Инна Балтийская
Таинственный похититель, или Малышка больше не споет
– Мамочка, ты уже уходишь?
– Даже не знаю… Полечка, Саша пока не пришел, может, я еще посижу? Лику спать уложим, чайку с тобой попьем? Мой трамвай до полуночи ходит, успею домой, кто меня там ждет?
Я машинально глянула на небольшие наручные часики – половина девятого. Саши, значит, еще нет дома. И где же он? Его заводик дышит на ладан, в шесть вечера его закрывают и ставят на сигнализацию, которая в целях экономии даже не подключена к пульту охранной фирмы. Куда же мог податься мой супруг? Почему не позвонил, не предупредил?
– Мамочка, все в порядке. Ты устала, поезжай уже домой. – тихо попросила я, боясь разреветься.
Это было жестоко, но я очень хотела, чтобы она побыстрее уехала. Зачем расстраивать маму, да и Лику напугает моя истерика.
После маминого ухода я уложила дочку в постель, полчаса читала ей про Железного дровосека, Страшилу и девочку Элли, после чего Лика задала внезапный вопрос:
– Мамочка, а Дровосек любит Элли? Или полюбит, когда получит настоящее сердце?
– Дорогая, они просто друзья. – машинально ответила я, с трудом сдерживая истерический смех. Вопрос на миллион, дочка, похоже, будет в меня. Из любого Страшилы сделает благородного героя, воображение поможет ей дорисовать горячее сердце в его груди, а потом… ее рыцарь на глазах превратится в обычное соломенное чучело.
Малышка свернулась клубочком и засопела, не дослушав моих объяснений. Я снова взглянула на часы – десять вечера, от Саши никаких известий, может, пора обзванивать больницы? Вышла в коридор, достала из сумочки мобильный и сразу увидела смс: “Прости, на работе неприятности. Буду поздно, ложись без меня. Постараюсь не разбудить.”. И все. Никаких тебе дорогая, любимая, сокровище мое. Никаких слов любви. Правда, смс-ка отправлена давно, видимо, из-за машиных рыданий я не услышала ее звяканья.
Я немного покрутилась возле встроенного в шкаф зеркала. Там отражалась замученная жизнью тетка непонятного возраста, в меру упитанная, с серым лицом, ввалившимися и немного опухшими глазами, на которые падали пряди мышино-серого цвета. К этому образу отлично подходила прямая коричневая юбка и черная плотная блузка навыпуск, напоминавшая комиссарскую тужурку. Да уж, с такой внешностью можно работать в разведке, никто и через секунду не вспомнит, что я толкалась по соседству. Когда я успела так себя запустить? Надо бы привести себя в порядок, в салон красоты сходить, что ли? А смысл?
Я подошла к окну и долго глядела на клумбы с искрящимся в электрическом свете снегом. За последний месяц сколько раз я уже любовалась этой ночной красотой? Саша старался приходить как можно позже, а в выходные играл с дочкой, стараясь не встречаться со мной глазами. Может, он снова нашел любовницу? Но я так не думала. Денег он больше практически не зарабатывал, а молодых красоток интересовали они и только они. Это меня, наивный цветочек, когда-то зачаровал заколдованный принц, оказавшийся на поверку обычным ишаком.
Нет, Маша права. Как бы не назвать нашу семейную жизнь, хоть дефолтом, хоть дефляцией, но она явно не нормальная. Надо что-то решать.
Глава 3. 2009 год, 31 декабря. Выкуп, которого не было
Сколько времени она каталась по опустевшей кровати, рыдая и задыхаясь от собственного воя, она уже не помнила. По ее ощущениям, прошла вечность, но в реальности, наверное, не более получаса. Слегка опомнившись, она бросилась на кухню, к мужу. Надо было срочно заказывать деньги, чтобы успеть до звонка похитителей. 112 тысяч долларов для них были достаточно большими деньгами, обычно столько свободной налички у Петра не было, но как раз примерно неделю назад по итогам года муж раздал премии всем работникам их фирмы, ну а себе, как руководителю, выписал лакомый кусочек – как раз 112 тысяч, практически их годовую прибыль. Перевод в банк уже прошел, и потому наверняка им удастся сегодня же снять всю сумму.
