Ираида Владимировна Дудко
Энциклопедия наших жизней: семейная сага. Истоки. Книга 4. Детство и юность Ираиды Глава 3
Папа долго колебался и морально «сопротивлялся» воссоединению с мамой. Хотя он не раз после освобождения ездил к ним. Как всегда, у него была любовница. На этот раз ею стала боевая жена Долгова, с которым он сдружился в общежитии. Работая на стройке, папа в свободное время навещал Долговых чуть ли не каждый день. Сам Долгов вёл уроки истории в школе, а Валентина Ивановна и Владимир Васильевич в это время «пили чай».
Когда приехала мама, встречи с Долговыми стали реже, в основном, по праздникам. Папа увлёкся молодой маляршей, которая работала у него на участке. А маме всё это время он «вешал лапшу на уши», что ещё, будучи в заключении в Иркутске, он чем-то переболел, и превратился в полного импотента. В своё время бытовал анекдот про красивого сибирского кота, который каждой кошке объяснял, что в Сибири отморозил х… Нет, они ложились в одну постель, но… Тем более, что у Фени в одной комнате (на ночь ставили раскладушки) спали и Мила и бабуся, и Боря, хоть и редко, но приезжала и я.
Вот так и получилось, что в этот памятный 1959 год воссоединилась наша семья Степановых, которую столько лет мотало и болтало по дорогам судьбы. Мила в этот год окончила 10 классов. Боря защитил диплом, окончив энергетический техникум. В ноябре состоялась наша с Виктором Дудко свадьба.
Но рассказ о ней ещё впереди. А до неё ещё нужно вернуться к нашим с Виктором отношениям.
Часть 29
Проступок
Вернёмся к непосредственным событиям того года.
В жизни каждого человека есть поступки, за которые ему потом бывает стыдно всю жизнь. О таких моментах стараются не вспоминать, и никому не рассказывать. В моей жизни тоже были поступки, которые я даже не знаю, как назвать: наивными, легкомысленными, безответственными, глупыми… Наверное, в них сочетались все эти качества.
Наши воспоминания хороши именно тем, что мы не придумываем «рассказы о своём прошлом», а повествуем правду. Поэтому, как бы мне не было неприятно, но придётся рассказывать всё по порядку.
Мне поручили на работе в конце 1958 года сделать подписку на газеты – на следующий год для работников управления ТЭЦ – 22.
Я с присущей мне энергией, обошла всех, составила списки и собрала деньги. Хранить мне их было негде, поэтому, я просто положила их под матрас на кровати.
Собирала деньги я в ноябре. Никогда раньше я не занималась подпиской, и поэтому не знала, что оформить надо её до 1 декабря…
В деньгах я всегда была безалаберной. Я могла после зарплаты за несколько дней истратить сразу почти все деньги, а потом жить в долг, и, соответственно, питаться кое-как. Наверное, ноябрь был не исключением. Денег у меня не было. И, когда мне надо было купить какую-нибудь еду, или сходить в столовую, я просто залезала под матрас, и брала «в долг» до получки, с тем, чтобы потом вложить, и оформить подписку. Но зарплата-то была в первых числах декабря…
Когда я её получила, и пошла на почту… оказалось, что подписка уже закончилась.
О, ужас!!! Только в этот момент я оказалась перед лицом «содеянного».
Наверное, надо было бы сразу оформить подписку с февраля. Но, я и этого сделать не догадалась. И не нашла ничего лучшего, как просто молчать обо всём. В результате, как часто бывает, увязала всё дальше в своём преступном «художестве».
Но время бежит неуловимо. Наступил январь. Газеты не пришли ни в один дом. И меня, наконец, пригласили «на ковёр».
Надо было как-то оправдываться, вернее – «гладко врать». И я, конечно, сочинила историю о том, что у меня украли деньги, а достать нужную сумму я не смогла вовремя и т. д.
Конечно, это было ЧП «районного масштаба». Я была на виду. Меня очень уважали, и не побоюсь сказать, даже любили. Поэтому все поверили в мою «легенду». Но, естественно, сам факт случившегося затрагивал личные интересы многих, поэтому, было много и возмущений.
