Иоанн Курмояров
Крещение Руси: мифы и реальность

Глава 3. Мифы, рожденные советской исторической наукой

В этой главе мы не будем подробно излагать хронологию развития исторической науки в советский период, попытаемся лишь наметить некоторые, основные (на наш взгляд) тенденции и оценки, сложившиеся (в советской историографии), с одной стороны, в отношении феномена религии как такового, а с другой стороны – в отношении древнерусской религиозности.

Что же касается до цитирования источников, то в данной главе мы будем ссылаться лишь на наиболее авторитетные и влиятельные источники советского периода, т. е. на такие источники, авторами которых являются люди, задававшие тон в исторической науке советского периода и оказавшие существенное влияние на формирование общественного сознания в отношения исторических процессов Древней Руси^[85].

Нет ничего странного в том, что данная проблема (т. е. проблема истории религии и проблема древнерусской религиозности) в советский период неожиданно вышла из сферы чисто научной в сферу сугубо идеологическую.

Новая эпоха требовала и новой идеологии: нужно было срочно воспитывать нового советского человека, чуждого всяческих религиозных предрассудков и т. д. и советские ученые взялись за дело с особым энтузиазмом.

Советская историческая модель развития человеческого общества выглядела довольно просто: в самом начале человеческой истории люди, имея лишь первобытно-примитивные представления об устройстве мироздания, начали обожествлять многочисленные явления окружающей их природы и особенно те из них, которые вызывали особую тревогу и опасения. Так возникло язычество во всех его разновидностях (анимизм, фетишизм, тотемизм, политеизм, дуализм, культ поклонения предкам и т. д.).

Будучи от природы очень пугливым, первобытный человек обожествлял практически все, с чем соприкасался в повседневной жизни. Обожествлялось солнце, потому что его испепеляющие лучи могли привести к засухе. Вода, потому что она могла затопить жилище. Луна, потому что без нее ночью ничего не было видно, животные, потому что они могли растерзать человека в любую минуту и т. д., и т. д.

С течением времени верования первобытных людей все усложнялись и усложнялись (эволюционировали), как, впрочем, усложнялись и социальные отношения в первобытном обществе^[86].

Христианство же признавалось, в некотором роде, «высшей стадией» развития религиозных представлений человека. Однако, в силу этого признания, оно фактически ставилось в один ряд с языческими религиями и, как следствие, также признавалось всего лишь одной из разновидностей религиозных суеверий^[87].

Решающим фактором развития человеческого общества в советской науке считалось появление у некоторых людей излишков производства^[88]. Конкретно это означало, что в определенный момент исторического развития в среде людей выделились особо находчивые и алчные личности, которые, воспользовавшись господствовавшим страхом своих сотоварищей, а также наличием у себя лишних продуктов питания, в итоге захватили полную и безоговорочную власть над своими соплеменниками. Так произошло расслоение человеческого общества на классы (возникновение класса правящих и класса угнетаемых). Обычно историософские приемы советского периода по отношению к религии звучат следующим образом:

«Естественный страх первобытного человека перед могучими силами природы, его склонность к наивно-фантастическому объяснению окружающих его природных явлений – все это было использовано как средство подчинения и закрепощения человека еще в ту эпоху развития человеческого общества, когда наметилось господство жрецов и имущего класса. С тех пор религия не переставала быть сильным орудием духовного подчинения народных масс, благодаря которому «здравый смысл» даже иногда и культурного человека оказывался парализован»^[89].

Дальнейшая история человечества представлялась как классовая борьба, в которой у каждого класса людей были свои задачи, т. е. правящий класс всегда старался подавлять, угнетать и всячески наживаться на бедных и обездоленных, используя при этом все доступные для него средства, в том числе и различные религиозные системы (суть которых, причем всех без исключения, советским историкам виделась исключительно в обмане и нагнетании страха кары божией на простой народ). Угнетенные же классы периодически просыпались (отрезвлялись) от суеверного зла и пытались сбросить иго угнетателей со своих плеч.

