Инна Тронина
Лунатики

Пока известно одно – никаких конфликтов между бабкой и внуком не было. Материальных претензий родственники двух к другу не имели. По крайней мере, никто об этом не знал – ни близкие, ни сотрудники. Совершенно благополучная семья – ни тебе вызовов милиции, ни судебных тяжб.

Квинт достал огромный носовой платок, снял очки, тщательно вытер лицо. Стюардесса – милая, стройная шатенка – опять разносила напитки. Женщины, сидевшие рядом с Квинтом, взяли себе по порции лимонада. Вспомнив о выдохшемся боржоми, он тоже выбрал лимонад. И не пожалел. Напиток оказался кисло-сладкий, холодный, газированный. Пузырьки так и закололи язык. Теперь Евгений Михайлович широко улыбнулся любезной девушке.

Хоть вентиляция и тянет, от жары мозги киснут. На чём остановился? Ах, да! Первым делом – свидание с задержанной. Та после безудержного веселья впала в депрессию. У неё психологический шок. Как будто, лишившись свободы, бывший главбух Гусева наконец-то поняла, что натворила…

Квинт, рано утром переговоров со своим замом Панкратовым, который до его возвращения вёл дело Гусевой, узнал некоторые детали. Вера Фёдоровна отвечает на вопросы, не замыкается в себе. Особенно охотно общается с врачами и милиционерами, с работниками прокуратуры. Хочет понять, что же с ней произошло той ночью. Отлично – Квинт тоже этого хочет. Вот и поработаем вместе. Одна голова – хорошо. А две, как известно, лучше.

Только одно странно. При амбулаторной экспертизе Гусева признана вменяемой. Никаких отклонений никогда не имела. Конечно, её ждёт стационарная экспертиза в институте Сербского, но это потом. Если вывод врачей подтвердится, с бабушкой придётся разговаривать строже. Не может нормальный человек убить другого, да ещё родного внука, без всяких на то причин. Да ещё незаметно для себя самого!

История, конечно, не новая в практике Квинта. Да и у приятелей-сокурсников такое случалось. Даже на побережье Таганрогского залива, откуда Квинт сейчас и возвращался, закадычный друг не дал ему отдохнуть. Он работал в местном уголовном розыске, а ранее вместе с Евгением кончал юрфак Московского университета. На службе и узнал подробности преступления, совершённого близ Ростова. Оно взбудоражило не только посёлок, где всё произошло; городская общественность тоже гудела, как пчелиный улей.

Неожиданно для себя Квинт, вновь любуясь бескрайней равниной облаков внизу, провёл параллель между этими двумя происшествиями. В Ростове убийцей также оказалась старушка, причём десятью годами старше Гусевой. Ей было восемьдесят. И не внука она зарубила топором, а своего родного сына. Что интересно – все вытаращили глаза семь на восемь. От тихой, безответной, к тому же сильно верующей бабули никто такого зверства не ждал.

Конечно, сынок её сидел четыре раза, но мать всё терпела, прощала, оправдывала. Только вот эту бабушку уже никогда и никому не доведётся допросить. Сразу же после совершения преступления она повесилась.

Квинт повернулся к проходу, скривил липкие от лимонада губы. Он заметил, что трясущегося дедушку снова ведут под руки в туалет. Зачем повезли его самолётом? Перепады давления больному ни к чему. Да ещё, чего доброго, какая-нибудь нестандартная ситуация, «болтанка», воздушная яма, турбулентная зона – и пиши пропало! Впрочем, не его это дело. Обе соседки теперь спали, приоткрыв рты. У той, что сидела в центре, по подбородку размазалась помада. От её синтетической кофты противно воняло потом.

Сегодня Квинт был особенно чувствителен к запахам. Не мешало бы и ему уйти в туалет. Но желанное место оказалось занято ветераном – это во-первых. Во-вторых, не хотелось пробираться между толстыми коленями попутчиц и спинками передних кресел. Он привык работать круглосуточно. Даже когда спал, случалось, находил ответы на интересующие вопросы.