Ну, во-первых, меня решили проработать на комсомольском бюро. А, надо сказать, что именно там собралось несколько девчонок, которые очень даже завидовали мне: и тому, что меня всё время хвалили за работу, и тому, что я всегда была в окружении ребят, и многому другому…
На заседание бюро я, конечно, пришла. Вела я себя нагло, что всех, наверное, раздражало. Заодно, я им наплела новую версию, как у меня пропали деньги. Будто бы я пошла с кем-то в ресторан вечером. Деньги не оставила в общежитии, а положила во внутренний карман пальто и застегнула булавочкой. А уже, когда ушли оттуда, и только тогда, я обнаружила, что деньги пропали.
Что дальше было! Оказалось, что я тему перевела в новое русло. Как могла комсомолка пойти вечером в ресторан, и т. д. и т. п.
Деньги, собранные на подписку (а часть я ещё и в декабре потратила – всё равно, мол, лежат просто так…», с январской зарплаты я вернула, но приняла решение – уволиться. Надо сказать, что мне всё же было совестно, ну будем так говорить – «смотреть людям в глаза». Хотя это было не обязательным.
А начальник отдела кадров даже очень долго уговаривал меня этого не делать. А когда он узнал, что у меня нет никаких реальных взглядов на будущую работу, он предложил помощь. У него друг работал директором завода стекловолокна в деревне Андреевка, Химкинского района. Он сразу же ему позвонил…
13.01. 1959 года я уволилась с ТЭЦ – 22, и уехала в деревню Андреевка, где меня зачислили и.о. прораба Государственного опытного завода СТЕКЛОВОЛОКНА.
27.07. 1959 года я уволилась с завода и вернулась в Дзержинку.
За эти полгода произошло много событий.
Запись в трудовой книжке:
8. 1958 г. 12.30. И. О. ПРОРАБА ГОС. ОПЫТНОГО ЗАВОДА СТЕКЛОВОЛОКНА
9. 1959 г. 7.27. Уволена по собственному желанию.
Часть 30
Крюково
Итак, я приехала на завод. От Москвы это было недалеко. Надо было доехать до станции Крюково, потом автобусом – до деревни Андреевка.
Деревня небольшая. Да и завод – малюсенький. Деревня, как и многие подобные ей, располагалась вдоль основной дороги, слева и справа от неё. За деревянными домами были сады и огороды. Ничего выдающегося, кроме завода. Он располагался в стороне от деревни. В него упиралась улочка, по сторонам которой тоже стояло несколько домиков. В одном из них я сняла угол с койкой.
Местные работали на заводе, в основном – стеклодувы. Но для нового производства нужны были специалисты, которых пригласили с таких же других заводов, из других областей и городов. К ним набирали молодых учениц. Многим нужна была прописка. Министерство выделило заводу лимит. Приехавшие работать на завод, пока не будет выстроен для них дом, вынуждены были снимать в деревне жильё.
Много раньше, на протяжении, может быть, даже столетий, до организации завода СТЕКЛОВОЛОКНА, в этих помещениях был стекольный завод. Деревня Андреевка славилась литьём художественного стекла. Стекольный цех был сохранён. Там продолжали работать местные стеклодувы. Я часто приходила к ним в цех, и смотрела, как они выдувают из жидкого цветного стекла вазы, чаши, графины и другие изделия. Если вспоминать, то перед глазами всплывают огненные печи, пышащие жаром. Недалеко от них располагались мастера. У каждого – длинные тонкие трубки. Они макали конец трубки в чашу с расплавленным стеклом. На конце трубки повисала густая капля или комочек огненной жидкости. А дальше начиналось волшебство.
Мастер дул в эту трубку, одновременно вращая трубку ладонями в разные стороны. Они могли перестать выдувать, и трубку опускали вертикально, или раскручивали её рукой по кругу. Какими-то щипцами на длинных ручках, чтобы не обжечься, что-то откусывалось, отщипывалось. Казалось, они исполняют какую-то культовую церемонию. И на глазах, из огненной капли, сначала проявлялся контур, а потом рождалось стеклянное чудо ручной работы.
Мастера работали в каких-то жёстких фартуках, поджаренного цвета. Они предохраняли от ожогов. Тем не менее, почти у всех следы ожогов были и на руках, и даже на лицах. А самое страшное, оттого, что они всю жизнь, выдувая стекло, вдыхали огненный воздух, практически все рано или поздно заболевали лёгкими. Производство считается вредным. На пенсию они выходят рано, но часто пенсия совпадает с инвалидностью.
