Имоджен Кларк
Открытки от незнакомца

11

Выясняется, что во время романтического уик-энда Грег сделал Бет предложение. Она бомбардирует меня сообщениями, которые наспех набирает в женском туалете. Они почти полностью состоят из сокращений и восклицательных знаков, я практически слышу воодушевленный визг. То, что он сделал ей предложение, нисколько меня не удивляет. Бет – настоящая находка. На ней любой с радостью женился бы. Но по дороге к ним на праздничный ужин, домой к Грегу, я немного жалею себя. Люди разбиваются на пары, это неизбежно. Я признаю, что это естественный порядок вещей, но Бет, каковы бы ни были ее намерения, непременно от меня отдалится, когда не сможет больше сопротивляться притяжению своей новой жизни.

Я сворачиваю к дому Грега и торможу. Его сияющий черный «Порше» стоит рядом со стареньким помятым «Пежо» Бет. Совершенно новый дом обложен бетонными блоками, стилизованными под местный камень медового цвета. Соседний дом в точности такой же, как и следующий. Мощеная подъездная дорожка похожа на детский рисунок, фасад дома не смягчен растительностью, не считая двух неизбежных самшитов, караулящих черную лакированную дверь. При всей своей очевидной дороговизне дом безвкусен и безлик. Мне куда милее домик Бет с неухоженным садом и разросшейся на покосившейся дощатой решетке глицинией. Полагаю, теперь она его продаст, чтобы переехать в особняк Грега. От этой мысли мне становится грустно.

Я вынимаю из-под пассажирского сиденья бутылку шампанского и поправляю в зеркале заднего вида прическу. У Грега манера беспардонно разглядывать людей, от которой мне становится не по себе, хотя мне нет дела до того, что он обо мне подумает. Я прикасаюсь кончиком ногтя к краям губ, чтобы убрать излишек помады, и делаю глубокий вдох.

Стоило мне постучать в высокую черную дверь, и ее почти тут же открывает Бет.

– Кто это? – слышу я голос Грега.

– Всего лишь Кара, – отвечает Бет.

– Моя прелесть! – С этими словами я заключаю ее в крепкие объятия. – Я так рада! Поздравляю! – Я целую ее в сияющие волосы, вдыхаю ее знакомые духи. Как бы я ни переживала за себя, за нее я рада. – Хочу услышать все-все, – продолжаю я. – Ничего не утаивай. Но сначала – чего-нибудь выпить. У меня был жуткий день, без спиртного мне не прийти в себя.

Она хватает меня за локоть и тянет на кухню. Кухня Грега – это что-то: храм из хрома и гранита, поверхности отражают одна другую. В свое время я высказалась о чрезмерной чистоте всей здешней утвари и заподозрила Грега в маниакальности, но Бет сообщила, что он здесь не готовит.

«Это просто пыль в глаза, – сказала она мне однажды. – Он даже яйцо сварить не сумеет».

– Поищу бокалы, – говорит она сейчас, заглядывая в разные шкафчики.

После нескольких попыток она все же натыкается на ящик с бокалами и чашками. За попыткой дотянуться до бокалов для шампанского ее застает Грег.

– Не эти, дорогая, – говорит он. При звуке его голоса Бет вздрагивает и чуть не роняет бокал на кафельный пол. Я вижу, как она облегченно переводит дух, убедившись, что удержала его.

– Этот случай особенный, – объясняет он. – Ты не считаешь, что это повод достать хрусталь?

Он открывает еще один ящик. Резкий свет с потолка отражается от хрустальных граней.

– Думаю, это тот самый повод, – продолжает Грег, берет с полки высокий бокал и смотрит сквозь него. – Надо только немного их протереть.

Сначала я принимаю это за указание для Бет, но он выдвигает ящик, достает клетчатое кухонное полотенце и сам берется за дело. Бет делает шаг назад и терпеливо за ним наблюдает.

– Можно разливать. – Это не вопрос, а скорее приказ. Он забирает у меня бутылку, придирчиво изучает этикетку и мастерски выстреливает пробкой. Шампанское пузырится и пенится. Я с опозданием вспоминаю, что бутылка по пути сюда не лежала неподвижно. – Взболталось! – определяет Грег, стараясь удержать шампанское в бокале.

Все мы не дыша наблюдаем, как пена поднимается к самому краю, а потом переводим дух: выплеска не произошло.