Она вбежала в кухню и увидела, что Петр сидит за столом на узком высоком стуле, обхватив голову руками, все в тех же подштанниках, а листки из блокнота небрежно разбросаны по столу.
– Ты уже звонил в банк? – резко спросила она, остановившись в дверях?
– Зачем? – он поднял голову, и она на миг удивилась, каким старым и больным он сейчас выглядит. Ему же всего 56, он не может выглядеть на 70, у него никогда не было такой серой кожи и изрезанных морщинами щек! зачем то подумала она, но тут же забыла о своем удивлении. В данный момент это не имело никакого значения.
– Надо заказать деньги, мы должны их получить до 10 утра!
– Ната, ты хоть понимаешь, что шантажистам нельзя платить? – он говорил, словно с трудом выталкивая слова. – Они никогда не выполняют обещаний.
– Мне плевать, что они там выполняют! – сквозь подступившие вновь рыдания проорала она. – Немедленно звони в банк!
– Ната, они убьют девочку и заберут деньги. – чуть тверже сказал муж. – Конечно, я сейчас закажу деньги, но сначала надо позвонить в полицию.
– Нет!!!
Увидев ее лицо, он чуть отшатнулся, но тут же довольно громко проговорил:
– Хорошо, но банк откроется только в восемь. Еще полчаса надо ждать.
– Ты же ВИП-клиент! Звони своего консультанту, или как его там! – Наталья даже в истерике еще сохраняла крупицы разума. – Пусть ради тебя сделают исключение, пусть быстрее начнут работу!
– Да-да, – торопливо откликнулся Петр. – Надо найти визитку консультанта, она в в гардеробной на втором этаже, в бархатном пиджаке. Сбегай за ней!
Не заподозрив подвоха, Наталья стрелой понеслась вверх, влетела в гардеробную, вытряхнула прямо на паркет все аккуратно развешенные пиджаки и начала судорожно шарить по карманам. Руки тряслись, глаза временами затягивало туманом, деликатные пиджаки под напором трещали по швам. Она нашла несколько визиток, но из банка не было не одной. Не веря себе, она еще раз обыскала пиджаки. Затем с трудом встала, отряхнулась, как побитая собака, и подумала, что это уже неважно. Через несколько минут отделение откроют, они позвонят в банк, и с консультантом их свяжут. Держась обеими руками за перила она, как старуха, сползла по винтовой лестнице и еще из холла услышала голос мужа:
– Конечно, полиция уже едет! Но мне теперь страшно в доме… Ты не мог бы подскочить?
Она рванулась вперед, чуть не свалившись с нижних ступенек, и вбежала на кухню. Муж держал в руках мобильник, но, услышав ее шаги и срывается дыхание, быстро поднялся и спрятал его за спину.
– Какая… какая полиция? Кому ты звонил? – задыхаясь от бега и предчувствия новой беды, спросила она.
– Ты ж не думаешь, что я передам шантажисту такую сумму без присмотра полиции? – Петр обернулся и посмотрел ей прямо в глаза. Даже в своем полубезумной состоянии она отметила, что он уже не выглядит глубоким стариком. Кожа слегка порозовела, а на щеках алели яркие круги, точно от пощечин. – Конечно, полиция будет отслеживать все перемещения сумки с деньгами. Тогда у нас будет гарантия, что девочку вернут.
Пока она ловила воздух ртом, муж быстро обогнул ее, почти выбежал в холл, и она услышала, как он грузно поднимается по ступенькам. Она упала на пол рядом со столом и пыталась снова зарыдать, но слез больше не было, и она лишь тихонько заскулила. Так она и встретила приехавшую полицию – в короткой шелковой ночнушке, босая и зареванная.
