Инна Ивановна Фидянина
Былинки от Инки
Но Большак, он вовсе не гора,
а всего лишь как три мужика.
Потёр Иван лобище и смекнул:
длинны сети рыбацки развернул
и накинул их на карасей.
Свистнул мужикам, а те быстрей
волокут их к центру земли,
к царской размалёванной двери.
Выходил царь на злато крыльцо,
чесал пузо, в ус дул, тёр чело
и решил, что скот нельзя терять,
приказал их в армию отдать.
Ай, как шили мундиры сорок дней
швеи, мамки, няньки! И взашей
гоняли ребят-пострелят,
приходили те глазеть на солдат.
Вот истёк срок: сто дней, сто ночей.
Не узнать карасей-ивасей,
бравые ребята, на подбор,
сабли востры, головной убор,
под шеломами морды блестят,
порубить желают всех подряд!
«Мы готовы сечь, рубить!» Царю
вложить бы в голову умище суму,
а не толстые, смешные калачи
(предупреждали ведь его врачи).
А теперь… глазища рыбьи глядят
выстроившись в бесконечный ряд
и готовы искромсать весь народ.
Ещё минуты две и вперёд!
В ужасе зовёт царь Большака,
но пока Иван ходил туда-сюда,
потоптало наше войско народ
и уже до Германии прёт!
А в Германии кричат: «Эх, пора
звать богатыря Большака!»
Скорописную грамотку пишут
да почтового голубя кличут,
и по ветру письмо пускают,
мол, голубка дорожку знает.
И пока голубка шла туда-сюда,
на Руси стояла тишина,
да в живых оставшийся народ
нарожал новых деток и вперёд:
пашем, жнём да снова сеем,
себя никогда не жалеем!
Вот и Ивану от печки зад открывать неохота:
– Больно надо спасать кого-то!
Пока поднялся, обулся, оделся,
из дома вышел, осмотрелся,
караси пол-Европы помяли,
стеной у Парижа встали
и уходить не хотят,
вернуть себя требуют взад:
то бишь, обратно на небо!
Но во Франции не было
умных в голодные годы.
Побежали спрашивать у Природы.
Природа молчала долго,
потом кивнула на Волгу,
откуда шагал Большак
примерно так:
– Ать-два, левой,
нам бы с королевой
хранцузкой породниться —
на фрейлине жениться!
Подходит Большак туда,
куда его не ступала нога,
а там караси в мундирах
и бравый Ивась командирах:
стоят, сыру землю топчут,
о небесищах ропщут.
И попёрся Иван
по крестьянским дворам:
– Нужна машина кидательная
увеличенная стократенно —
тварей божьих закинуть на небо.
Плотников сюда треба!
Прибегали плотники: рубили,
пилили, строгали, колотили
и сляпали огромную махину —
камнеметательную машину.
Как сажали в неё солдатушек
да забрасывали в небо ребятушек,
и так до последнего карася!
Ой, вздохнула мать сыра земля!
А на небе синем иваси
глотнули своей среды
и давай расхаживать на длинных хвостах,
говорить на разных языках
да на землю смотреть свысока.
Вот такая у них душа!
Ну, а Ванька в героях ходил,
так как всей Европе угодил.
Королев да принцесс целовал,
милу фрейлину к замужеству звал.
Теперь точно сказке конец.
Большак ведёт под венец
девку нерусску, та плачет:
увезут далеко её, значит,
а там жизнь, говорят, нелегка —
у царя больна голова!
Да и на небе не легче,
ведь господу мозги калечат
стада карасей-ивасей,
и нет никого их мудрей!
О нас, дураках, попе и попадье
Маленькая пьеса для маленьких людей.
А большие люди большие деньги гребут
да на нас кладут,
ну… может быть, ложат.
Зато их совесть не гложет!
На ярмарку много дорог.
– Почём нынче горох?
– Десять пощёчин!
– Дорого очень!
А бобы?
– Мимо ходи!
Но мимо ходить мы не хотели,
гусёнка себе присмотрели,
приглянулся нам поросёнок,
телёнок, козлёнок, курёнок,
позолоченный самовар
да прочий необходимый товар.
Но нас почему-то гнали,
говорили:
– Вы денег не дали!
