Inga Blum
Дара
Глава 1. Дара
Она лежала на соломе в каком-то помещении. Пахло прелью и мышами.
Под потолком виднелось зарешеченное окно, через которое едва пробивался свет месяца. Если бы был день, то можно было бы осмотреться, но сейчас все тонуло в темноте. В ушах звенело. Губы запеклись от крови. От удара, свалившего её с ног, на голове осталась огромная шишка.
– Хорошо, хоть по лицу не били, – подумала девушка, – А ведь за нападение на Князя, могли и убить.
Последнее, что она помнила, – как плюнула ему в лицо, и всадник, привёзший ее в город, ударил мечом, плашмя, по затылку.
Мысли в голове ворочались медленные, тяжелые. И сейчас она вряд ли бы ответила себе на вопрос, зачем пошла за Лейлой в рощу. Какая-то тайна? Подруга смешно округляла глаза и шепотом обещала что-то рассказать. Проклятое любопытство! Далась ей эта тайна!
А ведь утро начиналось так прекрасно. Наступил летний месяц и в день Солнцестояния старейшины разрешили провести праздник. Праздник выбора Пары.
Их народ жил кочевой жизнью, стада, гонимые пастухами, перемещались по огромной равнине, тянущейся от гор до самого моря. Следом, с места на места кочевал народ.
Отец говорил, что земля принадлежит всем. И у племени, несущего Благодать своя обязанность на этой земле. Они не закрывались в каменных городах, не окружали себя стенами. Лагерь стоял свободно, колыхаясь шатрами, по периметру окруженный воинами. Пришлых внутрь не пускали, воровства не было.
Раз в год стан поднимался и перекочевывал на новое место, оставляя за собой источник, поселение из тех, кто не вошёл в народ, и мирный договор, заключенный, на все времена. Договор, скрепленный кровью.
По ночам, у костров, зажигаемых воинами, слышались шутки, лязг железа, – женщин туда не допускали. Даже еду воины готовили себе сами. Наняться воином было нельзя. Их тренировали с детства, разглядев ту черную огненную сердцевину, что не знала страха, не боялась лишений и толкала в драку, в бой, в сражение, забирая разум и заставляя переступить через самую главную черту, – запрет убийства. Сердцевина эта горела чёрным и Вождь, разглядев её в ребёнке, приведённом на Праздник трёхлетия, вручал мальчику первый его меч, давая внутреннему огню Цель, – защищать, поднимая инстинкт на другой уровень, заставляя Тьму служить Свету.
Хаварты не поклонялись Тьме, не отрицали её, но облачали в Свет, научившись соединять внутри души все её свойства. Обжора становился Поваром, скряга Казначеем, а драчун Воином; обучение длилось иногда всю жизнь и клятву верности приносили не Вождю или Старейшинам, но всему народу.
Один из её братьев тоже был воином, и Дара много раз просила у отца разрешения посидеть с ним ночью у костра в карауле, – но нет. Это невозможно для женщины. Её место, – в шатре.
Самым большим событием в жизни девушки были праздники. Сбор урожая, создание новой пары, рождение ребёнка, – да мало ли поводов собраться семьей и возблагодарить Милосердного за Благодать?
Но на Солнцестояние всегда устраивали праздник за пределами стана. Без пригляда старейшин. И это было по-настоящему весело. Не будет нудных братьев, не будет постоянного контроля отца.
Праздник был отдушиной, чем-то невозможным в череде длинных летних дней, наполненных делами и учёбой.
В их народе женщин тоже учили, и не только, читать и писать. Нужно было уметь вылечить рану, заговорить боль, различать травы, говорить на языках местных народов; нужно было уметь понимать по поведению птиц,– приближение дождя, а по легкому мареву на горизонте, – приближение пыльной бури. Жизнь текла привычно, размеренно, наполненная делами и обязанностями. А сердце звенело натянутой струной в предвкушении чего-то нового.
