Инна Тронина
Алая ночь
Хенталов позвонил, и дверь тут же открылась. Кира ходила на цыпочках, приложив палец к губам. Её толстые щёки раздувались, а тугие косички болтались за спиной.
– Ирена спит. Я её уложила! – гордо сообщила девочка. – Так трудно было укладывать! Она встаёт и встаёт в коляске. Один раз чуть не перевернулась. Я её под мышки схватила…
– Здрасьте, дедушка! – весело сказала худенькая пожилая женщина в косынке на закрученных волосах. – Хоть к вечеру, да освободились!..
Уже в который раз Хенталов подумал, что бабушка и внучка совершенно не похожи – ни внешне, ни по характеру. Живчик Надежда Сергеевна выглядела младше медлительной Киры.
– Освободился наконец-то! – тяжело вздохнул Хенталов. Он готовил шёпотом. – Сейчас заберу Ирену. Вы не привезёте коляску сюда? Чтобы мне в комнату не идти…
– Конечно, привезу, если не хотите заходить.
В квартире пахло пирогами с капустой. Конечно, сейчас самое «капустное» время. Из комнаты выехала пёстрая итальянская коляска, где посапывала внучка. Персиковое личико, пухлые ручки с «перевязками», кружевной капор и соска-бутылка в руках – всё это было так дорого Энверу! Он вспомнил, что памперсы отдал соседке утром, и их должно хватить на несколько дней. У себя он тоже оставил две упаковки. Не стирать же ему ещё и пелёнки!
А вот питание Надежда Сергеевна покупала сама – на деньги Хенталова. Тот справедливо рассудил, что соседка, вырастившая сына и дочь, справится с этим делом лучше. А он – мужчина, по горло занятый, и совершенно не опытный. Должно быть, Надежда Сергеевна считала так же. Да и лишний приработок ей совсем не мешал.
– Осторожнее, а то разбудите. И расплачется на всю ночь. Вы там, у себя, свет не зажигайте. Я искупала её в шесть часов, так что капор не снимайте. Поставьте в тёплую комнату, чтобы не надуло. И на лоджию дверь закройте.
– Я уже закрыл. – Он вспомнил, что сегодня эту дверь и не открывал. Спасибо, Надежда Сергеевна, до завтра. Привет всем вашим, кого не видел.
– В десять, если проснётся, вы ей «Бону» или «Нутрилон» разведите, – успела сказать соседка, высунув голову на лестничную площадку.
– Обязательно. – Энвер стал открывать свои замки.
Войдя в квартиру, он услышал, что в кабинете, в спальне и в прихожей звонят телефоны. По всей лестнице расплывался вкусный запах поджаренной на подсолнечном масле капустной начинки для пирогов.
* * *
Перекличка телефонных аппаратов разбудила Ирену, и её лучистые карие глаза блеснули под рюшкой капора. Энвер между делом отметил, что звонок не междугородний, а московский, какие будоражили его квартиру по десять-двадцать раз на дню. Но сейчас он пришёлся очень уж некстати. С трудом успокоенная Ирена разбужена, и теперь придётся час-полтора ходить с ней по комнате, свистеть разные песенки, включать музыку.
Хенталов слыл меломаном и имел самую крутую, по меркам сезона, аппаратуру «High End» – «высший предел». Такая техника была давнишней мечтой Энвера. Он желал слушать компакт-диски с повышенным качеством записи. Они отличались золотистой окраской на тыльной стороне и отражающей подложкой из сверхчистого золота. Пластинки Хенталов признавал только выпущенные специально для аудиофилов – на тяжёлом стеклопластике.
Наверное, Ирена унаследовала вкусы и способности деда. И потому успокаиваясь, слушая сверхчистые аккорды. К тому же она вертела ручонками, будто танцуя, и пела что-то на своём непонятном языке.
За гардинами светились огни Москвы, которые так любил Хенталов. Они будоражили душу, заставляли сердце сладко сжиматься. Но сейчас они словно превратились в лазерные иголки, пронзили зрачки. Хенталов поспешно закатил коляску в спальню, прикрыл дверь. Тут они раньше спали с Зидой. И ему часто снилось, что жена рядом. Но, протянув руку, Энвер ощущал пустоту, и потом весь день мучился от тоски.
