Ина Тундра
Просто это сложно
Ина Тундра
ПРОСТО ЭТО СЛОЖНО
И сказал Бог: «Возлюби врага своего»
И я послушался его и полюбил себя.
Халиль Джебран
ПРЕДИСЛОВИЕ
Я написала эту книгу, чтобы дать точку выхода.
За 20 лет мне приходило много отзывов от людей, которым я смогла помочь, и два из них навсегда остались в моем сердце.
Одна девушка написала мне из роддома, что благодаря мне, она давно бросила героин, вышла замуж, и только что родила дочку, которой дала мое имя в благодарность за свою жизнь. Эта девочка с моим именем недавно пошла в первый класс.
Второй, пронзительно грустный и оттого еще более бесценный – от женщины, чей сын умер от наркотиков. Она писала мне, что после его смерти много лет винила себя, в том, что он умер, она не уберегла, не смогла помочь, плохо воспитала, да и вообще, корила себя за все. Прочитав мою личную историю героиновой наркомании, она говорила мне слова благодарности за то, что наконец-то поняла, что с ним происходило. Как она отпустила свою вину и переоценила все свое горе, с любовью и принятием. И ее боль ушла. Осталась только светлая печаль.
Я писала первую книгу, чтобы дать надежду, что возможно выйти из любой зависимости, даже самой страшной.
Теперь – я знаю рецепт, как это сделать.
24 года назад я бросила героин после восьми лет тяжелого употребления наркотиков.
Сейчас мне 45 лет, у меня прекрасная жизнь, трое детей и старшая дочь уже заканчивает институт. Она не пьет, не курит и ничего не употребляет.
Ни разу за 24 года у меня не возникло желания вернуться к наркотикам, даже после того, как трагически погиб мой муж.
11 лет назад я отказалась от сигарет после 22 лет курения, легко перестала есть сахар и нездоровую еду, что позволяет мне всегда держать себя в отличной форме, отрегулировала все свои привычки и отношения с алкоголем.
Я четко осознала схему, как можно управлять своими зависимостями.
Нет разницы от чего вы отказываетесь – от шоколада, сигарет, алкоголя, игр, наркотиков – это лишь вопрос выбора, который вы делаете.
Принцип выхода на свободу один и тот же, и я могу это утверждать именно потому, что была и там, и там.
Я была в аду, вышла из него, и могу помочь найти дверь тем, кто еще там.
Это исключительно мой опыт, который помог мне и всем людям, которым я это объясняла лично.
Я с радостью им поделюсь.
ЧАСТЬ 1
Данная книга является художественным произведением, не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет и не пропагандирует их.
Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий.
Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет.
Пожалуйста, обратитесь к врачу для получения помощи и борьбы с зависимостью.
ГЛАВА 1
В наследство от наркотического прошлого мне достались довольно куцые воспоминания о собственном детстве и подростковом возрасте. Поневоле вспоминаются мои ехидные замечания по поводу газетных статей, утверждавших, что экстази разрушает память. Теперь даже огромным усилием воли не могу восстановить целостность событий и логические цепочки происходившего, отличить реальность от вымысла и наркотического бреда, всплывают только смутные разрозненные картинки.
Началось все с роликов и Александровского сада, чувства какой-то детской несостоятельности и отчаянного желания казаться такой же крутой и взрослой, как окружавшие меня сверстники, казавшиеся мне тогда необычайно развитыми и живущими какой-то своей, недоступной мне, шикарной и богатой событиями жизнью.
Мой комплекс неполноценности был еще связан с тем, что общалась я, в основном, с детьми богатых родителей, уже появившихся в то время “новых русских”. Они окружали меня и в лицее, где я училась бесплатно, потому что мама работала там учительницей, и в Александровском саду, где было модно кататься на роликах, и где собирались дети сколачивающих свои первые состояния мам и пап.
Я даже не помню, что, как, когда и при каких обстоятельствах я попробовала из наркотиков в первый раз.
