bannerbannerbanner
Два путника в ночи

Инна Бачинская
Два путника в ночи

Полная версия

Она массировала его грудь, плечи… Он скосил глаза на ее руки – никаких длинных красных ногтей не было и в помине! А были коротко подстриженные, покрытые бесцветным лаком ногти, как у девочек-школьниц из его времени… Красивые руки. Он подсматривал за ней из-под полуопущенных ресниц, рассматривал молодое славное серьезное лицо и испытывал радость оттого, что эта красавица прикасается к нему…

«Надо спросить, как ее зовут, – подумал он и тут же спохватися. – Зоя! Ее зовут Зоя!»

Редкое теперь имя, тоже из его времени.

Свою жену Лизу он знал всю свою жизнь, еще с детства, со двора, где они детьми играли в прятки. Они учились в одной школе, поступили в один и тот же институт – политехнический. Он не воспринимал ее, как женщину, а скорее, как сестру. Их первая брачная ночь была действительно их первой ночью. Вернее, она не была ничем, ибо он так ничего и не сумел, а Лиза, неопытная и испуганная, не умела помочь. Только на вторую ночь он взял ее, мучительно сознавая собственную неуклюжесть.

Лиза была романтической девочкой, воспитанной на «Алых парусах», а знаменитую фразу классика: «Умри, но не давай поцелуя без любви» воспринимала буквально.

– Смысл жизни в любви, – говорила она, – любовь – это самое прекрасное, что есть на свете!

На лице ее появилось мечтательное выражение, глаза сияли мягким блеском. Любовь была для нее звездами, алыми парусами, закатами и рассветами, стихами и прогулками при луне… но только не постелью.

– Не понимаю, зачем делать из этого проблему, – сказала она ему, прочитав брошюрку о гармонии в супружеских отношениях, которую он подсунул ей в тайной надежде образовать. – Это не главное в жизни!

Она действительно так считала. И простодушно полагала, что и он тоже. Время от времени у него случались романы на стороне – в домах отдыха или на заводе, но ему были неприятны торопливость, с какой происходили тайные свидания, немедленное появление слухов и сплетен, а также то, что женщины сразу начинали просить его о переводе на лучшую работу или о квартире…

Он вдруг притянул к себе девушку, обмирая от собственной смелости. Она мягко и осторожно попыталась освободиться, но он не отпустил. Она уперлась ладонями ему в грудь, он приподнялся и приник ртом к ее рту. Поцелуй был, как ожог, он даже застонал. Она ответила, и тогда, сминая ее сопротивление, он неверными пальцами стал расстегивать ее халатик…

…Этот чудесный дом, построенный в лесу, с бассейном и стеклянной стеной, через которую видны заснеженные ели и малиновый закат, эта прекрасная девушка с нежной кожей и нежными губами… У него мелькнула мысль: если продаваться, то подороже! Иван как-то сказал ему… сейчас, сейчас… как это он сказал тогда? Вот! «Обличают неудачники, – сказал Иван. – Все крики о воровстве, коррупции, мафии – это крики неудачников, которых оттеснили от кормушки!» Он тогда с ним не согласился, но, может, Иван… не так уж неправ?

Она лежала рядом очень тихо… пахли ее волосы, мерно поднималась при дыхании грудь. Он прикоснулся пальцем к соску, который сразу же сделался каменно-твердым и царапнул ему палец, и засмеялся. Привстав, провел ладонью вниз, по бедрам, ощутив горячую и влажную кожу… Нашел губами ее губы, с силой прижался к ним, одновременно раздвигая нетерпеливой рукой ее колени…

…Он завернулся в простыню и, впервые за долгое время, чувствовал себя молодым, счастливым и звонко-пустым.

– Я провожу, Василий Николаевич, – сказала она, открывая дверь в знакомую уже комнату с бассейном. За окном стемнело, лес там стоял черный и неприветливый. Пики елей отчетливо выделялись на багровой полоске неба. Он отметил все это почти бессознательно и вздрогнул, когда она назвала его по имени.

– Откуда вы знаете, как меня зовут? – спросил он удивленно.

– Василий Николаевич, разве вы не помните меня? – теперь, кажется, удивилась девушка.

«День сюрпризов!» – подумал он и, улыбаясь, сказал:

– Нет, не помню. А что, мы с вами встречались раньше?

– Я же с Верочкой вашей в одном классе училась! И у вас дома несколько раз была.

– С Верочкой? – повторил он, бессмысленно глядя на девушку и испытывая желание немедленно провалиться сквозь землю…

* * *

В кабинете хозяина дома меж тем шел серьезный разговор.