– Что ж, – говорит Грег, наполнив все три бокала одинаковым до доли миллиметра количеством шампанского. – Предлагаю выпить за мою красавицу невесту.

– За красавицу невесту! – повторяю я за ним и поднимаю свой бокал. Бет привстает на цыпочки и тычет себя пальцем в грудь.

– За меня, за меня!

– Поздравляю вас обоих, – говорю я и поворачиваюсь к Бет. – Я так за тебя рада!

Бет сильно стискивает мне руку.

– Мне даже не верится, – сознается она. – Это был такой сюрприз!

Я кошусь на Грега, но у него приступ самодовольства, он ничего вокруг себя не замечает.

– Присядем? – Бет не выпускает мою руку и силком тащит меня в гостиную. Глаза у нее широко распахнуты, как у куклы. Я вынуждена ей повиноваться.

Большая гостиная ярко освещена. Здесь три диванчика с полированными деревянными подлокотниками, их ножки стилизованы под каштан. Сидеть на них не очень хочется. Они обиты бордовой тканью с золотыми полосами, заканчивающейся бахромой с такими же золотыми кистями. Прямо-таки мебель из старомодного загородного отеля, куда не пускают с детьми!

Бет подталкивает меня к диванчику, и мне приходится сесть на самый краешек. Она устраивается рядом со мной, сбрасывает туфли, подбирает под себя ноги.

– Я жду подробности! – требую я.

Бет улыбается, кажется, не только лицом, а всем телом. Отвечая, она плотно обхватывает себя руками.

– О, Кара! – начинает она. – Это было так романтично! Отель – само совершенство. Наш роскошный номер выходил на поле для гольфа. Одна ванная была размером с весь мой коттедж. Мы приехали и… Ну, ты понимаешь.

Я понятливо ухмыляюсь.

– Что было потом?

– Потом мы спустились на ужин. Сначала выпили в баре. Мне надо было догадаться, что все это неспроста. Официант налил нам шампанское, не дожидаясь заказа. Грег заранее всех их подготовил.

Я безуспешно пытаюсь разглядеть в этой обстоятельности хоть какую-то романтику, но мне хочется радоваться за Бет, поэтому я воодушевленно киваю.

Тут в гостиную входит Грег. Можно подумать, что он ждал этого торжественного момента и все рассчитал для максимального эффекта.

– Я как раз рассказывала Каре, как ты кивнул официантам, милый, – говорит Бет, разворачиваясь всем телом в его сторону.

Грег с улыбкой смотрит на меня, как будто ждет восхвалений. Не обращая на него внимания, я нарочно сосредоточиваю все внимание на Бет.

– Ну вот, – продолжает она. – Мы стали ужинать, и вдруг – мы только принялись за закуски… Я остановилась на гребешках с гороховой подливкой, это чудо что такое, до того сочные и…

Грег досадливо кряхтит у нее за спиной.

– Каре неважно, что именно мы ели, дорогая.

– Как раз важно, – возражаю я, но Бет спешит с извинением:

– Прости! Так вот, к нам подходит мужчина со скрипкой, встает у самого нашего столика и давай играть что-то классическое. Что это было, Грег?

Грег качает головой и снисходительно улыбается.

– Адажио Альбинони, – урчит он.

– Вот-вот! – подхватывает Бет с такой широкой улыбкой, что даже странно, что ей удается разговаривать. – Играет он это свое ада-не-знаю-как-там-дальше, на нас все смотрят. Ресторан был полный, правда, Грег?

Грег кивает, его улыбка уже не снисходительная, а скорее самодовольная.

– Тогда Грег потянулся к вазе и взял из нее розу. Я еще не говорила про розу? – Я мотаю головой. – Когда мы пришли, в вазе на столике стояла одна роза. Он взял цветок, опустился на одно колено и на глазах у всего ресторана спросил, окажу ли я ему великую честь – стану ли его женой.

Полагаю, это кульминация рассказа, пора ее обнять, но она все не умолкает.

– И он вручил мне эту розу.

Грег вскакивает.

– В этом месте все пошло немного не по плану, – сообщает он, вскинув брови и пристально глядя на меня. Вид у него как у персонажа плохой исторической драмы. Бет краснеет, начиная с шеи.