Совершенной противоположностью стекольной мастерской был цех стекловолокна. Сам завод – кирпичный, с толстыми, как у монастыря, потемневшими, как бы подкопченными стенами. Открываются ворота, и попадаешь в огромное заасфальтированное помещение, вдоль которого справа расположены конторки руководителей, слева – стекольные мастерские, а от ворот до цеха стекловолокна проложены рельсы для вагонеток с сырьём. Сам цех производил незабываемое впечатление: огромный, ярко освещённый, все в белых халатах и шапочках, а в середине – что-то сверкающее, завораживающее взгляд.
Смысл производства такой. В стекольных мастерских на специальной аппаратуре отливали стеклянные шарики. Затем эти шарики привозили в цех стекловолокна, и загружали в круглую печь, в центре зала. Шарики плавились. Из расплавленного стекла вытягивались, охлаждались и наматывались на бобины белые нити стекловолокна. Для цветного волокна отливали цветные шарики. Но, в то время я видела только шарики двух или трёх цветов.
К цехам, со стороны улицы делались какие-то пристройки. Может быть, заводоуправление, может, ещё что-то, не помню. Вроде бы я занималась их строительством. Но в основном, я болталась без дела на территории основного завода, в цехах, или отсиживалась в конторках. Работа моя была не пыльная, но и не интересная.
Моя бабуся и Боричка продолжали жить в Шатуре. На выходные, если я не была в Дзержинке, то ездила в Шатуру. Там встречалась со своими девчонками, моими ровесницами. Им было где-то 21–24 года. Возраст критический. Все одноклассники разбежались кто куда. Кто мог, замуж уже вышел. Молодёжь разъехалась. На танцы ходят в основном – зелёные подростки. Естественно, когда я приезжала раньше, много им рассказывала про свои похождения и приключения. Они пробовали и сами устроиться в Москве. Но с пропиской ничего не получалось. А без прописки не брали на работу.
И поэтому, они всё время приставали ко мне с просьбой – устроить их на Тэц-22 – в общежитие и на работу. В принципе, если бы я очень захотела, я смогла бы это сделать (устроила же я по лимиту на работу и в общежитие – Розова и его сестру из Калуги, а потом своего отца).
Узнав, что перешла на работу в Крюково, они мне написали письмо.
Письмо из Шатуры в Крюково.
ЗДРАВСТВУЙ, ИРА!
С приветом к тебе Тамара и Люда. Ира, мы обращаемся к тебе с очень большой просьбой. Надеемся, если можешь, то не откажешь. А просьба наша такая: нам хотелось бы устроиться в Москве, но из-за прописки очень трудно Может быть, ты нам поможешь только прописаться, а жить где, мы сами найдём. Один раз мы ездили в Москву к Салтыковой Гале. Нам обещала хозяйка прописать нас, но уже целый месяц от неё нет ничего. Наверное, не дождёмся. Осталась последняя надежда только на тебя. Если бы ты нас прописала, то как бы хорошо встретиться вновь частенько, как раньше на кухне, только в более культурных условиях. Ведь, мы совершенно пропадаем, Ира. Кто только придёт, все говорят, почему вы никуда не едете? Мы бы с большой радостью уехали бы, но увы! Как скучно в Шатуре, ведь ты, наверное, сама знаешь. Идти некуда, погулять не с кем. В 21 год мы сидим дома, когда это невозможно.
Поэтому, Ира, мы тебя очень и очень просим, пожалуйста, помоги и постарайся за нас. Ведь, у тебя много там знакомых.
На этом разреши закончить письмо.
До свидания. Ждём ответа.
Затухина Тамара и Манюкова Люда.
28.12.58 г.
ПРИВЕТ ИЗ ШАТУРЫ! ИРА, ЗДРАВСТВУЙ!
С горячим приветом к тебе – Тамара и Люся. Ира, извини, пожалуйста, нас, что не дождались твоего ответа и пишем второе письмо. Мы просто не знаем причину твоего молчания. Может быть, наше первое письмо не ушло к тебе, или просто нельзя там прописаться, то так нам и напиши. Только ответь нам, пожалуйста, до нового года, а после нового года мы ещё к кому-либо обратимся за помощью.
