Иннокентий Белов
Маг 16
Увидев меня, он сразу насторожился, но мать поведала о том, кто я такой и батя наморщил лоб, вспоминая своего никогда не виданного дядю и меня, получается, троюродно-четырехюродного брата.
Мы зашли у комнату, я плотно прикрыл дверь и по-хозяйски опустил занавеску.
Потом повернулся в родителям, отцу, внимательно разглядывающему меня и матери, осторожно перекладывающей моего спящего предшественника в кроватку за шкафом.
– Вот, хорошо, что мы все вместе собрались, разговор у нас будет серьезный.
В этот раз я сразу сказал, что могу им помочь финансово, так как являюсь известным в своем отдаленном районе вологодской области народным целителем.
– Ко мне люди из самой Москвы по знакомству толпами едут. Здесь полторы тысячи рублей. Деньги заработаны мной честно. И я вам это скоро докажу своим умением.
Родители конечно не поверили мне, только я тоже не стал долго рассусоливать и сразу же вылечил колено отца, здорово мешающее ему жить и работать.
– Теперь ты мне веришь? – спросил я, когда он присел несколько раз, проверяя колено.
– А как ты смог узнать, что оно у меня болит? – недоверчиво спросил он, признав, что постоянная боль исчезла.
– Я вижу все болезни. Дар у меня такой есть. Вот у вас – частые головные боли, – я протянул руку к голове матери. – Посидите спокойно пять минут и я вылечу их навсегда.
После сеанса с матерью я намекнул, как отцу решить проблему с устройством в жигулевский автосервис путем взятки.
И посоветовал вложить оставшиеся деньги в покупку кооперативной квартиры:
– Скоро вам подвернется такая возможность. Когда Виктор постарается, чтобы его взяли на денежную работу, деньги в семье приличные появятся, оставшаяся тысяча станет хорошим подспорьем для первого взноса.
– Мы не сможем вам отдать такую сумму, – мать все же настаивает на том, что она не может взять пакет.
– Кто говорит о возврате? Это мой подарок вам, именно как своим родственникам. Эта сумма и здоровье, которое я вернул в вашу жизнь – это именно такой небольшой подарок к дню рождения вашего сына.
Мы распили в этот раз не бутылку грузинского коньяка, а прибалтийской старки с отцом, после чего я попрощался и вышел во двор. Даже мать навернула пару рюмок, наверно, чтобы проверить, будет ли болеть голова, как это обычно происходит.
Не стал ничего рассказывать про трудное будущее, про скорый распад Советского Союза и приход эры капитализма.
Просто вылечил родителей от имеющихся сейчас болячек и оставил немного денег молодой семье, чтобы им стало полегче начинать жизнь. Надеюсь, что такое вмешательство в семейную историю не сильно изменит ее и я останусь тем же самым сыном своих родителей. Просто пойду по стопам отца, немудрено работая руками без особых амбиций.
Если моим Братьям будет сильно не хватать родителей, они могут прогуляться в Советский Союз и снова изменить их жизнь. Только что-то они давно уже должны были вернуться, да пропали с концами. Ладно, рано или поздно выйдут на связь, оставят наконец-то письмо в Храме для меня.
А мне пора уже возвращаться в Грузию, за всеми моими гулянками и путешествиями прошло уже три месяца, еще пару недель или месяц жизни в Кутаиси и я могу отправляться дальше в прошлое, куда я приготовился попасть.
Хотя лучше все-таки прожить в этом времени еще два-три месяца, чтобы не бродить по сугробам в горах ранней весной.
Подошел к тбилисскому поезду, опять договорился на одно место в СВ и снова за пятьдесят рублей.
Все, как в прошлый мой визит сюда, только после посещения бани на Дягтярной за мной трупов или сильно пострадавших не осталось ни одного. Не успели местные жулики на меня нацелиться и решить пощупать.
Двое суток в поезде тянулись долго и скучно, я уже вволю нагулялся и пока хочу снова встретиться с Сашей, начать лечить народ и готовиться к возвращению в Храм.