Но про деньги мы не слыхали,
мы привыкли дровами, грибами,
жиром медвежьим
и даже работой прилежной.
– Держи векселя надёжные:
долги наши прошлые!
Но зачем же по нам кочерёжкой?
Лучше расписной ложкой,
а ещё бочкой с пивом,
чтоб мы стали совсем красивы!
– А ну валите отсюда,
и без вас тут народу запруда!
Вдруг откуд-ниоткуда поп
широченный такой идёт,
всех животом раскидывает!
Люд тощий ему завидует.
Подползает поп до прилавка,
смотрит (пущай, не жалко!)
и говорит устало:
– Мне вон тех дураков не хватало! —
и на нас пальцем тычет.
Васятка малой уже хнычет.
Хнычь не хнычь, а у попа веселее!
Мы за грош продались скорее
и бегом за хозяином следом
к самому, что ни есть, обеду.
Наелись, поп танцевать нас заставил,
еле-еле в живых оставил:
спели, сплясали, поели,
снова сплясали, повеселели!
Так прошло лет десять, наверное,
по застольям да по тавернам.
А когда мы песни уж еле мычали,
то за собой замечали,
что на лавках больше не помещаемся.
Или дюже к себе придираемся?
Но попадья говорила:
– Зачем дураков раскормила?
А сама тощей коромысла!
И вот, всё это осмыслив,
решила она нас прогнать.
Да Васятка успел сказать
попу веское слово:
– Изменяет тебе Прасковья
со звонарём Антошкой!
Поп побил жену немножко
и та сразу смолкла.
Так и жили мы чи зайцем, чи волком,
пока не пришла беда.
Заголосила как-то утром попадья:
– Пропала у меня сковорода!
Искали ржавую, орали и вопили.
Затем слух по Руси пустили,
мол, живёт в Московии попадья,
и пропажа у ей – сковорода.
А на самом то и деле
мы сковородку эту съели.
Переваривалась суровая долго,
плотом вышла. По Волге
сплавилась вниз куда-то.
Но с тех пор виновато
на попадью мы смотрели,
когда яишенку ели.
Но попадья дело так не оставила,
семье ультиматум поставила,
мол, в хозяйстве нужна
новая сковорода!
***
А на ярмарку много дорог.
Поп с дураками прёт,
подходит к торговым лавкам.
Товар лицом ему кладут (не жалко)!
Поп спрашивает:
– Почём сковородки?
– Три рубля.
– Дорого очень.
– Остаток на чай.
– Не серчай, но на водку!
Продавец щурится:
– Её тоже в охотку.
– Чтож, придётся брать по три рубля,
нужна жене сковорода.
Так расступись же, народ,
поп с дураками прёт!
А и задавит кого ненароком,
так его ж родню и обложит оброком:
– Налог на смерть, понимаешь?
Мы попу завсегда киваем,
даже когда он нас матом:
– Народ, он кругом виноватый,
даже ежели пашет прилежно
иль бурлачит по побережью.
Куда сковородку дели?
Мы немножечко оробели.
И были мы так наказаны:
к его колокольне привязаны.
Да, да, прямо к колоколам.
Поп отгулы дал звонарям.
Дин-дон, дин-дон,
колокольный этот звон
сделал нас совсем глухими
и на левый бок кривыми.
А попадья на мужа ругается:
– Дураки ж по хозяйству стараются!
А кривых как работать заставишь?
– Промеж глаз кулачищем им вдаришь,
и пойдут натирать сковородки:
ходка за ходкой.
Попадье такой расклад не нравится.
Ходит по двору, убивается:
– Глухим, что ни скажешь, кивают
и ничегошеньки не понимают!
Придётся их гнать взашей.
– Винца напоследок налей!
У попа жизнь была хороша,
об еде не болела у нас голова.
***
И пошли мы искать свой слух,
выспрашивать у старух.
Но старухи нас не понимали,
головами на лес кивали.
Эх, по лесу мы шлялись долго,
добрались до самой Волги,
а там и до гор Урала.
Лешего повстречали.
А тот марево марит,
и смело так нам гутарит:
– Здесь нельзя забавляться,
спугнёте лису. Лиса зайца
не завалит. Вот будет худо!
