Иоганн Эрдман
Основы истории философии. Том второй – Средневековая философия

(4) Различие, которое Гильбес проводит вместе с платониками между вечным, временным и полувечным, заставляет его, подобно им и Аристотелю, различать три основные науки: теологию, физику и математику, которым соответствуют три способа познания: intellectus, ratio, disciplinatis speculatio, и каждая из которых должна иметь свои собственные принципы. Отделяя теологию, в частности, от других, поскольку ни категории не подходят Богу, ни язык не достаточен для его познания, предложение, ставшее впоследствии столь знаменитым, фактически уже подготовлено: что-то может быть истинным в теологии, что ложно в философии, т.е. приближается к разделению двух. Из догматов Гильберт, как и Абеляр, похоже, был особенно озабочен Троицей и сформулировал ее примерно так же, как Абеляр. Постоянное утверждение, что язык недостаточен, что все выражения, такие как природа, личность и т. д., должны быть приняты в смысле, отличном от обычного, является, строго говоря, изоляцией теологии, в которой она перестает быть наукой. Это, как доказывает Гильберт, было для него особенно характерно для диалектики, и этим можно объяснить ту готовность, с которой он отказывается от своих теологуменов, которые он считал еретическими: он мог бы более упорно придерживаться различия между субстанциями и сущностями. – Помимо диалектики, его, вероятно, занимала и назидательная экзегеза, по крайней мере, его комментарий к «Кантикулу» Бонавентуры часто цитируется.

§. 164.

Вряд ли без влияния диалектических исследований Гильберта и, конечно, благодаря новому стимулу, который был дан переоткрытием наиболее важных аналитических трудов Аристотеля, в философии развилась тенденция, которую Иоанн Солсберийский (см. §. 175) в своем «Металогике», который был настроен только на логические тонкости и который, при признанном тогда родстве трех «scrmocinales scientiae», в конце концов предался простым каламбурам, которые сделали бы честь Эвтидеину и Дионисодору, и в результате чего презрение к логике стало распространяться как пустая школьная перебранка, (He this,. puri phüosopld», как называли себя логики, по-видимому, отвечали таким же презрением ко всякому реальному знанию. Сами по себе не имея научной ценности, эти явления тем не менее имеют то значение, что они показывают, как один из моментов, существенных для схоластики, стремится в это время утвердить себя свободно и в отрыве от других. Если же благодаря Гильберту и puri philosophi «Органон» из авторитета наряду с Писанием и Отцами превратился в авторитет, который, будучи единственным, вытеснил и заставил забыть их, то возникновение противоположной односторонности можно объяснить. Диалектика отходит на второй план, главным становится учение о вере. Для Абеляра, который был одновременно диалектиком и теологом, тот, кто является только вторым за счет первого, должен занимать двойную позицию. Поэтому неудивительно, что он трактует многие догмы совсем как Абеляр и при этом отзывается о нем не иначе как с горечью. Сходство с автором «Христианской теологии» заключается в неприязни к тому, кто называл логику своей богиней. Человек, который не претендует на имя Перипатетика, но которого его последователи называют богословом, подобным Августину, который противопоставляет французскую проницательность Абеляра, слишком легко предающуюся чисто формальным изысканиям, содержательной глубине немецкого ума, – это Гуго.

§. 165.

b. Схоластика как просто религиозное учение

Гуго

c.

Alb. Lieibner Hugo von St. Victor und die theologischen Richtungen seiner Zeit. Leipz. 1832. B. Haurean Hugues de Saint – Victor. Nouvel examen de l’edition de ses oeuvres. Paris 1850.

