Имоджен Кларк
Тайна Эвелин

4

Пип сняла крышку и заглянула внутрь. Она не ошиблась: коробка была полна книг. Она взяла две верхние. Судя по обложкам, непривычному шрифту и пожелтевшим страницам, книгам было минимум полвека, если не больше. Названия ни о чем ей не говорили.

Пип полезла глубже и достала несколько штук в характерных бело-оранжевых бумажных переплетах, отличавших некогда продукцию издательства Penguin^[4]. И снова ничего даже отдаленно знакомого. Ее интерес мало-помалу угасал. Выходило, что коробки с книгами не так любопытно разбирать, как коробки с безделушками… Но тут, докопавшись до самого дна, она нащупала нечто, не принадлежавшее к категории затрепанных книжонок. Что-то твердое, гладкое, с острыми краями и углами. Сгорая от любопытства, Пип достала свою находку и стала ее разглядывать.

Сразу стало ясно, что это не книга. Она присмотрелась к обложке. Ей попался ежедневник за 1983 год. Пип вздохнула. Это было сродни одежде, которую никто никогда не купит. Как, по мнению владельца дневника, должны были с ним поступить работники благотворительной лавки? Он мог сгодиться разве что внукам Одри, собиравшим макулатуру, и то вряд ли.

Пип стала листать страницы, и тут ее ждал сюрприз: они вовсе не были пустыми, буквально каждый квадратный дюйм оказался исписан аккуратным мелким почерком.

Дневник сам раскрылся на одной из дат февраля, как бы приглашая Пип прочесть, что там написано, но она знала, что этого делать не следует. Дневник – сугубо личная вещь, читать чужие дневники недопустимо, попросту омерзительно. При этом такое чтение – одно из самых завораживающих занятий, к тому же этому дневнику было под сорок лет, кто-то оставил его в коробке с книгами, привезенными в благотворительную лавку. Существовавшее когда-то у его хозяина право на приватность давно улетучилось. Пип дала себе разрешение на чтение.

25 февраля, пятница

Порой я прямо-таки ненавижу Джоан. Знаю, мы застряли здесь, нам больше некуда податься, приходится извлекать максимум из этой ситуации, но, клянусь, она все делает в десять тысяч раз сложнее, чем нужно. А уж ее надоедливость! Уверена, она пристает намеренно; представляю, как она, сидя в своей спальне, придумывает новые способы, как помучить меня и бедную малышку Скарлетт, как будто та виновата во всей этой истории.

Сегодня ее низость достигла новых глубин. Куда-то подевалось одеяльце Скарлетт. Знаю, это всего лишь старое, протертое до дыр детское одеяло, но Скарлетт души в нем не чает, все время таскает с собой и не засыпает, пока не прижмет его атласный край к своей милой щечке.

В общем, ей пришло время засыпать, а одеяльца след простыл. Она так рыдала, как будто у нее сейчас разорвется сердечко. Я пыталась ее утешить, но где там! Чем больше детка уставала, тем хуже становилось ее состояние. Я попросила Джоан помочь мне найти одеяло, но она отказалась и продолжила твердить, до чего безответственно с моей стороны позволить Скарлетт так привязаться к одной вещи. Очень жестоко с ее стороны! Все это время бедняжка рыдала и надрывалась, как будто ее убивают. В конце концов она так измучилась, что уснула у меня на руках. Она совершенно обессилела, все это стало для нее страшным испытанием.

Позже я нашла одеяльце в мусорном ведре на кухне. Когда я его оттуда вынула, оно было грязное, все в приставших к нему чайных пакетиках и картофельных очистках. Я пошла к Джоан, нас же всего трое, и мы со Скарлетт не клали одеяльце в ведро. Джоан сказала лишь, что Скарлетт уже не по возрасту так цепляться за старье, пришло время от него избавиться. Все то время, пока я искала одеяльце, а Скарлетт ревела навзрыд, Джоан точно знала, где искомое, – вот же бессердечная стерва!

Мне даже не верится, что она настолько к нам безжалостна. Иногда ночами я лежу без сна и ломаю голову, как мне вернуть свое, как избавиться от нее. Конечно, мне пришлось бы постараться, чтобы меня не поймали, потому что если я окажусь в тюрьме, то у бедной С. никого на свете не останется.