Немного о нашей жизни. Живём по старому, В общем, не живём, а существуем.
Ира, как скучно здесь. Почти что никуда не ходим, потому что не куда и не с кем ходить. Кругом дети с 40–41-го года, даже поглядеть не на кого. Скука страшная.
Больше писать вроде нечего. До свидания. Ждём ответ.
Тамара и Люся.
Я устроила их работать ученицами на завод стекловолокна. Они освоили профессию лаборанта (кажется, лаборанта – оператора), и из учениц перешли в основные работницы. Сняли себе комнату на двоих, где мы и коротали втроём свободное время.
К себе я их приглашать не могла, т. к. жила я в закутке, где стояла только кровать и тумбочка. Хозяева мои были странными людьми. Старик (мне он казался стариком, а, в общем, – просто пожилой мужчина), сухопарый, злой. Жена его на много старше его, она – то уж точно старая была по моим тогдашним понятиям. Держали они такую же злую, как сам хозяин, собаку. Соседи, а иногда и сама хозяйка (когда мужа не было дома) шёпотом рассказывали, что когда меня не бывало дома, он смертным боем бил её, натравливал на неё собаку, и т. п. Она всегда вся ходила в синяках, и, чтобы их не было видно, куталась в какие-то платки.
Позже, из письма Милы я узнала, что когда в Москве была Наташа Плешакова, она хотела повидаться со мной, приезжала ко мне, но хозяин её не пустил, и она уехала ни с чем.
Иногда (в основном, летом) мы с девчонками ездили в Москву, гуляли в парке Горького, там ходили на танцверанду. В общем, веселились, как могли.
После того, как я вернулась в Дзержинку, они ещё какое-то время работали в Андреевке, а потом до меня дошли слухи, что они вернулись в Шатуру, где всё – таки вышли замуж.
Я не помню уже – как я объяснила свой отъезд бабусе. Я даже не знаю – знал ли о моем проступке отец. Он уже не работал на стройках ТЭЦ-22, и в общем-то ни с кем не общался из прежних знакомых.
Уехав в Андреевку, я, естественно, ушла из общежития ТЭЦ-22 совсем. Но иногда на выходные я приезжала, теперь уже – в Гремячево, к своим родным. Кончно, перед бабусей у меня не проходило чувство вины за то, что я не оправдала всех надежд, которые она всегда питала в отношении меня.
Однажды я даже написала бабусе письмо из Крюково. Это было ещё до переезда бабуси и Бориса в Гремячево, где отец снял дом, в котором позже собралась вся семья.
Бабуся решилась мне ответить, высказав в письме то, что не решалась сказать при наших встречах.
Письмо в Крюково из Шатуры. Адрес в Крюково: – «Московская область. Ст. Крюково. Химкинский район. Деревня Андреевка. Экспериментальный завод стекловолокна. Степановой И. В.»
8.06.59 г.
МИЛАЯ ИДА!
Наконец-то я собралась ответить на твоё, исполненное таким задорным необузданным энтузиазмом письмо.
Говорят, что мечта – сестра молодости, а писатель без фантазии – не писатель. У тебя и то, и другое бьёт через край.
Ты смотришь на своё ближайшее будущее, и рисуешь его, как увлекательную сказку, но, чтобы последнюю претворить в жизнь, нужна такая энергия, такое упорство, такая настойчивость, а главное, самое главное – труд.
А, вот в твоей фантазии его и нет.
В твоём представлении студенческая богема снова (но не по-новому) рисуется, как какая-то увлекательная прогулка, полная чарующих всесторонних прелестей. И, лишь, в одном месте промелькнула одинокая, ни к селу, ни к городу бедная «картошка». А есть ли для неё какая-либо реальная подготовка? Конечно, нет: сама говоришь, весь месячный заработок уходит на питание.
Едва ли возможен такой крутой поворот, да ещё при твоём крайне безалаберном (пардон!) характере?
Ты надеешься не на свою серьёзную подготовку (иначе бы ты её давно начала) к экзаменам, а опираясь на некую свою «способность», думаешь проскользнуть»… Приводимые в пользу этого доводы, крайне легковесны, и просто никчёмны.
Нужна серьёзная подготовка, а главное, вообще серьёзное отношение к жизни. Это твой главный недостаток, с которым ты и не думаешь бороться, хотя, несомненно, и знаешь его: ведь, не исключено же у тебя чувство самоанализа?