1 Гуго граф Бланкенбургский родился в замке своего отца в горах Гарц в 1096 году и уже получил основательное образование в немецких школах, когда на 18-м году жизни перешел в августинский монастырь Сен-Виктор, основанный Вильгельмом из Шампо, в честь которого его обычно и называют. Он никогда не покидал его и умер там в 1141 году. После его смерти его произведения собирались и издавались несколько раз, не без малейших погрешностей. Парижское издание 1526 года является первым. Венецианское издание 1588 года в трех томах фолио встречается чаще. В «Патрологическом собрании» Минье сочинения Гюго напечатаны в томах 175—177 после руанского издания 1648 года. Хмиреан показал, с какой небрежностью. Только первый том и второй до с. 1017 содержат подлинные произведения, остальная часть второго и весь третий том содержат подчиненные произведения, для thcil с указанием настоящих авторов.

(2) От большинства своих современников Хью отличает то, что он находился под влиянием самых разных богословских школ и поэтому проявляет восхитительный всеобъемлющий энтузиазм в отношении Писания, не меньший, чем те, кого в то время называли библейскими богословами, но в то же время проникнутый высоким уважением к ученой экзегезе и традиционному троякому (историческому, аллегорическому и анагогическому или тропологическому) методу толкования. Он знает древних лучше, чем большинство его современников, и любит их, но в то же время он гораздо лучше, чем Абеляр, знает, как сохранить специфическое различие между языческой и христианской наукой, и убеждает, что всякая светская наука является лишь подготовкой к теологии. Поэтому в первых трех книгах своего Eruditio didascalica (in Μigne II, 739 – 838), называемых также Didascalos и Didascalion, он предваряет введение в Библию и историю церкви, составляющее содержание последних четырех книг, энциклопедическим обзором. Со ссылкой на Бо&бхца и перипатетиков вся область знания и философии делится на теоретическую, практическую и механическую (техническую), не считая логических исследований, которые должны предшествовать всем другим в тривио, и которые Гуго терпит только как средство к правильной и логичной речи, в остальном относясь к ним довольно пренебрежительно, а там, где они становятся целью, как к опасным. Теоретическая часть делится на теологию, имеющую отношение к божественному, вечному, умопостигаемому, на математику, предметом которой является вечное, умопостигаемое и четыре части которой образуют квадривиум, и на физику, имеющую отношение к временному и чувственному. Практическая философия делится на этику, экономику и политику. Наконец, механическая часть науки содержит обучение семи искусствам (ткачеству, кузнечному делу, кораблестроению, земледелию, охоте, медицине, актерскому мастерству). После этого энциклопедического обзора Гюго дает методические советы, а затем историческое введение в Библию. Как и в случае с Кассиодором и Исидором Севильским, в последнем случае его проводником является Иероним.

3 Гуго гораздо более независим в своих основных богословских работах, среди которых Dialogus de Sacramentis legis naturalis et scriptae (in Migne 1. c. II, p. 18—42), Summa sententiarum (ibid. p. 42—174) и его De sacramentis Christianae fidei Libri duo (ibid. p. 174—618). Влияние Августина, Григория Великого, Эригены, которого он уже знал и ценил как переводчика своего собственного комментария к Ареопагу, и, наконец, хотя и более косвенно, Абеляра, против которого он очень сильно настроен, не только из-за своей любви к Бернару, но и из-за совершенно иного отношения к нему. Оба согласны с тем, что задача теологии – понимание веры; но если Абеляр особенно подчеркивает, что сомнение делает это понимание необходимым, то Хью делает особый акцент на том, что понимание возможно только через предшествующий опыт. Точно так же оба согласны с тем, что не следует верить ничему, что противоречит разуму. Хьюгу кажется, что достоинства веры уменьшатся, если ее содержанием будет только то, что исходит от разума или соответствует ему. Напротив, самые важные ее части должны стоять выше разума (de Sacr. I, 3), с неразумностью которого связано и то, что он, как и Эригена, отдает предпочтение отрицательным утверждениям о Боге перед положительными: Бог есть дух, и только в той мере, в какой он не есть тело, он должен быть полностью истинным. Вера состоит из двух частей: познания, или fptod fide creditur, materia fidei, и аффекта, т. е. credere, субъективную сторону которого он всегда подчеркивает как действительную fides перед другой, которую можно иметь и не веря (de Sacr. II, 10). Это, однако, не помешало ему дать в «Summa sententiarum» разумно организованное изложение самого содержания веры, в котором едва ли можно избежать мысли, что абэлардовское «Sic et non» послужило первым толчком для этого. В этом трактате, как и в других, также очень ярко выражена практическая точка зрения: сначала говорится о добродетелях веры, надежды и любви, как о сумме всего богословия, а затем, как в первой части, рассматривается содержание веры. После того как в первом трактате рассматриваются бытие и атрибуты Бога, а также Троица (очень похоже на Абеляра), а затем Воплощение, во втором трактате говорится о сотворении ангелов и их падении. В третьем трактате речь идет о шестидневном творении, сотворении и падении человека, в четвертом – о таинствах, то есть средствах спасения, а именно о таинствах Ветхого Завета, особенно о Законе, в котором рассматривается вся моральная доктрина. Следующие три трактата касаются таинств Нового Завета: крещения в пятом, покаяния, силы ключей и Вечери Господней в шестом, а также брака в седьмом. Эсхатологические вопросы вообще не упоминаются.