В Кутаиси я сразу взял такси и поехал в знакомую баню, чтобы помыться после дороги и возможно встретить там Сашу.
Его в бане не оказалось, однако похоже, что о моем возможном появлении все сотрудники предупреждены. Не прошло и пары часов, как приятель залетел в предбанник и сердечно обнял меня.
– Мы все ждали тебя, как ты написал в записке. Ты где остановился?
– Да нигде, как там наш домик, свободен? На него и рассчитываю, – искренне ответил я.
– На сегодня занят, приехали нужные люди. Но дядя ждет тебя в своем доме, собирайся.
Так что к вечеру я оказался в доме дяди Тенгиза.
– Отлично, что ты вернулся! Меня уже твои клиенты одолели, всем что-то нужно, так что работы для тебя много.
– Это хорошо, подлечу всех, кого нужно. Пришлось уехать по личным делам, – так я коротко объяснил свое исчезновение.
Дядя Тенгиз не сказал мне ни слова упрека, а попросил проверить его спину.
И вообще первые две недели я прожил в его доме, заметно, что боятся меня отпускать, пока самых важных клиентов я не прошел всех по кругу. Потом мы все же вернулись в привычный дом на берегу Риони, где я начал принимать присылаемых людей уже два раза в день – утром и вечером, а в обед вволю парился для поддержания сил.
Так прошел сентябрь и середина октября, когда я задумался, когда мне уходить. Денег снова накопилось около тридцати тысяч, так что мне пришлось поломать голову, что с ними делать.
Ну, оставлю я пару тысяч себе, мало ли, если еще придется сюда вернуться когда-то? Или Братьям отдам, если они все же решатся вернуть своих родителей когда-то.
Можно было бы родителям их отвезти, не такое сложное дело, только опасаюсь я их жизнь кардинально менять.
С другой стороны, если они полностью рассчитаются за ту же кооперативную квартиру, они ничем особенно не изменят свою жизнь. Мать так же будет работать в детском саду, отец в сервисе, без знания будущего их жизнь так уж кардинально не поменяется, тем более, что оставлять многие тысячи рублей я не собираюсь.
И еще я почувствовал изменившееся отношение со стороны дяди Тенгиза в одну из теперь нечастых встреч на его даче. Он почему-то испытывает по отношению ко мне чувство опасения и тревоги.
Еще не очень сильно, но я уже достаточно явно – такая проблемная связь для него.
Объяснение тут может быть только одно – кто-то из других влиятельных людей узнал, что он обладает возможностью устраивать чудесное и научно не объяснимое излечение любых недугов. Наверно вышел уже на него самого и теперь моя деятельность может принести серьезные проблемы хозяину советской торговли города Кутаиси, если он меня не сдаст.
Понятно, что это не какой-то рядовой следователь из ОБЭП, а совсем другой уровень.
Мне много раз повторять предупреждение уже не нужно, я этот момент сразу понял и на следующий день так же технично исчез из Кутаиси. Доехал на поезде до Адлера, там снова купил билет в аэропорту и через четыре часа оказался в Ленинграде.
Попробовал сразу же купить обратный билет, но Ленинград – это вам не Адлер, никто не взялся мне помочь даже за сто рублей в самом аэропорту. Ну или я просто нужных людей не знаю.
Поэтому я снова посетил родителей и оставил им на будущую квартиру еще восемь тысяч рублей.
Как они не отбивались, просто оставил и все. Думал еще перевести двадцать тысяч на детские дома в сберкассе, однако это оказалось не так просто и я не стал этим заниматься.
Тем более необходимо оказалось паспорт предъявлять, а со своими исправлениями в нем я побоялся это делать.
В сберкассе его проверят профессионально, вполне возможно, что смогут найти исправления.
Все же купил билет в агентстве "Аэрофлота" на рейс на завтра в Адлер, подарив набор хороших шоколадных конфет женщине кассиру. Здорово надоело мне на поездах по нашей очень большой стране кататься.