«Ты будешь Матерью народа»,– когда-то сказал ей отец, погладив по голове и передав пророчество матери. Это было в день, когда она стала девушкой, и внутренняя суть её перестала зависеть от сути отца. С этого возраста девушек можно было сватать.
Даре подчинялась вода. И она была единственной в этом. Единственной девочкой в семье. Красавицей, не знавшей ни в чём отказа, младшей. А братьев было шесть. Голос, Воин, Кузнец, Охотник, Торговец и ее любимый брат-близнец- Сновидец. У каждого была своя стезя.
«Учи ребенка по пути его» – отец умел видеть суть каждого.
Гарон и Лохем могли вдвоем вырезать город, случись кому-то объявить им войну.
У Края меч пел в руках. Оружие, сделанное им, не тупилось; он умел ковать его так, что сталь выдерживала любой удар. Девушка иногда тайком сбегала к нему в кузницу и как зачарованная смотрела на раскаленный металл, который подчинялся Краю так же, как и ей подчинялась вода. Её брат всегда знал, есть ли в земле металл и какой именно; у племени не было проблем ни с оружием, ни с посудой, ни с украшениями.
Лойд умел продать их так, что за любой, даже самый пустячный предмет платили золотом. Сказать по правде, пустячных предметов из кузницы не выходило. Мечи не тупились, украшения не тускнели, посуда передавалась из поколения в поколение.
Но Благодать давалась только женщинам. Сколько воды даст земля, сколько детей родится на следующий год.
Бабка Дары, красивейшая женщина в своё время, была повитухой. Пальцы её, до сих пор ловкие и сильные, казалось обладали волшебством.
Роженицы в их племени не умирали, а над младенцами, случись им родиться больными, повитуха шептала какие-то певучие, длинные молитвы, вытаскивая всю хворь. Так что младенцы не умирали тоже.
А Даре подчинялась вода. Куда бы ни пришло племя, девушка всегда знала, где проходит подземный источник, как призвать воду и обустроить хранилище.
Рядом строили поилки для животных, колодец для общих нужд и купальни. Народ пустыни умел мыться, в отличие от своих соседей. Поэтому и взрослые и дети болели редко. Раны не заражались, а инфекции не распространялись. Заболевших отделяли за границу стана под присмотр Врачевателя.
Совсем недавно племя устроилось на новом месте. Старейшины разрешили молодым выйти в поле, устроить танцы, зажечь костры, найти себе пару. Время свадеб через два полных оборота луны.
Когда Дара распускала волосы утром, украшая голову венком, – братья взбунтовались. Отец уже почти сговорил ей мужа. Зачем идти на праздник? Но девушка фыркнула. Всё равно её не отдадут против воли. А ей не нравился заучка Тике, сын старейшины, всегда сидевший на занятиях ближе всех к отцу. Сердце ждало кого-то сильного, мужественного, а не юноши, не спускающего с него взгляда всю ее жизнь, начиная с тех пор, когда она, совсем маленькой, сидела на коленях у отца. Он был милый, застенчивый, но… сердце ждало любви.
Громче всех возмущался Лохем. Она была его любимицей, и он, второй по старшинству, никак не мог найти себе пару, сравнивая всех со своей сестрой. Но и его она уговорила, заглянув в глаза и честно-честно пообещав вести себя примерно. Тем более, что Лохем тоже будет на празднике. В последнее время он все чаще поглядывал на Лейлу, стараясь оказаться рядом каждый раз, когда девушка приходила на уроки в шатер собрания.
Уроки проходили в полдень, когда солнце стояло высоко, и все дела замирали, останавливаясь на время. Тени в шатрах становились гуще, слышался лишь шелест песка, да редкое всхрапывание лошадей под навесами. У Лохема было несколько мгновений до урока, чтобы столкнуться взглядом с красавицей, входящей на женскую половину и несколько мгновений, чтобы проводить взглядом её фигуру после. Девушки в племени были красивы. Не сравниться, конечно, с Дарой, – ту сватали с тринадцати лет.