4. К этому вполне объективному, почти сухому изложению содержания веры субъективное дополнение составляют те сочинения, которые снискали ему имя мистика. Сюда относятся, прежде всего, солилоквиум о душе Soliloquium de arrha animae (ibid. p. 951—970) и более тонкие три связанные с ним сочинения: de arcaNoc morali (ibid. p. 618 ff.), de arca Noe mystica (p. 681 ff.), de vanitate mundi (p. 701—741) и некоторые другие, менее важные сочинения. Сравнение Ноева ковчега с Церковью в целом, с душой, плывущей к Богу по волнам мира, и с душой, покоящейся в Боге, проведено с благосклонной и почти игривой точностью, а последовательность этапов, через которые проходит душа, приближаясь к своей конечной цели, точно зафиксирована. Это опосредованное созерцание Бога, contemplatio. Отдельные описания отличаются друг от друга лишь тем, что иногда в качестве предварительных этапов этого созерцания приводятся только cogitatio и meditatio, а иногда – вся их последовательность, начиная с lectio и далее, за которой должны следовать meditatio, oratio и operatio. Тогда Cogitatio, meditatio и contemplatio предстают как функции трех глаз, через которые мы воспринимаем, из которых внешний, предназначенный для материальных вещей, меньше всего пострадал от падения, внутренний, через который мы видим себя, очень слаб, и, наконец, глаз для Бога стал почти слепым. Очевидно, что эти три глаза идут параллельно трем принципам – материи, души и Бога. При всей ценности нравственной чистоты практическое кажется подчиненным теоретическому наслаждению, которое часто называют почти вкушением божественного. Это состояние – такое же погружение в собственное внутреннее «я», как и в Бога, и всегда связано с отвращением от мира, но еще больше – с полным забвением мира Тот, кто сразу увидит пантеизм в таких выражениях, как это: что в этом состоянии для человека не остается ничего, даже собственного «я», – не знает языка мистицизма.