Сейчас ему тоже вдруг захотелось вздремнуть. Евгений Михайлович деликатно прикрыл рот платком, от души зевнул. Действительно, раза два ему приснился преступник – и это оказалось правдой. Тогда он расследовал «глухари», на которые все махнули руками. Теперь же с этим всё ясно – убийца налицо. Но совершенно не понятен мотив. Конечно, и это может привидеться ночью, но всё-таки лучше узнать у самой Веры Фёдоровны.

Сейчас его занимал один вопрос – до конца ли искренна Гусева? Кроме того, насколько точен вывод психиатров о её вменяемости? Может быть, это было кратковременное помешательство? И вменяемость Гусевой ограничена? Такое тоже бывает, и нередко.

… Квинт обосновался под Азовом на даче приятеля. Ухитрился там прожить две недели – без забот и хлопот. Хозяин выстроил на берегу моря неплохой коттедж, а сам там почти не появлялся – работал в Таганроге. Евгений виделся с замотанным приятелем только урывками. А сам кайфовал в прекрасном местечке, на побережье, и чувствовал себя, как в раю.

Приятель жаловался, что получил участок слишком далеко от Таганрога. Но никаких бытовых неудобств изнеженный москвич Квинт там не испытывал. Свет в доме был, кран на участке – тоже. Имелись даже душевая кабина и стиральная машина. Газ, правда, пока привозили в баллонах, но потом обещали провести.

Евгений Михайлович приноровился обслуживать сам себя. Жену он сюда взять не смог. Она осталась в Москве, с дочерью, оканчивающей школу. После, без перерыва, Марина собиралась вновь засесть за учебники и конспекты – для подготовки к экзаменам в университет. Татьяна не могла позволить себе нежиться на пляже, когда дочурка вкалывает в поте лица. Поначалу Евгений скучал без семьи. Но, поразмыслив, понял, что одиночество его обогащает. Кроме того, оно благотворно сказывается на здоровье, позволяет привести в порядок нервы.

Вдоволь наговорившись за те годы, что не был в отпуске, Квинт целыми днями молчал. Он валялся на берегу, купался в обжигающе-холодной воде. В мае редкие смельчаки решались открыть сезон. А вот Квинт рискнул, потому что вряд ли вскоре представится возможность, как следует поплавать в море.

Столица заготовила для следователя воз работы. Квинт знал себя и не сомневался – пока не перелопатит все папки, не поедет никуда. Разве что выберется в Подмосковье – на их старенькую дачу, где почти круглый год жили родители. Отец – из-за высокого давления, мать – по причине астмы. Да и не бросила бы она там мужа одного…

Друг любезный несколько раз приезжал на залив и выводил Евгения из блаженной нирваны, рассказывая о служебных проблемах. В частности, упомянул ту историю, которую неделю спустя Квинт вспоминал в самолёте. Удивительное сходство сюжетов, если можно так выразиться. Но вот действующие лица совсем другие. Поэтому вряд ли можно сравнивать обстоятельства двух преступлений. Да и города находятся далеко один от другого. Видимо, просто совпало…

Валентин Шавров, приятель Квинта, не мог даже на пляже валяться без бутылки пива. В тот вечер они, искупавшись, улеглись на параллельно стоящие топчаны. У них был целый ритуал наблюдения за солнцем, садящимся в море. Следом за этим на землю тотчас же падала чёрная бархатная южная ночь.

Потягивая пиво «Калинкинъ» и предвкушая завтрашнюю поездку на Песчаные острова, Квинт слушал друга и про себя досадовал. До чего же ему надоели эти убийства, задержания, допросы! Какое счастье видеть зеркальную воду залива, чаек на ней, ощущать тишину и покой. В саду белеет дом, и вечером, сквозь листву, уютно светятся его окошки.

Все бандиты исчезли с земли, будто сгинули. И ни один их пакостный поступок не осквернит весну. Квинту хотелось так думать, но Шавров никак не мог угомониться. Перевернувшись на живот, он долго вздыхал, хмыкал, укладывался поудобнее. Наконец, не выдержал.

– Жень, слышь, что было у нас! Вернее, в Ростове. Там есть посёлок Янтарный. Богатенькие буратины живут…

– Да не твоя же епархия! – Квинт хотел встать и уйти.