Подобные упрощенческие схемы являлись прямым результатом насильственного внедрения в массовом сознании (в том числе, и в научных кругах) примитивно-марксистских представлений об истории человечества как об истории классовой борьбы, феодализма, формационности как обязательных стадий развития общества. Тем самым история и археология (как историческая наука) были всецело поставлены на службу господствующей идеологии. Исконность, национальное своеобразие и экономический детерминизм были положены во главу угла исторических концепций. Все стало объясняться развитием аграрных обществ, накоплением прибавочного продукта, возникновением городов как центров сельских округ, пунктов концентрации дани и размещения феодалов и т. д.

В этом контексте факт Крещения Руси так же был переосмыслен как сугубо идеологическая диверсия со стороны правящего класса князей и т. д., которые, войдя в сговор с лицемерными церковниками, навязали нашим предкам более универсальную и более подходящую для угнетения народа идеологию – христианство. Академик Б.Д. Греков писал по этому поводу следующее:

«Вопрос о христианстве не исчерпывается, конечно, вопросами о том, когда и где крестился Владимир и куда погружали киевлян во время крещения. Это все мелочи. Гораздо важнее, каким образом Киевское государство перешло от старой веры к новой, кто перешёл, каковы были тому причины и какие отсюда вытекают следствия? Тут мы не так беспомощны: в этих вопросах мы можем ориентироваться. Принятие христианской религии свидетельствует о большом сдвиге в области идеологии киевского общества. Мы знаем классовую структуру киевского общества. Знаем, что представителей господствующего класса, особенно в больших городах, было в это время более чем достаточно, что в руках знати, возглавляемой князем, была подлинная государственная власть. Вся предыдущая история классов в Киевском государстве создала базу для принятия христианства в качестве господствующей религии. Из факта принятия христианства в качестве господствующей религии вытекает много важных последствий. Во-первых, христианство как религия, общепринятая в Европе, еще больше сблизило с нею Киевское государство. Во-вторых, церковная организация, которую взяли на себя греки (византийцы), заняла весьма определенное место в истории киевского общества и стала новым и сильным орудием воздействия на массы в целях дальнейшего их подчинения господствующим классам и государственной власти в целом»^[90].

Что касается язычества, то оно также, наряду с христианством, признавалось религиозным анахронизмом и считалось порождением того первобытного страха перед природными стихиями, о которых шла речь выше. Естественно, что в данном контексте и тот, и другой религиозные предрассудки (среди которых христианство представлялось явно в более негативном свете) должны были быть отброшены, что и произошло в начале 20-го века.

В целом же: «В советской гуманитарной науке 1920–1930-х годов народное мировоззрение окончательно «перешло в ведение» этнографии и фольклористики, а изучение религиозной жизни Древней Руси свелось к выяснению места Церкви в социально-политической истории. Принципиально новых гипотез относительно перехода от язычества к христианству не выдвигалось»^[91].

Подобная ситуация не изменилась и в послевоенный период: «В советской историко-этнографической науке конец 1950-х годов ознаменовался выходом крупных исследований В. И. Чичерова и С. А. Токарева, посвященных традиционным верованиям восточных славян. Однако проблема двоеверия, затронутая авторами данных монографий, по-прежнему рассматривалась с позиций механического соединения христианских и языческих элементов. Сохраняла свою силу и тенденция «социологизации» религиозной жизни в контексте изучения межклассовых противоречий. Предпринимались попытки выявления «антицерковной идеологии» на Руси XI в. Д. А. Казачкова, посвятившая данной теме специальную статью, писала: «По мере того как христианская Церковь занимала ведущее место в системе общественных отношений феодального общества, порядки этого общества сливались в сознании народных масс с проповедью новой веры, и оппозиция к ней принимала ярко выраженный социальный характер»^[92].

Конечно, приведенная схема несколько примитивно описывает общую картину, сложившуюся в исторической науке советского времени, но в целом именно так все и преподносилось советским людям, начиная от самого детского сада и вплоть до периода зрелости (на партийных собраниях и многочисленных полит-просветительных мероприятиях).

Все это было бы неинтересно, если бы отголоски этих исторических гипотез-мифов (и отголоски довольно существенные) не были бы слышны и по сей день.