5 Самым зрелым произведением Гюго и одним из последних следует считать его сочинение de sacramentis Christianae fidei, в котором, поскольку оно касается всех средств спасения, рассматривается вся его догматика. Объективный и субъективный аспекты его веры, разумное размышление и мистическая глубина пронизывают его более, чем какие-либо другие его труды, и показывают не только знакомство с тем, как догматизируют другие, но и собственную догматическую остроту. Поскольку все сущее делится на те дела Божии, благодаря которым несуществующие вещи становятся (opera conditionis), и на те, благодаря которым испорченные вещи становятся лучше (opera restaurationis), первая книга (ibid. p. 187—363) посвящена последним, то есть в целом творению и связанным с ним вопросам. В двенадцати частях, каждая из которых снова разделена на несколько глав, мы сначала рассматриваем существование и устройство мира, из которого мы делаем вывод о первопричинах и таким образом приходим к Богу, чья Троица задумана и продемонстрирована в творениях точно так же, как у Абеляра. Далее следует исследование нашего знания о Боге, где проводится различие между сверхъестественным и противоположным. Затем мы переходим к рассмотрению воли Божьей, и с помощью очень тонких различий между волей и признаками воли, а также между волей к злу и волей к тому, чтобы эти вещи были злыми, мы отвечаем на возражения, вытекающие из существования зла. Далее следует сотворение ангелов и их падение, людей и их грехопадение. Затем следует рассмотрение восстановления и средств для этого, сначала веры, затем других средств спасения, или sacramenta, как воннонаучного периода, surr. naturalis legis, так и писаного закона. Все, что было рассмотрено в этой книге, является как бы притвором к тому, что составляет содержание второй части (p. 363—618), о средствах спасения нового завета. Книга состоит из восемнадцати частей и посвящена Воплощению, чья если не абсолютная необходимость, то, по крайней мере, целесообразность, как считает Ансельм (см. §. 156, 8), затем о единстве Церкви как тела Христова, церковных порядках, священных облачениях, освящении церквей, далее о крещении, конфирмации, таинстве Тела и Крови Христовых, малых таинствах, то есть всевозможных церковных обычаях, где есть экскурс о симонии, и далее о браке и обетах. Созерцание добродетелей и пороков прокладывает путь к исповеди, прощению грехов и последним обрядам. Смерть, конец вещей и загробная жизнь рассматриваются в последних трех частях этого труда, к которым summa sententiarum является как бы более историческим предварительным произведением.

§. 166.

В Гильберте и puris philosophis, с одной стороны, и у Гуго – с другой, появляется отдельно то, что у Ансельма было совершенно единым, а у Абеляра, по крайней мере, тесно связанным. Но распад схоластики на ее элементы идет еще дальше, так как за гугоновским богословием следуют сочинения, которые либо считают содержание веры, то, что Гуго называет cognitio или φιοίΐ fide creditur, главным для всей науки, либо опять-таки ставят саму веру, гугоновские affectio и ipsa fides, выше всего, так что даже учение о Боге отступает перед учением о благочестии, и они забывают все о своей религиозной антропологии. Обе тенденции, относящиеся друг к другу так же, как ортодоксы к пиетистам позднее в XVIII веке, могут использовать Гюго. Только первые будут особенно почитать в нем автора «Summa sententiarum», а потому смогут использовать и подготовительные работы Абеляра, тогда как для вторых Гюго будет их человеком, поскольку он написал «Arrha animae» и «Arca moralis and mystica». Против тех, для кого диалектика была самой благородной частью философии, оба, как и их общий отец Гуго, должны будут занять отрицательную позицию. Чем более односторонними они будут становиться, тем сильнее будут враждовать друг с другом. Если представители первой школы, Summenschreiber, сохраняли свободу от такой односторонности, чему способствовало и то, что они не были учениками только одного мастера, то монахи монастыря святого Виктора, признававшие авторитетом только своего великого теолога, становились все более враждебными по отношению к любой другой школе.

§. 167.

Суммисты.

Название «суммисты», заимствованное Булеем из «Summa sententiarum» Хью, было вполне уместно применено к авторам так называемых теологических «Summae», т. е. таких, как «Sic et non» Гуго и, еще раньше, Абеляра, целью которых было показать не то, что их авторы считали истиной, а то, что считали истиной важнейшие учителя Церкви, и, в крайнем случае, показать то, что совершенно не удалось Абеляру, – как можно разрешить противоречия между авторитетами. Вскоре после вышеупомянутых работ Абеляра и Хью, возможно, одновременно с ними, появляется труд Бобертуса Пуллуса, который начинает серию простых суммистов. Несмотря на явные заимствования из последнего, труд Петра кон Новара приобрел гораздо большую известность, и его собрание предложений постепенно вытеснило работы Абеляра и Гуго. Как в начале схоластики, так и здесь более гениальный автор затмевается более умным редактором, Бритто – итальянцем, и блеск его имени настолько велик, что самый гениальный из summenschrcibcrn, немец Аланы, не смог добиться заслуженной славы. Согласно хронологии, за самыми ранними должны следовать самые знаменитые и самые одаренные.