Он не любил сидеть рядом с сухощавым, мускулистым Шавровым. Самому с фигурой не повезло. С детства был толстый, и потом не похудел. Только весь зарос чёрным волосом, за что и получил прозвище Гризли. Теперь пузо снова стало пухнуть, как на дрожжах. Надо бы пива поменьше пить. Но вот на Вальку оно не действует совершенно. И на московского друга Антона Ронина – тоже. Тот – вообще красавец, как античный герой. Ест всё, что хочет, причём помногу. А фигура – картинка! Рядом с такими мужиками Квинту впору повеситься от собственного безобразия.

Евгений даже позаимствовал у Ронина привычку носить на шее золотую цепь, а на пальцах – кольца и перстни. В таком виде он стал похож на «авторитета» из какой-то южной республики. Шавров даже поддевал: «Гляди, в ментовку загребут! Ты – вылитый пахан в этом золоте!» Ничего удивительного. Мать – армянка, и сын пошёл в неё. Она тоже полная, с выпуклыми чёрными глазами и крупным носом. У матери с сыном даже взгляд похож – задумчивый и вместе с тем цепкий.

– Многостаночник ты, что ли, ещё и об областном центре думать? – ворчливо продолжал Квинт. – В Таганроге всю преступность побороли? Делать тебе нечего?

Квинт гнал мысли о папках, запертых в сейфе. И наблюдал, как небесные звёзды отражаются в море, словно светят из глубины.

– Брось! Давай поживём, как люди! Согласен? Или возражаешь?

– Я не настаиваю, чего там.

Шавров стряхнул пепел с кончика сигарету и разрыл босой пяткой песок. Порезался ракушкой, нецензурно выругался и измазал палец в крови.

– Но, понимаешь, случай невероятный! Самое главное, ни за что не похоже, хотя в Янтарном почти каждую ночь разборки. Посёлок этот в городскую черту входит…

Шавров сходил к воде, зачерпнул её в горсть, брызнул на ранку. От соли Валькина шевелюра склеилась в сосульки, висела над запавшими глазами. Он опять раздул огонёк сигареты.

Квинт понимал, что Шавров хочет поделиться какими-то догадками с профессионалом. Возможно, ему нужен совет. Вероятно, следователь, ведущий это дело, пребывает в сомнениях. Евгений просил приятеля никому о нём не рассказывать. А тот, видно, проболтался. Или просто сам хочет проконсультироваться – из интереса.

– Ладно, говори, ты же не отстанешь. Только самую суть. Потом я ещё раз окунусь – и спать. Устал очень.

– Отдыхаешь целыми днями – и устал. – Шавров сплюнул на палец и погасил сигарету.

Евгений тщетно пытался отучить его от этих, не очень эстетичных привычек ещё в университете. Сейчас тоже хотел сделать замечание, но передумал. Даже открыть рот было трудно. Отпускная лень сделала из хваткого следователя просто мирного стареющего мужика.

Валька Шавров, насквозь пропахший табаком, одеколоном и морем, сел на его лежак.

– Слушай, может, на свежую голову, поймёшь, в чём дело? Сперва мне тоже показалось – всё просто…

Квинт никак не мог понять, какого цвета у приятеля правки – красного или оранжевого. А его собственные, белые с лиловой полосой, совсем скрылись под складками жира.

– Ты понимаешь, убитый, Юрий Иванович Кисельчук, родом из Липецка. Это – профессиональный шулер. Хотя первая судимость у него была за другое. От «кротом» был. Гастролировал в Москве и Ленинграде, «щипал»* в метро. Потом сменил амплуа – больше поманили картинки*…

– Сколько ему лет… было? – перебил Квинт.

Он жалел, что пошёл на поводу у Вальки. В то же время понимал, что друзьям надо помогать.

– «Полтинник» в январе отпраздновал. Сорок пятого года. – Шавров подёргал свой казацкий чуб. – Отец его в штрафной роте воевал. Так что гены порченые. Ничего другого от него никто и не ждал. Но ни отец Кисельчука, ни он сам к «мокрому» даже не подходили. С этим у воров и шулеров строго. Все ждали, что кончит он, как обычно, но пьяному делу…

– А он как кончил? – Квинт отчаянно боролся с дремотой.