В руки себя не можешь взять, распустилась, а думаешь стать писателем – «организатором человеческих душ» (кажется, так?).
Я до сих пор нахожусь под впечатлением финальной сцены вашего пребывания у меня. Может ли быть что-либо отвратительнее, чтобы не сказать больнее? Но, кроме меня, всё осталось спокойно: как будто произошел самый обычный разговор. Ида, милая, если хочешь начать жить по-другому, хочешь попасть в другую среду, научись владеть собой (это очень, очень трудно), не распускай себя, не сделайся окончательно мещанкой (Боже, как я ненавижу эту черту!). Изменишься ли ты? Думаю, едва ли. Вспомни, как ты мне доказывала, что как тебе необходимо перейти из Шатуры, где тебя «заедает» среда? Сколько уже у тебя с этого переменилось мест, а окружают снова всё те же мещане. Потому что зависит не от среды, а от самого человека.
Есть две черты у тебя наследственные от папы (не хотелось бы говорить об этом, но ты и сама знаешь), это – лень, и указанное уже мной раньше – не серьёзное отношение к жизни, о чём я ему всегда говорила. К чему это привело, конечно, ты и сама знаешь. А раз знаешь, и понимаешь, и видишь их у себя, постарайся взять себя в руки: ведь, ты так ещё молода, и вся жизнь у тебя впереди, а ты просто губишь себя. Ведь, папе я всегда говорила, что он сам себе враг.
Ты, может быть, сейчас не поймёшь всей горечи моих слов, и вот, если будут когда у тебя свои дети, вспомнишь меня.
Ну, Бог даст, всё будет у тебя к лучшему, всё так, как ты мечтаешь…
Наши дела неважные. Ремонт всё идёт. Как будто и обязательства – (к 15-му июня) будет выполнено, но, кроме внешнего ремонта.
На этой неделе у нас окраска окон и полов, т. е. – самое трудное. Ах, как я измучилась! Ни откуда помощи! Боря ведёт себя, как совершенно посторонний человек («меня это не интересует»). Но временами мне как-то даже делается жалко себя – такого упадничества, у меня, кажется, никогда не было.
Наши соседи избрали политику подхалимажа – делают по ремонту всё у них прежде, чем у нас, берут языком или посулами, а я ведь привыкла делать всегда всё «на лапке», да – «bitte»… Убедилась: ты права – не женщине быть строителем, чего не наслушаешься, сплошной мат…
Боря пыхтит над дипломом. Понимаю, конечно, что ему трудно, но я всё думаю, что сделать, чтобы облегчить ему работу, а он… Ну, ладно, потерплю как-нибудь ещё недельку. Одолевают перетаска мебели и полы.
Ну, всего наилучшего! Крепко целую. Может, ответишь?
Квартира получается – одна красота! И такую бросить! Посылаю и папе письмо. 10-го его день рождения.
Бабуся.
Может быть именно это письмо заставило меня в очередной раз задуматься над своим будущим и остро почувствовать потребность – вернуться в семью и в который раз – начать всё заново.
Часть 31
И опять письма…
Находясь в Крюково, я чувствовала, что работа мне не нравится. Посиделки с девчонками, хоть и напоминали мне Шатурские вечера, но это отдавало чем-то прошедшим, от которого пора было идти к чему-то новому.
По инерции я перебирала адреса, как бы проверяя, что или кто у меня остался от старых друзей. Некоторым написала письма, хотя давно уже переписка была прервана.
Написала письмо, конечно, Лёньке Крыжановскому. Это последний из моих верных вздыхателей. Не знаю, как бы дальше развивались наши отношения, но его забрали в армию…
Лёнька Крыжановский
Вскоре я получила от него ответ.
ПИСЬМА ОТ ЛЁНЬКИ КРЫЖАНОВСКОГО
Можно было бы и не приводить здесь все эти письма. Но, как и раньше, я считаю, что, может быть, рассказы о службе в советской армии, представляет собой для кого-нибудь интерес. Наверняка, есть существенное различие между временами…
Письмо по адресу: – «Московская область, Химкинский район, г. Крюково, деревня Андреевка, дом 22. Рогову А. В. (для Степановой И.)» из Североморска от Крыжановского Леонида.