Сегодня рожденный в недрах советской идеологии и описанный нами исторический миф продолжает свое существование в двух направлениях:

– одно из которых можно охарактеризовать как примитивную атеистическую ненависть ко всему религиозному, в том числе и к христианству (как правило, этот миф существует в сознании многих обывателей);

– второе направление является достоянием сугубо научных кругов, придерживающихся традиционной атеистической идеологии.

В этом разделе мы не будем подробно останавливаться на анализе и критике второго направления (это будет сделано несколько позднее). Остановимся лишь на некоторых пунктах первого (народно-обывательского) направления описанного нами мифа.

«Проблема атеиста очень проста – это проблема нежелания расширять свой кругозор. Между атеизмом и религиозным миропониманием нет качественного различия, оно чисто количественное. Атеизм есть начальная фаза познания, религиозность – его продолжение и развитие. Об этом очень точно сказал Фрэнсис Бэкон: «Малое знание уводит от Бога, большое знание к Нему возвращает». Атеизм есть недодумывание вещей до конца, зацикливание на искусственно ограниченном наборе категорий, упрямый отказ от приобретения новых инструментов познания. Конечно, всякий имеет право останавливаться в своем восхождении на той высоте, какая ему по душе, но тот, кто миновал эту отметку, имеет право крикнуть ему сверху: не ленись, иди дальше!..» (В. Н. Тростников. Ответ атеисту).

Глава 4. Грубая атеистическая критика христианства

Справедливости ради нужно отдать должное усердию и напористости советских историков, действительно их труд во многом не пропал даром, и убедиться в этом можно, посетив многочисленные интернет-страницы атеистических сайтов, на которых присутствует такое огромное количество работ антихристианской направленности, что приходится только удивляться «трудолюбию» их авторов.

Правда характер этих работ не выдерживает ни малейшей критики, т. к. в основе их лежит не строго научный интерес, а ненависть к христианству, что и обуславливает сугубо чувственный, эмоциональный (чаще всего, при полном отсутствии здравого смысла) характер антихристианской, атеистической истерии. Увы, но не смотря на подобное плачевное состояние дел, ненависть к христианству все еще владеет умами и сердцами многих людей.

Нет смысла рассматривать здесь причины происхождения этой ненависти (это не входит нашу задачу), попробуем только лишь оценить с позиции здравого смысла некоторые моменты описываемого здесь атеистического мифотворчества.

Точно так же в этой главе мы не ставим перед собой задачи кого бы то ни было в чем-либо переубеждать, ибо требование от людей обязательного принятия той или иной религиозной доктрины в принципе недопустимо. Как говорил свт. Григорий Богослов: «Тайна спасения для желающих, а не для насилуемых»^[93]. Все мы обладаем свободой воли и вольны выбирать то, что ближе нашему сердцу и уму. Другое дело, что всякий здравомыслящий человек все же должен стараться адекватно оценивать те или иные изучаемые им явления, и не идти на поводу у своих чрезмерно зашкаливающих эмоций, которые, к слову, также нужно уметь адекватно оценивать. В противном случае существует большой риск принять желаемое за действительное или ложь вместо истины.

Итак: общая схема грубой атеистической критики, которая вызрела в анналах советской исторической науки, условно может быть названа «критикой ради самой критики». Конкретно это означает то, что на самом деле атеиста, критикующего все религиозное и в частности христианство, не интересует реальное положение дел. Его задача всегда одна – очернить и опорочить все, что связано с религией и христианством (любой ценой и в любых комбинациях). Вот только некоторые примеры подобного подхода к изучению религии.

Так, например, в одной из антирелигиозных книг советской эпохи утверждается следующее: «Как известно, библейский миф гласит, что бог создал белокожих Адама и Еву, а что касается чернокожих, они, по мнению некоторых, представляют собой расу животного происхождения…»^[94]

Естественно, что любой человек, хотя бы раз в жизни потрудившийся заглянуть в Библию, без труда может убедиться в том, что она не содержит в себе ни малейшего намека на то, какой именно расы или цвета кожи были Адам и Ева. Проблема состоит лишь в том, что в советское время, в большинстве своем, люди были лишены возможности иметь в своей библиотеке Святое Писание (т. е. Библию), а особенного желания пойти в библиотеку общественную и проверить «подлинность» этого нелепого утверждения у рядового советского человека, как правило, не возникало (в том числе и потому, что это могло вызвать нежелательную реакцию окружающих). Да и зачем проверять цитату, когда и так «ясно», что религия – это всего лишь банальное заблуждение и ничего более? А христианство возникло лишь в результате ожесточенной социальной борьбы.