Переночевал за трешку сверху в скромной "Киевской" гостинице на Лиговке и утром улетел в Сочи.
Там добрался до Кутаиси на ночном поезде и сразу же взял такси около вокзала до Они, договорился с хозяином "Жигулей" на поездку за шестьдесят рублей.
По дороге заехали в еще один кооперативный магазин, я закупился копченой колбасой, чаем, хлебом и вареньем на пару сотен рублей. Вес получился солидный, чтобы в горы все тащить, но ничего, своя ноша вообще не тянет.
Добавил в Они пятерку водителю, он довез меня по буеракам до нужного мне поворота к дому Зураба, где я его и отпустил.
С новым, только что выпущенным рюкзаком "Ермак" и с большой сумкой, полной еды, обошел дом Зураба и чуткого алабая по большому кругу. Еще захватил его ружье с дерева с собой на всякий случай, пусть в нем есть всего два патрона. Мало ли кого пугнуть придется здесь в горах.
К вечеру добрался до Храма, перекинул вещи внутрь и немного постоял в проеме Двери, прощаясь с горами, со своими знакомыми, с социалистической Грузией и всем Советским Союзом.
Хотя свидание с СССР меня еще возможно ждет впереди.
Никаких посланий на Столе не видно, что-то я уже серьезно начинаю переживать за своих Братьев. Поэтому написал им еще по одному письму, отправил в Черноземье и на Третью планету.
Как бы мне не пришлось идти за ними следом, чтобы найти в том мире. Найти и спасти.
Неплохо пожил здесь, помог многим людям, особенно своим родителям и оставил добрую память о себе у всех своих пациентов.
Особенно у Тамары и ее подруги из Тбилиси, да и у всей торговой мафии, а особенно у моего приятеля Саши.
Эх, в такие времена собираюсь переместиться, что местные плохо асфальтированные дороги мне раем покажутся.
Потом закрыл Дверь и еще день провел в Храме, заряжая Палантиры и морально готовясь к переходу.
Потом рассортировал свои вещи, что-то оставил здесь, все советские деньги и то же ружье.
Забрался в капсулу, проверил свои вещи, выставил значок времени на тридцать пять значение назад и хорошо помолясь, уже привычно закрыл глаза.
Глава 4
В этот раз я очнулся через сутки с небольшим, как сразу же смог заметить на своих часах.
Вот только что было двадцать пятое октября и восемь вечера, а вот уже двадцать шестое и почти двенадцать часов, то есть настоящая полночь.
Сутки и четыре часа плюс еще какое-то время на восстановление самих часов.
Ну, механизм бездушный, так что с ним проблем не имеется, если уж Палантиры принтер Храма распечатывает с нуля. Но как завод часов сохраняется при этом – вот для меня самый удивительный вопрос.
Не так это время и его знание для меня важно, как то, что с потолка Храма через самое верхнее окошко задувают снежинки сильные порывы ветра.
Так просто их не разглядеть в темноте, а на лицо они не успевают опуститься, чтобы смочить пересохшие губы. Тепло от Стола и поднимающийся нагретый воздух раздвигает их к стенам, по которым они и скатываются вниз.
Но, почему-то на полу капелек воды в Храме нет совсем, она куда-то незаметно самоликвидируется в процессе. Наверно, стены ее всасывают, не удивлюсь таким технологиям Древних. Тут похоже все работает на разложении водорода, если представлять по нашим земным понятиям.
Снежинки я рассмотрел, когда включил мощный фонарик, нащупав его в кармане рюкзака.
За дверью настоящая зима, как и должно быть на такой высоте.
А это значит, что я попал туда, где и должен оказаться по моим примерным прикидкам.
Примерно на семьдесят лет и семь с небольшим месяцев назад в прошлое.
Из конца октября восемьдесят второго года в март двенадцатого года.