Он взглянул на определитель и вздрогнул. Звонили из той самой больницы, где лежала Сабина. Ежу понятно, что поздним вечером врачи просто так не беспокоят.
– Слушаю вас!
Энвер старался говорить, как всегда, – вежливо и в то же время равнодушно.
– Энвер Хасанович?
Этот женский голос он уже слышал. И он вспомнил заведующую нефрологическим отделением, которая вместе с лечащим врачом Сабины позавчера объясняли, что случилось с дочерью.
– Да, Елена Семёновна. – Память на имена у него была великолепная.
– Узнали? – Заведующая отделением вздохнула. – Я должна сообщить вам, что Шамогайлова Сабина Энверовна скончалась…
Хенталову казалось, что происходит во сне. Он был настолько потрясён, что даже не смог ни испугаться, ни расстроиться.
– От чего? – сухо спросил он, сам удивляясь своему спокойствию.
– Почечная, печёночная и сердечная недостаточность. Сабина так и не пришла в себя. Она ничего не понимала и не мучилась. Если это только сможет вас утешить…
– Когда? – перебил Хенталов.
Он слышал свой голос как будто из дальнего угла. Кожу на лицо стянуло сильным морозом. Надо шире открыть глаза. Так не бывает. Дочери всего двадцать два года. Сердце, печень и почки отказали сразу? Исключено. Сабина в последнее время ничем не болела. Осложнения после родов сказались бы раньше. И так молниеносно – всего четыре дня…
– Она умерла сегодня, в восемь часов вечера. Лечащий врач, Александр Михайлович Мер, очень просил меня позвонить вам. Вы ведь знакомы?
– Да, мы вместе заходили к вам в кабинет.
Хенталов вспомнил улыбающуюся внучку в коляске. Сейчас она звонко лопотала за стенкой.
– У него, кроме служебной неприятности, проблемы в семье. Пришлось срочно уехать домой, а то доктор известил бы вас лично. Поверьте, Александр Михайлович не боится ответственности. Он обязательно встретится с вами завтра в десять часов утра, в своём кабинете. Тогда же вы получите все необходимые документы. У Сабины дочка осталась? Кажется, грудная?
– Через неделю ей годик.
Хенталов и не мог пробудить в себе чувство скорби. Напротив, страшная весть лишь обострила его восприятие окружающего мира, ускорила мыслительные процессы.
Сабина умерла от тех болезней, которые нельзя не заметить – особенно когда они присутствуют в организме вместе. Напротив, дочка отличалась редкой выносливостью. Все её родственники умирали естественной смертью, в почтенном возрасте. Исключение составляли погибшие на войне. Опять-таки, в молодости ни у кого сердце, печень и почки не болели.
Дочь – мастер спорта по художественной гимнастике. Она – энергичная и весёлая девушка. Вернее, молодая женщина. Беременность у неё прошла без осложнений. После родов она восстановилась очень быстро. Хотела вернуться в университет, чтобы не терять год. Но погибли Зида с Рудольфом, и пришлось сидеть с малышкой.
Без предвестников таких смертей не бывает. Болезнь не приходит ниоткуда. Вот гибель – другое дело. Она не ощущается даже за секунду. Хенталов прекрасно помнил лицо дочери – в малейших деталях. У неё были ясные, прозрачные глаза здорового человека. Ярко-синие глаза, голубые белки – и нигде ни малейшей желтизны или мути. Кроме того, не было и намёка на отёки.
– Выражаю вам свои самые искренние соболезнования, – сказала Елена Семёновна.
Но Хенталов её не слушал. Это всё второстепенно. Она такие соболезнования выражает в сто десятый, а, может, и в тысячу первый раз. Надо говорить о другом. О главном. Кажется, яркая мысль промелькнула несколькими секундами раньше. Столь тяжкой болезни у Сабины быть не могло. Двадцать два года ей исполнилось восемь дней назад. Человек, износивший под завязку три самых важных органа, не может так долго и искромётно танцевать.
Тут обязательны: одышка, плохой аппетит, слабость, увядшая кожа, бледные или лиловые губы. Он бы заметил обязательно. Сабина не могла всё это скрывать. Она отмечала день рождения, но не пила всякую дрянь – только хороший алкоголь. Отец постарался приучить её к качественным, благородным блюдам и напиткам.