– Я такая дура, Кара! Я даже не заметила кольцо. Оно же было надето на стебель розы. Не знаю, о чем я думала! Полюбуйся, какое огромное! – Она демонстрирует мне свою левую руку. Кольцо эффектное, из розового золота, с рубином размером с пятипенсовик в обрамлении бриллиантов красивой огранки. Лично я такое не выбрала бы, да и Бет, наверное, тоже.

– Вау! – выдавливаю я, потому что оба они определенно ждут моей реакции. – Не пойму, как ты умудрилась его не увидеть, Бет.

– В том-то и дело, Кара, – подхватывает Грег.

– Наверное, дело в цвете лепестков розы, кольцо с ними слилось, – нахожу я объяснение. – Будь она белой…

Грег фыркает.

– Если бы Бет открыла глаза… – бормочет он.

– Итак, Грег сделал предложение, Бет нашла кольцо… – говорю я.

– В конце концов нашла, – подтверждает Грег.

– А потом?

Бет смотрит на меня как на умалишенную.

– Конечно, я ответила «да». Весь ресторан зааплодировал, скрипач исполнил «Поздравляем».

– Я уже забыла о скрипаче, – иронизирую я.

Моя реплика долетела до слуха Грега, то-то он перестал улыбаться.

– После этого Грег угостил всех шампанским. Оно уже было наготове, да, Грег? Едва я сказала «да», как его принесли.

– Вау! – говорю я опять. – Ты молодец, что согласилась.

– Как она могла не согласиться? – говорит Грег, оглядывая красиво обставленную комнату. – С чего бы это?

«Действительно, с чего бы?» – думаю я.

– Покажи-ка еще раз кольцо, Бет, – прошу я.

Бет протягивает руку, я твердо беру ее за руку.

– Оно принадлежало моей матери, а до нее бабушке. Сидит как влитое, верно, Бет?

– Честно говоря, немного жмет, – тихо отвечает Бет.

– Вы уже назначили дату?

– Вот обдумаем все – и назначим. Грег не сторонник длительных помолвок, да, Грег? Ты же сошьешь мне платье, правда, Кара?

Улыбка на лице Грега застывает.

– Ты не хочешь заказать платье в Лондоне, дорогая? Конечно, я уверен, что Кара шьет неподражаемые платья, но это не повод экономить…

– Нет! – отвечает ему Бет с решительностью, которую я встречаю с тайным вздохом облегчения. – Это мое платье, и я хочу, чтобы его придумала и пошила именно моя лучшая подруга. Мы тебе, конечно, хорошо заплатим, – добавляет она. – Как ты слышала, это не повод экономить.

Я не отказываю себе в удовольствии улыбнуться Грегу, пойманному на слове: пусть знает, что его будущая жена не такая уж простушка. Повернувшись к Бет, я говорю:

– Я с радостью выполню этот почетный заказ, – и крепко ее обнимаю, глядя поверх ее головы на Грега. Ему ничего не остается, кроме как натянуто улыбнуться.

12

Энни, 1978

Забавно, как сознание переписывает историю задним числом. В конце концов Энни сообразит, что замужество с Джо было ошибкой. Она искала выход, мечтала о новой жизни для себя и решила, что Джо и станет таким выходом. Впервые сообщая Урсуле о том, что Джо сделал ей предложение, она не была готова к ответу сестры. Она, конечно, не ждала, что та бросится откупоривать шампанское, даже если бы оно у них нашлось. Урсула – старшая сестра, которой вообще-то полагалось покинуть отчий дом первой. В детстве они даже фантазировали, как сделают это вместе, шептались об этом под одеялом, пока их папаша безумствовал внизу. То были детские мечты, вроде лошадки на Рождество или карьеры балерины. Они сбегут из дому поодиночке, каждая воспользуется своим шансом. Энни ждала, что сестра обрадуется за нее, поэтому реакция Урсулы ее шокирует.

– Ты не можешь за него выйти! – вскрикивает Урсула.

– Я взрослая и делаю что хочу! – кричит Энни в ответ.

На самом деле они не кричат, каждое их слово – плевок ядом, но произносится все почти шепотом. Между ними сидит за столом отец: уткнулся лбом в собственный кулак, другая рука безвольно повисла. Он размеренно сопит носом, и можно подумать, что он отключился, но сестры знают по собственному горькому опыту, что на это лучше не рассчитывать. В любой момент отец может встрепенуться и встрять в их перепалку, чего следует любой ценой избегать.