Только не две тысячи двенадцатого, а именно в тысячу девятьсот двенадцатый год, в еще относительно спокойное время царствования Императора Всероссийского Николая Второго(Романова), царя Польского и Великого Князя Финляндского. И прочая, прочая, прочая…
Сейчас на улице или середина месяца марта, или его конец, в любом случае горы Кавказского хребта завалены снегом по максимуму. Спуститься вниз будет сильно непросто, пусть у меня есть профессиональные снегоступы, еще в наличии имеются палки специальные для ходьбы по именно таким сугробам, крепкие и дающий хороший упор для тела и рук.
Еще имеется складная легкая саперная лопатка, чтобы все это дело зарыть, когда я доберусь до первой подходящей дороги.
Только и там меня теперь встретят не асфальт на дорогах и не относительно быстрые хотя бы полуторки из времен товарища Сталина. В лучшем случае какая-нибудь бричка или тарантас украсят мой путь, а еще может случиться так, что большую часть дороги я пройду пешком на своих двоих.
Сначала мне требуется добраться из предгорий до того же самого Кутаиси снова.
По пути меня ждет транспорт на конной тяге, потом уже давно открытая железнодорожная линия от Тифлиса до Поти. Зато я смогу добраться от Кутаиси до Тифлиса на настоящем поезде. Потом по Военно-Грузинской дороге поездка во Владикавказ, а там уже сплошной путь железной дорогой открыт до Москвы и Санкт-Петербурга.
Мне требуется попасть именно в Санкт-Петербург, там сейчас творятся судьбы Империи и ее история.
Нужно только помнить, что дорога эта, которая Военно-грузинская, частенько перекрывается на недели зимой и ранней весной из-за плохой погоды. Чтобы не сидеть где-нибудь в горной деревеньке неделями, помирая с тоски и всяких местных вшей. Правда я собираюсь там оказаться где-то в мае месяце, не раньше.
Других вариантов помимо поезда нет совсем, кроме конной тяги и мучительно медленного перемещения по разбитым дорогам. С отбитой задницей и порванным ртом от скуки, так что – только поезд в моем варианте.
Наверно из того же Поти можно на корабле доплыть до Новороссийска или Севастополя, с этим делом буду на месте определяться. Тоже хороший вариант, однако шторма в марте-апреле на Черном море никто не отменял.
Еще необходимо научиться разговаривать на соответствующем времени русском языке, потом еще и писать на нем же. Я конечно изучал этот вопрос дополнительно, мне не так сложно будет на нем начать общаться, как продвинутому магу.
Все же смысл слов мне понятен сразу. Только придется дня три отмалчиваться и пока в разговоры особо не вступать.
Еще нужно забрать все добро с собой сразу, потому что таскаться из Петербурга сюда в Храм на перекладных – никакого терпения не хватит. И даже моего ангельского.
Я снова уснул, накрывшись синтетическим, легким, но очень теплым одеялом, чтобы не обращать на опускающийся вниз холодный воздух. И спал с перерывами на то, чтобы напиться вволю и доесть всю припасенную колбасу с хлебом еще два дня. Дела впереди меня ждут большие, но именно сейчас торопиться не стоит.
Потом умылся у родничка, вытер лицо полотенцем и положил его сушиться на Стол, который работает как инфракрасная батарея.
Все, что мне нужно в будущей жизни – я собрал в одном рюкзаке-мешке, вполне внешне подходящем для местной жизни по виду, он лежит пока в большом "Ермаке". Еще кожаная сумка-портфель сильно потрепанного вида висит у меня через плечо, и я начинаю спуск вниз.
Снега вокруг много, но под действием местного теплого ветра под названием фен он уже весь подтаявший и рыхлый. Ручьи воды стекают вниз по каменистым осыпям, не впитываясь уже в перенасыщенную водой почву.
– Как бы тут под лавину не попасть, – тревожно размышляю я, глядя на покрытые снегом горы выше меня.
– От нее не убежишь и защититься тоже нечем. Впрочем мой купол поможет мне выдержать первый удар, а вот как выкапываться из-под тонн снега – я не знаю.