– Старушка-мать топором зарубила! – Шавров ударил себя кулаком по колену. – Понимаешь ли, бабку эту многие знали. На базаре она одно время торговала. Ну, не может быть! Не может, Женька. Лопни мои глаза…

– Она где сейчас – под подпиской? В возрасте, наверное, раз сыну пятьдесят.

Ничего интересного в этой истории Квинт для себя не видел. И уже хотел сказать Валентину, чтобы тот шёл есть картошку с жареной рыбой. Специально к его приезду Евгений приготовил ужин, сверяя каждое своё действие с поваренной книгой. Всё, конечно, остыло. Но в такую жару и холодное сойдёт.

– В том-то и дело, что повесилась старуха. Так их и нашли. Юрий – у камина, с раскроенным черепом. А мать в ванной, на трубе…

– Точно известно, что зарубила она?

Тогда Евгений не подозревал, что через сутки на его имя придёт первый факс из Москвы. Там будет обрисована примерно такая же картина. Труп с ножом в горле, пожилая женщина. К счастью, живая, но помешавшаяся с горя.

– Может, кто-нибудь их обоих сделал?

– Да нет, имеется свидетель, что старуха Кисельчук сама сынка приголубила. Верить можно, такое не придумаешь. Да и эксперты подтвердили. Плохо, что допросить её нельзя…

Оба закурили, глядя на море, и минут пять молчали. Квинт думал, что ему и московской мокрухи хватает. Нечего отнимать хлеб у здешнего розыска. Но просто шугануть Вальку тоже нельзя. Кроме того, и натура требует дела. Московские дела в аккуратных папочках далеко, так можно подумать и над местными проблемами. Так всегда бывает, когда работаешь по призванию.

Шавров ждал ответа. Квинт пользовался у него непререкаемым авторитетом. Работа в Москве казалась Валентину сплошным фейерверком удачи. Евгений решил помочь другу, высказав свой взгляд на проблему. Шут знает, может, это чем-то поможет в работе по делу.

Допив последние капли пива из банки, Квинт искоса взглянул на Шаврова:

– Чего уставился?

– Не понял. – Валентин кашлянул. Так грубо Евгений с ним ни когда не разговаривал.

– А я не понимаю, что ты не понимаешь! – разозлился Квинт. – Мать натерпелась в жизни от сынули. Пыталась усовестить его, вернуть на путь истинный. А тот шлялся по тюрьмам и колониям, в промежутках «гудел» с братвой. Естественно, мама сильно переживала. И в тот день, вполне вероятно, они вновь поцапались. Или вспомнились старушке старые обиды. Она огрела сына топором по черепу, а после ужаснулась. Что в таком случае делает наш человек? Лезет в петлю, как правило. Неужели в твоей практике такого не случалось?

Квинт смотрел на Шаврова блестящими глазами. На лбу московского следователя выступили капли пота. Несмотря на попытки оставаться спокойным, он очень волновался.

– У меня так – сплошь и рядом! Хрестоматийное событие. Сценарий заезжен, как лифт. У терпеливой женщины летят тормоза, и она становится неуправляемой. Припоминает извергу сразу все обиды. Сынок ведь так и не изъявил желания встать на путь исправления. Проще говорят, наотрез отказался «завязать». Верно?

– Да, скорее всего. Но, ты понимаешь, не такая она…

– В том-то и дело, что тихие богомолки – самые жуткие преступницы. Ведь годами подавляемая злость никуда не уходит. Она копится и, наконец, взрывает человека изнутри, заставляя его изощряться в жестокостях. Будь у них частые скандалы, пар спускался бы. А так бабушка припасла все претензии, чтобы решить их зараз. И не рассчитала силы. Разумеется, увидев разрубленную голову родного сына, бабушка крепко раскаялась. Она тут же вынесла себе приговор, и привела его в исполнение. И такие случаи – не редкость. Два месяца назад знакомый следователь выезжал на схожие происшествия по три раза в неделю. Везде – забитые мамочки, алкаши, отмотавшие не один срок. Орудия убийства: у кого – тяпка для капусты, у кого – бутылка, у кого – нож. По двенадцать ран на теле – норма. А до этого очередная старушка выбрала для дела чугунный утюг. От головы сына вообще ничего не осталось. И все случаи – в новостройках почему-то. Наверное, там культурный уровень ниже.