Мы с Джоан сестры, Скарлетт – ее племянница, но, по-моему, она совершенно нас не любит. Если бы я могла жить где-нибудь еще, то, клянусь, сбежала бы туда без оглядки, только пятки бы сверкали. Но я знаю, что это невозможно. Мы застряли здесь, в этом проклятом доме, в этом крохотном городишке, и вся моя жизнь потерпела крах.

Последняя фраза до того соответствовала состоянию самой Пип, что та оторопела. В этом было что-то жуткое. Так могла бы написать она сама. Оторвавшись от дневника, она проверила, не закончила ли Одри свои дела в подсобке, и вернулась к чтению.

26 февраля, суббота

Нынче я в полном унынии. Потому, наверное, что Джоан так ужасно поступила вчера. Я не перестаю гадать, как все могло бы повернуться. Мне не дает покоя несправедливость происходящего. Беременность, потеря лучшей работы, какая у меня когда-либо была, вынужденный переезд сюда. Все это так неправильно! А тут еще близится выход второй серии «Добро пожаловать в рай», чем не вишенка на испорченном торте! Я смотрела сегодня трейлер и огорчилась: фантастически хорошо! У меня сердце разрывается: эта роль должна была стать для меня прорывной, и что теперь? Я больше даже не актриса, я теперь вообще никто, просто мать-одиночка. Знаю, это и есть самая важная работа, без моей малютки С. мне нет жизни, но все равно непонятно, почему нельзя иметь одновременно и работу, и малышку. Я бы справилась, если бы мне представился такой шанс. Но нет, мне пришлось удрать, все бросить, смириться с ситуацией.

Несносность Джоан еще сильнее портит мне жизнь. Она не упускает ни одной возможности, чтобы сказать какую-нибудь гадость. Она определенно считает, что мне следует стыдиться С., нынче утром она даже обозвала меня потаскухой. Причем в присутствии С.! С., конечно, не понимает таких слов, но потом она спросила меня, что это значит, пришлось выкручиваться, едва сдерживая слезы. Уверена, бедняжка С. заметила, как я огорчена. Ей вредно расти в такой токсичной атмосфере, но какой у меня выбор? Потому Д. и сходят с рук ее выходки. Она знает, что мне больше некуда податься.

На прошлой неделе я чуть было не спросила Теда, можно ли нам пожить с ним, но в последний момент промолчала, потому что знаю, что из этого ничего не выйдет. У меня нет денег, а просить его нас содержать я не могу. Люди решат, что С. – его ребенок, и это осложнит ему жизнь, хватит того, что трудно мне самой, а еще вдобавок разбило бы сердце его матери, я так поступить не могу. Знаю, он хочет помочь, но там, где Тед находится, он мало что может. Когда я звоню ему в отсутствие Д., он рад выслушивать мое пустословие, и на том спасибо. Он так ко мне добр! Мне очень его недостает.

А хуже всего то (опять я бахвалюсь), что я гораздо лучше той актрисы, которой меня заменили. Знаю, звучит несколько самонадеянно, но ведь это правда! Рори Макмиллан никогда не узнает, чего лишился.

Пип переполняли вопросы. Кто автор дневника, кто ее жуткая сестра? Что между ними произошло, что так навредило их отношениям? В центре конфликта находилась девочка Скарлетт, но где ее отец? Это, часом, не упомянутый ли автором Тед? Кто такой Рори Макмиллан? Все это смахивало на мыльную оперу.

Пип никогда раньше не слышала о сериале «Добро пожаловать в рай». Впрочем, раз его показывали по телевизору в 1983 году, за семь лет до ее рождения, то удивляться нечему. Ей хотелось быстренько найти этот фильм в «Гугле», но помешало опасение быть пойманной Одри с телефоном в руках в рабочее время, что грозило неприятностями. Роз было бы все равно, но Пип знала, что жизнь в лавке проходит более гладко, если не нарушать установленных Одри правил. В «Гугл» можно было заглянуть позже.

Из подсобки донесся звон чайной ложечки по фарфору: Одри добавляла себе в чай подсластитель. Скоро она появится, чтобы проверить, чем занята помощница.

У Пип набралось слишком много вопросов, чтобы положить дневник к остальным книгам. Решено было забрать его на ферму и изучить в более спокойной обстановке. Если в нем обнаружится нечто, помогающее опознать автора, то она принесет его обратно и обсудит с Одри, как с ним быть дальше. Если автор окажется прославленной актрисой, то дневник может приобрести кое-какую ценность – это привело бы Одри в восторг. Если же выяснится, как подозревала Пип, что он представляет мало интереса, то она присоединит его к прочим пожертвованиям и сделает вид, что не брала его в руки.