17.02.59 г.
ЗДРАВСТВУЙ, ДОРОГАЯ ИРОЧКА!
Я был очень рад и удивлён, получив твоё письмо, я уже думал, что ты совсем забыла о моём существовании. Если я ошибся, очень прошу меня извинить. Почему же ты не смогла написать мне раньше?
Ещё извини меня за моё последнее письмо, в котором я был грубоват по отношению к тебе.
Живу я сейчас хорошо, как будто всю жизнь нахожусь в армии. Здоров, хотя у нас в части, да и в городе свирепствует эпидемия гриппа. Из-за этого гриппа сидим уже вторую неделю в карантине, т. е. без увольнения в город. А у меня это не увольнение длится уже шестую неделю. Т. к. 8-го января за одну оплошность на службе получил месяц без берега.
Но, всё же иногда неофициально удаётся проникнуть в город то на лыжах, то на почту, то на соревнования. В дни увольнения летом хожу обычно на танцы: в драмтеатре, в клуб моряков или дом офицеров. Когда нет этого развлечения, можно сходить в кино. Для этого в городе есть несколько кинотеатров и широкоэкранный кинотеатр. Сейчас в зимнее время очень люблю покататься на катке, благо есть свои коньки. Днём не плохо походить на лыжах. Зима здесь очень длинная, снежная. В прошлом году снег был даже 6 июня. Лето – обычно прохладное. Но всё же выдаётся иногда одна-другая неделя. Что можно даже выкупаться в море. Правда, вылезаешь синим, как тушь, но довольный купанием.
Летом прошлого года даже смог загореть не хуже, чем на юге.
Сейчас, во время карантина скучновато без всего этого. Единственно, что сокращает время, так это работа, которой сейчас особенно много, как перед всякой знаменательной датой: приближается день Советской Армии и Военно – морского флота. Поэтому неделя пролетела, как сон. Кажется, недавно я был в отпуске, был с тобой, а уже прошло полгода.
Служить мне осталось ещё полтора года. Поговаривают о трёх годах службы. Но это пока только лишь разговоры. Если окажется это так, то к осени я буду дома. А очень бы хотелось снова побыть в кругу семьи, знакомых, увидеть тебя, поговорить с тобой, потанцевать, погулять. Ведь, из всех девушек больше всего понравилась мне ты. Поэтому я был очень огорчён твоим первоначальным молчанием и нагрубил тебе в своём последнем письме. Думаю, что этого больше не повториться ни с моей, ни с твоей стороны. Да?
Ну, вот и хорошо. А пока о себе кончаю писать. Пиши всё о себе подробно. Из всех твоих писем я почти ничего не узнал нового лично о тебе. Я же пишу тебе от чистого сердца, а не просто ответ – отписку на твоё письмо.
Ты передаёшь привет моим друзьям, а их у меня очень много, и все они шлют тебе самые наилучшие пожелания.
Посылаю тебе небольшую любительскую фотографию. Жду твою.
Обычно в конце письма к близким пишут «целую»… Я бы тебя за твоё письмо расцеловал бы и не один раз, но не на бумаге.
А потому -
С приветом – Леонид.
Лёнька Крыжановский
Письмо в Крюково из Черноморска.
30.03.59 г.
ЗДРАВСТВУЙ, ИРОЧКА!
Что-то ты не сдерживаешь своего слова. После твоего письма, которому я был очень рад, написал ответ, послал открыточку, ответа от тебя не было, хотя ты дважды обещала писать регулярно. Твоим письмам я был бы очень рад, но их пока нет.
Живу я хорошо. Служба идёт нормально, без изменений. Весь день предельно занят работой, поэтому время проходит очень быстро и незаметно. Кажется, только недавно отметили день женщин, а уже сейчас – конец месяца. Весь этот месяц у нас стояла тёплая весенняя погода. Что очень редко для здешних мест. Правда, до полной весны ещё очень далеко, но снег подтаял основательно. Если такая погода протянется ещё с пол месяца, то к маю будет сухо, но это тоже маловероятно, т. к. погода здесь очень уж капризная. В 1958-ом году снег сошёл 6 июня.
На майскую демонстрации. Мы ходили в бушлатах, а в июне пришлось снова одеть шинели. Лето тоже не всегда тёплое. Если у нас в Москве лето длится три – четыре месяца, то здесь особенно тёплыми бывают недели две – три, когда можно выкупаться и немного позагорать.