Квинт потушил сигарету и подумал, что пора идти купаться. Он любил плавать, когда в воде отражались звёзды, а тишина комаром звенела в ушах.

– Конечно, я могу ошибаться. Если следователь хочет знать моё мнение, то оно именно такое. У него могут быть другие соображения. Вот и всё, что тут можно сказать. Валентин, отдыхай, пока есть такая возможность. Хватит жевать эту жвачку…

– Верно, сейчас родственники запросто друг друга мочат. Нервные все стали, – согласился Шавров. – На каждый чих не наздравствуешься. Родные папаши девчонок трахают, не говоря уже об отчимах. Каждое застолье может кончиться «красивым дубарём», то есть расчленёнкой. От родных, близких, любимых ждут ножа в сердце. Устанешь тут…

– Валюш, иди в дом, – тихо сказал Евгений. – Там картошка сварена, рыбка пожарена. Надо будет – разогреешь. А я побарахтаюсь немного. Кстати, похоронили их, мать с сыном?

– Нет пока, да и хоронить некому. У бабки сестра есть, так она за границей, на Украине, осталась. Приехать не может – денег нет, ноги отказали. Сама – вдова бездетная. И больше – никого. Или за казённый счёт придётся, или Юркины дружки помогут. Он в «общак» платил исправно. Скорее всего, так оно и будет.

– Они все – шулера?

Квинт опасливо тронул ногой холодную воду. Май есть май, даже здесь, на юге.

– В основном, да. Много среди них и гуляк – «гусаров». Сам Кисельчук по бабам свистел, когда был моложе. Из катрана* домой без белки* не возвращался. Но не женился, как у настоящих блатных положено. Мать давно уже перестала для него что-либо значить. Правда, передачи ему носила в изолятор, ездила в лагеря, пока сил хватало и денег…

Шавров зевнул в кулак, с хрустом потянулся. Он тоже прикидывал, не искупаться ли перед сном.

– Кроме шулеров, были карманники. Два звездохвата* числились в его приятелях. Так что, думаю, снимут с нас похоронные заботы… Всё-таки странно, что старуха на такое решилась. Вряд ли Кисельчук именно сейчас мог её чем-то удивить. Но с кем не бывает? Женчик, погружаешься?

Квинт к этому времени успел зайти в воду по колено.

– Погружаюсь. А ты иди, ешь. Зря я, что ли, старался? Там, на кухне, под полотенцем. Две кастрюльки.

– Ладно, иду. Смотри, не утони. – И Валентин проворно собрал одежду с лежака.

– Твоими молитвами, – махнул рукой Евгений и быстро поплыл по зеркальной, тихой воде.

Спустя неделю Евгений Квинт горько пожалел о том, что подробнее не узнал у Валентина, как и что произошло в семействе Кисельчуков. Каким человеком была мать-убийца? Как они жили с сыном в последнее время? И что там, у Шаврова, за свидетель, который может многое рассказать, а потому усиленно охраняется? Как удалось зафиксировать сам момент убийства? Почему тогда он не остановил старуху, дал ей покончить с собой? Наверное, был заинтересован в её молчании.

В тот вечер, нежась в прохладной солёной воде, Квинт продолжал думать над этим делом. Если всё было так, как сказал Шавров, наиболее правдоподобная версия высказана. Если же тот свидетель – лицо заинтересованное, и помог бабушке умереть, тогда картина другая. Может быть, и вешалась-то, испытывая давление с его стороны? А потом он бросился в милицию, сообщил, что в Янтарном на вилле – два трупа.

Тогда, получается. Квинт направил следствие по ложному пути. У него нет всей информации, а без неё работать очень трудно. Да это и не Валькина забота. Пусть они там, в Ростове, сами репу чешут. А нам бы со своими дубарями разобраться. Чего доброго, опять отзовут из отпуска. И точно – как в воду глядел…

Перевернувшись на спину, Квинт покачивался на волнах. Он видел ночное небо, невообразимо далёкие звёзды. Смотрел вверх жадно, облизывая губы, словно хотел запомнить в подробностях этот нетронутый покой, сонную тишину, вытянувшиеся вверх тополя за Валькиной дачей. Ту самую осыпающуюся тропку, что вела к дому от залива. Не верил он в долгое счастье, в уютный покой.