Например, в своей книге «История Русской Церкви» видный советский историк, академик Н. М. Никольский писал: «Христианство возникло на почве ожесточенной социальной борьбы первого века; оно было сначала эсхатологической религией рабов и пролетаризованных элементов мелкой буржуазии и только впоследствии было переработано в богословскую отвлеченную религию искупления с могучей церковной организацией, в лице которой тогдашнее государство получило новое могущественное орудие для своей власти»^[95].

Правда, здесь нужно отдать должное коллегам Н. М. Никольского, которые, заметив, что автора вышеприведенной цитаты несколько «занесло» в оценках и выводах, поставили под цитатой сноску о том, что: «Утверждение о наличии в первом веке н. э. пролетаризованных элементов мелкой буржуазии – рецидив былого увлечения Н. М. Никольского так называемой «теорией циклов»^[96].

Другое дело, что в своей критике христианства «заносило» не только Н. М. Никольского, но и подавляющее большинство тех, кто в то время писал или говорил о христианстве с позиции господствующей антирелигиозной идеологии. По сути говоря, в головы людей вдалбливались элементарные по своей формулировке и содержанию антихристианские лозунги, прямо осуждающие все связанное с историей христианской Церкви. Причем сама Церковь преподносилась людям исключительно как аппарат насилия и сдерживания всего прогрессивного. Был даже издан своего рода «атеистический катехизис» советской эпохи под названием «Настольная книга атеиста», в котором писалось, в частности, следующее:

«Она (т. е. Церковь) захватила в свои руки монопольное право на обучение. Вследствие этого все образование приобрело богословский характер. Подавляющее большинство средневековых ученых являлись представителями духовенства. Любая научная проблема преломлялась через официальную богословскую доктрину… Ценность теоретических исследований всецело определялась их соответствием догматическому учению церкви… Для средневековья характерно засилье теологии. Теологические системы стали препятствием на пути прогресса, науки и культуры. Богословское решение естественнонаучных проблем, к которым религия не имела никакого отношения, ставило исследователей в невыносимые условия. Теологи объявили геоцентрическую систему Птоломея равнозначной догмату веры, самым решительным образом отстаивали представление о неподвижности Земли… и т. п.»^[97].

Главная задача авторов этой (и других подобных) цитат формулируется довольно просто – привить отвращение ко всему, что связано с Церковью и христианством, а там, где привито устойчивое чувство отвращения, никто уже не будет проверять заведомо ложную информацию о том, что система Птоломея якобы была чуть ли не «догматизирована» в средние века или искать правду о том, что возникновению современной науки как таковой мы обязаны не кому-нибудь, а именно христианской цивилизации^[98].

Точно также отношение христианской Церкви к личной и общественной жизни человека описывается с сугубо негативным оттенком:

«…церковь никогда не забывала об усилении идеологического воздействия на умы людей. Главными направлениями церковной спекуляции становятся догматика и аскетика… В области общественной жизни они (т. е. теологи-богословы) отстаивали идею неизменности существующего порядка, благословляя систему неравенства, эксплуатации и угнетения»^[99].

При этом, естественно, не приводится ни одного церковного источника вероучительного характера, в котором речь шла бы о благословении – неравенства, эксплуатации и угнетения.