Так что, за два лета только однажды мне пришлось покупаться в марте. А пляж на море здесь очень хороший. Он расположен на острове ЯГРЫ. Здешние жители называют это место «нашими Гаграми». Поистине красиво: очень мелкий светлый песок, высокие дюны. На которых растёт сосновый лес, и очень пологое дно, без единого камушка.
Если бы к этому пляжу наше подмосковное лето, лучшего места для отдыха не найдёшь. Как ты живёшь? Чем занимаешься? Пиши о себе. Жду.
С приветом – Леонид.
Письмо в Крюково из Черноморска.
25.04.59 г.
ЗДРАВСТВУЙ, ДОРОГАЯ ИРОЧКА!
Поздравляю тебя с наступающим праздником весны и юности – 1 МАЯ!
Желаю всего наилучшего. Что только я могу пожелать в твоей жизни.
Прошу, не обижайся на меня, что задержался с ответом на твоё предпоследнее письмо. Сейчас, перед праздником, все люди готовятся к нему. Тем более, у нас во флоте. Поэтому времени было очень мало. А сегодня получил твоё письмо с упрёком отложил все дела и пишу.
Живу я по-прежнему. Праздник 1 МАЯ думаю отметить вдвойне: мне присвоили очередное звание – старшина первой статьи.
Правда, пока ещё даже не знаю, попаду ли я в какую-нибудь компанию. В крайнем случае, компания соберётся сама по себе непосредственно в день 1 МАЯ, а такие компании у нас довольно часты (в смысле – собираются моментально).
Погода у нас тоже пока что не плохая. Снег ещё не сошел. Днём пригревает солнце, но температура воздуха выше нуля редко. По утрам мороз доходит ещё до -10 гр.
Ирочка, у меня всё ещё нет твоей фотографии. Хотя пообещала ты давно. Посмотрю на твоё фото, и легче станет от того, что кто-то помнит о тебе, пишет письма, которых я с нетерпением жду всегда.
Желаю. Хорошо провести эти праздничные дни.
С приветом – Леонид.
Письмо в Крюково из Черноморска.
13.05.59 г.
ЗДРАВСТВУЙ, ДОРОГАЯ ИРОЧКА!
Извини, что не написал сразу же после праздника. Ждал от тебя письмо, и не дождавшись, решил написать сам.
Праздничные дни прошли очень быстро. Увольнялся в город все три дня. Погода стояла чудесная: солнце, тепло, весенний воздух. Такой погоды давно здесь не было на майские дни. Поэтому в такую прекрасную погоду было и прекрасное настроение.
Первого мая увольнялся с 1 часу до 12 часов ночи. Приняли немного «праздничных» градусов для поднятия настроения, хотя оно и так было превосходнейшим, прогуляли до вечера по городу, навестил знакомых, а вечером с товарищами отправились на танцы в матросский клуб. Так прошёл первый день праздника.
Второго мая увольнялся только до 19-и часов на разговор по телефону с родителями. После 19-и часов заступил на суточную праздничную вахту помощником дежурного по части. Сменившись уже 3-го мая, в 18 часов, снова уволился в город, хотя за все сутки вахты почти совершенно не спал. Снова небольшая «доза» и матросский клуб, в котором чувствуешь себя, как дома в непринуждённой обстановке. Так что никаких компаний не организовали, а всё делалось на ходу, как всегда в нашей жизни.
Прошли майские праздники, и жизнь потекла по прежнему руслу. Прошла неделя, и снова праздник. 9 и 10 отмечали день Победы. Снова увольнялся оба дня. Снова веселье, массовое гуляние в городе, танцы на площадях. Но пока была уже не та. Девятого с утра подул ветер с моря, нагнал туч, пошел мелкий холодный дождь. 10-го с утра шел даже мокрый снег. Но, несмотря на такую погоду, у нас в части состоялся большой спортивный праздник: соревнования по волейболу, перетягивание каната, комическая эстафета, соревнования по лёгкой атлетике и др. Призёрам соревнований в награду выдавались большие пироги, которые были выпечены к этим соревнованиям. Наша команда за первое место по перетягиванию каната получила по пирогу каждому участнику, и большущему общему пирогу с выпеченным канатом. Выиграл один пирог и я, заняв первое место по прыжкам в длину. После соревнований подсчитали, что наша команда выиграла 24 пирога, 2 торта и три чайника компота. Так что, было к чему стремиться.