Скорее всего, что это все-таки была трава, ведь курили ее все и не считали чем-то более серьезным, чем сигареты. Но первое яркое воспоминание у меня связано с калипсолом. Или кетамином, что, в принципе, одно и то же. Покупая его и шприцы в Первой аптеке, мы открывали для себя волшебные трипы со светом в конце тоннеля, выходами из тела и прочими элементами рассказов очевидцев предсмертных состояний во время операций, сопровождающихся глубокой анестезией, где, как известно, и использовалось это лекарство.
Дальнейшие события сплелись в какую-то странную перепутанную цепочку неравномерно всплывающих воспоминаний. Кетамин на лестнице в школе между уроками. Клуб LSDance в Ясенево, первое ЛСД. Клуб «Эрмитаж», фенамин, первые грибы, Клубы «Релакс», «Остров Сокровищ» (господи, это ж, по-моему, совсем другие годы), кокаин, экстази, «Пентхауз», и как же назывался этот совсем маленький закрытый клуб справа от «Эрмитажа», не доходя до «Пентхауза»? – кто сейчас вспомнит…
Экстази “Двойные доллары” – о дааа, первые попробованные экстази “Двойные доллары” до сих пор вызывают у меня улыбку. Мой бойфренд был драгдиллером, он их только привез в Москву, и мы с подругами были первые, кто их попробовал у памятника Карлу Марксу, обсуждая, что, наверное, не стоит сразу есть целую таблетку, надо сначала по половинке. У меня даже сохранились фотографии нас троих, расплющенных по станции метро Театральная, со счастливыми, загадочными и глупыми глубокими улыбками на лицах.
Перекрёстные воспоминания с перемешанными датами.
Я работала фейсконтролем в клубе «Птюч» – помню лишь, как стояла, отсеивая непонятных мне людей, помню начальника охраны, казавшегося мне всякий раз другим, в зависимости от действия наркотика, который мною съеден, помню разноцветные бумажки, они означали разрешение на вход, а цвет обозначал сумму входной платы или отсутствие ее. Помню разный обколбашенный народ, который я должна была, настроив фокус своих не менее убитых глаз, пустить или не пустить, и тряску золотых часов перед глазами и крики – да ты знаешь, кто я?
Первый клуб с фейсконтролем в Москве – как объяснить богачам, бандитам и чиновникам в 95-м году, что, извините, вы к нам в клуб не попадете. Даже сейчас, по прошествии многих лет, мне задают вопрос: «Так это ты меня в «Птюч» не пускала? Я помню, ну скажи, а почему?» Да потому что не пускала! Поди спроси это измененное сознание, с чего оно и в каких галлюцинациях тебя вообще себе увидело на тот момент.
Спиды, фен, экстази, питерская кислота, кокаин, все та же ЛСД, мескалин, утренний поезд в метро, где все люди-монстры едут на работу, а ты после клуба, двигая челюстями, с безумным взглядом, и в звуках все еще улавливая ритм, едешь спать домой…
Основоположники клубной культуры Москвы…
Сколько было съедено наркоты, снюхано и выпито? – Трипы, передозы, еле уловимый отзвук чьих-то незамеченных смертей, раж веселья, жизнь в погоне за ясной стоимости дозой счастья, скрип сведенных челюстей, и снова танцы, танцы, танцы,
«Версаче, жилетка, Титаник, таблетка, Отдыхаем ха-ра-Шо!», скандалы дома, снятая с будущими российскими диджеями-звездами однокомнатная квартира с раздолбанной стеной – пятеро нас там жило – съели ЛСД, посмотрели фильм «Лики Смерти», все стали вегетарианцами.
«Аэроданс», кто-то уже знаком с героином… Данила – моя первая любовь , он был драгдиллером. Очень удобно – и любовь большая и вечная, и наркотиков полон дом.