– Некстати, – сказал Прохоров. – Очень некстати.

– Я и сам не ожидал увидеть ее у нас в городе. Глазам своим не поверил! – Иван Федорович взмахнул рукой.

– Может, договориться?

– С Лидией Романовной? – хмыкнул Иван Федорович.

– Что она за человек? Слабости есть?

– Стерва! Генерал Медведев нормальный мужик был, а она стерва! Ее все, как огня, боялись, и офицеры, и офицерские жены. Всюду лезла.

– А может, ты напрасно беспокоишься? Зачем ей это нужно?

– Для нее подлянку кинуть – одна радость. Очень понравилось, говорит, как вы распинались о своей нелегкой солдатской судьбе. А морда злорадная. Стерва – она и есть стерва!

– Ты уверен, что бумаги у нее?

– А где ж им еще быть? Генерал умный мужик был, все всегда записывал, где, кому… на всякий случай. Даже не миллионы, миллиарды крутились! Там такие люди замешаны, что о-го-го! Правда, я не все знаю, – спохватился он. – У Медведя был переводчик, вроде доверенного лица. Кстати, Лидия Романовна питала к нему слабость. Он ее в театры сопровождал. Все знали. Она прямо расцветала, когда его видела. У нас говорили, что они его вдвоем… э… пользуют, так сказать, и генерал и генеральша. – Иван хохотнул.

– А где он сейчас?

– После гибели генерала ушел на гражданку, кто-то говорил, работал переводчиком в каком-то СП.

– Как погиб генерал?

– В автокатастрофе.

– Убийство?

– Да нет вроде. По пьяни мужик выскочил на шоссе на грузовике. Его судили потом, ну, да что с него взять?! А генерала нет. Он мужик стоящий был, мы с ним душа в душу… восемь лет прослужили. А уже после его смерти слухи всякие пошли…

Наступило молчание.

Глава 6
Римма. Остров элефанта

Женщина, чья склонность возрастает, не должна терпеть упоминания имени соперницы, разговора о ней или оговорки в обращении, а также неверности мужчины. Она идет к двери и, усевшись там, проливает слезы. Но, как она ни разгневана, пусть не идет дальше двери, ибо это ошибка, – так учит Даттака.

Камасутра, гл. 22. О любовной ссоре

Римма сидела почти рядом с ними. Позади Игорька, лицом к Старухе. Их разделяла хрупкая деревянная решетка, увитая темно-зелеными плетями-ветками с мелкими белыми розами. Впервые у Риммы была возможность рассмотреть эту женщину вблизи. Старуха, конечно, выглядела много моложе своих лет. Красивая баба, этого у нее не отнять. Смуглая, черноглазая, породистая. «Настоящая ведьма», – думает Римма мстительно. В свое время она вытянула из Игорька признание, что Старухе уже… много. За пятьдесят! Когда Людмила позвонила ей и сказала, что видела Игорька с шикарной бабой и по ним было видно, что это не случайное знакомство, Римма устроила ему дикий бенц. Было это через три месяца после Индии. Они встречались тогда каждый день, с трудом выдерживая несколько часов разлуки. Она не очень обеспокоилась, услышав об этой женщине: во-первых, старая, а во-вторых, Римма знала, что Игорек сходит по ней с ума. Он звонил ей каждую минуту, беспокоился, когда она исчезала даже ненадолго, ревновал к клиентам, художникам и просто знакомым.

Вечерами она с нетерпением поглядывала на часы. Он врывался, холодный с мороза, соскучившийся и такой родной! Подхватывал ее на руки, кружил по комнате и кричал:

– О, Рим великий и могучий! Жалкий раб явился припасть к твоим стопам и помереть на месте!

Они, мешая друг дружке и толкаясь, готовили ужин и долго сидели за столом, болтая и дурачась. Потом смотрели кино – что-нибудь «культовое», раздобытое Игорем у высоколобых друзей. Римма сидела в своем любимом кресле, а Игорь – на полу, прижимаясь щекой к ее коленям. Он гладил ее ноги, а потом начинал целовать их… Губы у него были теплые, и ей было щекотно. Она отталкивала его, а он стаскивал ее на пол. Она отбивалась, хохоча…

– Как Станислав? – донеслось до нее, и Римма вернулась в реальность.

– Нормально, – ответил Игорь. – По-прежнему.

– А жена после Нового года больше не приезжала?

– Не было.

«Кто такой Станислав? – думает Римма. – Брат, кажется».

Игорь как-то сказал, что у него есть старший брат, который болен, почти не встает. Она спросила, что с ним, но Игорь ушел от ответа. Старуха знает о Станиславе, значит, они достаточно близки.