Однако, если в советский период подобные психологические ходы хоть как-то еще можно было объяснить, то некоторые современные трактовки религиозного мировоззрения, а также вольные трактовки библейских текстов объяснить достаточно трудно. Так, например, один из критиков христианства В. Б. Авдеев пишет следующее:

«Античные критики христианства, такие, как Цельс, Цецилий, Порфирий, Юлиан, будучи современниками утверждения христианства, а также и более поздние исследователи заостряют наше внимание на том, что Христос был крайне необразованным человеком, не имевшим никакого представления о доминировавшей в то время греко-римской культуре. Палестина была самой непросвещенной и отсталой провинцией Империи. Неужели Единственный Бог не мог дать своему возлюбленному сыну соответствующее образование и наделить телом, достойным его величественной миссии?»^[100]

Странно, но написав огромную книгу «Преодоление христианства», В. Б. Авдеев^[101] почему-то забыл дать ссылки на источники и цитаты указанных им авторов (впрочем, это довольно характерный прием для антихристианской критики). Вместо этого он (и не только он) довольно часто цитирует тексты Ветхого и Нового Заветов, что, в свою очередь, свидетельствует о признании их фактической достоверности.

Кроме этого, критики христианства, как правило, забывают указать на тот факт, что уже у древних христианских апологетов есть ответы на всевозможные обвинения, высказанные как в адрес христианской Церкви, так и в адрес Иисуса Христа лично. Забывают они указать и на то, что многие критические источники дошли до нас лишь в пересказе христианских авторов (хотя Церковь вполне могла бы запретить или уничтожить тексты, содержащие откровенные нападки на христианство).

Так, например, сочинение антихристианской направленности языческого философа-эклектика Цельса (жившего во 2-м веке) дошло до нас только благодаря трудам христианского апологета Оригена (в 249 году Оригеном были написаны восемь книг против Цельса) и т. д.

Все это указывает на то, что христиане никогда не боялись и не боятся ни критики своих религиозных убеждений, ни вообще каких-либо нападок на христианскую веру. У христиан есть ответы на многочисленные вопросы, недоумения и обвинения, адресованные в их адрес, и нужно только суметь их услышать. Поэтому для тех, кто хотел бы услышать эти ответы, мы и могли бы вкратце заметить, что в Новом Завете речь идет как раз о том, что Христос уже в детстве (в Евангелии идет речь о случае, когда Христу было всего лишь 12 лет) был не по годам образован и удивлял мудрецов израильских мудростью и глубиною проникновения в сокровенное:

^«Когда же, по окончании дней праздника, возвращались, остался Отрок Иисус в Иерусалиме; и не заметили того Иосиф и Матерь Его, но думали, что Он идет с другими. Пройдя же дневной путь, стали искать Его между родственниками и знакомыми и, не найдя Его, возвратились в Иерусалим, ища Его. Через три дня нашли Его в храме, сидящего посреди учителей, слушающего их и спрашивающего их; все слушавшие Его дивились разуму и ответам Его» (Лк. 2:43–47).

Да и как можно обвинять в невежестве Христа, учение Которого перевернуло мировоззрение и самую жизнь миллионов людей, среди которых можно назвать не одну сотню великих ученых, политиков, философов, деятелей искусств и т. д… О знакомстве Христа с господствовавшей над Иудеей римской властью (а, следовательно, и с греко-римской культурой) можно судить из ответа Христа на вопрос иудеев о том, следует ли подавать подать кесарю. Из ответа Христа прямо следует, что Он вовсе не удивился вопросу, хотя, по «логике» Авдеева, должен был спросить: «Какому кесарю? Ничего не знаю ни о каком кесаре!» и т. д.

Единственное, в чем прав Авдеев (и другие критики христианства), так это в том, что Христос родился на самой окраине империи и был в своей жизни фактически нищим человеком, не занимавшем никакого сколь-нибудь весомого социального положения в обществе. В этом смысле даже авторы сугубо антихристианской направленности никогда не подвергали сомнению следующие слова из Евангелия: «Тогда один книжник, подойдя, сказал Ему: Учитель! я пойду за Тобою, куда бы Ты ни пошел. И говорит ему Иисус: лисицы имеют норы и птицы небесные – гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову» (Мф. 8:19–20).