Представлял, как Валька включил свет на кухне, вымыл руки, достал из ящика стола нож и вилку. Потом открыл кастрюльки, вывернул их содержимое на тарелку и сел ужинать. Евгению есть не хотелось. Он жалел, что не может провести здесь всю ночь. Придётся возвращаться в духоту спальни, распахивать окно настежь и укладываться поверх одеяла. Опять придётся до утра ворочаться, вспоминая все эти трупы, мысленно листая папки с делами. И что людям не живётся, когда мир так прекрасен?…

Квинт не ошибся в своих предположениях. Через день из Москвы в Таганрог привёл факс – на имя подполковника Шаврова, для следователя Квинта. В первом послании суть дела Гусевых была изложена очень скупо. Но Евгений Михайлович вспылил не на шутку. Что они в Москве, белены объелись?! Ладно, в Таганроге народ неискушённый, а уж там-то…

То убийство уголовника-сына старухой матерью преподносят, как невиданное и неслыханное преступление. Теперь вот бабка прикончила внука-предпринимателя. Здесь сюжет интереснее. Во-первых, ей это попросту невыгодно. Во-вторых, она заявляет, что процесс убийства видела во сне. А утром оказалось, что внук действительно зарезан.

Приснилось ли что-то подобное перед убийством гражданке Кисельчук, никто никогда не узнает. Разве что медиума можно привлечь, но показания старушки с того света суд не учтёт. Жуя ранний помидор, выращенный женой Шаврова в собственной теплице, Квинт вспоминал вечер у моря. Надо было, конечно, прислушаться к Валькиным словам. Но кабы знать, где упасть… Всех слушать – череп треснет.

А вот теперь, когда нужно сравнить две эти истории, имевшие место под Москвой и под Ростовом, Вальки рядом нет. Он убыл на две недели в Краснодар. А вернуться может и позже – так считает жена Анна. Чёрт побери, Краснодар не так уж далеко, но всё равно съездить туда не получится. Лучше позвонить другу уже из Москвы и попросить поднять дело Кисельчуков. А потом прислать материалы с оказией или с курьером. Никакой открытый текст здесь не пойдёт.

Может быть, Валентин и сам вырвется в Москву. Он у Квинтов жил подолгу – когда надоедала общага. И потом, когда Валька вернулся к себе в Таганрог, никогда не отговаривались дороговизной билетов, нехваткой времени. Всегда встречались, если случалось прибавление в семействе. Бывало, что и отпуска проводили вместе. Тогда у Валентина ещё не было этой самой дачи – она только строилась.

Конечно, кредит Вальке придётся отдавать с процентами. А Евгений помочь ему ничем не может – денег и так в обрез. Одни Маринкины репетиторы в копеечку вылетают. Да ещё и взятку нужно давать, иначе срежут на вступительных экзаменах за милую душу, и ничего потом не докажешь. Валька, правда, и не набивался. Уверял, что выкрутится сам, и Анькины родители помогут. Они торгуют на базаре – черешней, абрикосами и персиками.

Кроме того, Валентин собирался загонять свою «восьмёрку», мотоцикл тестя и ещё кучу всякого добра. Семья мечтала о коттедже много лет, и ради достижения цели была готова на любые жертвы. Все разговоры Шавровы вели преимущественно на одну тему: о доме, саде, семенах и удобрениях.

В аэропорту Евгений провожали Анна и Валентин Шавров-младший. Глава семьи накануне позвонил из Краснодара. Он сокрушался, извинялся, но никак не мог отложить мероприятия по задержанию сбытчиков фальшивых долларов. Спасаясь от преследования, они совершили в Таганроге убийство, а вот теперь их заметили в Краснодаре.

Естественно, Евгений не стал напоминать другу про Кисельчуков. Рядом стояли Анна со старшим сыном, да и Краснодаре Валька мог быть не один. Анна обещала передать мужу, чтобы тот, по прибытии, немедленно позвонил Евгению домой. А до тех пор надо вспомнить всё, что говорил Валентин на пляже и сопоставить данные с делом Гусевых.