Дальнейшее напоминало страшный сон, когда понимаешь, что вот-вот скроешься в пасти чудовища, но никак не можешь проснуться. Петр спустился на кухню, уже полностью одетый, в костюме двойке, и вежливо пригласил двух полицейский сесть. Следом за ними прикатил Киричев с супругой, которая якобы тоже пожелала оказать моральную поддержку, а на самом деле просто сгорала от любопытства. Ее удлиненный острый нос, казалось, сейчас просверлит дырку в мозгу Натальи. Следом приехали Кудрихины еще один сосед с женой, которым тоже позвонил Петр. Наталья готова была убить их всех, этих ворон, притащившихся в их сраженный бедой дом и аж капающих слюной от предвкушения невероятной истории, о которой потом можно годами рассказывать местным сплетникам. Они с фальшивым сочувствием смотрели на нее, полуголую, растрепанную и распухшую от слез. Она хотела подняться наверх, переодеться, но жуткий страх мешал ей покинуть кухню, пропустить хоть мгновение переговоров с похитителями. Ей казалось, что пока она здесь, ничего плохого с дочерью не случиться.
Лера Кудрихина, оценив ситуацию, сама поднялась в ее спальню и вернулась с красным махровым банным халатом. Вдвоем с Киричевой они завернули Наталью в этот халат, чуть не насильно вдели ей руки в рукава, подняли и усадили на принесенный мужем мягкий пуфик. Она сгорбилась на нем, обхватила колени руками и лишь тихонечко скулила, не в силах ни заплакать, ни сказать что-нибудь.
Выяснилось, что Петр успел позвонить всюду, кроме банка. Лишь в половине девятого, под пристальными взглядами патрульных полицейских и гостей, он набрал телефон банковского вип-консультанта, который, разумеется, хранился в контактах его айфона.
– Валентин? Это Петр Ремизов. – в его голосе появились начальственные нотки. – Я подъеду в ваше отделение через полчаса, а вы пока подготовьте наличными 112 тысяч долларов.
– Но… Петр Васильевич, я очень рад вас слышать… но я должен убедиться, что в нашем отделении есть такая сумма!
– Валя, вы хотите и дальше работать в банке? – ласково спросил Петр, но теперь в его голосе ясно слышалась угроза. – Деньги мне нужны через полчаса. Они должны у вас быть, их отправили переводом неделю назад. Если их нет на месте, то закажите. Срочно! У меня дочку похитили, а вы тут время тянете!
Громкая связь была включена, и Наталья слышала, как консультант, охнув, забормотал, что конечно же, деньги найдутся, а нет, так будут срочно доставлены из другого отделения. Петр отключился, затем поднялся, и вместе с одним из полицейский вышел из дома. Второй патрульный и соседи остались с Натальей, пытаясь поговорить с ней и как-то подбодрить. Она лишь тихо поскуливала, пытаясь отогнать жуткие мысли. Муж нарушил приказ похитителей, он не только позвонил в полицию, он еще пригласил соседей. Теперь, если похититель каким-то образом наблюдает за домом, он уже знает, что его приказ нарушен, и убьет девочку. Нет!!!
Наверное, она выкрикнула это вслух, потому что Киричев и обе дамы начали ее о чем-то расспрашивать. Неизвестно, что они поняли из ее сбивчивых фраз, но полицейский все понял точно, и тут же начал ее успокаивать:
– В данном случае бояться вам нечего. – внушительно говорил он. – За этим домом никто не следит. Прежде чем входить сюда, мы это проверили. Ручаюсь, что ни во дворе, ни рядом с домом нет посторонних людей или посторонних машин. Не верите мне – спросите у своей охраны. Они сейчас тоже кружат по поселку, если хоть кто-то посторонний попадется, будет тут же задержан.
Она лишь в панике мотала головой. Похитителю не обязательно находится рядом, он мог оставить в доме подслушивающее устройство! Она пыталась это сказать, ее долго никто не понимал, затем полицейский ответил:
– Да сюда скоро наша бригада приедет, со следователем и экспертами. Если что-то в доме спрятано, точно найдут.
Легче ей не стало. Допустим, найдут, и что дальше? Если похитители уже знают, что вызвана полиция, прямо сейчас они убивают Жанну. От этих мыслей она завыла так, что впечатлительная жена Киричева вздрогнула и выбежала из кухни.