Хотя, учитывая предвзятость антихристианских источников, если бы случилось так, что Христос каким-либо образом занял в обществе видное социальное положение (допустим, стал императором Рима), то у критиков христианства родился бы новый повод обвинить Бога в насилии над человеческой свободой, – мол, кто же не уверует в, наделенного фактически безграничной властью над подданными, верховного правителя? Подобный подход может говорить лишь о том, что критиков христианства в принципе не интересует сама суть вопроса, впрочем, как и суть христианской веры. Для них христианство, априори, представляет из себя либо наивное заблуждение неграмотных, низших слоев общества, либо сговор верхушки с целью порабощения основной массы людей. Хотя сам этот факт (т. е. факт того, что Спаситель народов родился фактически в полной нищете) мог бы натолкнуть думающего человека на мысль о том, что как-то все это не укладывается в обыденные рамки человеческого представления о Верховном Мессии и, следовательно, вряд ли подобное учение (о нищем мессии, да еще и окончившим свою жизнь позорной смертью раба на кресте) могло быть выдумано людьми, которыми двигали либо невежество, либо те или иные меркантильные интересы. Гораздо проще было бы, в этом случае, воспользоваться теми ожиданиями возвращения золотого века, которыми жили люди данной эпохи. А ведь они связывали эти ожидания не с нищим проповедником, умершим самой позорной смертью, какая только существовала на тот момент, а с гением императора, нового Августа, облеченного властью, славой, богатством, красотой и т. д. Сам идеал спасения в язычестве (как и в иудействе) заключался тогда (да и сейчас) не в плодах духа, а в достижении всевозможных материальных благ, которые должен был дать человечеству царь всей земли. По этому поводу профессор В. Квятковский писал следующее: «Идея спасителя в эллинстве, а особенно в культе кесарей, никогда не имела нравственного смысла, но обозначала физическое избавление личности, города, государства от земного несчастья, например, от болезни, неурожая, от врага». Нищий же Христос, не только не давший никаких материальных благ, но и Сам повешенный на древе, был действительно безумием для эллинов. Совершенно естественна поэтому была и реакция язычества на проповедь христианства: «Об этом послушаем тебя в другое время» (Деян. 17:32), «Безумствуешь ты, Павел» (Деян. 26:24), а затем и: «Христиан ко львам».

Так стоит ли смущаться тем, что Христос не насилует человеческую свободу и тому же г-ну Авдееву предоставляет возможность бунтовать против Бога и пытаться вводить в заблуждение людей мнимыми попытками опровержения фактов библейской истории? Как один из примеров подобного бунта можно привести цитату, в которой г-н Авдеев пытается опровергнуть существование библейского города Назарета: «Второй шокирующий факт, – пишет автор цитаты, – поджидает нас при изучении географии жизни Мессии. Оказывается, что идеологи просто придумали его родной город Назарет. Ни в одном из светских исторических источников это название не упоминается. Ни Иосиф Флавий, ни авторы Ветхого Завета, ни толкователи Закона Моисеева, ни римляне, ни греки и слыхом не слыхивали о таком городе! Кроме того, в талмудической литературе строжайшим образом перечислены все мельчайшие населенные пункты, где действовали школы или синагоги, а из тех же канонических евангелий мы знаем, что Иисус был обрезан на восьмой день согласно закону и ходил в синагогу. Так что со всех точек зрения снова получается элементарный подлог»^[102].

Читая эти строки, можно вполне допустить, что их автор сделал элементарную опечатку и вместо слова «советские», написал слово «светские», однако излишний акцент на отсутствии ссылок о Назарете во всех без исключения светских источников, к великому сожалению, опровергает эту нашу догадку.

Можно, конечно, поверить, что в советских источниках всячески скрывалось упоминание о месте жительства Спасителя. Но отрицать сам факт существования Назарета – это как-то уж слишком. В конце концов, можно просто купить туристическую путевку, съездить в Израиль и посетить многочисленные места, связанные с рождением и земной жизнью Христа. Хотя можно было бы поступить и еще проще, а именно: заглянуть в дореволюционные и постсоветские карты и энциклопедии, и вопрос отпал бы сам собой. Так, например, в дореволюционном Энциклопедическом словаре Брокгауза-Эфрона говорится о том, что Назарет (который на современных картах значится под названием Эн-Насира)^[103] это: «небольшой город Галилеи, в котором провел свое детство Господь Иисус Христос. Расположенный в котловине, он окружен красивыми холмами, покрытыми садами. В. Ветхом Завете о нем не упоминается и вообще он был так незначителен, что вошел в пословицу; о нем говорили: «Что может быть доброго из Н.» (Ин. 1:46). Н. служит местом паломничеств со всех концов христианского мира. Около 6000 жит.: 2500 греков, 2000 мусульман, около 1000 римо-католиков, остальные – других национальностей и вероисповеданий»^[104].