С тем временем воспоминаний много связано. Но самое яркое – странное – я очень творог любила, со сгущенкой – помню, как пришла домой и, открыв холодильник, увидела много больших пакетов с рассыпчатым творогом; уже намеревалась, залить все это дело, вскрыв пакет, сгущенкой, как вовремя подоспевший на кухню друг спас товар, давясь от смеха и предложив употребить мне «творог» по его прямому назначению.
Странно, но плохого я вообще не помню. Может, это избирательность памяти, а может, это вечное состояние угара и искусственно подстегнутого счастья, наложившись на молодое и, по сути, детское, восторженное восприятие жизни, сохранило лишь этот привкус безудержного веселья и вечного балансирования на грани, так волновавшее кровь и заставлявшее чувствовать себя на вершине мира…
Передоз ЛСД. Я знаю, многие его и сейчас считают байкой, однако я отлично помню тот день, когда, сожрав по марке и погуляв по летней солнечной Москве, мы небольшой компанией зашли к знакомым покурить, и, мучаясь от сушняка, я, ни о чем не думая, нормально так хлебнула из стоявшей на столе закрытой пол-литровой бутылочки Боржоми и передала ее дальше в руки кому-то из желающих попить.
Никто ж не знал, что так из Питера в Москву перевозили PSP, питерский аналог ЛСД, ваяемый молодыми химиками, в жидком виде, чтобы потом уже ею марки пропитывать.
Нас было двое, тех, кто хлебнул «боржомки», пока хозяин не заметил.
Дальше – космос. – А девочка у вас уже умерла, мы ее откачивать не будем.
Сухой голос врача «скорой» из небытия, сто долларов и уговоры отвезти в Склиф решили мой вопрос.
Рассыпчатость планет и безграничность маленькой песчинки, моя принадлежность ко всему и в то же время полное отсутствие Меня, реальности, измерений, планеты, Бог, неБОГ, умноженный в миллионы раз стандартный лсд- шный трип при полном отсутствии контроля мозга.
Привязанные руки в реанимации. Склиф. Попытка воспринять себя и тело, космос в каждой клетке и все реальности, сменяющие друг друга, как в калейдоскопе.
Я сутки была в коме, Дима – меньше. (Тебя ведь звали Дима? Я не помню, знаю, что ты был, помню внешность, где ты жил тогда, но имя – нет.)
Кто-то из знакомых недавно рассказал про Диму, что, когда тот пришел в себя – единственное, что запомнил, как стоит вокруг него консилиум врачей, человек пять или шесть, и, глядя на него, кто-то спрашивает:
– А правда, что под ЛСД всех богов можно встретить?
– Нет, неправда, – отвечает он, закрывает глаза, и тут все они, всевозможные, выстраиваются в ряд перед ним: Шива, Кришна, Яхве, Зевс, Один и миллионы, миллиарды всевозможных богов и божков – стоят перед ним и улыбаются.
Родители забрали меня в тот же день, когда я пришла в себя, они же отвезли до дома Диму. Меня там не было – там был один мощнейший трип в руках перепуганных взрослых, заключенный в подростковом теле. Я помню лишь чувство благодарности родным за то, что мне не было сказано ни слова негатива, сдержанные мамины рыдания и мой непрерывный процесс путешествия по сознанию миров.
Меня впирало где-то примерно семь дней – бесконечно.
Я ложилась спать, просыпалась, ела, ходила, умирала, рождалась, плакала; могла носить лишь черное длинное платье – другие цвета начинали разворачивать трип и соединяться с телом и мирозданием в немыслимых вариациях, и я уже молилась всем богам, чтобы меня, наконец, отпустило. На седьмой день я поняла, что надежды вернуться в нормальное самосознание уже нет, – я начала даже забывать, как это, когда тебя не прет бесконечно.