Итак, московская трагедия произошла в ночь на тринадцатое мая, ростовская – вечером четырнадцатого. В одном случае убийца осталась в живых, в другом – совершила суицид. По своей инициативе или нет, неизвестно. Допустим, что по своей. Если шулера Кисельчука, который всю жизнь трепал матери нервы, было за что убить, то молодого человека Гусева, напротив, нужно было беречь, как зеницу ока. Конечно, его мог прикончить киллер, как это заведено у подобной публики. Но чтобы любящая бабушка?…

Она сразу созналась в содеянном. Уверяет, что не принимала ни алкоголь, ни наркотики. А вот лекарства пила – в тех дозах, что назначил врач. Она постоянно просит объяснить, возможно ли такое в принципе. То и дело просит консультации у психиатра. Каждому новому человеку докладывает всё, в деталях. А потом требовательно смотрит в глаза, умоляя раскрыть эту тайну.

Честно говорит, что жить без внука не будет. Выберет себе самую страшную смерть, как только представится возможность. Тюремного заключения она боится лишь потому, что в неволе труднее будет осуществить задуманное. А уж в психушке и вовсе руки не наложишь. Там ведь нет дверей, и за больными всё время следят. На окнах решётки, смирительные рубашки, мучения после уколов. Но Вера Фёдоровна готова и на это. Жить для неё сейчас куда труднее, чем умереть. Она готова принять любое наказание, но сначала хочет узнать свой диагноз, находясь в здравом уме и твёрдой памяти. То же самое желал узнать и Евгений Квинт.

В аэропорту следователя должна ждать машина. По желанию, его могли отвезти или домой, или в Управление. Квинт чаще выбирал второе. Вот и сейчас он не мог дождаться, когда самолёт сядет, и можно будет получить багаж. Прямо с дорожной сумкой он отправится на службу и попросит привести Веру Фёдоровну Гусеву. Евгению не терпелось познакомиться с этой странной женщиной.

Выйдет ли у них полноценный разговор? Или всё сведётся к коротким вопросам-ответам? Совместимость следователя и подследственного невероятно важна. Квинт всегда ставил её на первое место. Если всё будет хорошо, женщина расскажет намного больше, чем могла бы. Нужно к ней внимательнее присмотреться, потому что дело-то может обстоять совсем иначе.

Гусева ведь и наврать способна с три короба. Внука убила сознательно, но не по своей воле. Запугали её, например, или как-то иначе заинтересовали. И велели всё валить на старческий маразм. Правда, на семьдесят первом году жизни рановато впадать в слабоумие. Всякое, конечно, бывает. Может случиться и так, что парня убил кто-то другой, а бабка взяла вину на себя. До встречи с ней судить трудно. Конечно, за деньги она этого делать не будет. А вот если захочет кого-то спасти…

У Веры Гусевой есть сын Александр – отец покойного Сергея. Во втором браке имеет двух дочерей. Может быть, оттуда ноги растут? Раз парень не женат, его имущество наследуют родители. И бабушка решила порадеть своему сыночку… Тьфу, зарапортовался совсем! Да и болтовня соседок над ухом мешает. Надо прекратить думать о Гусевой вплоть до встречи.

А пока заняться другими делами. Обязательно позвонить жене Татьяне – мол, долетел благополучно, но сразу еду на службу. Анне телеграмму послать, чтобы не беспокоилась. Родители на даче. Они не знают, что Евгений сейчас в воздухе. Вот и славно, а то бы за них сердце болело.

Уже видно, что и в Москве жарко, как на юге. Столица сейчас похожа на курортный город – белые дома, пыльные тополя, холмистые, прогретые солнцем пустыри – желтые от одуванчиков. Квинт помассировал пальцами веки, взглянул на табличку «Не курить». Потом на другую – «Пристегните ремни». Глаза щипало от пота, и Евгений пожалел, что уже не может вымыть лицо в туалете. Лайнер шёл на посадку. Через полминуты шасси коснулось бетонки. Следователь Квинт вернулся в Москву. Он понимал, что главные трудности ожидают его именно здесь.