Да и что она могла выпить, чтобы выключились эти органы, причём необратимо? Если только яд… Яд?! Очень похоже. Приходилось вести такие дела. Яды бывают, конечно, разные. Могут поразить любой орган по отдельности, и все вместе. Но откуда взялся яд?…
– Энвер Хасанович, чуть не забыла! – спохватилась Елена Семёновна. – Вы бывали когда-нибудь в Казахстане?
– Я там родился, в Акмоле.
– А Сабина?
– Она родилась в Москве. А в чём дело?
Хенталову эти вопросы показались странными. Значит, и Елена Семёновна заподозрила неладное.
– Я думаю насчёт Семипалатинского полигона… Вы не могли там каким-нибудь образом подвергнуться облучению?
– До сих пор ничего не замечал. Извините, почему вы об этом спрашиваете?
– Я знаю от Саши Мера, что вы – адвокат. К атомным подводным лодкам отношения не имели. На АЭС не работали, на полигоне – тоже. А в армии вы служили?
– Я в армии был радистом. И местность была неподходящая для таких дел – Закавказский военный округ. Елена Семёновна, ещё раз спрашиваю – почему вас это интересует?
Хенталов уже знал, что будет делать дальше. Нужно немедленно, пусть даже ночью, встретиться с врачом. Узнать его адрес и ехать – благо, машина стоит под окнами.
– Да как вам сказать-то? Я хотела сейчас касаться этого, но, похоже, придётся. Когда мы виделись с вами, я надеялась, что Сабину можно спасти. Теперь же недоговорки неуместны. Саша Мер лучше всех расскажет вам о течении её болезни. Он хоть молодой доктор, но толковый, знающий, сообразительный. Приехал из Петербурга, где работал в Военно-медицинской академии. Я к чему всё это… Поверьте, раз так случилось, значит, положение было действительно безнадёжным. Никакие усилия врачей не могли переломить ситуацию. При поступлении вашей дочери был сделан клинический анализ крови. Выяснилось, что у неё очень высокий лейкоцитоз. Причём он увеличивался с каждым днём. Норма – около шести тысяч в одном кубическом миллиметре крови. У неё же было сто пятьдесят-двести тысяч. Сабина лежала на нашем отделении. К нам её доставили с подозрением на острую уремию. Уремия у неё была действительно. И, кроме того, оказалась ещё масса заболеваний. Мы подключили лучших специалистов Москвы. Лично я сбилась с ног. Саша даже ездил к некоторым светилам на дом, привозил их в клинику. Никто ничего не мог понять. Рвота, апатия, кома, огромный лейкоцитоз, пониженный протромбин, повышение остаточного уровня азота. Это – симптомы и острой атрофии печени, и острой почечной недостаточности. Но такие цифры говорят уже о самостоятельном заболевании. Это – лейкоз.
– Елена Семёновна, будьте добры дать мне телефон лечащего врача и его адрес? Он – хороший специалист, у него прекрасные рекомендации. Очень вас прошу! Хотя бы номер телефона. Адрес он назовёт сам, если захочет.
– Я же сказала, Энвер Хасанович, что вы встретитесь завтра! Я сделаю всё, чтобы вашему свиданию никто не помешал, сколько бы оно ни продолжалось.
Елена Семёновна говорила уже раздражённо. Запас дежурной скорби быстро иссяк. Видимо, ей очень хотелось домой. Что ж, не её дочь скончалась. Хенталов всё понимал. Но хотел, чтобы поняли и его.
– Если ваши соболезнования не были чистой формальностью, вы дадите мне номер телефона доктора Мера. Сейчас же!
Тон Хенталова стал казённым, как в зале суда.
– Это приказ, извините? – оторопела заведующая отделением.
– Нет. Я надеюсь на ваш гуманизм, понимание и поддержку. Большего мне не нужно. Слишком много болезней для одного молодого человека, и я не хочу терять время. Впрочем, дело ваше.
– Надеюсь, нас вы ни в чём не подозреваете?
Елена Семёновна, видимо, уже жалела, что согласилась позвонить Хенталову.
– Нет. Зачем вам это? Да я и сам не представляю, в чём и кого тут надо подозревать.
– Хорошо, записывайте.