Память услужливо преподносит странные обрывки воспоминаний о почти лысой голове – когда же я успела постричься-то, интересно? – Переход на Пушкинской, Макдональдс, люди-звери, люди-реки, гномы, эльфы, встающий перед лицом асфальт и проваливающиеся в окна небеса, слезы из глаз, да когда ж меня отпустит, господи! Храм на Никитской (почему мне кажется, что в нем венчался Пушкин?), с бабушкой, просящей подаяние:
– Помоги мне, деточка…
– Кто бы мне помог, бабушка!
– Бог поможет, зайди, помолись…
– Я с этим богом уже неделю расстаться не могу, бабушка.
– Да ты зайди, зайди, помолись, легче станет.
Зашла. Сидела на полу, перетекая из мозаики в иконы, рыдая и обещая бросить психоделики навсегда, если Господь сжалится надо мной и меня наконец отпустит…
Поняв, что и тут надежды нет, и опасаясь потерять остатки разума в путешествиях по изменяющимся прямо на глазах православным фрескам, я вышла. Трезвая. Вообще. Абсолютно. Безо всякого намека хоть на какой-то остаток ЛСД в мозгах. Задумчиво смотрела в небо, на снующих людей, дышала простым воздухом и молча отдала бабуле все, что было, оставив только денег на метро.
Обещание сдержала. О психоделиках забыла навсегда.
Однако экстази, кокаин и амфетамины относятся к другой группе сильнодействующих наркотических веществ.
Чем я и не преминула воспользоваться.
И снова круговорот воспоминаний, уцелевших от хронологии девяностых годов.
Первые рейвы: тысячи людей в едином порыве счастья танцуют под ровный бит оглушающей музыки. Потные, разгоряченные, радостные широколобые жители московских окраин, прожигающие свои заработанные рэкетом деньги, с восторгом и наркотической влюбленностью в глазах окружали нас, модную молодежь, дающую им новое удовольствие, которое добавляло в грустную прелесть их бандитской романтики беспечный угар техно и сладостный неостанавливаемый порок экстезийной любви.
Пати за пати – домашние, клубные, закрытые, общедоступные, дневные, ночные. «Пентхауз» – он так и остался для меня эталоном, где счастье, угар, веселье и все это еще такое новое и еще не приевшееся и не прискучившее, «Третий путь», неизменно ассоциирующийся у меня (интересно, почему?) с пьяным улыбающимся хозяином клуба в растянутых трениках, уговаривающим меня выпить водки:
– Вот это модно! Все эти ваши экстази и кокаины – говно. Водка – вот что пьет интеллигенция! Сегодня у нас анти- наркотическая пати!!!
Клубы, клубы, клубы, неизменные бандиты в окружении пышногрудых барышень, вальяжно наблюдающие за нашим вечным стремлением погрязнуть в неудержимом соблазне порока и разврата, подогреваемом приятно холодящими носоглотку препаратами, заливаемом диким количеством виски и отполированном приятным кругляшом с выдавленными значками известного мужского журнала и не менее известного гиганта немецкого автопрома – уж не оттуда ли пошла мода именно на эту марку машин?
Со своими легкими понтами наркотической элиты стоящий особняком «Птюч».
Народ на входе, ожидающий, пока я в туалете раздавлю еще одну пару таблеток экстази и вынюхаю их, прежде чем подняться наверх и снова продолжить: взгляд в глаза, бумажка в руки – проходи.
– Извините, у нас только по клубным картам. – Привет, привет, да есть, привет… – К сожалению, это частная территория, и хозяева клуба вправе отказать вам во входе. Нет, я не знаю, кто вы.– Ой, моя любимая песня, подождите! – Бросок на танцпол, круг по клубу: спокойные, сидящие на полу вдоль стен, бесконечно разговаривающие люди, и мерный ритм хауса, доносящийся с танцпола.
Афтепати в клубе «Лес», молодецкое веселье Титаника, захватывавшее в свой плен прямо при съезде на Ленинградку, и безудержное расколбасное скакание на его танцполе, среди ничего не понимающих широкошеих граждан с признаками полного отсутствия интеллекта на лице. Но зато они мерно и тяжело двигали руками и ногами в такт музыке свежеродившихся «звезд» за диджейским пультом. Эвиан из-под крана в баре, виски-кола в випе, и разговоры, разговоры, улыбки, поцелуи, опять разговоры. Поход впятером в туалет, понимающий взгляд охраны.