Она спрятала дневник в пластиковый пакет и убрала в сумку; в следующий момент Пип почувствовала угрызения совести. Уж не кража ли это – взять дневник, не заплатив? И как быть с постыдностью самого этого занятия – чтения чужих потайных мыслей? Пип мысленно взвесила все соображения и сочла, что ничем не провинилась. Она не совершила ничего дурного. Дневник отдали для благотворительных целей, а значит, владелица не волновалась из-за его дальнейшей судьбы; если Пип удастся ее опознать, она спокойно вернет ей дневник. Зато сейчас ее ждало удовольствие погрузиться на вечер-другой в чужую жизнь. Слишком соблазнительная возможность. Чего не сделаешь, лишь бы сбежать от ужасов своего собственного существования!

Пип стала складывать книги обратно в коробку. Это занятие выглядело как бессмысленная трата времени, но время было единственным, что у нее еще оставалось. «Видели бы меня сейчас лондонские коллеги», – насмешливо подумала она.

– Ну, что там за новые пожертвования? – раздался пронзительный голос Одри.

Пип виновато вздрогнула, как будто Одри могла проникнуть в ее мысли.

– Как раз их разбираю, – отозвалась она, натянув на лицо радостную улыбку. – Пока все как обычно, ничего особенного.

Одри суетливо, морща нос, заглянула в пару мешков, потом сняла крышку с коробки и не смогла скрыть досаду.

– Книги! Нам больше некуда их девать. Не знаю, зачем их сдают. Хотя порой их покупают.

Пип высыпала содержимое мешка на сортировочный стол и постаралась сосредоточиться на работе, но мысленно она сейчас была со Скарлетт, Джоан и женщиной, писавшей дневник.

5

1979 год

Эвелин Маунткасл откинулась на подушки и закрыла глаза. У нее раскалывалась голова. Она сосредоточилась на оранжевом зареве у себя под веками и глубоко задышала, но пульсирование внутри черепа не прекращалось. С ней всегда так бывало от дешевого шампанского. Прозрачная пузырчатая жидкость выглядела такой безобидной, такой манящей, что всякий раз, обмочив ею губы, она умудрялась себя убедить, что в этот раз с ней ничего не будет. И каждый раз ошибалась.

Тихонько скуля, она выпустила из пальцев ручку и сосредоточилась было на головной боли, пока до нее не дошел весь ужас последствий. Распахнув глаза, она опять схватила ручку, но фиолетовые чернила уже успели пролиться на желтоватые простыни.

– Вот черт! – Она стала искать колпачок. Придется отложить дневник на потом: он требует от нее максимума внимания. Сперва пускай пройдет голова.

В коридоре зазвонил телефон, и Эвелин еще глубже зарылась в подушки. Она надеялась, что трубку снимет ее соседка по квартире Бренда, но телефон не переставал звонить, и она поняла, что тащиться к нему придется самой. Свесив ноги с кровати, она побрела, превозмогая головокружение, ежась от холода и беспокоясь, что звонящий, кем бы он ни был, устанет звонить, прежде чем она снимет трубку, чем сделает ее расставание с теплой постелью бессмысленным. Но этого не произошло.

– Алло! Эвелин Маунткасл слушает.

– Я поднял тебя с постели? Между прочим, уже почти обеденное время. Кто рано встает, тому… и все такое.

Эвелин узнала тягучий говор своего агента Джулиана и насторожилась. Джулиан никогда не звонил просто так: обычно его звонок означал предложение работы.

– В общем, я тебе дозвонился и спешу сообщить добрую весть! – сказал он, не дожидаясь ответа на свой первый вопрос. – Приезжай в офис, милая, и я все тебе расскажу.

Эвелин предпочла бы все узнать прямо сейчас, но она знала, что Джулиан все равно не скажет. Любитель драматических эффектов, он не собирался жертвовать возможностью продемонстрировать свою значимость.

– Пробы на «Добро пожаловать в рай»? – осведомилась она с надеждой.

– До встречи в два часа! – отрезал старый негодник и бросил трубку.