В понедельник сдавал экзамены на классность. Сдал на «отлично», получив звание – «специалиста первого класса по обслуживанию техники».
А сегодня, т. е., во вторник, заступил на вахту, снова помощником дежурного по части.
Сейчас, когда я тебе пишу, 0 часов 45 минут ночи, но на улице ещё не темно: белые ночи понемногу вступают в свои права. К концу мая сумерки совершенно исчезнут, и всё лето будет продолжаться белые ночи.
Вот, вкратце о себе.
Напиши, как живёшь, как прошли праздничные дни у тебя и вообще всё о себе. Никак не о себе. Никак не дождусь твоего фото. Пиши.
С приветом – Леонид.
Письмо в Крюково из Североморска.
8.06.59 г.
ЗДРАВСТВУЙ, ИРОЧКА!
Так и не дождавшись от тебя письма, решил снова написать сам.
Живу хорошо. Служба идёт нормально без каких-либо изменений, а время летит. Через пару месяцев проводим своих товарищей, служащих по четвёртому году, домой, и нам останется служить ровно год, т. е. в июле 1960 года уже буду дома.
Завтра уезжаю на Север в командировку. Вернусь в первых числах июля. Если надумаешь, напиши мне к этому времени о себе. Буду ждать твоего письма.
С приветом – Леонид.
Письмо в Крюково из Североморска.
20.09.59 г.
ЗДРАВСТВУЙ, ИРОЧКА!
Мы же договорились, что первой напишешь ты, сообщив мне свой адрес. Но, не дождавшись этого, пишу сам.
Уехал я из дома утренней электричкой. Около девяти выехал из Москвы. И к обеду был уже в Туле. Третьего сентября принимал людей. На следующее утро нас отправили в Москву на Красную Пресню, куда мы прибыли ночью с четвёртого на пятое.
Утром приезжала ко мне мама, т. к. меня не отпустили домой. В обед, полностью сформированный эшелон двинулся к месту назначения. Довезли людей без происшествий. Сейчас служба снова пошла по старому руслу.
Сегодня исполнилось три года моей службы в ВМФ. Осталось служить девять с половиной месяцев, если отпустят в институт. С девятого сентября учусь в заочной школе, повторяю десятый класс. Так и живу.
Очень жаль, что побыл так мало дома, а, следовательно, и с тобой. Хотя, как ты говорила, за год многое может измениться. Но, надеюсь, что встретимся, как лучшие друзья, независимо от этих изменений.
С удовольствием расцеловал бы тебя, но только не в письме.
А, посему, с приветом – Леонид.
Написала я письмо Юре Максимову – штатному художнику ТЭЦ – 22. Предложила ему перейти на работу на завод. Он заинтересовался предложением.
Юра Максимов
1959 г.
ИРА, ЗДРАВСТВУЙ!
Буду краток. За неимением абсолютно свободной минуты, я не смогу вырваться отсюда и приехать в Крюково днём.
Так вот, я тебя очень попрошу, не посчитай за трудность, черкни мне пару строк о работе.
Если есть смысл туда ехать, то я отпрошусь дня на 3–4. Я бы мог приехать, но что даст мне, когда я кончаю в 17 ч… Пока доберусь до Крюково 18–19 ч. Кого я застану в это время?
Вот в чём моя к тебе большая просьба.
О новостях писать не буду. Больших здесь не может быть, а маленьких так много, что письма мало. Приеду – поговорим.
Беру на себя смелость заявить тебе – «Христос Воскресе» за мной.
Вот коротко всё. Передавай привет папе. Поздравлять с прошедшим праздником нету смысла.
До свидания. С приветом к тебе – ЮРА МАКСИМОВ.
Если сможешь, Ира, то шли мне ответ без задержки. Хорошо?
Максимов.
Написала письмо в Ереван Лёвушке Саркисяну, рыцарю и защитнику в ту далёкую поездку, после окончания техникума. Зачем написала? А просто так. Наверное, по той же причине, по которой Виктор Дудко писал своим, оставшимся в прошлой жизни девушкам – из Пензы, Хмельницкого и т. д.