Она так искренне радовалась предстоящему событию, что никто не смог ей запретить. Была бы жива мать, она бы смогла. Но мать умерла во время родов, дав жизнь им с братом.
Это стало страшным ударом для отца. Но все её вопросы и расспросы он пресекал, лишь сказав однажды: Милосердный принял жертву. И всё. Никаких объяснений. Хотя так больше и не женился.
Мать была провидицей. После ее смерти будущее закрылось для людей.
– Тебе не кажется, что нужно выставить охрану? – спросил Дарин, младший из братьев у отца.
Решение конечно принимали старейшины, но отец был вождём племени, и мог сделать так, как считал правильным.
А правильным было показать, что племя не прячется за мечами воинов, свободно празднует, не боясь показаться слабым. Тем более, что соглашение с Князем уже подписано.
В договорах всегда оговаривались все пункты о возможных убытках и потерях, компенсациях и выплатах. Оставалось только отвезти князю дары, и можно до конца зимы осесть на этой равнине. Князь хотел также и заключать браки, но с чужими никто не роднился и своих замуж из племени никогда не отдавали. Так что тайны оставались тайнами.
И отец вздохнул, пригладив седую бороду,
– Не будем провоцировать соседей. Мирный договор заключен.
Его седина была странной, всегда удивительной для Дары. Бабушка рассказывала, что он поседел ежемоментно, сразу, целиком, когда разгромил в пух и прах свой шатёр после смерти жены и запечатал внутри Тьму, рвущуюся наружу. Волосы не пройдя этапы старения, приобрели удивительный оттенок серебряного перламутра, как и его глаза.
Отец был единственным, кого Дара опасалась. И даже не его самого, а того, что он нёс в себе. Находясь с ним рядом всю свою жизнь, она научилась чувствовать не то, что его настроения, но малейшее изменение внутренней силы. Чувствовать и перенаправлять. Окружающие считали её избалованной, что в общем-то было правдой, – но важнее было то, что зачастую, лишь благодаря ей, вождь успокаивался, сдерживаясь и закрываясь.
Однажды, когда она была совсем маленькой, отец собственноручно наказал вождя кочевников, убивших их пастухов, забредших по ошибке в чужие земли. Овец дикари возвращать отказались. Два вождя тогда сидели на входе в шатер под навесом и оговаривали условия перемирия. Дара, как всегда, вертелась у отца на коленях.
Кочевник,– грязный, вонючий, неприятно отрыгивавший только что съеденное мясо, показав на девочку, произнёс что-то гортанное на своём непонятном языке и ухмыльнулся.
Девочка удивилась, – Отец, что он говорит? Я ему не нравлюсь? – Хаварт встал, снимая дочь с коленей и наклоняясь, легко поцеловал ее в лоб,
– Наоборот, милая, ты ему нравишься, даже слишком. Он просит или тебя, или Свет, – отец всегда отвечал на её вопросы, считая, что вопрос приходит лишь тогда, когда наступает время прийти ответу. И главное, получить правильный ответ, иначе равновесие нарушится.
– Каждая сущность должна быть названа своим именем, – говорил он.
– Не важно, – это предмет, мысль, или чувство. Определяя сущность, ты определяешь Закон. Закон, по которому ты живёшь. И если бытие не подчиняется тебе, значит ты живёшь среди мнимых сущностей.
Отец потрепал ее по светлым кудряшкам,
– Иди внутрь, Дара. Пусть получит свой Свет, – и развернувшись, пригласил гостя следовать за ним, под открытое небо, прямо под солнце, по пути доставая табличку с именем Неназваемого.
– Отец, но сейчас полдень, – девочка показала на солнце, стоящее высоко в зените. Она помнила, что ритуал проводили лишь на рассвете, начиная с первыми лучами солнца.