Снова память возвращает меня в «Птюч», вернее в туалет, где я снова дроблю по-моему уже десятую за вечер экстази, чтобы, смешав с кокаином, пропустить по ноздре, и носовая перегородка, не выдержав нагрузки каждодневных разъедающих химических соплей, провалилась или сожглась, и прямо из клуба меня увезли в Склиф на восстановление носа.
С пластмассовыми (или какие они там – железные?) хрящиками в носу нюхалось гораздо веселее.
Оставив надоевший кайф от экстази неискушенным в интеллигентных радостях бандитам, мы модно перешли на виски с кокаином. Снова разговоры, разговоры, танцы, холод на зубах, джек дэниэлс, звенящий смех, залитый чивасом утренний отходняк, и снова танцы, мимолетная любовь, мелькающие лица, клубы, звуки – все вперемешку, и привкус молодого счастья на губах от осознания своей исключительности, превосходства над серой массой людей, проживающих свои обыденные жизни, погрязших в мелкой суете скучнейших обстоятельств, не знающих аромата безудержного веселья, свободы, вседозволенности и красоты распущенности.
Забываясь в бесконечной череде событий и улыбок, мы по полной отожгли середину девяностых, еще не зная, что почти всех нас, за редким исключением, терпеливо ждал спокойный тихий героин. Он терпеливо ждал, пока мы неустанно веселились, того момента, когда мы в поисках новых удовольствий откроем для себя его.
Все началось с «качелей».
ГЛАВА 2
Сидя на берегу Индийского океана в давно облюбованной кафешке, под припекающим даже в тени полуденным солнцем, довольно сложно вспоминать те события, вороша нечеткие картинки. Человеческий мозг стремится вычеркнуть все, что страшно вытаскивать, что грозит утонуть тебе в давно похороненных боли и страхе, как будто и не было ничего, обманывает тем, что раз уж проскользнул сквозь все это дерьмо и гниль, так зачем же хранить эти дурно пахнущие воспоминания в закоулках памяти.
Все мистики нам говорят: идите туда в своей душе, где вам всего страшней и больней, и, пройдя все это заново, с понимани ем и принятием, вы откроете дверь к свободе.
Как я говорила, все началось с «качелей».
Неизвестно имя того человека, который первым придумал соединить разговорчивую подвижную бодрость кокаина с мягкостью и плавностью тихого спокойного короля наркотиков.
Однако все чаще и чаще в клубах начали встречаться слегка почесывающиеся, с маленькими зрачками и плавными движениями, тем не менее все такие же разговорчивые и не спящие люди.
И опять же не помню, когда и какой он был, этот первый миг знакомства с мистером Медленным, который аккуратно и незаметно, почти крадучись и обещая быть лишь утренним расслабляющим фоном изматывающего, но не надоедающего круглосуточного веселья и жизни в движении, постепенными маленькими шажочками вошел в мою жизнь.
Вновь – безудержные пати, и смех все так же не смолкал вокруг, и новые знакомства продолжались, и старые знакомые все так же мелькали в мерцающем полумраке клубов, и музыка становилась все новее и лучше, и привычная приятная морозящая нёбо свежесть кокаина со вкусом пригубленной виски-колы все чаще смешивалась со сладковатой горечью героина, добавлявшего загадочности моим глазам и плавности по-подростковому резковатым движениям.
Снова память услужливо подбрасывает мне сменяющиеся картинки, перемешанные случайным образом вне хронологии и логики.