– Почему бы мне за него не выйти? – спрашивает хриплым шепотом Энни. – Он красавчик и вообще прелесть. У него хорошая работа, свое жилье. И он меня любит.

Она заканчивает козырной картой, слышит в своем голосе торжество и наслаждается им.

Урсула закатывает глаза.

– Любит? – передразнивает она сестру. – Тебя? Ты бы не опознала любовь, даже если бы она приползла сюда, упала на колени и стала лизать тебе туфли. Ты его не любишь, Энни, и он тебя тоже, конечно. Открой глаза! Не видишь, что ли, что происходит?

Энни действительно, хоть убей, этого не видит. Она уверена, что повстречала родственную душу, и готовится уехать с Джо в закат.

– Ты просто завидуешь! – шипит она и тычет в сестру пальцем над неподвижным отцом. – Завидуешь тому, что я нашла человека, который заберет меня отсюда. Я сбегу, а ты останешься здесь.

– Вот, значит, кто он? Твой рыцарь в сияющих доспехах? Ты вся в мать! В упор не видишь, что тебя ждет!

Энни, у которой уже онемели скрещенные на груди руки, чувствует, что сестре наскучило на нее нападать, ее воля иссякла, лицо, только что такое злобное, теперь выражает подобие сочувствия.

– Послушай, Энни, – говорит Урсула почти ласково. – Знаю, ты хочешь начать жить своей жизнью. Бог свидетель, я это понимаю. Но уверена ли ты, что это и есть решение? Твердо уверена? Ты так молода, тебе еще рано связывать себя браком. У тебя вся жизнь впереди. Сперва немного поживи для себя. Если он любит тебя так крепко, как ты говоришь, то пускай тебя подождет.

Энни еще сильнее обхватывает себя руками. Нет, Урсуле ее не отговорить. Она совершенно уверена в Джо, уверена уже не один месяц. Она долго дожидалась, чтобы он задал ей главный вопрос, тренировалась перед зеркалом, как изобразить удивление и радость, чтобы в решающий день, когда он, забрав ее с работы, по-особенному на нее взглянет, не оплошать. В тот вечер они миновали ее станцию подземки и остановили на боковой улице такси. Джо сунул таксисту записку, чтобы не называть адрес вслух, потом достал из нагрудного кармана шелковый платок и завязал Энни глаза, чтобы она не знала, куда они едут. Когда машина остановилась, он помог ей выйти, не обращая внимания на ее шутливое возмущение, и куда-то повел. Асфальт у нее под ногами сменился травой, Джо повел ее на горку, глаза по-прежнему скрывала шелковая маска. Когда они перестали карабкаться, он разрешил ей снять повязку. Как она и думала, они стояли на Примроузском холме, у их ног мерцали огни города, выглядевшего отсюда как огромная сокровищница. Джо опустился перед ней на одно колено, Энни затаила дыхание. Когда он взял ее за руку, она поняла, что немного дрожит.

– Энни, ты окажешь мне честь? Станешь моей женой?

Она еще не успела ответить, а он уже протягивал ей темно-синюю коробочку. Колечко с рубинами было тоненькое, очень женственное. Энни отмела мимолетное чувство разочарования. Она воображала, что он еще не выбрал кольцо и что они отправятся к ювелиру вместе. Впрочем, его выбор оказался чудесным, она даже допускала, что и сама сделала бы такой же.

Она ответила «да», как же иначе! Он поднял ее и закружил, как маленькую. Энни хотелось, чтобы ими любовался весь парк. Вообще-то женихов, делающих предложение своим невестам, было вокруг как собак нерезаных. Единственным, кто заметил, что ее жизнь вмиг изменилась до неузнаваемости, был старичок с пуделем на красном поводке.

Спускаясь с холма, она не шла, а летела, Джо крепко держал ее за руку, новое кольцо с непривычки врезалось ей в палец. Она улыбалась почти всем прохожим – людям, выгуливавшим собак, бегунам, строптивым подросткам, – пока у нее не заболели щеки. Ей хотелось, чтобы весь мир узнал, что она станет миссис Джо Фернсби, и разделил ее радость.