Елену Семёновну смутила настойчивость адвоката. Ей и самой, похоже, эта история казалась тёмной. Не хватало ещё, чтобы отец Сабины принял отказ дать телефон Мера за попытку скрыть преступление!
Номер пришлось запоминать – бумаги и карандаша под рукой не было. Судя по всему, доктор живёт в Орехово-Борисово. Далековато, конечно, но выбирать не приходится.
Сабина умерла. В это никак не поверить. К этому не привыкнуть. Наверное, надо увидеть её мертвой, чтобы смириться с утратой. А если её убили? Кто? За что? У дочери не было криминальных друзей и даже знакомых. Особенно теперь, когда практически всё свободное время Сабины было занято малышкой.
Да, они жили врозь, и теперь Хенталов пожалел об этом. Могли появиться новые знакомые, конечно. Они и появились – молодые мамаши с колясками на Варшавке. Такая смерть по определению не может быть естественной. Оказывается, не три, а четыре болезни. И какие! К первым трём добился лейкоз. Нигде Сабина не облучалась. И сколько же это надо хватить рентген, чтобы разложиться заживо в течение короткого времени?
Впрочем, яд может быть всякий. Но как дочь его приняла? Подсыпали в пищу, в питьё? Она не того пошиба, чтобы тащить в дом кого попало или выпивать не улице. Впрочем, если кто-то замыслил преступление, то своего он добьётся. Значит, вопрос не в том, как именно была убита Сабина. Главное – выяснить, чей интерес привёл к трагедии.
Кто это мог быть? Да кто угодно! Сабина с малюткой прописаны на Варшавке вдвоём. Жильё находится в частной собственности. Надо убрать мать. От ребёнка избавиться ещё легче. И – вперёд! Но, в таком случае, дочка должна была оформить у нотариуса завещание или дарственную. Не может быть, чтобы она скрыла от отца такие свои действия. Может быть, её шантажировали? Запугивали? Поставили перед трагическим выбором: жизнь Ирены или сделка?
Теперь не спросишь, и надо разбираться самому. И всё же странная гибель. Хотя, если вспомнить бизнесмена Кивелиди*, всё может быть. Могут натереть ядом телефонную трубку, дверную ручку – да что угодно. Но квартирные бандиты вряд ли станут действовать так изощрённо. Они убивают достаточно примитивно, особенно если жертва – молодая, совершенно беззащитная женщина. Сабина ходила без охраны, и справиться с ней было просто.
Но она погибла от яда – сомнений уже почти нет. Способ оригинальный и дорогостоящий. Кроме того, слишком бросающийся в глаза. Будь Сабина богатой и влиятельной личностью, вроде того же Белугина, за которую могли всерьёз отомстить, тогда понятно. Но дочка не могла так высоко котироваться, поскольку не имела никаких покровителей, кроме собственного отца. Она ни у кого не отнимала большие деньги.
Только одно – квартира. Но этот яд не гармонирует с таким банальным преступлением. Может, она стала нежелательным свидетелем чего-либо? Если случайным, на улице, то выбрали бы не яд. А других вариантов и быть не могло. Сабина всю жизнь сторонилась сомнительных личностей. И после того, как стала матерью, прекратила всяческие тусовки в своём доме.
Исключение сделала только для дня рождения. Её отравили тогда, во время застолья? Кто и зачем? Гости – проверенные люди. В основном, друзья – начиная ещё со школы. Заинтересованные лица подкупили кого-то из них? Вероятно. Деньги сейчас могут всё. Но к чему теперь раскапывать эту вонючую яму? Сабины-то нет. И не будет больше, пусть даже завтра всех найдут…
Нет, она не умерла! Хенталов усмехнулся, сжимая кулаки и глядя на себя в трельяж, стоящий в спальне. Косметику Зиды он отсюда убрал, чтобы не ранить душу. Оставил только свою – бальзам для волос и для бритья, лосьоны, абразивосодержащие препараты по уходу за кожей. Две кисточки из барсучьего волоса, станок «Wilkinson» с двойным лезвием – для идеально чистого бритья. Быть в форме Хенталову приходилось постоянно. Того требовали не только многочисленные судебные процессы, но и статус члена престижного клуба «Скорпио».