В доме раздались мужские шаги, это вернулся Ремизов со вторым полицейским и большим пластиковым пакетом с деньгами. Из обрывков разговора мужа с гостями Наталья поняла, что и пластиковый, и внутренний бумажный пакет, и купюры были помечены, Но сил бороться у нее уже не было. Она раскачивалась на пуфике, лишь судорожно всхлипывая, и ждала звонка. Время шло, гости заскучали, начали разгуливать по кухне, расторопная румяная Лера Кудрихина уже заваривала чай, потребовав от своего мужа немедленно вызвать сюда кухарку, чтобы приготовить всем нормальный завтрак. Настенные бронзовые часы пробили десять утра, но от похитителей не было никаких весточек. Пришла удивленная кухарка Кудрихиных, дико оглядела собравшуюся на кухне публику и начала готовить омлет. Пока суть да дело, пока перекусили, прошло еще около часа. Звонка о передаче выкупа все не было.
Наталья наотрез отказалась не только от омлета, но и от чая. Ее знобило, разодранное криком горло болело, мысли путались. Больше всего ей хотелось заснуть и никогда не просыпаться.
Тут наконец раздался телефонный звонок, но у одного из патрульных. Ему сообщили, что выездная бригада уже едет, и затем начальственный бас грозно осведомился, был произведен ли обыска дома.
– А то москвичи приедут, а у тебя снова конь не валялся. Если снова нажалуются, ты вылетишь с места!
Патрульный вскочил, повертелся на кухне и робко обратился к Петру:
– Ну, вы посмотрите, ничего в доме не пропало? Мне-то тут чего искать, я ж не знаю, где у вас что лежит…
Петр с готовностью встал, Киричев и Кудрихин тоже поднялись и выразили готовность идти вместе с ним по дому и чего-то искать. По их растерянным голосам Наталья понимала, что они не видят в этом обыске никакого смысла, но не могут оставить приятеля без моральной поддержки. Она потеряла ориентацию во времени, и потом не могла бы сказать, сколько времени продолжался бессмысленный обыск. Наконец, троица вернулась на кухню и доложила, что, на первый взгляд, ничего из дома не пропало. Дорогие украшения Натальи заперты в сейфе, тот не вскрывался, других ценностей в доме нет.
– Постойте, а как преступник попал в дом? – вдруг осенило одного из патрульных. – У вас сигнализация включена?
– Когда мы дома, никогда не включаем. – нахмурился Петр. – Она реагирует на движение, что же нам, всю ночь не шевелиться? Двери заперты этого достаточно.
– Может, какая-то дверь не заперта? – не унимался полицейский. – Ну там от гаража, к примеру. Или окно где открыто… Проверьте!
Ремизов с приятелями снова вышел, а Наталья провалилась в какое-то сноподобное состояние, в котором мало что чувствовала. Очнулась она лишь от громких взволнованных голосов над головой и от истеричного, почти женского вопля мужа:
– Она там! Вы должны туда спуститься, она там! В подвале!!!!!
Кажется, она вбежала туда первой. В небольшом подвале они держали ненужные вещи – старый трехколесный велосипед, на котором девочка уже год не каталась, скакалки, деревянные санки с полозьями… Но теперь среди старого хлама она сравы выцепила взглядом бьющее в глаза золотое пятно. Это была она, ее душа, ее малышка. Она, как сломанная кукла, распласталась по грязному полу сбоку от приоткрытого под потолком маленького окошка, ее белые волосы намокли от мелкого мокрого снега, подтаявшего и сливающегося с подоконника на пол. И еще какой-то оттенок был у светлых прядей возле самого лба, багрово-коричневый цвет, напоминавший ей… нет, она не знала, что он ей напоминает. Под окошком стоял большой коричневый чемодан, с которым они когда-то ехали в свадебное путешествие. Она не помнила, зачем его отнесли в подвал, ему тут было не место… ненужные, странные мысли мелькали в голове, пытаясь скрыть от нее главное. Ее маленькой дочери больше не было с ней. И никогда не будет.
Она отогнала от себя злые мысли и шагнула вперед, чтобы поднять девочку на руки, приласкать, утешить. Жанна спит, просто спит, как накануне, шептала она, прорываясь через лес вытянутых рук, удерживающих ее. А голоса шелестели вокруг, уверяли, что у девочки пробита голова, что она задушена, что она мертва и никогда более не оживет. но она не верила и все рвалась вперед, к неподвижному золотистому платью.