Пробивающийся сквозь зашторенные окна утренний свет в том самом маленьком клубе в саду «Эрмитаж», название которого я не помню (или это была чья-то двухэтажная квартира?), тихий не останавливающийся говор сидящих поодаль людей; очередные скрученные сто долларов, валяющиеся на столе; украденная из ЦДХ тяжеленная статуя, стоящая посреди комнаты друга, у которого я тогда жила; грязная маленькая болонка его мамы, выблевывающая сожранные пакетики с героином; мы с подругой Катей в ее красиво и богато оформленной розовой девичьей комнате, сидящие на полу и расфасовывающие несметное количество грамм кокаина? спидов? в вырванные и порезанные тетрадные листочки, обнюханные так, что даже разговаривать уже невозможно; какие-то терки с пальцующими бандитами; флюрный чилаут «Аэроданса» с мерно вещающим какие-то притчи диджеем Листом, хотя, может, это был вовсе не Лист, или Лист, но вовсе не в «Аэродансе», он всегда у меня связан в памяти с тихими медитативными кришнаитскими сказками и какой-то неземной красоты задумчивостью на лице; вылавливание макарон из доширака на балконе в сером неприветливом здании аэровокзала под неравномерное уханье трансовых битов и прорывающихся сквозь стены высоких звучков, расщепляющих сознание, – черт, я ж работала в «Аэродансе», вспомнить бы еще кем.
Звучание церковного колокола при выходе утром из «Птюча», вот она, ирония судьбы – я даже не помню, действующая это была церковь или нет, в подвале которой «Птюч» находился, но перезвон колоколов как-то поутру отпечатался в памяти так же, как и код ближайшей к клубу двери подъезда соседнего дома, куда мы бегали курить траву, досаждая и без того измученным вечным ночным движением жителям.
Патриаршие пруды, рядом с которыми я любила сидеть осенними ночами, согреваемая героиновым теплом крови и предвкушением возможности, еще чуть-чуть посидев, нюхнуть кокаина и прогуляться до Титаника, где окончательно согреться среди толпы потных тел, периодически пробиваясь к вентиляторам у сцены, чтобы вдохнуть хоть намек на свежий воздух. Пенная вечеринка в том же Титанике, предусмотрительно наблюдаемая с балкона, на которой куча обдолбанных теток, закидываемых в загон с пеной своими толстошеими и не менее обдолбанными мужиками, испортила навсегда свои свежекупленные дико модные версаче и ферре.
Мои бабушка и дедушка, приехавшие в морг на опознание тела своей пропавшей внучки, которая в кокаиновом угаре уже месяц отвисала в Сочи, абсолютно не вспоминая, что надо хотя бы позвонить, потерявшая счет времени между стодолларовыми бумажками, уже даже не раскручиваемых в принципе – зачем, ведь если вдруг кончится кокос – всегда можно развернуть купюру, к ней за это время прилипнет целая дорога…
Маленький розовый флаер «Птюча» с нарисованной колючей проволокой и названием вечеринки «Нежность», амфетаминовые отходняки по утрам, когда весь мир кажется уродливым и раздражает одним только своим существованием, пешие прогулки через всю Москву, не потому что нет денег на такси, а потому что просто прикольно идти. Первое подобие ломок – когда сопли, слюни, озноб легкий – да нет, просто подзамерзла да приболела – и такое приятное разливающееся по телу тепло и медленная плавность горько- ватого на вкус и на запах лекарства, найденного в одной из заначек.
И следующее воспоминание – сразу же – почти животный вой от невыносимейшей боли выкручиваемых костей, нехватка воздуха в сжатых огнем легких, перетряхивающий все тело могильной сыростью озноб, несмотря на летнюю тридцатиградусную жару; холодный, вонючий струящийся липкий пот, текущие из пересохших больных глаз слезы вперемешку с соплями и неудерживаемой во рту слюной, волнами подступающая желчная рвота и бьющаяся в голове мысль-ожидание-поворота-ключа-в-замке-входной-двери – скорее, скорее, ну где же ты, скорей…
Трясущимися руками развернута бумажка с героином, последними остатками воли тело собрано в более-менее нормальное состояние, нервный крик на непослушные, словно деревянные пальцы, провалившаяся в горло горечь слюны – все, уже все, – откидываюсь на влажную, пропитанную потом подушку и с каким-то мазохистским удовольствием наблюдаю за постепенно выходящей из костей и напряженных мышц болью, – что сопровождается томным расслаблением мыслей и подобием улыбки на лице…
А ведь тогда я еще только нюхала.