Отец не обернулся, лишь повторив, – Иди в шатер, и опусти полог! – ослушаться было страшно, но любопытство победило. Поэтому девочка зашла в шатёр и опуская полог, оставила в нём крохотную щель, чтобы можно было подсматривать. Ведь отец не запретил ей смотреть, правильно?
То, что произошло дальше, перевернуло представление маленькой Дары и об отце, и об окружающем её мире. Если до этого она считала отца добрым волшебником, много и часто объясняющего окружающим какие-то непонятные вещи, то теперь она увидела оборотную сторону Света, о котором так много все говорили.
Нужно понимать, что в её детском мире вода, выходящая из земли или металл, становившийся пластичным в руках брата, были вещами обычным, весёлыми, и конечно не страшными.
Но сейчас, когда кочевник, вслед за отцом, поднял руки к солнцу, и мир вокруг застыл вдруг, подёрнувшись пеленой; и ей казалось, что единственное, что осталось живым, – это ее маленькое сердце, застучавшее так быстро, что казалось, сейчас выпрыгнет из груди.
Прошло мгновение, после которого тело кочевника вспыхнуло, раскаляясь и тут же взорвалось, осыпаясь пеплом. Но маленькая Дара знала, – отец ОСТАНОВИЛ солнце, и видела, как весь этот свет, вся ярость светила, столбом обрушилась не незнакомого, неприятного, но в общем-то ни в чем не виноватого, как ей казалось, человека.
Девочку искали до заката, перевернув весь лагерь, но она, вернулась сама, когда источник, скрывавший её, начал остывать в лучах заходящего солнца.
Вернулась, попросив у отца прощения и не по-детски спокойно приняв наказание. И никогда не говорила об этом, поняв вдруг, что отец защитит её от всего мира. Но иногда, его нужно защищать от самого себя.
Дара встала с соломенной подстилки и дошла до внешней стены; задрав голову, – попыталась найти месяц в оконном проеме. Он висел высоко над головой. Была середина ночи.
– Странный месяц сегодня, – подумала она, – И свет даёт странный
Девушка зашептала заклинание, потянула воду из земли, слишком поздно сообразив, что под ногами камень. Не стоило тратить силы впустую.
Пить хотелось нестерпимо. Не страшно, – она потерпит. Наверняка её ищут и вскоре приедут гонцы из дома. Она, конечно, была неосмотрительна, но подруга же видела двух всадников, выскочивших из рощи и схвативших Дару.
Если Лейла успела убежать, то наверняка позвала на помощь. Ведь позвала же? Девушка не видела подругу, когда ее саму стаскивали, как куль, с лошади в княжеском дворе.
Странный привкус стоял во рту и сколько она не сглатывала слюну, рот казалось был наполнен горечью. Вода не отзывалась. По телу расползалась слабость.
И забытье. Почему оно было таким тяжелым? Не могло же это быть связано с ударом по голове. Чтобы так надолго потерять сознание, нужен удар посильнее. Помещение было маленьким настолько, что даже ходить по нему было невозможно.
Мысль пойманной птицей билась в голове:
– Как её узнали? Она никогда раньше не встречалась ни с Князем, ни с его Колдуном, никогда не выходила за стан, а когда те приезжали из города со своим отрядом, ее и вовсе не выпускали из шатра. Дара бессильно опустилась на солому и стала ждать рассвета.
Глава 2. Темница
Небо начинало сереть. Я еще раз осмотрела место, в котором находилась, и поняла, что в помещении нет дверей, вообще нет выхода. Каменный мешок. Решетка окна под потолком. И в очередной раз задалась вопросом, как я сюда попала.
В памяти не было ни одной подсказки. В ушах звенело, голова казалась пустой после бессонной ночи. Страха при этом не было, – лишь злость на собственную глупость. Через какое-то время раздался скрежет, – кусок стены отъехал в сторону.
В проеме стоял Колдун, за его спиной торчали два стражника.
