В очередной раз разбуженные скандалом соседи получили возможность узнать подробности семейной и сексуальной жизни новой жительницы многоквартирного дома. Пожилой англичанин выражался, нисколько не стесняя себя. Его речь все больше приобретала унизительный и даже оскорбительный характер.
Не так давно еще делившая с этим мужчиной семейное ложе и похоже, что привыкшая к подобному обращению, женщина молча выслушивала всю эту гадость. Но лишь до того момента, когда ее бывший, брызгая слюной так, что это было заметно в свете того же тротуарного фонаря, обозвал ее испанским словом “ Mierda”.
– Да ты сам дерьмо! – визгливо огрызнулась, высунувшись по пояс из окна, островитянка в неглиже. Ее голос был бодр, высокая прическа и даже в лунном свете заметный макияж говорили сами за себя. Сеньора Родригес ждала гостя.
– Вот интересно, – подумал я. – Почему из всего сочного набора оскорблений и мата на двух языках известных своей многовековой культурой народов, ее почему-то задело только слово, обозначающее дурно пахнущую вещь?
– Я сейчас вызову полицию! – угрожала в полный голос испанка.
– Вызывай, – снисходительно разрешил ее бывший и грозно пообещал, – Я мечтаю рассказать шерифу всю правду о тебе.
В этот момент, плюс – минус мгновенье, к этому дуэту присоединилась почти глухая, но громко лаявшая собака, а вместе с ней и возмущенный хор давно разбуженных соседей. От всеобщего ора дрожали тонкие стекла единственного алюминиевого окна моей спальни…
– Как это омерзительно, как гадко! – кричала сеньора, страдающая бельевым эксгибиционизмом.