И вот теперь Урсула убеждает ее, что все это ошибка! Ее, девятнадцатилетнюю! Это возраст, когда ты уже знаешь себя и способна на самостоятельные решения. Это решение – правильное, так подсказывало ей сердце.

– Знаю, Урсула, ты считаешь меня слишком юной, – говорит Энни. – Но мы с тобой разные. Я не училась в колледже. Я готова к новому этапу. – Она ожидает от Урсулы возражений против этого заявления и делает паузу, ждет, что сестра ее перебьет, но та молчит, и Энни сбивается с мысли. – Я готова строить свою семью, – продолжает она, – завести детей. Знаю, Джо сознает свою привлекательность и вовсю со всеми вокруг флиртует. Наших родителей он очаровал без всякого труда. Но все это показное, на самом деле он добрый и заботливый, с ним весело, я знаю, что он меня любит. Это действительно так.

Энни тянется через стол, чтобы дотронуться до руки сестры. Сделать это нелегко, приходится привстать на цыпочки. Она чувствует, как Урсула слегка отстраняется, но все-таки допускает прикосновение.

– Что тебе стоит просто за меня порадоваться, Урс? Пожалуйста.

Урсула делает вдох, чтобы ответить, но ей мешает низкий, утробный храп. Отец сотрясается во сне, и Энни спешит отдернуть руку, готовая к бегству. Лицо Урсулы опять деревенеет, тонкие губы превращаются в две белые полоски.

– Поступай как знаешь, – говорит она. – Вот закончу курс – и тоже сбегу отсюда как можно дальше, только пятки засверкают. Выйдешь ты за него, не выйдешь – мне все равно. Но только не ищи меня и не рыдай, когда останешься одна с детьми, которых тебе будет не поднять, когда к двадцати пяти годам твоя жизнь будет кончена. Это твой выбор, Энни, твоя ошибка.

Урсула бесшумно покидает кухню. Энни остается одна. Отец уже пускает слюни, по щеке течет струйка, на столе собирается лужица. Какой же он беззащитный! Можно просто взять подушку и… Нет, теперь все беды в прошлом, у нее появился защитник – Джо. Отец никогда больше не поднимет на нее руку.

13

Кара, 2017

Знаю, моя мать жива, – знаю, и все. Это необъяснимое, но твердое, глубокое чувство. Где-то там, в огромном, необъятном мире у меня есть мать, она не умерла. У меня нет ни доказательств, ни объяснений, помимо коробки со старыми открытками, чтобы настаивать на таком ошеломительном умозаключении. От одного того, что я об этом размышляю, бабочки у меня в животе вырастают в драконов и так бешено машут крыльями, что мне становится трудно дышать и приходится судорожно глотать ртом воздух. Лучше всего для описания того, что я чувствую, подходит радость – глубокая, неподдельная радость.

Чувство это, конечно, недолговечно. Завтрак, как всегда, – сплошь лужи и непонимание. Мне кажется, что папа хочет хлопьев, но он опрокидывает всю миску на стол – получается, я ошиблась. Я хватаю тряпку. На уборку уходит совсем немного времени, потому что я давно научилась не наливать ему слишком много. Предлагаю ему сухой завтрак «Витабикс», опять попадаю пальцем в небо, но ему надоедает капризничать, и вот он уже ест. Сейчас у него тот этап, когда он хочет есть сам, но получается так себе. Когда еда попадает к нему в ложку, он подносит ее ко рту, но большая часть остается у него на подбородке. В конце концов, разочарованный и голодный, он позволяет мне накормить его тем, что осталось в миске.

Мне надо поговорить с Майклом. Не успеваю об этом подумать, как уже не могу усидеть на месте. Я должна поведать ему о своем открытии. Женщина, которую я только что воскресила щелчком мышки, – это и его мать. И главное – открытие такое огромное, что одной мне с ним не совладать, а единственный, кто знает, каково мне, – мой брат. Бет расчувствовалась бы и сказала все правильные слова, чтобы меня поддержать, но где ей понять: ее-то мать не пробыла тридцать лет мертвой, прежде чем ожить! Нет, единственный, с кем я могу это обсудить, – Майкл.