Вы идите, идите покуда.
– Покуда, это куда?
– А туда, ребятки, туда! —
и показывает на Кудыкину гору.
Да что же это такое?
Побрели мы до той горы.
Леший с нами, чёрт побери!
А Васятка, он не дурак,
думать думу мастак,
говорит нам всем:
– Давай по-хорошему,
от простого пройдёмся к сложному.
Раз у нас ни здоровья, ни слуха,
поможет нам лишь проруха.
А Леший вдали телепается,
всё ниже к траве пригибается,
прислушивается к земле:
не скачет ли кто на коне,
на ступе ли кто не летит,
а может лаз где прорыт
до самого дальнего царства,
заморского государства?
***
Вдруг Васятка в норку провалился,
мы за ним, ну чтобы он не злился.
И Леший, не крестясь, туда же:
– А вдруг там пловом обяжут?
А летели мы вниз ни много ни мало,
в Виево царство попали.
Сидит там Виюшка, правит,
медь на олово плавит,
гномы ему прислуживают,
да дюже так!
Вий говорит:
– Чего надобно, смерды?
Дурак Васятка сказался первым:
– Потеряли мы слух, окривели,
и об жизни мирской сомнений
накопилась целая куча!
Вот кто на белом свете круче:
батюшка поп или бог?
Вий:
– Я б в этом вопросе помог,
но ни черта не вижу.
А ежели я лавой брызжу
из гор могучих,
то я всех круче!
А Леший ему:
– Ты не прав,
немного у Вия прав.
Вот кто волков по лесу гоняет,
тот всем миром и управляет,
то есть я, Леший.
Вий:
– Ты слова свои взвешивай,
гниль болотная!
Где моя одежонка походная?
Несите, гномы, доспехи,
пойду отсчитывать вехи.
Итак, все вместе ползём наружу,
Вий с нами, как лучший друже.
А снаружи его души
вовсе добро не ищи:
упёрся глазами в землю:
– На пашню мне надо, в деревню.
А нам, дуракам, нет и дела
что душа его захотела
чего-то или куда-то.
Сок желудочный урчит виновато
в отощавших брюхах.
– Может, вернёмся к старухе?
Попадья, она нас любила,
по праздникам токо и била.
– Не, глухих не пустит обратно.
Вот слух разыщем…
– Ай, ладно!
Чтож, побрели калеки дальше,
каждому встречному машем,
но от Вия народ врассыпную.
– Эх, баланду поесть бы какую!
– Ага, щас засеем и будем ждать.
Надо б к людям, там могут подать.
Вий:
– Вспахать – идея хорошая,
тут нет ничего такого и сложного
***
Ну, пока Вий земелечку пашет,
нам удача крыльями машет
с площадей торговых,
с приходов моргает пловом.
Мы плюнули на пашню Вия,
Лешего в лес отпустили
и одни побрели до народа.
А миряне на нас:
– Уроды!
– Зачем же так?
Ведь мы поём и пляшем,
вразнобой руками машем
да гундосим невпопад.
Но ответом – камнепад!
А в ближайшей богадельне
поставили нас к молельне.
Стоим, крест кладём неправильно,
бьёмся челом об завалинку
и ругаемся грозно матом
(попадья научила, не виноваты).
Выгнали нас. Куда идти?
Одни беды на пути.
– Может, всё-таки поле засеем?
К осени урожай поспеет.
Домишечко рядом поставим.
С Лешим в картишки вдарим.
– Ну не, мы к трудам непривычные.
Не для того ребята столичные
мамок родами тужили.
Мы знаем дороженьку нужную:
пойдём-ка до бабы Яги,
у той две костяные ноги,
сумеет здровье вернуть.
Нелогично, но по лесу прём, не свернуть!
Вий с надела своего нам машет,
соха в ручищах злобно пляшет.
Отвернулись, смотреть неохота,
не наша, то бишь, забота.
А вон и избушка бабы Яги.
Заходим. Ей встать не с ноги:
сидит, в карты с Лешим играет,
тот ей байки смешные баит.
Дураки:
– Помоги нам баба Яга!
– Эх, прячьтесь, поп едет сюда.
– А что ему надо, попу?
– Да что-то я и не пойму.