Кажется, чуть позже она потеряла сознание, потому что очнулась уже в холле, на неудобной узкой кушетке, заботливо прикрытая шерстяным пледом. Где-то, километров за сто, доносился внушительный голос Кудрихина, как она вдруг вспомнила, он работал юрисконсультантом какого-то банка:
– Петя, я все понимаю… но тебе надо срочно приглашать адвоката. Иначе дело труба…
Глава 4. 10 лет спустя. Подаю на развод
Перед приходом Маши я почему-то сильно нервничала, и истрепала все нервы Доротее, в который раз инструктируя, что и как надо сказать, чтобы произвести впечатление. Та молча кивала, похоже, погрузившись в свои мысли, Маша задерживалась, а моя нервная дрожь все усиливалась. Вдобавок, потихоньку наваливалась странная тоска, похожая на предчувствие. Я загадала про себя – если еще через пять минут Маша не появится на пороге салона, я отменяю ее визит. Доротее заплачу из своих денег, так что ей даже лучше, не надо выслушивать очередную нотацию глупой хозяйки. Прошло три минуты, четыре… у меня словно камень упал с сердца, и в этот момент Маша постучала в нашу дверь.
Она весело поздоровалась с Доротеей, и та загадочно улыбнулась ей в ответ, слегка отодвинув с глаз прядь темных волос. Да уж, в умении напускать тумана с этой гадалкой мало кто мог сравниться. Я ценила это качество, поскольку сама им не обладала. Я резала правду матку, как хирург на операции, и теряла часть клиентов, желающих ласкового обмана. Доротея же, не сказав и десятка слов, умела внушить человеку, что разгадала все его потайные мысли. Если б не любовь клиентов, думаю, я бы распрощалась с ней после месячного испытательного срока. Увы, но гадалка была крайне общительна, и это еще полбеды, но беседовать она любила на одну-единственную тему – о своей дочери-подростке Анжелке.
И вот уже полгода я выслушивала бесконечную повесть о том, как Анжелка играет в пинг-понг, выигрывая местные соревнования по этому благородному виду спорта, как она поехала в областной центр на крутую олимпиаду по английскому, как заняла там всего лишь третье место, разумеется, из-за интриг двух девочек с папами-олигархами. Восхваления дочери иногда перемежались жалобами на нее – непослушная девочка выкрасила волосы в салатовый цвет, что совсем не шло к ее полудетскому личику, разрисованному толстым слоем румян и помады. Доротея постоянно подсовывала мне свой фейсбук, состоявший из огромной фотогалереи с портретами дочери. У меня уже рябило в глазах от улыбающейся девочки в разных нарядах, с разным цветом волос, и почти не меняющейся хитрой детской улыбкой.
А в последний месяц началось вообще стихийное бедствие – Анжелка влюбилась. И теперь все свободное от работы время я выслушивала рассказы о ее первом свидании, о том, как она на них наряжается, как подводит глаза маминой тушью, и как она по вечерам часами ожидает звонка дочери и, не дождавшись, звонит ей сама. Собственно, я Анжелку вполне понимала. Будь у меня такая сумасшедшая матушка, я б тоже старалась звонить ей как можно реже.
Зато в работе гадалка была совершенно безотказная. Она бралась предсказывать будущее мрачным типам с татуировками, с которыми я боялась даже разговаривать, смело ехала домой к незнакомым странным людям очищать от порчи их загородные дома, и лишь смеялась на все мои просьбы постоянно быть на связи и в случае чего произнести кодовое слово, означающее опасность. Похоже, чувство страха у нее было полностью атрофировано. Что же, в юности я тоже мало чего боялась. Но Доротее было хорошо за сорок, безумства юности давно должны были остаться позади. Конечно, сексуальное насилие ей вряд ли грозило, ее длинные серые юбки, широкие блузки-размахайки и расплывшееся немолодое лицо, не тронутое косметикой, не вызывало горячей страсти у мужчин – но кто ж знает сексуальные предпочтения маньяков? А уж предсказать поведение психов не всегда могут и врачи соответствующего профиля. Храбрость Доротеи поражала еще и потому, что она могла оставить сиротой свою обожаемую дочурку.