И все же основной удар грубо-атеистической (т. е. не научной, не академической) критики пришелся по личности Самого Христа. Но и здесь мы не сможем наблюдать какой-либо последовательности в рассуждениях, т. к. с одной стороны, – мы сталкиваемся с полным отрицанием существования исторической личности Христа, а с другой стороны, – антихристианские критики не могли обойтись без того, чтобы не поднять свой голос и против непосредственной земной деятельности Спасителя.

В этом контексте сам собой напрашивается вопрос: если Христа все же не было, то зачем тогда вести речь о том, что Он «якобы» делал при своей жизни? Совершенно понятно, что в данном случае Его жизнеописание, данное нам в Евангелиях, такая же «выдумка», как и мнение о том, что Христос жил 2 тыс. лет назад в Иудее? Ответ на это недоразумение очевиден; скорее всего, чувствуя слабость своих аргументов против существования реальности исторической Личности Христа (против чего не возражали даже сами иудеи, которые, по логике вещей, более всего были заинтересованы в том, чтобы превратить жизнь основателя христианства в несуществующий миф^[105]), атеистическая критика пыталась, что называется, перестраховаться и потому не обходила вниманием и то, что написано непосредственно в Евангелиях. Так, тот же г-н Авдеев пишет: «Много места в евангелиях уделено чудесам, содеянным Христом. Однако при более детальном исследовании выясняется, что они носили сугубо избирательный характер и далеко не каждый мог получить желанное исцеление. Так, например, в повествовании Матфея женщина просила Иисуса освободить ее дочь от беса, «но он не отвечал ей ни слова. И ученики его, приступив, просили его: отпусти ее, потому что кричит за нами. Он же сказал в ответ: я послан только к погибшим овцам дома Израилева». Комментарии, как говорится, излишни, и все заезженные тезисы о любви к «ближнему» растворяются сами собой»^[106].

Признаюсь, довольно трудно понять, на что рассчитывал автор, написав эти строки? Когда каждый, кто, не поленившись, прочитает хотя бы одно из Евангелий (а их объем, к слову, довольно мал) без особого труда сможет убедиться в том, что Христос всего лишь за 3,5 года Своего земного служения (а именно столько длилась проповедь Евангелия на земле) исцелил сотни и тысячи людей, в том числе и просившую у Него исцеления хананеянку:

«И ходил Иисус по всей Галилее, уча в синагогах их и проповедуя Евангелие Царствия и исцелял всякую болезнь и всякую немощь в людях. И пошел о нем слух по всей Сирии; и приводили к нему всех немощных, одержимых различными болезнями и припадками, и бесноватых и лунатиков, и расслабленных, и Он исцелял их» (Мф. 4:23–25).

«И сказал Иисус в ответ: пойдите, скажите Иоанну, что слышите и видите: Слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют…»(Мф. 11:4–5).

Затруднения с исцелением возникали у Него лишь в тех случаях, когда люди явно отвергали Христа как Мессию: «И, придя в отечество Свое, учил их в синагоге их, так что они изумлялись и говорили: откуда у Него такая премудрость и силы? не плотников ли Он сын? не Его ли Мать называется Мария, и братья Его Иаков и Иосий, и Симон, и Иуда? и сестры Его не все ли между нами? откуда же у Него всё это? И соблазнялись о Нем. Иисус же сказал им: не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и в доме своем. И не совершил там многих чудес по неверию их» (Мф. 13:54–58).

Но это уже была, как теперь говорят, не Его, а их проблема: Христос попросту не желал насиловать свободу людей, отказавшихся от Его помощи, и поэтому исцелял только тех, кто сам направлял движение своей воли к Спасителю рода человеческого. И таких примеров в Евангелии огромное множество.