В Кунцево Энвер теперь ездил часто. Он проводил там закрытые встречи с некоторыми клиентами, а также с членами их семей и друзьями. Он пользовался сауной, массажным кабинетом, тренажёрным залом. И там же в прошлом году справил свой 45-летний юбилей.
При содействии одного из приятелей, чьи интересы Хенталов представлял уже на нескольких процессах, он стал полноправным членом «Скорпио». Имел право приезжать туда в любое время суток, без предварительного звонка и без записи. Собирался расслабиться там и в ближайшие выходные. Теперь, понятно, ничего не получится.
Энвер вспоминал, как годовалая дочка ползала по односпальной койке Дома студентов МГУ, где тогда жила их семья. На дворе зима конца семьдесят четвёртого года. Он – на пятом курсе юридического факультета, готовится к сессии. Зида – студентка третьего курса филологического факультета. Тогда, помнится, жена примчалась с двумя билетами. В Москву приехал с гастролями Ленинградский балет на льду. Зиде не удалось самой достать билеты, но её подружка свалилась с гриппом. Разумеется, друг заболевшей тоже никуда не пошёл. Таким образом, билеты оказались у Хенталовых.
Сабину оставили у такой же молодой пары, в соседней комнате. Кажется, их фамилия была Сенотовы. Внезапно пропал единственный галстук Энвера. Потом выяснилось, что Сабина привязала его к шее своего плюшевого мишки. Пришлось занимать стильную широкую «лопату» у Витьки Ледантю, который жил в другом конце коридора. А белую рубашку – у его соседа, Вальки Ермолаева. Зида, помнится, была в короткой модной шубке и юбке выше колена. Очень гордилась, что может надеть сапоги-чулки. Она готова была стоически мёрзнуть ради того, чтобы выглядеть модной и уверенной в себе.
Теперь Энвер взял коляску с Иреной и повёз её к двери.
– Ма-ма! – отчётливо выговорила девочка, села в коляске и потянулась куда-то в сторону.
– Мама в больнице, – дрогнувшим голосом сказал Энвер. – А мы сейчас пойдём к бабе Наде. Она тебя на ночь приютит. Мне ехать нужно, би-би. По делам, понимаешь?
Энвер не сдержался и нежно поцеловал внучку в бархатную щёку.
– Ыба! – указывая на аквариум, сказала Ирена.
– Нет, рыбки тут останутся. Их никак нельзя взять с собой.
Одиннадцатый час. Значит, соседи ещё не легли. Они всегда засиживаются перед телевизором за полночь. Лишь бы не шёл сейчас очередной сериал – итальянский или бразильский. Какой там сейчас хит? «Тропиканка», что ли? Впрочем, за деньги соседка пожертвует сериалом. Семья у неё большая. Дочь одна растит Киру, муж – пенсионер Сын тоже много не приносит. Короче, получается не милость, а трудовой договор.
Увидев, что внучка чуть не плачет, Хенталов поспешил увезти её от рыбок. Ребёнок мог часами смотреть, как они плавают в аквариуме.
– Рыбки бай-бай хотят, не надо их будить. И ты сейчас у бабы Нади бай-бай ляжешь. А утром я вернусь, и мы с тобой пойдём гулять. В парк поедем на «бибике», с колясочкой. И ты там листиков насобираешь…
Энвер тихим речитативом уговаривал внучку, пока вёз коляску через лестничную площадку. Ирена, радуясь суматохе, кричала «ко-ко-ко» и размахивала руками, как крыльями. В это время из кабины лифта вышел сын Надежды Сергеевны.
– Добрый вечер, Энвер Хасанович! – вежливо поздоровался он. – Вы от нас или к нам?
Парень то ли где-то подрабатывал вечерами, то ли навещал любовницу. Он очень часто переступал порог своей квартиры лишь после полуночи. Сегодня, как видно, он освободился раньше. Худенький и белобрысый, он выглядел много моложе своих двадцати девяти лет.
– Я уже от вас ушёл, и Ирену забрал. Но меня срочно вызвали к подследственному. Так что, Валерий, помоги-ка мне с дверью. А матери скажи, что я никак не могу отложить поездку. За лишние хлопоты плачу вдвойне.
– Ночной допрос устроили, что ли? – догадался Валерий, вынимая ключи.