Но как это сделать? Майкл в Лондоне. К нему не заскочишь просто так на чашечку кофе, а сделать это по телефону я не смогу. Надо видеть его лицо, оценить его реакцию. Побеседовать с глазу на глаз, чтобы у него не было возможности отмолчаться или, хуже того, бросить трубку. Ему не впервой прятать голову в песок из-за невозможности переварить новую информацию. Меня уже пожирает желание мчаться в Лондон, и я вскакиваю, готовая немедленно сорваться с места. Миссис Пи даже оглядывается от раковины, проверяя, что случилось, и молча отворачивается, убедившись, что все в порядке.

– Мне надо в Лондон, – объявляю я. – Сегодня же!

Стоило мне это выпалить, как на меня наваливаются непростые условия поездки. Такие путешествия требуют дней, а то и недель тщательного планирования. Я не могу оставить отца одного; однажды мы обсуждали с миссис Пи возможность ее переезда к нам, когда отцу потребуется усиленный уход, но с тех пор не поднимали эту тему.

– У меня кончился шелк, – объясняю я. – И другие ткани на исходе. Обычно я заказываю по интернету, но…

Я смущенно умолкаю. Даже мне самой это объяснение кажется неубедительным. Я шью свадебные наряды, на каждый уходят месяцы, а бывает, что и годы. Я человек организованный – по крайней мере, в том, что касается моей работы. У меня не случается ситуаций, когда что-то требуется срочно, вдруг. С миссис Пи лучше говорить начистоту. Лучше бы я прямо сказала, что должна потолковать с Майклом. Объяснять зачем не пришлось бы. Я уже готова сказать правду, но миссис Пи сама отворачивается от раковины и вытирает полотенцем руки.

– Хотите, чтобы я побыла с вашим отцом? – спрашивает она. – У меня нет планов на сегодняшний вечер. Заскочу домой, пока он будет в «Липах», и кое-что захвачу. Я смогу здесь переночевать, чтобы вам не пришлось спешить обратно.

Слушая ее, я обдумываю это предложение. Оно кажется искренним. Не хочется ее обременять, взваливать что-то, что ей не по нутру. И я же не собираюсь просить ее о бесплатной услуге. Уверена, что у агентства есть ночные тарифы, компенсирующие неудобства.

Я спохватываюсь, что до сих пор тяну с ответом. Она выжидательно на меня смотрит, и чем дольше я молчу, не принимая ее предложения, тем сильнее становится впечатление, что я ей не доверяю. Я уже вижу на ее лице сомнение и выпаливаю:

– Если вы и вправду не возражаете, то будет просто замечательно! – Я широко улыбаюсь, демонстрируя уверенность в том, что она прекрасно справится с моим отцом без меня. – Мне неудобно ставить вас перед фактом, это случай из ряда вон. Если вы сможете меня подменить, то…

– Не беспокойтесь, – говорит она. – У нас все будет хорошо. Без вас меньше неразберихи – это раз…

Я не ожидала это услышать, но, взглянув на миссис Пи, вижу в ее карих глазах смешливые искорки и понимаю, что все так и будет. Потом я вспоминаю про отца: он сидит и ждет указаний. Наша беседа его не интересует.

– Ты не возражаешь, папа? – обращаюсь я к нему. – Ничего, если я переночую не дома, а с тобой побудет миссис Пи?

– Мы отлично поладим, верно, Джо? – подхватывает миссис Пи.

Отец переводит взгляд с меня на нее, с нее на меня. Уверена, он не улавливает смысла сказанного, но дареному коню в зубы не смотрят. Если этот план сорвется, то я не смогу побеседовать с Майклом. Сейчас эта беседа для меня важнее всего остального.

– Вот и славно, – говорю я, прежде чем отец вымучает какой-нибудь ответ. Он смотрит на меня без всякого выражения. – Пойду соберу вещи и проверю расписание поездов. Я так вам благодарна!

Я сдерживаюсь, чтобы не запрыгать от воодушевления. Миссис Пи кивает, и я мчусь к себе в мастерскую, где открываю сайт железной дороги и прикидываю, когда мне выйти, чтобы не опоздать. Но меня уже обуревают сомнения. Что я скажу Майклу? Где доказательства, что наша с ним мать жива? Коробка с открытками без подписей и отсутствие свидетельства о смерти – неплохой исходный пункт, но не более того. Пока что в моем распоряжении всего лишь кое-какие косвенные доказательства, а также внутреннее ощущение. Чтобы убедить брата, требуется гораздо больше.