§. 168.

1. Робертас Пуллус – (Poulain, Pidlcinus, Pidlanus, Pol- lenus, Pollen, Pully, Pulcy, Piidsy, de Puteaco, Bullcnus, Boi- lenus встречается вместо) – родился в Англии, преподавал в Париже и, кажется, некоторое время (с 1129 года) в Оксфорде, затем был призван в Рим, где и умер в 1150 году, кардинал с 1141 года, позже папский канцлер. Его труды были изданы Матандом в Париже в 1655 году. Его Sententiarum libri octo, которые являются единственными, рассматриваемыми здесь, можно найти в Мийне 1. c. в т. 186 (p. 626—1152). Они также цитируются как его богословие, также как Sententiae de sancta trinitate – Иначе они также цитируются им самим: In psalmos, in Scti Joannis apocalypsin, super doctorum dictis Libb. IV, de contemptu mundi, praelectionum lib. I, sermonum lib. 1 et alia nonnulla.

(2) Разделение этого труда, который характеризуется тем, что очень часто философская доктрина противопоставляется тому, чему учат христиане, на восемь книг, является вполне внешним, поскольку иногда раздел попадает в середину исследования. В первой книге в шестнадцати главах показано, что есть Бог, что Он един, но существует в трех лицах, что Он не подвержен никаким случайностям или реальной множественности, как ведут себя происхождение Сын и Дух, как каждый из двух является al ins non aliud quam. pater, что Бог присутствует везде, как душа в своем теле, как называются любовь, ненависть, гнев, воля Божья, как Бог награждает и наказывает, что многое невозможно для Его всемогущества, но что оно идет дальше Его реальной воли, наконец, что Бог все предусматривает Возражения всегда делаются и опровергаются. Во второй книге (глава 31) он продолжает, что Бог, чтобы дать нам возможность участвовать в его благости и блаженстве, создал мир, предназначив небо для ангелов, а землю для людей; и тем и другим дана свобода. Ангелы настолько закреплены ею в благости, что могут быть только добрыми, дьявол настолько отчужден от нее, что может быть только злым, поэтому он дьявол только через себя. Что касается человека, то душа все еще создана в уже сформированном теле и получает свою греховность из этой нечистой среды. Тело связано с ней, и человек не является третьей внешней сущностью. Душа обладает разумом, разумом (ира) и желанием и бессмертна благодаря первому. Человек был создан, чтобы заменить, если не по количеству, то по достоинству, то, что Бог потерял через падших ангелов, и в своем первоначальном состоянии он был более совершенен, чем мы, но менее совершенен, чем его прежняя судьба. В то время он мог только согрешить и умереть, теперь же он должен это сделать. Будучи семенем всех остальных людей, Адам, в силу похоти, сопровождающей деторождение, воспроизводит грех. Передается сама наследственность.