Мужчина огляделся, делая шаг внутрь, а я подумала, что могла бы назвать его красивым, если бы не черная татуировка на лице, и глаза, заполненные Тьмой после колдовства,
– Ну что, Дара, не передумала? Выглядишь не очень, – то, что выражало его лицо, должно было сойти за сочувствие, хотя вряд ли кто-нибудь бы этим обманулся.
По возрасту он был близок к возрасту Гарона, моего старшего брата: высокий, сильный, черные смоляные волосы, стянутые шнурком, простая черная рубаха, скрывающая фигуру и заправленная в кожаные штаны, на поясе короткий меч. На плечи накинут черный плащ. Его можно бы было принять за обычного горожанина, если бы не богато расшитый пояс и амулеты, висящие на шее. Да и взгляд, – черный, пронзительный, прожигающий насквозь.
– Откуда ты знаешь моё имя? – Меня замуровали? – я встала, опираясь о стену; было странно слышать гортанное наречие и видеть чужого мужчину рядом, но сил спорить не было, – их вообще не было, и это тоже было странным.
Колдун усмехнулся:
– В камне не слышен стук сердца; мне не нужно, чтобы тебя нашли раньше времени. И не питай иллюзий. У Князя нет намерения тебя отпускать, – колдун улыбнулся еще шире, хотя взгляд его оставался жестким, цепким,
– Гонцы уже повезли дары твоему отцу. Мой господин не хочет войны. И женится на тебе, как только привезут согласие, – первый мой вопрос остался без ответа.
– У нас спрашивают согласие у девушки, – вспыхнула я,
– А разве ты против, – осклабился он,– Будешь Княгиней, – ярость придала мне сил. Я бросилась на него,
– Верните меня домой! – Колдун схватил меня за локти, прижимая:
– Ты можешь выйти отсюда прямо сейчас, вместе со мной, привести себя в порядок, и занять покои княгини, приготовленные для тебя, – звучало как насмешка,
– Или продолжать свой бессмысленный бунт, сидя в этом каменном мешке и теряя силы, – он наклонился к моему уху,
– Ты чувствуешь, как камень пьёт твои силы, Дара? – и отступил на шаг,
– Выбор за тобой, – я осела на пол, предпочтя солому покоям княгини.
Колдун развернулся к выходу, и уже делая шаг в проём, оглянулся:
– Да, и не советую кричать или впадать в истерику, – больше всего Тьма любит негативные эмоции. Тебя лишь выпьют быстрее, – и камень вновь уехал в стену, закрывая проход за Колдуном, отрезая меня от мира.
Я оценила совет. Даже не совет, а эту внезапную странную откровенность. Может Колдун думал, что дети пустыни ничего не знают о чёрном камне? Или пытался меня запугать еще больше?
Я знала. Поэтому и не кричала, не звала на помощь, старалась держаться спокойно, не впуская в голову ни одну мысль,– ни свою, ни чужую.
– Когда мы ослаблены, больны, дезориентированы, наступает место для Неуверенности, которая тянет за собой Страх, а тот привлекает чудовищ Тьмы. Мы сами впускаем этих сущностей внутрь. Заворачиваем их в правдивую обёртку, и оживляем внутри себя, – говорил отец, – Тьме не нужна открытая дверь. Ей достаточно трещины, куда она сунет свое щупальце.
– Думай хорошие мысли. Думай хорошие мысли, – твердила я как мантру. Но хорошего не вспоминалось. Оставалось лишь не думать плохие.
Время тянулось как бархан в пустыне. Длинно и однообразно.
Почему иногда день пролетает птицей, а иногда час кажется нескончаемым?
Когда-то отец наказал меня, заставив носить воду овцам. С утра и до вечера. Тогда день тоже казался бесконечным. Плечи ныло, руки покрылись волдырями. И откуда у нас столько овец? – злилась я. Хорошо, что он не заставил напоить всех животных вообще.
Теперь я понимала, что наказанием было правильным, но тогда оно казалось до нельзя обидным и унизительным,
– Я самая важная в стане! От меня зависит то, что никто не умрёт от жажды! – да что там от жажды, думала я, мои источники питают растения и наполняют купальни.