* * *

Убийца сидит перед ним. Блёкло-голубые глаза, морщины на бледном лице, как пенки на молоке. Бескровные губы, прилизанные седые волосы. В ушах – маленькие сапфировые серёжки, но камни оправлены качественным золотом. На Гусевой глухое чёрное платье. Несмотря на жару, ей холодно. Сухие худые ноги – в эластичных чулках. Обута задержанная в старомодные туфли без шнурков – их всё равно отобрали бы.

Веру Фёдоровну шатало, как былинку под ветром. Она с утра ничего не ела, или почти ничего. Но не потому, что объявила голодовку – просто не могла проглотить ни крошки. Сейчас она с изумлением разглядывала полного брюнета в легкомысленной бобочке. Окна кабинета были забраны шторами салатового цвета. Мелкий, покрытый лаком, паркет, бутылочного цвета палас, солидный двухтумбовый стол – всё это внушало Гусевой невольное уважение.

Кроме того, слева от Квинта, на специальном столике, стоял компьютер. Чуть подальше бесшумно работал маленький холодильник. На подоконнике Вера Фёдоровна заметила кофеварку. Тут же были шкафы со скоросшивателями, в углу – сейф «Айко». Дела Гусевой Квинт ещё не читал – решил ознакомиться вечером. Пока мчался из аэропорта на серебристом «Вольво-850», успел вздремнуть.

Сказались бессонная ночь, перелёт, мысли б уголовных делах, об усталой, почти помешанной дочери Маринке. Она подошла к телефону, еле ворочая языком, и обещала передать матери, что отец вернулся в Москву. Ладно, что родители за городом. Им даже этот, майский зной не в радость. Оба гипертоники, и Евгению то же самое грозит. Особенно если он будет так же много работать, курить по две пачки в день и злоупотреблять крепким кофе.

Да, всё это понимал Квинт. Но в то же время знал, что кофе для него – как бензин для автомобиля. Лиши его возможности эксплуатировать кофеварку – и ни одного важного дела не будет раскрыто. А для непростого разговора с Верой Фёдоровной нужно много, очень много энергии. Надо бы и задержанной чего-нибудь предложить – например, чаю.

Пусть почувствует, что не врагом, не преступницей её здесь считают, а просто невинной жертвой таинственных обстоятельств. Да, она ведь недавно пострадала в ДТП, повредила голову Тем более, имеет право на ошибки. Наверное, попал внук в паскудную историю, и бабушку потащил за собой. Молодой совсем мальчишка. Какой из него коммерческий директор? Вот и нахимичил…

– Вера Фёдоровну, вам кофе или чай? – предложил Евгений.

Гусева вздрогнула, испуганно глядя на него. Значит, в таком тоне здесь со старушкой не разговаривали. Но на то и держат в штате такого специалиста, как Квинт. Базовое образование у него медицинское. Он несколько лет работал психиатром, причём на Канатчиковой даче. Наверное, потому и вызвали его из отпуска. Поверили Гусевой, что она была не в себе в момент в убийства. И решили показать доктору Квинту – под видом допроса.

– У меня есть «Нестле»? Как, будете?

– Что вы! – Гусева слабо отмахнулась. – Меня тошнит. Меня всё время тошнит. Я и воду с трудом глотаю. В чём меня только уже не винили…

– Я не стану вас ни в чём винить, – пообещал Квинт.

За водой он успел сходить раньше, чем доставили задержанную, и кофе уже заварил. Сейчас нужно сделать первый глоток, чтобы прояснилось в голове.

– Я вам пакетик ягодного чая «Липтон» заварю. С чем хотите – с малиной или со смородиной?

– Я не буду. Мне никак…

Гусева закрыла лицо руками и заплакала, отворачиваясь от следователя. Но тот не стал её утешать, а дал облегчить душу. Там он ждал, попивая кофе, когда приступ тоски пройдёт. Вере сделал смородинового чаю. Оказывается, малиновых пакетиков не осталось. Пока он был в отпуске, в шкаф лазали коллеги. Но Евгений не сердился, потому что мог в любой момент перехватить у ребят и кофе, и заварку, и сигарету.