– Приятельница пишет, что у них объявился новый экстрасенс. – Голос у Старухи низкий и самоуверенный. Римме видна ее худая рука, длинные пальцы унизаны кольцами. – Говорят, чудеса делает, – продолжает Старуха, – безнадежных поднимает. Давай попробуем?

– Давай. Но, знаешь, Лидусь, я не особенно им верю. Шарлатаны они все.

«Лидусь»? Римму обдало жаром. Вот, значит, как! А говорил, старинный друг семьи, говорил, дружила с братом. Станислав, кажется, служил под началом ее мужа. Что их связывает? Что их может связывать? Она же старая!

Римма сидит, не сводя глаз с двух людей, сидящих наискосок. Она видит, как Старуха кладет руку на руку Игоря…

Римме кажется, что ей публично дали пощечину. Ей хочется плакать…

* * *

…На четвертый день пребывания в Индии их повезли на остров Элефанта, что близ Мумбаи, бывшего Бомбея, на хлипком пыхтящем суденышке с командой темнокожих, почти черных, мелких, по-обезьяньи ловких, скалящих зубы индийцев в белых одеждах.

Турист Шанин, с утра принявший на грудь, тяжело ступил с деревянного причала на палубу и проломил старые доски. Тут же, словно его дернули снизу, нырнул ногой в подпалубное пространство и плюхнулся задом на палубу. Всполошившаяся команда сгрудилась вокруг толстяка, помогая ему подняться и вытащить ногу из пролома. Капитан с расстроенным лицом стоял рядом, рассматривая повреждение.

 

– Ну, Шанин, если б задница не застряла, ты б и дно проломил! – сказал Зоня, стоя рядом, руки в карманы брюк, наблюдая спасательные работы. – А тут же крокодилов до хрена! И акулы!

Несчастный Шанин, красный и смущенный, тащил ногу из дыры. Его жена стояла рядом, злая, тяжело дыша, и шипела:

– Куда ж ты прыгаешь, придурок! Будку наел, посмотри на себя! Перед людьми стыдно! Ни в одну дверь не влазишь!

С хохотом погрузились на «кораб» и, не торопясь, пыхтя черным вонючим дымом, поплыли на остров Элефанта, горой вздымающийся на горизонте.

В море было приятно – дул легкий бриз, светило солнце, лилась музыка «Любэ» из кассетника Интеллигента, поставленного на скамью. Вокруг суденышка резвились дельфины.

– Если, товарищи, пойдем ко дну, – трепался дурашливый Зоня, – кто спасется, спросит с Шанина. Нехай платит нашим детям!

– А ежели он сам потонет? – спрашивал кто-то.

– Кто, Шанин? – Зоня делал изумленное лицо. – Да у него ж положительная плавучесть. Мы его заместо спасательного круга! Разве что акула сожрет. Слышь, Шанин, а в тебе сколько живого веса?

Жена Шанина с ненавистью смотрела на Зоню.

На острове группа, тяжело дыша, долго поднималась по выбитым в скале древним ступенькам. Было жарко и сыро, как в сауне, одуряюще благоухали растения, усыпанные большими белыми и желтыми цветами. Верещали птицы и прыгали священные животные – обезьяны. Маленькие, размером с кошку, проворные и нахальные, они корчили путешественникам рожи, швырялись веточками и едва не садились им на голову.

– Не кормить! – приказал Игорек. – Увидят еду – сожрут всю группу. Идем не торопясь, спокойно, – говорил он, видя, как трудно подниматься толстому хромающему Шанину. – Кто устал, встаньте в сторонку, пропустите остальных вперед. В джунгли не заходить, там змеи.

Услышав о змеях, туристы, идущие гуськом по узким каменным ступенькам, ускорили шаг.

– Привезли, как на погибель, – шипела жена Шанина. – И змей полно!

Минут через двадцать схватилась за сердце Светка:

– Хана! Хорош! Помираю!

– Отдых! – объявил Игорек. – Вон площадка, давайте посторонимся, пропустим Америку!

Американцы, бодрые старички и старушки в панамах и шортах, прошагали мимо, одарив замученных туристов ослепительными улыбками и дружеским «хай!». Группа некоторое время смотрела им вслед.

– Это из-за витаминов, – сказал завистливо Зоня. – Они ж витамины жрут, как мы хлеб.

– Или водяру! – прибавил Зонин сосед по комнате, Вовчик – «мой сожитель», как называл его Зоня.

– Лучше б я в гостинице остался, идиот! – нудил Зоня. – В теньке, у бассейна, с холодным пивком!