– Верно.
Хенталов обрадовался, что за него придумали причину внезапной отлучки. Про Сабину он решил пока никому не рассказывать, чтобы избавить себя от причитаний.
– Мне нужно ещё душ принять, так что времени в обрез. Думаю, что Надежда Сергеевна меня поймёт.
– Конечно, поймёт! – подтвердил Валерий, громыхая замками.
Толкнув дверь, он вкатил коляску в узкую переднюю. Энвер, не дожидаясь появления его удивлённой матери, вернулся к себе. Он включил люстру в кабинете и несколько секунд смотрел на фотопортрет Сабины – в костюме «сафари» и в шляпе. Из другой секции на него смотрела Зида – в серо-коричневом полосатом блузоне, с ниткой гранатов на шее. Они с дочерью были очень похожи. И, наверное, уже встретились в ином мире.
Хенталов поднял трубку того аппарата, что стоял на письменном столе. Он был стилизован под старину. Взял бумажку с номером, Хенталов набрал цифр и закурил. Трубку он плечом прижал к уху.
После двух сигналов трубку сняли.
– Да-да! – испуганно отозвалась молодая, судя по голосу, женщина.
– Добрый вечер!
Хенталов выпустил изо рта дым. В его речи возникла вальяжная пауза.
– Могу я поговорить с Александром Михайловичем? Сразу прошу прощения за поздний звонок.
– Знаете, он только что с собакой погулять вышел, – с сожалением сказала женщина. – Буквально пять минут назад.
– Вы – его супруга? – уточнил Энвер.
– Да. А кто его спрашивает? – встревожилась жена врача.
– Отец одной из его пациенток. Мы с ним знакомы, так что не тревожьтесь. А когда он вернётся, не знаете?
– Может быть, ему что-то нужно передать? – предложила женщина.
– Нет, я перезвоню завтра. Спокойной ночи.
– До свидания, – растерянно попрощалась жена Мера.
Похоже, она была совсем ещё юная.
Хенталов положил трубку и тут же снял её вновь. Услуги такого рода оказывались ему в любое время дня и ночи. Об этом тоже позаботились влиятельные люди. Энвер лишь должен был назвать слово-пароль, чтобы его именем не воспользовался кто-то другой. Его попросили подождать пять минут. Потом в трубке раздался мужской голос, назвавший адрес Александра Мера.
Хенталов не ошибся. Врач действительно проживал близ Каширского шоссе, в микрорайоне Сабурово. Рядом располагалась железнодорожная станция «Москворечье». Сколько доктор может гулять с собакой? Полчаса, час? Во всех случаях, бриться некогда. Да это и ни к чему – для ночного свидания с мужчиной.
Хенталов поспешно сбросил «тройку», сорочку, галстук; унёс всё это в спальню. Потом он распахнул дверцы шкафа, выбирая более подходящую для поездки одежду. Через пять минут дверь запирал совсем другой человек. Блестящий адвокат надел потёртые джинсы, водолазку цвета «мокрый асфальт», замшевую сизую куртку. Он стал похож на обыкновенного автолюбителя, какие десятками бродили близ любой колонии московских гаражей.
На счастье, лифт так и стоял на его этаже. Нажав кнопку с цифрой «1». Энвер прислонился спиной к стенке кабины. Он пытался представить дочку мёртвой, но не мог – настолько это было невероятно. Отец не мог смириться с мыслью о том, что молодое сильное сердце вдруг отказало. Что всегда нормальная кровь посерела, а печень и почки вдруг вырубились на ровном месте.
Будь Сабина слабенькой и больной, Энвер стал бы готовиться к возможной трагедии заранее. Сейчас же его душа содрогалась, обретая плоть. «Нет, не может быть! В больнице перепутали. Она жива. Завтра позвонят и скажут, что это – ошибка. Да нет, прямо сейчас доктор скажет, что в восемь вечера скончалась вовсе не Сабина Шамогайлова…» Она пела, танцевала, смеялась. Говорила тосты. Снимала праздник любительской камерой ещё восемь дней назад.
И отравить её никто не мог – это бред. Не тот Сабина человек. Во всех случаях, надо скорее увидеться с врачом. Плевать, что подумает его жена. Вроде бы, детей у них нет. Мадам Мер может и не понять чувства отца, у которого погиб ребёнок. Но встретиться с Александром нужно именно сегодня. Почему-то Энверу казалось, что завтра будет уже поздно.