По крайней мере, у нее оставалось время привести себя в порядок. Она метнулась к себе, бросилась в постель и натянула одеяло до подбородка, спасаясь от холода. Похмелье понемногу отпускало. Не иначе, речь пойдет о роли в «Добро пожаловать в рай». К другим ролям она сейчас не готова, и вообще, у нее было хорошее предчувствие. Она уже видела свое имя в титрах.

Эвелин познакомилась с продюсером этого проекта Рори Макмилланом на пошловатой новогодней вечеринке пару недель назад. Тот, зажав ее в угол, стал без устали разглагольствовать о своих проектах, едва ли не упираясь своим лбом в ее, источая запах виски и крепко держа Эвелин за талию.

– Сейчас он у меня главный, – заговорщически сообщил он. – Новехонький! Полицейская драма для телевидения, и, заметьте, главная роль – женская.

Последнее слово он особенно подчеркнул и для большего впечатления вытаращил глаза. Эвелин сделала то же самое, чтобы поощрить его продолжить рассказ, думая при этом: «А что, я бы взялась!»

– Главным будут чувства и работа мысли, а не гонки на машинах и избиение подозреваемых, – изливался продюсер. – Современнейший подход!

Сердце Эвелин забилось быстрее. Она уже видела себя в этой роли. Подвиньтесь, Джон Тоу и Деннис Уотерман^[5], настала ее очередь. В конце концов, наступают 80-е годы, в воздухе запах перемен.

– Правда, вы еще слишком молоды, – сказал Рори Макмиллан. – Не знаю, как быстро растут по службе в полиции…

Женщине требуется для этого больше времени, чем мужчине, подумала Эвелин, но это уточнение не помогло бы делу, поэтому она промолчала.

– Я могу сыграть более возрастную роль, – сказала она с самой выигрышной улыбкой из своего арсенала.

– Там есть и совсем молоденький персонаж, – вспомнил Макмиллан. – Дерзкая, сметливая, броская… – Его ладонь сползла с талии Эвелин на ягодицу, он даже позволил себе слегка ее ущипнуть. – Вы будете в самый раз! – последовало обещание. – Пускай ваш агент позвонит моей секретарше после праздников, мы обязательно что-нибудь придумаем.

* * *

Эвелин добралась до офиса фирмы «Коулман, Трэвис энд Скотт, театральные агенты» (фамилию Трэвис носил Джулиан, унаследовавший долю в бизнесе от своего дяди) к двум часам дня и поднялась по лестнице. В приемной всегда орудовали молодые ясноглазые актрисы, приехавшие в Лондон с мечтой о сцене, но вынужденные довольствоваться работой в офисе. Эвелин всегда поражалась их непритязательности. Что за самоистязание – работать с актерами, не имея возможности лицедействовать самим!

В этот раз секретарь в приемной была даже моложе обычного. Она раскладывала письма по конвертам, но, видимо, запуталась, и Эвелин, терпеливо дожидаясь, пока на нее обратят внимание, понимала, что многие получат вместе с утренней газетой послания, адресованные не им.

– Эвелин Маунткасл к мистеру Трэвису! – сообщила она секретарю радостным голосом.

Эвелин жила с надеждой, что когда-нибудь ее станут узнавать в лицо, но пока что до этого было далеко. Впрочем, совершенно неизвестной Эвелин тоже не была: она сыграла в сериале «Вверх-вниз» и в трех сериях драмы о Первой мировой войне, но широкой популярности пока что не обрела. А так хотелось! Она знала, что слава бывает опасной, но была готова рискнуть.

Секретарь, близкая к слезам из-за неразберихи с письмами, кивнула и указала подбородком в сторону кабинета Джулиана.

Тот висел на телефоне. Еще не войдя, Эвелин услышала его плывущий по коридору ленивый голос:

– Да, я все понимаю, дорогая, но взгляните на это моими глазами: она уже не девочка и, конечно, не молодеет. Если мы не дадим ей эту возможность, другой может уже не быть.

Эвелин старалась не слушать, но помимо воли гадала, какую из своих клиенток Джулиан обсуждает и, самое главное, какого та возраста. Конечно, старше ее. Ей всего тридцать, разве это возраст? Она все еще без труда могла прикинуться двадцатилетней, даже сыграть школьницу, если правильно причесаться и накраситься. Но каждый раз, когда она слышала такое из уст Джулиана, ей становилось не по себе. Они оба понимали, что часики тикают.