– Почему ко мне не относятся согласно моим заслугам? – и даже топнула ногой от возмущения.
–Заслугам, – прищурился отец, – пусть будет, по-твоему. Сегодня ты сделаешь только одну маленькую часть из всего, чем так гордишься, – напоишь овец. Своими руками. Из кувшина. Воду от поилок отведи. А вечером расскажешь мне, чем отличается Дар от заслуг.
Вечером врачеватель накладывал на мне ладони толченый стебель первоцвета и ругал отца за неправильные методы воспитания детей.
Но методы были правильными. Я на всю жизнь запомнила, что Дар,– это то, что даётся свыше, и ничего общего с заслугами не имеет. Потому что заслуги, – это то, что делаем мы своими руками.
Тем вечером за общим столом, впервые, в мою честь был произнесен тост об использованной мной возможности напоить животных. Мне было семь. И чувствовала я себя так, словно не было боли в руках и ломоты во всём теле, так, словно мне действительно предоставили возможность, а не дали наказание.
Впрочем, так и было. Отец учил в каждой неприятности видеть возможность.
Силы заканчивались. Я ждала солнца, чтобы напитаться Светом, но точно зная, что оно уже поднялось, по-прежнему не видела ни одного луча; света в каморке не становилось ни больше, ни меньше. Окно казалось нарисованным.
В следующий раз Колдун пришёл, когда сумерки начали сменяться темнотой; в его руках была корзина с фруктами и лепешками, кувшин с водой.
– Милая строптивица, не соскучилась? Я пришёл с миром, – черные глаза смотрели на меня испытующе,
– Поверь, мы не злодеи. И если первоначальный план не выполняется, есть и запасные варианты, – он сел рядом. Было неприятно находиться к нему так близко, да и еда выглядела возмутительно дразняще. От запаха свежего хлеба закружилась голова.
Я подумала, что выгляжу как драная степная кошка, у которой под пылью не виден цвет окраса. Моё самое нарядное платье напоминало грязную тряпку. Обереги и амулеты с меня сняли стражники князя. Волосы цвета спелой пшеницы, струившиеся вчера ниже пояса, сейчас были заплетены кое-как, и казались грязной паклей. Наверняка от меня воняло.
Но больше жажды, голода и отвращения к себе, меня мучали вопросы: добралась ли Лейла до стана? Смогла ли поднять тревогу? Почему за мной до сих пор не приехали?
Колдун протянул мне виноград,
– Ждёшь воинов-освободителей? Забудь. Я написал твоему отцу, что у вас с Князем всё было сговорено заранее. Ты сама сбежала, – он дернул уголком рта, – к любимому.
Я возмущенно посмотрела на него,
– Это неправда! Лейла подтвердит. Она видела, как меня похитили!
Колдун прищурился, цокнул языком,
– Милая, милая Лейла! – Но почему ты решила, что она вернулась домой? Её роль в этом спектакле была короткой, впрочем, как и её жизнь, – он притворно вздохнул,
– Всё закончилось для неё быстро. Впроче, если бы она не согласилась заманить тебя, то я бы нашёл другой способ.
Встретившись с ним взглядом, я четко, по слогам произнесла: – Я ни-ког-да не стану женой Князя!
Мужчина посмотрел на меня серьёзно, – Это твоё последнее слово? – и протянул мне кувшин:
– Попей! Не зачем себя так мучать. Жаль, что ты не передумала.
Я взяла кувшин, сглотнула пересохшим горлом и только начав пить, поняла, что он с жадностью следит за каждым моим глотком, не сводя взгляда с моих губ.
– Какая же я дура! – подумала вдруг, поняв, что вода начинает горчить, а Колдун, неотрывно глядя на меня делает пассы пальцами опущенной руки.
В ушах зазвенело. И падая, я почувствовала, как сильные руки подхватили меня. Колдун, развернувшись, сделал шаг к выходу.