Он выскочил из подъезда на улицу. Шумела сухая, увядшая листва деревьев. Под светом фонаря серебрилась пыльная трава. Над Москвой переливалось звёздами осеннее холодное небо. Столица ещё не спала, но уже дремала.
Хенталов достал из портмоне ключи, открыл дверцу своей рубиновой «девятки», включил зажигание. Взглянул на часы – половина двенадцатого. К моменту прибытия Хенталова на Каширку Мер уже вернётся. Путь предстоял, мягко говоря, нее короткий – практически через всю Москву. Хенталов грустно улыбнулся, взглянув на свой перстень. Когда ему передали обручальное кольцо погибшей жены, он добавил своё. И заказал перстень – с полумесяцем и звездой. И с тех пор носил его, не снимая.
Ночью ездить приходилось довольно часто. Энвер отрегулировал фары так, чтобы свет их сходился на асфальте одним пятном. Обычно, в таких поездках адвокат включал автомагнитолу, чтобы взбодриться. На этот случай он имел записи тяжёлого рока. Правда, сейчас, по известной причине, он музыку не врубил.
По пути в Сабурово, как всегда, встретилось много дураков, которые любили гонять ночью по столице, не соблюдая никаких правил. Кто-то слепил всех дальним светом, кто-то шёл практически втёмную. Тем не менее, Энвер прибыл по адресу за пять минут до намеченного времени.
Где-то рядом стучала колёсами электричка. Громадные дома подмигивали ещё светящимися окнами. Каширское шоссе петляло впереди. Его холмы напоминали морские волны. Прижав «девятку» к обочине, Хенталов вышел и глотнул морозный воздух – пьянящий, как вино. Небо зеленовато светилось на горизонте. А фонари почему-то казались малиновыми.
Хенталов вздрогнул, потому что рядом заскулила собака. Потом прерывисто, с трудом, завыла. Энвер захлопнул дверцу и пошёл на звук, мягко ступая эластичными туфлями. Он достал из кармана куртки фонарик и направил на сильно поредевшие кусты.
Ирландский терьер лежал на боку и взвизгивал, зализывая окровавленные передние лапы. При виде человека с фонарём он залаял, пытаясь привстать, но не смог. Из собачьих глаз побежали бессильные горькие слёзы.
– Кто ж тебя так, бедняга?
Хенталов потрепал собаку между ушей, наблюдая за её поведением. Огненно-рыжий при дневном свете «ирландец» сейчас выглядел так, словно его вытащили из кучи грязного песка. Собака была ранена, но куда именно и насколько серьёзно, Энвер не понимал. Терьер скулил, глядя через шоссе, на дома. Вероятно, пёс жил именно там. Как жаль, что он не умеет говорить! И на ошейнике нет никаких сведений о хозяевах. Он даже не может бежать, показывая дорогу. Но не оставлять же его здесь – надо искать выход.
– Дурашка, и где же твой хозяин?
Надо бы отвезти рыжую бестию в круглосуточную ветеринарную лечебницу. Но без ведома хозяев он это сделать не может. Похоже, ранение не огнестрельное. Хенталов, удерживая несчастного пса, при свете фонаря осмотрел его лапы. И решил, что кости раздроблены нунчаками. Здесь главное – время. До утра ждать нельзя. Редкий хозяин будет держать пса-инвалида. Большинство в такой ситуации предпочтут этого «ирландца» усыпить. Но строить предположения нельзя до тех пор, пока не встретишься с хозяином.
Внезапно собака забеспокоилась ещё сильнее. Энвер сразу даже не понял, почему именно. Потом вдруг услышал женский голос, показавшийся знакомым.
– Саша! Джерри! Да где же вы? Я с ума схожу! Ау-у! Сашка, домой пора. Куда ты подевался? Джерри, ко мне!
И женщина неумело посвистела.
Пёс радостно залаял, завертел во все стороны купированным хвостом. И даже, казалось, забыл о своих страданиях. Хенталов резко поднялся, облившись холодным потом. Он всё понял. Из плотной мглы, разбавленной лишь светом станционных фонарей, появилась девушка в расклёшенных джинсах и совершенно не идущих к ним туфлях-лодочках. На ней была коротка, до пояса, кожаная куртка. По широкому, хомутом, вороту свитера рассыпались пряди кудрявых длинных волос.