Но на все мои упреки она лишь усмехалась одной стороной рта.
– Поля, ты забыла, что я ведьма. – как-то небрежно ответила она, сверкнув обычно бесцветными глазами. Мне показалось, что в воздухе сгустилось электричество. – А все эти ребята лишь сами себе кажутся крутыми. Я могу заставить их обмочиться одним пальцем.
Она сжала кулак, чуть взмахнула рукой, быстро растопырила ладонь, и из среднего пальца вырвался столбик пламени, сменившийся густым черным дымом. Я невольно отшатнулась, потом неловко засмеялась, и больше не учила Доротею жизни. В самом деле, не мне говорить, ведь таким фокусам я так и не смогла обучиться.
И сейчас вся надежда у меня была на необычные дарования Доротеи, поскольку привыкшую к моим рассказам Машу пробить было сложно. Гадалка с Машей прошли в мой гадальный кабинет, и Доротея подошла к большому круглому столу, кивнула клиентке на деревянный стул с высокой спинкой, села в удобное кресло напротив и одним движением руки веером разложила на грубой деревянной столешнице карты. Она удивляла Машу разными подробностями ее жизни, но на лице подруги я видела лишь раздражение вместо доверия. Скрестив руки на груди, она сидела неподвижно, и лишь постукивание каблучком по полу выдавало ее сдерживаемый гнев. Ну конечно, она считает, что это я разболтала лишние подробности из ее жизни. Сейчас она уйдет, громко хлопнув дверью, здорово обидевшись на меня… Вот же не обмануло предчувствие, зря я затеяла это гадание!
Кажется, Доротея тоже это поняла, хотя по ее неподвижному покерфейсу никогда нельзя было сказать наверняка. Опустив глаза, она елейным голосом попросила фотографию мужа – возможно, с него надо тоже снять порчу. Маша достала из сумочки паспорт, а оттуда – старое фото Оскара, которое зачем-то постоянно носила с собой. Доротея приблизила фото к глазам, ее и без того малоподвижное лицо застыло. В воздухе словно появился запах озона – тот предгрозовой запах, которые всегда предшествует разряду молнии.
Прошли долгие секунды, показавшиеся минутами, а то и часами. В полном молчании гадалка положила фотографию на стол, сняла с серебряного подсвечника горящую тонкую свечу, взмахнула крест-накрест, и фотография вдруг вспорхнула со стола, завибрировала в воздухе и внезапно вспыхнула, хоть и не касалась открытого огня. Маша вскрикнула, вскочила, потянулась было схватить фото, но обожгла пальцы, отдернула руку и вновь упала на стул, сквозь слезы следя за рассыпающимися на столе обгорелыми клочьями. Тонкая свеча с шипеньем потухла, окропив стол черными искрами копоти. Я тоже вскочила со стула, затем уселась вновь и хмуро наблюдала за представлением. Будь перед нами обычная капризная клиентка, я мысленно поаплодировала бы гадалке. Но доводить подругу до нервного срыва мне совершенно не хотелось. А Доротея, похоже, только вошла во вкус.
Прямо поверх почерневших обрывков плавной змеей на стол заструились карты. Они разлеглись какой-то немыслимой комбинацией, где прошлое переплеталось с будущим, а на сердце лег страшный Пиковый туз.
– Ты умрешь пустоцветом. – тихо сказала гадалка, словно разговаривая сама с собой. – Нету в картах продолжения твоего рода. Когда-то твой муж совершил ошибку. Чудовищную ошибку, которая перечеркнула его карму. Пока ее не исправит, детей у него не будет.
Я решительно встала с места, но Доротея лишь злобно зыркнула на меня и так же полушепотом продолжала:
– Но спасение есть. Ты должна узнать, в чем заключалась ошибка, и исправить ее. Еще не поздно. И твое чрево наполнится. Ты понесешь под сердцем девочку.