Первые попытки сбежать из оков опиумного бога, вернувшись в такое знакомое и неизменное мерцание клубных огней. Сбежать туда, где все время меняются лица, но аромат вседозволенности остается таким же привлекательным и неизменно звучит не утихающий смех искушенного счастья.
Открытие какого-то клуба в Сочи, какое-то наполненное полутрезвым восторгом летнее зависание на море, привязанное к работе в этом самом клубе в помещении Фестивального, смытые волнами неприятные воспоминания о наркотиках, обещание себе: все, больше ничего и никогда! – и счастливая мама, встречающая с цветами в аэропорту свою трезвую, вернувшуюся домой, улыбающуюся, загорелую дочь.
Мой день рождения в «Птюче», с журналистами, телевидением, снимающим репортаж о красивых вечеринках модных клубных персонажей, огромный торт с 17-ю свечками. Подаренная кем-то коробка от туфель, неимоверно шикарных тогда Чезаре Пачотти, доверху наполненная каменистым прохладным и рассыпчатым порошком, который долго еще то продавался, то вынюхивался, сводя зубы и окуная с головой в праздничную атмосферу.
Сошедшая с ума на моих глазах подружка, весело пускающая мыльные пузыри из шампуня в ванной и горько рыдающая из-за отобранной сковородки, которую она искренне считала своим ребенком, нуждающимся в кормлении грудью. Она кидалась на санитаров «скорой», требуя обещания рассказать ее малышу сказку на ночь, пока она съездит в гости к доктору. Обшарпанные стены «Кащенко», разговор с врачом, легкая досада из-за более чем наполовину пустой коробки Чезаре Пачотти, появившийся страх сойти с ума, подогреваемый тревогой из-за того, что все чаще случаются провалы в памяти, когда не помнишь, где ты был и что делал предыдущим вечером. Ложь друзьям, что содержимое коробки закончилось, усиливающаяся паранойя, что все за мной следят, и даже стены, казалось, подслушивают и подсматривают за мной. Опять тот же врач в «Кащенко» с подкрепленной деньгами просьбой помочь уже мне, пока не стало совсем поздно.
Две недели, проведенные в тишине больничного сада, изредка нарушаемой воплями пациентов, действительно помогли мне, но страх сойти с ума остался на всю жизнь. Я слишком хорошо знаю, насколько зыбко человеческое сознание, когда вот вроде бы ты сидишь и абсолютно нормально разговариваешь с человеком, смеясь над какими-то последними клубными сплетнями, и вдруг, словно по щелчку, разум испаряется из глаз собеседника, который, уже полностью пребывая в своей собственной, известной только ему реальности, совершенно не отдает себе отчета в том, что произошло, не осознает, кто он, кто ты, и не придает, в общем-то, этому никакого значения.
И страшно очень, а вдруг и ты тоже когда-нибудь вот так – раз, и даже не узнаешь и не почувствуешь, что все, приехали.
Смешное оправдание вновь неизвестно откуда взявшемуся героину, который я нюхаю исключительно для того, чтобы было не больно эпилировать ноги, какое-то дикое, замешанное на бандитских разборках, расставание с бойфрендом, ставшее последним спусковым механизмом, широко распахнувшим дверь в мою жизнь серому, гнилому аромату уже почувствовавшего свою власть над моей кровью Макового короля.
И я упираюсь в мрачные, железные, закрытые на засов страха и отвращения створки моей памяти с перегоревшей надписью, как на воротах дантовского ада: «Оставь надежду, всяк сюда входящий».