При ее появлении Джулиан поднял голову, улыбнулся, скорчил гримасу, имея в виду собеседницу на том конце провода, и вяло указал ей на стул по другую сторону стола. Стул была завален папками, которые Эвелин сняла и аккуратно положила на пол у своих ног.

– Конечно, – сказал Джулиан в трубку и показал Эвелин жестом, что намерен закругляться. – Сделайте все от вас зависящее и сообщите мне о результатах. Да. Обнимаю всех ваших. Все, пока! – Он картинно вернул трубку на рычаги и перенес внимание на Эвелин. – Моя дорогая Эвелин! Видеть тебя такая радость!

Можно было подумать, что он ее совершенно не ждал, хотя сам назначил встречу. Раньше это сбило бы ее с толку, но она уже успела понять, что такое его поведение – всего лишь причуда человека, привыкшего контролировать каждый свой шаг.

– Дорогой Джулиан, я тоже рада! Как вы? Выглядите прекрасно.

– С божьей помощью. – Он с досадой указал на гору папок у себя на столе, но видно было, что комплимент ему приятен. – Здесь уже не первую неделю полный бедлам. Все время не слезаю с телефона.

Она мягко улыбнулась.

– Что вы, Джулиан, по-другому вы не умеете.

– В том-то и дело! Ну, займемся проектом Рори Макмиллана, – перешел он к делу без малейшего усилия. Изображая неопределенность, Джулиан на самом деле был хватким и опасным, как игла морского ежа, и всегда держал руку на пульсе событий. Именно поэтому он и был агентом Эвелин. – Тебе хотят предложить роль констебля криминальной полиции Карен Уокер. Этот персонаж подолгу в кадре, потому что сопровождает своего начальника. Еще не слышал, кого прочат на роль самого начальника. Можно ожидать, что это будет известный зрителям актер. Для тебя все складывается удачно, милая, главное, чтобы ты справилась.

– Они хотят, чтобы я попробовалась на роль?

– Да, сначала у режиссера, а потом, если все пройдет удачно, состоится встреча с самим Рори Макмилланом. Вы уже знакомы, так что это будет простая формальность.

То ли Эвелин это почудилось, то ли из тона Джулиана можно было заключить, что он благоговеет перед Рори Макмилланом. Что ж, это было громкое имя. Даже Джулиан, делавший вид, что все на свете повидал, мог испытывать подъем из-за подвернувшейся возможности. Эвелин не знала, стоит ли признаваться, что «знакомством» это вряд ли можно было назвать – так, короткий разговор на вечеринке; все же лучше было об этом промолчать. Джулиану невредно было думать об этом знакомстве как о чем-то более серьезном.

– Так они это серьезно? Я насчет себя. – Эвелин было трудно в это поверить. На прежних своих пробах на роли она общалась только с директором по кастингу и никогда не доходила до продюсера; впрочем, тогда речь шла о второстепенных ролях.

– Похоже на то, – процедил Джулиан. – А как иначе? Роль как раз для тебя. Было бы безумием выбрать другую актрису.

При всем своем оптимизме Эвелин старалась сохранять здравомыслие. Впереди ее ждало еще много препятствий.

– Есть для меня какие-нибудь еще варианты? – осведомилась она с надеждой, вспоминая свои пустые кухонные полки и промерзлую квартиру.

– В данный момент нет, дорогая. Обстановка такая, что все дрожат от страха. Люди опасаются делать серьезные вложения, когда страна летит в тартарары. Но ты не беспокойся, если добьешься этой роли, то у тебя все равно больше ни на что не будет времени.

Эвелин прикусила губу. В первом сезоне намечалось десять серий, в случае успеха не исключался второй сезон. Получить такую роль значило бы сорвать куш.

6

Пробы проходили на киностудии в Уэмбли^[6]. Однажды Эвелин уже через это проходила и сейчас, хоть и немного нервничала, старалась приближаться к стойке администратора уверенной походкой. Интересно, сколько соберется кандидаток? Она бы не удивилась, если бы набрались десятки, а то и сотни людей, так же отчаянно, как она, жаждущих роли. Но ожидающих своей очереди актрис оказалось совсем немного. Она проверила время и даже дату: никакой ошибки. Сердце, и без того трепетавшее, забилось еще сильнее. Почему пробуют так мало людей? Неужели у нее серьезные шансы?