И она резким движением смешала карты.
Опираясь на спинку стула, Маша медленно встала и обратила ко мне заплаканные глаза:
– Поля, за что?
Я растерянно пожала плечами и повернулась к Доротее. Та уже обычным голосом заметила:
– Девушка, вы пришли за толкованием событий. Не моя вина, что у вас до сих пор нет детей. Я лишь передала, что поведали карты. Теперь ваша очередь повлиять на свою судьбу.
Не глядя на меня, Маша выбежала из комнаты, и я услышала, как с треском захлопнулась дверь салона. Я подошла, уперлась руками в стол и грозно спросила Доротею:
– И что сие значит?
– А что ты хотела? – равнодушно пожала плечами та. – Чтобы я сказала: да-да, вот щас порчу с тебя сниму, и тут же залетишь? А потом вообще начнешь рожать как из пулемета? Полина, ты умная тетка, сама ответь, такое подействует?
Я вздохнула и отошла от стола. Доротея права, не подействует. Шоковая терапия, конечно, работает куда лучше, но…
– И какой же смысл в твоем гадании? – ехидно осведомилась я.
– А ты не поняла? Начнет девчонка искать роковую ошибку, намучается, в процессе сама поверит, что в этом все дело. А как найдет да исправит, тут хочет не хочет, а залетит.
– Да где ей искать ту ошибку? – взорвалась я. – Надо было что-то указать конкретное, что можно легко найти и исправить. А ты послала ее искать то, не знаю что! Ну почему не сказала, что напортачила сама Маша? Тут хоть понятно было бы, в каком направлении двигаться.
– Да ты в уме? – тут уже психанула Доротея. – Хочешь, чтобы она в петлю полезла? У бабы депрессуха, ребенок не получается. А тут еще самадуравиновата? А так нате вам, она ни при чем, это муженек накосячил. На нем и вина. А уж не накосячить он никак не мог, на то и мужик.
– Оскар никогда не ошибается. – угрюмо ответила я, отгоняя мысль. что еще недавно могла бы так сказать и о Саше.
– Тогда его надо заспиртовать и в музей. – недобро усмехнулась Доротея. – Да только знаю я нас, баб. Мы ж в упор очевидного не видим.
Я отошла от нее и вышла в коридор, поболтать с Синтией. Верная секретарша старательно поддерживала беседу, улыбалась в нужных местах, но я видела – ей тоже не по себе. Доротея не выходила из кабинета, и я начала уже раскаиваться в своей несдержанности. Да, она удачно пробила броню недоверия Маши, теперь та невольно начнет искать у Оскара косяки. Допустим, даже найдет. А что потом? Начнет исправлять, надеясь на последующее чудо? Или решит, что раз он виноват во всех неудачах, то с нее хватит, и подаст на развод? Если честно, второй вариант казался мне куда более реальным. А я ведь не этого хотела добиться…
Впрочем, чего уж теперь расстраиваться. Если Маша поверит в гадание, все может получиться очень даже неплохо. Надо попробовать исправить ситуацию, найти какую-то более-менее серьезную ошибку Оскара, исправить и посмотреть, что выйдет. Главное, не пытаться уличить его в измене – разве не на это намекала Доротея? Хотя, какая разница, что она имела в виду, искать будем без нее, и я прослежу, чтобы в красивую голову Маши не пришли ненужные мысли. Оскар следователь, более того, глава следственного отдела по особо тяжелым преступлениям. Наверняка у него есть и ошибки, и нераскрытые дела. Так что большое и благодатное поле для поиска, есть где развернуться. А что, благодатная идея. И для Маши такое занятие в любом случае будет благотворным, если ее хорошенько нагрузить, некогда будет переживать и рыдать. А там, глядишь, отвлечется от навязчивого желания иметь ребенка, и беременность внезапно нагрянет. Права Доротея, ох права. Ситуацию надо хоть как-то разрешить. И Маше, и особенно мне.
Синтии позвонил очередной клиент, а я вышла на улицу и решительно набрала номер мужа:
– Саша… да, я знаю, что ты занят. Ты теперь всегда занят. Я только хотела сказать, что подаю на развод.