3. в третьей книге (30 глав) рассматриваются средства, с помощью которых Бог предлагает спасение сначала некоторым, а затем всем, и, после сравнения этой конкретной (иудейской) экономики спасения с общей, христианской, мы переходим к Воплощению, к бесконечному зачатию и рождению Христа, к связи обеих природ в Нем. Поскольку Божество соединяется со всем человеческим существом, то есть с телом и душой, Христос – это persona trium substantiarum, и его единство с Богом существенно отличается от единства каждого верующего. Книга завершается исследованием того, как божественное во Христе соотносится с человеческим, например, в чудесах. Четвертая часть, состоящая из 26 глав, начинается с вопроса о подчиненности Воплощенного Богу, затрагивает, не принимая решения, вопрос о том, мог ли Он согрешить, а также о степени Его всемогущества, при этом отмечается, что Писание часто говорит меньше, когда подразумевает больше, и наоборот. На вопрос о том, почему Христос молился и как это связано со всемогуществом и всеведением, дается исчерпывающий ответ, а затем мы переходим к выяснению того, были ли в Нем вера, любовь и надежда. Видение заменило в Нем веру. Необходимость крестной смерти, степень греха убийц Христа, несмотря на нее, как Христос принес Себя в жертву не дьяволу, а Богу, что содержит подземный мир и что Христос принес в него своим сошествием – эти и другие вопросы составляют заключение этой книги. За ней в пятой части (52 главы) следует рассмотрение воскресения, в котором также учитывается выход мертвых из гробов на короткое время, а также явления Господа после Его вознесения. Последние для него являются либо экстатическими состояниями зрителей, либо явлениями ангелов. Точные рассуждения об оправдании верой и заслугами дел, о необходимости крещения и его замене мученичеством и верой не свободны от полупелагианства, которое, конечно, считалось ортодоксальным в то время. Крещение, обычаи крещения, открытие небес при крещении и через него, рассматриваются очень подробно, как и исповедь, прощение грехов, мертвые и заслуженные дела, различные степени духовной смерти, от которых еще есть спасение, а также высшая, которая не допускает никакого.

4 Шестая книга (61 глава) сначала ведет в другую область, где обсуждаются девять порядков добрых ангелов и соответствующие порядки злых ангелов. Затем исследование возвращается к человеку, а именно к тому, какую роль в его добрых делах играют божественная благодать и его собственная активность. Последней отводится особое место в отказе от сопротивления, указываются отдельные моменты покаяния, а исповедь и отпущение грехов, как со стороны исповедующего, так и со стороны исповедуемого, рассматриваются в том смысле, что здесь противостоит безрассудству, здесь – иерархическим желаниям священника. 37 глав седьмой книги посвящены прощению грехов, жизни помилованных в Церкви, различным чинам Церкви и, наконец, жизни в государстве и семье, особенно браку. Наконец, в восьмой книге две и тридцать глав посвящены Вечере Господней, ее связи с Пасхой, освящению хлеба, диетическим законам, и, наконец, очень подробно – смерти, воскресению, суду, вечному проклятию и спасению. Обсуждение носит экзегетический характер. Трудности преодолеваются с помощью вполне конкретных решений.

§. 169.

Петр, родившийся в Новаре, поэтому обычно называемый Lo mb ardus, умер епископом Парижа в 1164 году, по-видимому, первоначально был учеником Абэларда, позже, вероятно, принадлежал Роберту Пуллусу, и, наконец, был приписан к Хью Бернардом, который связал его прежде всех. Своей славой он обязан прежде всего сочинению Sententiarum libri quatuor, после которого его обычно называют Magister sententiarum. Поскольку этот труд стал основой для всех догматических исследований, так же как Decretum Gratiani стал основой для канонических исследований, возникла легенда, что эти два современника были братьями. Действительно, Петр Коместор, автор Historia scholastica, был добавлен к ним в качестве третьего брата. Труд обязан честью стать общепризнанным компендиумом по догматике на несколько столетий, так что учителя и слушатели этой дисциплины стали называться сентенцианами, именно тому, что, если сравнивать его с Сентенциями Пуллуса, можно назвать недостатком: в нем меньше оригинальности, во многих пунктах меньше решительности, чем там. В результате, однако, она оставляла больше возможностей для маневра тем, кто брал ее за основу своих лекций. В манере, предложенной Абалардом, излагаются мнения за и против, затем показывается, что и как должно быть разрешено из противоречий, но решение не обосновывается таким образом, чтобы сам лектор не мог изменить его или хотя бы его аргументацию. Таким образом, иезуит Поссевин уже смог отредактировать 243 комментария к известным ему Сентенциям. Впервые они были напечатаны в Венеции в 1477 году. Затем они переиздавались бесчисленное количество раз. Патрология» Минье, в 191-м томе которой содержатся «Комментарии к псалмам» Ломбарда и «Собрание посланий Павла», в следующем томе (с. 519—963) приводит «Сентенции» в соответствии с изданием, организованным Алеаумом Антуаном в 1757 году.