Да, Хенталов час назад говорил именно с ней. Писклявый, почти девчоночий голосок. Она картавит и на «р», и на «л». Встреча оказалась неожиданной – особенно для хозяйки Джерри. Она устремилась на лай любимца и обнаружила его в обществе совершенно незнакомого типа.
– Ой! – Девушка закрыла рот цыплячьей ручкой с обручальным кольцом. – Вы Джерри нашли, да?
– Видите, что его ранили? Ему срочно нужна помощь. Мы с вами сегодня по телефону беседовали. Помните?
Воздух, как всегда бывало осенью, остыл моментально. Около губ Хенталова и хозяйки Джерри вился парок.
– Да, но… Муж ушёл тогда гулять с Джерри и пропал. Его до сих пор нет. Ему ещё звонки были, в том числе из больницы. Я побежала искать. Сашка, бывает, с другими собачниками языком цепляется. Вы их встретили, да? А что случилось, не знаете?
Вот это Хенталову уже не понравилось. Впрочем, в панику он не впадал, ни при каких обстоятельствах. Даже на смерть единственной дочери он прореагировал с поистине спартанским хладнокровием, чего и сам не ожидал. Это давало ему право ожидать того же и от других. Но, в данном случае, следовало сделать скидку на пол и возраст.
– Как вас зовут? – улыбнулся Хенталов, мягко отводя женщину к обочине.
Та склонилась над Джерри. Принялась гладить его и целовать в морду. Энвер тоже отступил, потому что по Каширскому шоссе с рёвом проносились КамАЗы и «Татры» дальнобойщиков.
Немного подумав, женщина ответила в нос:
– Маша.
– Маша Мер? – уточнил Хенталов.
Его челюсти свело, а под правым коленом непроизвольно задёргалось сухожилие. Визг терьера не давал сосредоточиться.
– Да. Вы действительно звонили… Я хотела выскочить вслед за Сашей, но потом решила, что он скоро придёт. И вот, пожалуйста! – Маша всхлипнула, как школьница, получившая двойку.
– Кто ранил Джерри? За что? Он на людей никогда не бросался. Весёлый такой, доброжелательный…
– Натуральный характер «ирландца».
Хенталов вспомнил своего мраморного дога Гамлета, который умер в прошлом году. Как оказалось, с тоски по Зиде. Когда хозяйка была жива, повиновался ей безоговорочно, даже с видимым удовольствием. Энвер поддерживал с ним ровные мужские отношения, не окрашенные романтикой.
Он сейчас особенно ярко вспомнил, как нашёл дога уже застывшим. Под передними лапами Гамлета были зажаты восточные тапочки Зиды. Когда в ветлечебнице произвели вскрытие, никаких смертельных заболеваний не нашли.
Как ужасно, когда ты один! Крохотная внучка не в счёт. С ней не поделишься проблемами, и не утешишься в её объятиях.
– Я без понятия, кто его ранил, Маша. Нашёл уже под кустом, когда затормозил. Он скулит, ему очень больно. Нужно действовать. Если хотите, я помогу вам, донесу Джерри до машины. Вы не знаете, где здесь круглосуточная клиника?
– Знаю, где наша районная лечебница. Мы там Джерри прививки делали. А ночью не знаю, куда нужно ехать.
Маша достала из кармана носовой платок и вытерла глаза. Пронёсся по Каширке КамАЗ, испортил воздух несгоревшим паршивым бензином. Ветер, как назло, понёс облачко на Энвера с Машей. Бедный Джерри несколько раз чихнул.
– А вы Сашу-то не видели? Знаете ведь его. Такой высокий, с чёрной бородой. На нём серый свитер и вельветовый пиджак… Мои родители на Золотых Песках, в Болгарии. Я одна, и очень боюсь.
– Знаю я его, Маша, знаю. Но сейчас не встречал.
Энвер огляделся по сторонам, прикидывая, где может лежать тело. Конечно, при жене, да ещё такой впечатлительной, заниматься поисками неэтично. И особенно долго время тянуть нельзя.