Да и купол вместе со всей силой Палантиров может не выдержать самого столкновения. То есть точно не выдержит, поэтому я сразу же надеваю снегоступы, закидываю рюкзак кило на тридцать на спину и перебираю ногами, ничуть не опасаясь за остающиеся следы в снегу.
Дураков тут бродить, рискуя попасть под лавину – точно не найдется ни одного.
Вышел я с самого утра, поэтому спешу вниз отдохнувшим, более-менее современный рюкзак помогает держать на плечах серьезный груз относительно хорошо распределенно. К нему сбоку приторочено одеяло, под которым я спал, такое похожее на мешковину по своему виду. Долго я его искал в интернете, как и бечевки, тоже старинного вида, которыми я буду вязать рюкзак. В нем еще лежит тот самый мешок простого вида, с которым я отправился на встречу с хозяином полуторки.
В нем Палантиры – все три, все лечебные камни и тот же камень поиска. Еще солидная пачка царских денег в бумаге и есть немного меди и серебра. Купюры многие еще двенадцатого года выпуска, поэтому использовать их пока нельзя.
Набрал именно потому, что очень дешево продавались в интернете, почти по своему номиналу.
Пятерки и десятки по сто рублей покупал, сотни и пять сотен рублей по тысяче с небольшим. Пять сотен царских рубликов – это же местная неплохая зарплата за полтора года для простого трудящегося. Ох, и погуляю я здесь по-царски! Или даже – иногда по-императорски!
Горнолыжный костюм и перчатки с шапкой остались в Храме, на себе из современного – только отличные непромокаемые высокие ботинки для гор. Если в приготовленных сапогах сейчас начать спускаться – просто ноги до коленок намочишь, а так пока все сухо и в ботинках, и в штанах.
И еще несколько больших упаковок антибиотика в рюкзаке, возможно, что придется кому-то жизнь таким способом спасать. Всякие пилюли уже присутствуют в местной жизни, без обертки точно подозрений не вызовут. Современная зубная щетка и один тюбик зубной пасты для особо торжественных случаев, дорогая туалетная вода для шармана всякого. Жиллетт с блоком лезвий со скользящей головкой тоже отправляется со мной туда, где его никак не может быть. Бриться частенько холодной водой придется, так что я не смог себе отказать в самой такой малости для жизни.
Почти все у меня у рюкзаке оказалось или магического предназначения, совсем непонятного для посторонних взглядов, или из моей современности, что тоже показывать нельзя никому.
Кое-что можно представить заграничными вещицами, ту же зубную щетку, но даже этого лучше избегать.
Пока спускался по уже заканчивающимся сугробам, где-то наверху так бумкнуло, что ноги сами меня понесли вперед.
Картина догоняющей лавины в уже чахлом горном лесу так меня подстегнула, что я пронесся границу между снегом и его отсутствием на повышенной скорости и принялся карабкаться на какой-то высокий каменный холм.
Пришлось бросить и снегоступы, и палки, не до них сейчас, когда жизнь висит на волоске. Или на нитке.
Взлетел на самый верх пятнадцати метрового холма с тридцати килограммовым рюкзаком за спиной как камень, выпущенный из пращи.
И замер, слушая вокруг себя, не трещат ли сминаемые массами снега деревья за моей спиной?
Нет, ничего на меня неотвратимо не надвигается, где-то слева раздался непонятный шум и закачались макушки деревьев. Значит, лавина оказалась совсем небольшой, только солнце все пригревает, вскоре может совсем огромная сойти. Которая еще за косогор может перевалить и засыпать то место, где когда-то будет стоять хорошо знакомый мне дом, где я постоянно забираю деньги, нажитые преступным путем.
Хотя раз его там разместили, значит туда лавины не доходят никогда.
Я отдышался, дал плечам хорошо отдохнуть и потом спустился вниз, где подобрал брошенные вещи.
Через еще два часа оказался уже на косогоре над тем местом, где когда-то будет стоять дом с парниками. Пока здесь все наглухо заросло, людей нигде поблизости нет и я спешу дальше. Уже серьезно потеплело внизу, я снял пальто, пиджак и остался в одной рубашке, чтобы проветриться от выступившего пота.