(2) Работа начинается с указания на различие между res и signa, отмеченное Августином, а также рассмотренное Гуго, которое также важно для объектов веры, поскольку существуют не только вещи, но и знаки, которые приносят человеку спасение, а именно таинства. Последние вначале остаются в стороне и вновь рассматриваются в четвертой книге. Первые три книги посвящены только реальностям, служащим спасению. Сами они, однако, подразделяются далее. Августин уже зафиксировал различие между тем, чем наслаждаются (frui), то есть желают ради себя, и тем, что необходимо (uti), то есть желают ради другого.

Это различие, о котором [ruendum и r/wo utendum est, теперь принято, и прежний предикат прилагается только к Богу, о Котором теперь идет речь в первой книге Разделения этого, как и всех других, называются Distinctiones; В восьми и сорока Различениях первой книги учение о триедином Боге рассматривается таким образом, что он показывает, как возражения, выдвинутые против него Августином и другими, опровергаются тем, что они также доказывают образ Троицы в творениях, особенно в человеке, и как противоречия между различными авторитетами были только кажущимися, в основном основанными на двойном значении слов, и поэтому могли быть разрешены Различениями. В этой части он часто полемизирует с Абеляром. Существенные предикаты Бога, его вездесущность, всеведение, всемогущество, а также его воля, подробно обсуждаются, причем трудности частично разрешаются, частично лишь намекаются. Во второй книге четыре и двадцать различий касаются того, что называется φιο utimur, тварей, и в первую очередь акта творения, как причины, по которой определяется благость Бога, и как цели, по которой определяется истинное благо твари, состоящее в ее служении Богу и наслаждении Богом. Против высших авторитетов диалектиков, Аристотеля и Платона, протестуют потому, что первый учил о вечности мира, а второй – по крайней мере об одном материальном мире. За рассмотрением шестидневной работы ангелов и людей следует рассмотрение виселицы, где Петр приходит к выводу, что диалектическое правило о несовместимости противоположностей терпит исключение в случае зла. Но если это правило лежало в основе всей диалектики, то вполне понятно, что иногда он несколько насмешливо отзывается о самой диалектике или даже, подобно Пуллюсу, противопоставляет философов диалектикам. В третьей книге («Сорок различий») сначала обсуждается Воплощение, его целесообразность, если не необходимость, и то, что искупление, совершенное им, произошло именно таким образом. Переход к добродетелям осуществляется через вопрос о том, были ли во Христе вера, любовь и надежда, причем любовь рассматривается здесь особенно подробно; затем следует краткое рассмотрение четырех кардинальных добродетелей и более подробное рассмотрение семи даров Святого Духа (согласно Исаии 1:2). Затем показано, что десять заповедей являются лишь реализацией заповеди о любви к Богу и другим людям, и после обсуждения лжи и лжесвидетельства, наконец, рассматривается связь между Ветхим и Новым Заветами. В четвертой книге – содержащей пятьдесят отличий – рассматриваются освящающие знаки, устанавливается понятие таинства, затем семь таинств, из которых конфирмация – самое короткое, а исповедь – самое подробное, и, наконец, мы переходим к последним вещам, где в самом конце поднимается вопрос: может ли несчастье проклятых омрачить счастье помилованных? Ответ в пятидесятом Различении – отрицательный.