– Так, все, отдохнули! – объявил Игорек. – Продолжаем подъем!

И пошли они дальше, задыхаясь и хватаясь за сердца, на самый верх острова Элефанта, к древнему храму, неизвестно кем и когда вырубленному в скале…

На позеленевших скользких скалах по обеим сторонам от ступенек извивались тоненькие плоские ручейки воды. Римма подставила руку – вода, текущая из сердца камня, была холодна, как лед. Увидев желтый цветок, она сорвала его и воткнула в волосы. Полная Людмила легко шла рядом с ней. Антон по-пионерски унеслась вперед, демонстрируя крепость тела и бодрость духа. Римма прикидывала: что, если купить десять шалей для «Вернисажа»… их можно распихать Людмиле и Антону… Нет, Антон может отказаться по принципиальным соображениям. Ну и фиг с ней! Кому еще? Кто не откажется? Керубино? Точно! Он вообще ничего не покупает. «Крыша поехала!» – сказал про него Зоня.

Керубино – похожий на глуповатого ангела, за что и получил свою кличку, влюбился в Индию с первого взгляда, с того самого момента, как встречающие с радостными улыбками надели им на шеи гирлянды пряных красно-желтых цветов-бархатцев. И, видимо, на всю оставшуюся жизнь. Зоня тут же сказал, что чувствует себя полным идиотом и покойником в этом венке, и содрал с себя гирлянду прямо в автобусе по дороге в гостиницу.

А Керубино проходил в гирлянде весь день и с сожалением расстался с ней перед сном. Ему нравилось здесь все: уличные фокусники-йоги, сидевшие, закатив глаза, в позе лотоса, прямо под ногами у прохожих; кобры с раздутыми капюшонами, раскачивающиеся под заунывную мелодию дудочки; острая еда, от которой у половины группы случилось несварение желудка; палочки благовоний, торчащие повсюду, – от них вся группа дружно чихала и хлюпала носами; позолоченные рога коров и, главное, женщины – смуглые красавицы с прямыми спинами, сверкающими глазами и обилием звенящих украшений.

Раскрыв рот, Керубино впитывал пестрый индийский мир, незнакомые ароматы и звуки. Он подходил к людям на улице и заговаривал с ними на ломаном английском. На его улыбку с готовностью отвечали, иногда гладили по рукам и лицу, восхищаясь гладкостью и белизной кожи. Был Керубино некрупным юношей, с круглыми голубыми глазами и вьющимися, почти белыми, волосами. Учился он в политехническом университете, и присутствовала в его характере некая мягкая юношеская восторженность, удивительная по нынешним временам. Стоило послушать, как Керубино рассуждал о любви, – обхохочешься! «И где только таких делают?» – Зоня крутил пальцем у виска.

Каждый вечер группа собиралась у кого-нибудь в номере, доставалась «обменная» водка, и начиналась «роскошь общения». Маленькие зеленые ящерицы бегали по стенам, а иногда выползали из щелей большие черные жуки. Женщины визжали. Мужчины бесстрашно бросались на жуков с полиэтиленовыми мешками.

Обедали они в маленьком полутемном ресторанчике, где пахло сандалом и карри, курились палочки благовоний, тренькала «живая музыка» – несколько музыкантов в белых одеждах, сидящих, подогнув ноги, на невысоком подиуме.

– От такой музыки чувствуешь себя коброй, – сказала Римма, – так и тянет поизвиваться.

Бесшумно скользили улыбчивые официанты, наклоняясь к ним и повторяя: «Джус? Коффи? Ти?»[7] Спиртного не было и в помине – религия не позволяет. Хотя на базаре местные жители хватали туристов за руки, азартно кричали «чейнч»[8] и отдавали за водку фигурки своих богов – танцующего Шиву или Ганешу с головой слона, разноцветные каменные бусы, марлевку.

– Чейнч! – радовались туристы, доставая из сумок мыло, флакончики духов и бутылки водки.

По улицам бродили священные коровы в цветочных гирляндах и бубенчиках, с медными браслетами на ногах; широко несла свои воды священная река Ганг, а вместе с водой – трупы людей и животных, ибо далеко не всех сжигают на погребальных кострах на ее берегу – трупы преступников, младенцев и детей до пяти лет сбрасывают в реку просто так. Мать-Индия, несметно богатая и нищая, с постоянными неурожаями, голодом и эпидемиями, неукоснительно соблюдала ритуалы и традиции старинных племен, построивших скальные храмы в честь полузабытых богов. Тех самых, что изображены в любовных позах…

– Зачем? – трагическим шепотом вопрошала Антон. – Не понимаю! Это же так интимно! Зачем это нужно?