Через пару километров по сильно заросшему лесу я подошел к знакомой проселочной дороге. Она находится на том же месте, что и раньше, только гораздо меньше наезженная, чем в восьмидесятые годы. Вся состоит из сплошных буераков и колдобин, зато по ней часто ездит гужевой транспорт.
– Так, пора найти место для моего "Ермака", положить в него эти технологичные ботинки и одеть наконец соответствующие этому времени сапоги.
Ополаскиваю в луже на дороге ботинки, светило на этой высоте пригревает уже прилично, температура градусов двадцать, не меньше.
– Эх, благодатная земля, – вздыхаю я. – Чтобы в конце марта так солнце жарило – это же праздник какой-то.
Даю им просохнуть под лучами двадцать минут и сам прихожу в себя после долгого передвижения с грузом за плечами по сильно пересеченной местности. Убираю в рюкзак, на него надеваю два пакета серо-черного цвета и прячу его на одном из заросших деревьев, просто с трудом запихнув за ветки около ствола. В нем же остаются снегоходы, лопатка, а палки-помогалки я втыкаю в соседние кусты.
Не знаю, понадобится ли мне со временем все это добро, но если я все же явлюсь сюда зимой, то тогда пусть лучше дождутся меня. Да и не зимой тоже заберу обязательно.
Вскоре я уже спешу по дорожке вниз, придерживая за спиной не такой удобный рюкзак, точь в точь как обычный солдатский сидор тех времен и пусть здорово потрепанную, но из тисненой красивой кожи сумку-портфель.
Она очень похожа на такое старорежимное изделие, поэтому я и взял ее с собой.
В ней у меня ничего особого не лежит, немного хлеба и последняя копченая колбаса, еще в руке есть длинная палка как трость. Ей я меряю шаги в такт и собираюсь, если что отбиваться от деревенских собак.
Вид у меня такого не самого бедного мастерового парня, еще блестящие на солнце сапоги, плисовые брюки, прежний пиджак коричневого цвета и картуз на голове. Пальто сложено аккуратно и висит сбоку мешка.
Однако по имеющемуся документу я не мастеровой или мещанин, а самый что ни на есть разночинец.
Ибо только им, купцам, дворянам, офицерам, почетным гражданам и прочим чиновникам выдают паспортные книжки бессрочные, а всем остальным мещанам, ремесленникам и крестьянам, то есть людям податных сословий, они выдаются на определенный срок. И еще полиция относится к образованному народу, знающему законы, гораздо более уважительно.
Правда с девятьсот шестого года, вроде, всем стали такие бессрочные документы выдавать, информация от разных источников в интернете у меня разнится.
Поэтому я искал именно паспортную книжку в сети, чтобы переделать ее в документ для разночинца, а мои приметы и общественное положение в нее искусно вписали и состарили, чтобы не отличались от остальных записей, которые остались прежними. Ну, то есть всю книжку обработали так, что страницы выглядят одинаково.
Так что я теперь Жмурин Сергей Афанасьевич, восемьсот восемьдесят второго года рождения, родом из Тверской губернии. Диплома о каком-то образовании у меня при себе нет, зато я знаю про Тверское реальное училище и пару курсов университета, на которые могу сослаться, только настоящих документов у меня на них не имеется.
Впрочем, это уже такие вещи, которые легко проверить, поэтому ни работать по специальности, ни называть какие-то учебные заведения я не собираюсь. Буду просто самоучкой.
Возраст за сто с лишним лет виден отчетливо на паспортной книжке, надеюсь, что тут можно сослаться на тяжелые условия хранения. И на то, что в грязь уронил, или промочил, или еще залил щами на обеденном столе.
Рост – два аршина девять вершков, что довольно много для этого времени. А для моего не так и много, хотя и немало конечно, метр восемьдесят два сантиметра. С начала двадцатого века приметы стали убирать из паспортных книжек из-за их бесполезности, но у меня они еще есть, ведь я паспортную книжку по легенде получил в восемнадцать лет.