3. Одним из самых ярых последователей Ломбарда был Петр из Пуатье, который в конце XII века, будучи канцлером Парижа, сам написал пять книг «Приговоров» или «Различений» и посвятил их Вильгельму, архиепископу Сен-Санса. Они были опубликованы Маткаудом одновременно с работами Хоба Пуллуса. Первая книга посвящена Троице, вторая – разумной твари, третья – грехопадению и необходимому восстановлению, четвертая – примирению, совершенному Воплощением, пятая – повторному примирению посредством таинств. Ход и основное содержание работы полностью соответствуют ломбардскому.

§. 170.

Наиболее интеллектуально одаренным из суммистов является немец Аланус (де Инсулис, потому что он родился в Рисселе), чья долгая жизнь и обширная литературная деятельность породили две книги с этим именем. Сначала профессор в Париже, затем цистерцианский монах, некоторое время епископ Осера, он умер в цистерцианском монастыре Клерво в 1203 году, заслужив эпитет doctor universalis благодаря своим трудам и диспутам против вальденсов и патеринцев. Его труды были впервые опубликованы Лишем в Амстердаме в 1654 году, но дополнения были опубликованы в Bibliotheca scriptorum ordinis Cisterciensis Colon. В 1656 году были опубликованы дополнения. Это издание взято за основу, но в то же время сравниваются рукописи, а лексикографический труд Аламиса Distinctiones dictionum theologica- lium (также называемый Oculus SSae), напечатанный еще в 1477 году, добавлен в 120-й том «Патруля» Μigne. curs. compl.

2. самый короткий, но самый важный. Труд Аламиса, de arte seu de articulis catholicae fidei libri quinque, который впервые появился у Пеция в Thes. anecd. noviss. и приводится в Migne p. 593—617, представляет собой Сумму, только гораздо короче, чем они обычно бывают, написанную в интересах противостояния еретикам и магометанам. Именно по этой причине «Пролог» содержит ряд определений (descriptiones), постулатов (petitiones) и аксиом (communes animi conceptiones), чтобы получить твердую почву для диспута с ними, на которой затем ведется строго силлогистический спор. В первой книге в тридцати предложениях рассматривается вопрос о всеобщей причине (una omnium causa), о Боге. Из невозможности чего-либо быть causa sui вытекает существование causa prima, которая не является носителем доказательств, поэтому неизменна и вечна, бесконечна и непостижима, является объектом не знания, а веры, то есть предположения, достоинство которого состоит в том, что оно не опирается на убедительные основания. Поэтому вера стоит выше мнения и ниже знания. Все свойства, приписываемые высшей причине, которая совершенно проста, лишь недостоверны по отношению к ней, поскольку они перенесены со следствия на причину. Из того, что материя, форма и их единство (compago) присутствуют во всех вещах, тем же путем следует вывести, что трехличность в Боге не противоречит его единству. Тридцать предложений второй книги посвящены миру и его творению, а именно ангелам и людям. Общающаяся любовь, связанная с силой в Боге, побуждает его создать разумных духов, которые признают его благость и силу в мире, которые свободны, потому что он может проявить свою справедливость только по отношению к ним. Разумный, ангелоподобный дух в человеке связан с низшим, земным. Отсюда его хрупкость, в результате которой он падает, оскорбляет Бога и тем самым навлекает на себя бесконечное наказание. В третьей книге Воплощение и Искупление рассматриваются в шестнадцати доктринах. Они следуют за Cur Deus homo Ансельма, показывая, что то, что должен был сделать человек, но может сделать только Бог, делает воплощенный Бог, но наиболее уместно – Солме, поскольку он является основой всякой формы и, таким образом, противостоит уродству, который принимает на себя самое суровое из наказаний – смертную казнь, хотя прямо отмечается, что Бог мог бы пойти и другим путем. Четвертая книга, в которой девять предложений посвящены таинствам, и пятая, в которой шесть предложений посвящены воскресению, не содержат ничего особенного.