменился Натаниэль. Я не понимаю, что именно в тебе переменилось, но оно очень сильно повлияло на тебя.
– Прошло много времени, – с некой тоскою в голосе отозвался Натаниэль, – ты тоже повзрослел.
– Мне очень жаль твоего отца, позволь лично принять мои соболезнования. – С грустью произнес Берти, – господин Эдвард относился к нам, как к собственным детям. Я очень скорбел, когда узнал об его кончине. Еще раз прости меня, что не смог приехать.
– Благодарю и не нужно. Я знаю причины и все прекрасно понимаю, – тут же прервал его Романов, словно вовсе не хотел на этом заострять внимание, – многое изменилось. Плут Кель наконец пал.
– Кто же убил его, Нат? – прямо спросил Берти.
– Не имею ни малейшего понятия, – произнес он с напускной невинностью, как мне показалось. – Но его больше нет и его власть над нами отныне бессильна.
– Кто бы это не сделал, он оказал всем нам большую услугу, – холодно произнес Берти, голос его был бесстрастным, – я до сих пор уверен, что Плут Кель приложил руку к смерти моих родителей.
Я сильнее припал ухом к двери, сердце мое билось в волнующем предвкушении, а горло пересохло. И вот, в очередной раз, особа моя стала жертвой судьбы-насмешницы – оказалось, что коварная дверь отворяется в обе стороны, поэтому стоило мне сильнее навалиться на нее своим несчастным тельцем, как я кубарем завалился прямо в реквизитную комнату, постыдно распластавшись перед господами Пай и Романовым.
Изумление на их лицах застыло, минутное неловкое молчание повисло над молодыми людьми, а я, растянувшись во весь порог, так и продолжал глупо глядеть на них, изредка виновато моргая.
– Прошу прощения, – наконец пролепетал я, поджав губы, мысленно желая провалиться на месте, – я, кажется, споткнулся об эти шикарные ковры, которые господин Тихий расстелил повсюду в коридорах, будто в гостиных.
– О, господин Альдофин, – словно придя в себя, кинулся ко мне Берти. Лицо его вновь приобрело ту миловидность и невинность, а проскальзывающая холодность и серьезность исчезли без следа. – Вы не сильно ушиблись?
– Как сказать… я уже привык, – сконфужено промямлил я, поднимаясь с пола.
На этих словах Натаниэль, не в силах сдерживаться, рассмеялся от души:
– Да, Милон, ну ты даешь, дружище! – он покачал головой и во взгляде его я заметил некое сомнение, – неужто возможно поскользнуться на этих коврах, что покоятся тут не одно десятилетие? Ты просто-таки особенный.
– Это все моя врожденная неуклюжесть, – скромно оправдывался я, прекрасно понимая, что Натаниэль мне нисколько не поверил.
Я и не надеялся его провести, ведь как можно обмануть того, кто обман придумал?
Слава дорогим богиням, что в этот щекотливый момент подозрения моей особы, к нам в реквизитную комнату вошел Дориан Беднам, в который раз выручая меня своим чудаковатым и неуместным поведением.
– Ха! Вы тут, господа! – радостно воскликнул он, совершенно не обращая вникания на неловкую атмосферу, – я, видите ли, здесь нахожусь в творческих поисках особенного реквизита для нашей пьесы! Господин Милон будет рад!
– Господин Беднам, – нахмурился я, решив напомнить о своем скромном присутствии, – я здесь.
– Ой! А я вас и не заметил! Ха! – засмеялся Дориан, забавляясь собственной невнимательности, – вы знаете, господин Тихий уже вовсю репетирует любовную сцену! И мне совершенно не нравится, как он это делает. Мне, как человеку, по уши потонувшему в любви, претит подобное изображения столь возвышенного чувства! Вот я и решил заняться иными, более важными делами! Ха!
Я не дослушал то, что господин Беднам так трепетно ведал нам, ведь лишь уловив то, что мерзкий Оли Тихий вновь вмешивается в мой план, я тут же рванул помешать ему как можно скорее.
Я вбежал в залу, как сумасшедший ревнивец, ворвавшийся на нежеланную свадьбу, дабы помешать ей. Все с изумлением уставились на меня, и о, богини, как же в последнее время я часто замечал на себе эти взгляды.