В тысяча девятисотом году, как тут написано.
Выписываться с места мне проживания не нужно, а вот по новому месту необходимо регистрироваться, за этим делом сурово присматривают домовладельцы и хозяева гостиниц. Им грозят большие штрафы за отсутствие регистрации у постояльцев, сразу до пятидесяти рублей. А самому нарушителю пятнадцать копеек вроде всего. Полиция сведения никуда не передает, а просто оставляет у себя. Да и как их куда-то отправлять при современном развитии технологий.
Не было бы у меня такого документа, пришлось бы в дороге нервничать, готовиться сурово отбиваться или селиться в самых трущобах городских.
А так надеюсь проверку легко пройти, если без криминалистической лаборатории. Поэтому паспортную книжку мне придется поменять первым делом для сохранения полной конспирации.
Дошагал я до Они, прошел мимо синагоги и стал присматриваться, кого бы на поездку до Кутаиси арендовать.
Но что-то никого не высмотрел, чтобы типа настоящего извозчика на лошади, полюбовался дореволюционным городком во всей его крайней неухоженности и зашагал дальше по дороге. Много еврейского населения гуляет около синагоги, правда они от местных внешним видом не так сильно отличаются. Не так ортодоксально выглядят.
Подводы и телеги, груженные и пустые, довольно часто катаются вверх и вниз, вот я и вскоре закинул мешок на попутный транспорт и еду задом на слежавшемся сене, свесив здорово натруженные ноги.
Возчик, мужик-грузин куда-то спешит здорово, только он по-русски говорит едва-едва, я же делаю вид, что я иностранец. Хорошо, что быстро катимся вниз, километров пять-шесть в час лошадка выдает.
Черт, пора к верстам привыкать и другим измерениям длины и веса.
Выступаю пока так, типа – иностранец, немец-перец-колбаса. Чтобы говорить тоже непонятно и с акцентом, много не понимать и на вопросы не отвечать. Возчик, понятное дело, меня бы и так не понял, тут русское население в больших количествах начнет появляться только после войны или перед ней, когда начнутся стройки социализма и массовая индустриализация.
Ну если бы я жил в социалистической России где-нибудь в Нечерноземье, то тоже сюда бы перебрался, к горным красотам, чистому воздуху и хорошему климату.
Хотя в начале века в Кутаиси учился в гимназии сам Маяковский, как я читал, потому что у него отец служил неподалеку лесничим.
В Тифлисе понятно русских или тех же украинцев есть побольше, будет с кем пообщаться и послушать местный говор. Но мне туда еще рано соваться в своем нынешнем состоянии.
Добрались за два часа дороги примерно до половины всего пути до первого города Амбролаури, я выдал вознице в подарок двугривенный, чем здорово порадовал его. Сам он свернул в свою деревню, а я снова зашагал по нагретой дороге.
Вскоре веселого иностранца подхватила вторая бричка, тут уже попросили полтинник за красиво проехаться до нужного мне города. Вот так, постоянно пересаживаясь, я и добрался до Ткибули, где меня уже застал вечер.
Доел по дороге колбасу и хлеб, теперь здорово жрать на свежем воздухе хочется.
На бричке меня сразу подвезли к гостинице, где номер с неплохим ужином обошелся мне в три рубля. Дороговато конечно за такой сервис и цена задрана при виде меня похоже.
Номер называется нумером, с ерь на конце, ужин просто ужин. Все так на двоечку по современным понятиям. Помылся в тазике и завалился спать на кровати. Лучше в будущем что-то поприличнее найти для первых дней в Кутаиси, а пока и так сойдет.
Очень не хватает в утомительной дороге возможности залипнуть в интернете, поэтому купил в Амбролаури какую-то книжку с прозой в лавчонке за сорок пять копеек и старательно осваиваю старорежимное правописание по пути.
Мне положено быть сильно грамотный и очень образованным через месяц-два по моим замыслам.