– Не переживай ты так, – успокаивала ее Римма, – это давно уже не интим. Это даже твои первоклашки знают.

– Но есть же предел! – кипела Антон.

– А мне нравится! – дразнила ее Римма. – Это же искусство, а у тебя одно на уме – интим!

– Никогда! – обижалась Антон.

«Ну и дура!» – хотела было сказать Римма, но, поймав предостерегающий взгляд Людмилы, прикусила язык.

Римма стояла перед гигантским каменным лингамом[9] в центре скального храма и внимательно его рассматривала. Постамент, на котором помещался двухметровый животворящий столб, был усыпан цветами, разноцветными шерстяными ниточками и горками риса – просьбами к богам о потомстве. Группа живо обменивалась впечатлениями. Мужчины стояли отдельно от женщин.

– Просто парадокс! – Антон возмущенно размахивала руками. – Ну, построили себе, ладно! Туристов зачем водить, не понимаю!

– Елена Петровна Блаватская пишет об этом храме в одной из своих книг, – торжественно объясняла Прекрасная Изольда. – «Это работа циклопов, требующая столетий, а не лет». Сюда приходили люди, желающие искупить грехи, приносили резец и работали. Даже члены царской семьи. Но постепенно храм был заброшен, потому что люди последующих поколений погрязли в грехе и были недостойны посещать святилище.

– А сколько ж его строили? – спросила любопытная Светка.

– Триста или четыреста лет, – отвечала Изольда. – И вообще нам никогда не узнать подлинной Индии. Индия беллати – то есть Индия белого человека, перед нами, а гупта Индия, то есть тайная, прячется за семью печатями. – В голосе Изольды слышались меланхолические сказительные нотки.

Римма стояла задумчивая, с желтым цветком в волосах. Игорь, пересчитывая туристов, как цыплят, обходил обелиск и, увидев Римму, нерешительно остановился. Он давно хотел заговорить с ней, но все не выпадало случая. Он заметил ее еще дома, когда группа шумно усаживалась в автобус. Все были на месте, а трое опаздывали. Игорь не особенно волновался, зная по опыту, что редкая поездка обходится без опоздавших, отставших или потерявшихся. Одну из троих он помнил – здоровая тетка с недовольным лицом, занудно выяснявшая, что нужно брать с собой из одежды и обуви, от москитов и змей и какие медикаменты входят в необходимый набор «индийского» туриста. Двух других женщин на инструктаже не было.

Троица прибыла перед самым отходом, вытащила чемоданы из такси, и он попросил мужчин, уже рассевшихся в автобусе, помочь. Был конец ноября, и холод стоял уже зимний. Римма была в зеленой куртке с рыжим мехом на капюшоне, и что-то словно толкнуло его, когда он увидел ее тонкую руку, поправляющую волосы… Антонина – та, что занудно выясняла, – нарядилась в бордовую куртку со светлой вельветовой отделкой, вставленной по шву на плече, отчего казалось, что на ней надет рюкзак.

– Антонина с рюкзаком – немедленно окрестил ее ядовитый Зоня. Потом она превратилась в Антона с рюкзаком, потом просто в Антона, как всегда и везде.

…Он подошел к Римме и сказал:

– Вы не устали?

Она оторвала взгляд от изваяния, посмотрела на Игоря и спросила:

– Почему физическая любовь у них стала религией? У христиан это грех, а у них – радость.

– Видите ли, – сказал Игорь, – это не только у них, это во всех древних языческих дохристианских религиях. Это диктовалось укладом жизни и…

– Мой муж плохо себя чувствует! – К ним подошла хмурая жена Шанина. – У него распухла нога.

– Извините, – сказал Игорь Римме и ушел с Шаниной.

Римма пожала плечами – ничего, мол, все в порядке.

Бойкий темнокожий народ торговал сувенирами – агатовыми бусами, брелоками и куклами в яркой национальной одежде.

«Куклы! А что, если начать продавать кукол в «Вернисаже»?» – раздумывала Римма, выбирая самую яркую пару в одежках из голубой и желтой тафты.

– Пенджаби! – объяснил торговец и добавил по-русски: – Купи! Спасибо!

7Juice? Coffee? Tea? (англ.) – Сок? Кофе? Чай?
8Change (англ.) – меняться, обмен.
9Лингам (санскр.) – основной образ Шивы; в большинстве случаев представляет собою вертикально поставленный цилиндр с закругленной или полусферической вершиной. В настоящий момент большинство ученых сходятся во мнении, что Лингам представляет собой эрегированный пенис или фаллос.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19 
Рейтинг@Mail.ru