Тревога уступила место радостному ожиданию. Она ведь актриса, неважно, что у нее за роль и перед кем она выступает. Когда приходило время сверкать, Эвелин Маунткасл делалась ослепительной. Она поправила юбку (темную, узкую, неновую – чтобы еще больше походить на занятую сыщицу), сделала глубокий вдох и вошла в приемную. Все взгляды устремились на нее. Эвелин максимально уверенно подошла к стойке.

– Эвелин Маунткасл, – звонко представилась она и подала свое портфолио.

Секретарь взяла ее папку и не глядя положила к другим.

– Присядьте, – сказала она.

Эвелин выбрала стул ближе к двери, одернула юбку и, решив, что приняла самую выгодную позу, задрала подбородок и осмотрела своих соперниц. Ей сразу стало ясно, что лучше было бы этого не делать. В приемной сидели еще пять женщин. Все они были старше ее, причем как минимум две были если не знаменитостями, то непременно вызвали бы всеобщий интерес, зайдя, к примеру, в ресторан.

Эвелин решила не пугаться. У нее было ничуть не меньше права находиться здесь, чем у них, и уж по крайней мере столько же шансов получить роль. Плюс к этому она имела козырь в рукаве: мистер Макмиллан поставил на нее. Кто из остальных мог бы сказать то же самое?

Пока она все это обдумывала, дверь открылась, вызвали первую претендентку. Эвелин скрестила пальцы и приготовилась ждать.

Стрелки стенных часов неуклонно двигались, Эвелин пробыла здесь уже час. В конце концов стало понятно, что ее вызовут последней. Остальные выходили спокойные и собранные, хотя одна пробыла в комнате для прослушивания меньше двух минут – в ее пользу это не говорило, зато увеличивало шансы Эвелин.

– Эвелин Маунткасл, – объявила наконец секретарь. Эвелин, ждавшая этого и готовившаяся, все равно вздрогнула.

Она так резко вскочила, что закружилась голова. В дверь, из которой выходили остальные, она вошла с потными ладонями, с трепещущими в животе бабочками, но готовая не ударить в грязь лицом.

Эвелин оказалась в темном коридоре, в конце которого была приоткрыта дверь. Она направилась туда и очутилась в студии с зеркальной стеной и роялем в углу. Перед зеркалом стоял стол, за ним сидели трое мужчин. Подходя, Эвелин видела собственное отражение, но старалась не отвлекаться.

– Добрый день, – произнесла она уверенно, обращаясь к мужчине в центре – с виду он был старше двух других, а значит, главнее; впрочем, это была всего лишь ее догадка.

– Здравствуйте, Эвелин, рады с вами познакомиться. – Это было сказано так тихо, что ей пришлось напрячь слух. Говоривший вручил ей сценарий. – Найдите страницу шестнадцать. Реплика детектива Уокер.

– Конечно. Как мне ее играть?

– Она грубовата, – сказал мужчина слева. – Полна энтузиазма, но слишком прямолинейна. Режет правду-матку – надеюсь, вы меня понимаете.

– Хорошо, – бойко ответила Эвелин, продумывая одновременно дюжину вариантов перевоплощения. Найдя страницу шестнадцать, она вчиталась в текст. Детективу Уокер было посвящено около половины страницы, она быстро пробежала глазами эту часть сценария, чтобы прикинуть, что ее ждет. А потом начала.

Закончив, она подняла глаза и улыбнулась.

– Ну как? Если хотите, я могу и агрессивнее, и более размеренно, как скажете. Вижу, у нее больше здравомыслия, чем от нее, наверное, ждут, она умна не по годам – надеюсь, вы меня понимаете.

Средний в троице за столом кивнул.

– Продолжайте, – сказал он.

Эвелин не была уверена, что найдет, что еще сказать, но решила не молчать.

– По-моему, Уокер очень преданная, начальник может на нее положиться. Пусть у нее и маловато опыта, она все равно очень полезный член команды.

Эвелин истолковала кивки слушателей как хороший признак и с улыбкой показала им свой профиль – выигрышный ракурс.

– Что ж, спасибо, мисс Маунткасл, – промолвил третий, до сих пор молчавший. – С вами свяжутся.

Этим все и кончилось. Эвелин забрала у равнодушной секретарши свое портфолио, покинула здание и пошла на автобусную остановку.