До окраины Кутаиси я добрался после обеда, сразу пересел на местного извозчика и за пятнадцать копеек одной серебряной монеткой приехал в центр города. Где занял хороший номер в приличной гостинице на Вознесенской улице, обошедшийся мне в целых пять рублей.
Видно, что дядька на рецепции некоторое время раздумывал, не объявить ли мне, что номеров нет. Он так же произнес это слово как "Нумерь" для моего слуха. Похоже, что из-за моей явно не подходящей одежды для дорогого места.
Поселился на два дня пока, не особо радуясь высокой перине, в шкафе под скрытом и замком оставил свой мешок с двумя Палантирами. Еще один кое-как запихал в раздувшийся при этом портфель, туда же ушли камни.
Свой документ и деньги ношу при себе постоянно, благо внутренние карманы пиджака застегиваются на пуговку.
Первым делом отобедал в хорошем ресторане, заказал мясо – каре ягненка, много запеченной картошки, запил красным вином и отправился дальше по лавкам с одеждой. Я хорошо вижу, что моя одежда, собранная с мира по нитке здесь не дотягивает во приличного образа состоятельного господина.
И с речью у меня явные проблемы, остается только под немца косить. Или голландца, если что-то на немецком спросят.
Нашел центральную улицу с дорогими лавками и весь остаток светлого дня потратил на переодевание. Остановился в итоге в дорогом магазине, который уже лавкой не назвать, обслуживал меня сам хозяин, почтенный такой еврей.
Вместо сапог купил лакированные ботинки, неплохой костюм из английской, типа, шерсти, жилет к нему, пару сорочек и солидный чемодан. Да, такой солидный, что самому мне его уже носить неприлично, только обслуга и возчик должны его таскать. Потратился в общем хорошо, пришлось выложить купюру десятого года в сто рублей и добавить к ней еще сотню одиннадцатого.
Ну, покупал не самое все дорогое, среднее по ценнику и еще попросил скидку, чтобы совсем не выглядеть франтом, не ценящим деньги.
– Могу отдать вам подходящую вашему положению вот эту английскую трость за полцены, – ловко ушел от скидки хозяин, отбрив мои надежды.
Судя по-всему, из-за моего отличающегося произношения меня приняли за странного иностранца, пришедшего в одежде мастерового почему-то. Ну, кто хорошо покупает и сразу платит казначейскими билетами – к такому господину вопросов оказаться не должно никаких.
Я взвесил трость, солидную лакированную деревяху и отдал за нее еще десять рублей.
Теперь я денди, могут прикопаться ко мне уголовники, тогда имею право применить такое оружие.
Еще бы револьвер купить будет интересно, хотя громкая самозащита и последующие за этим делом проверки мне явно противопоказаны.
Вернулся в номер с купленной азбукой и начал ее изучать при свете электрической лампы. Дело пошло быстро, за час я разобрался с "Ятями", "И десятеричным", "Фитой" и уже почти не применяемой "Ижицей".
Паспортную книжку на регистрацию у меня забрали вечером и я немного переживаю, как она пройдет через полицию, но уже к десяти горничная принесла мне ее обратно.
Похоже, что вопросов не возникло никаких, а так бы меня вызвали в участок.
Вообще, когда я заявился в новой одежде, отношение ко мне в гостинице здорово улучшилось, наверно, что до этого момента раздумывали, не зря ли меня пустили в приличную гостиницу в самом центре города.
Понятно, что здесь и сейчас принимают по одежке, это главное правило.
Так я и начал жить в Кутаиси, решив определенно, что рано мне еще двигать в столичный Тифлис. Рано из-за произношения, незнания правильной речи, непонимания местной жизни и еще многих таких причин.
Здесь все же проще будет сделать документы, чтобы исчез хозяин выгоревших бумаг на имя разночинца Жмурина и появился уже под другим именем и фамилией новый человек.
Который уже будет правильно разговаривать, грамотно писать и не привлекать к себе лишнего внимания.
