bannerbannerbanner
Пассажир

Иммануил Платов
Пассажир

Полная версия

Ветер сдувает лепестки сакуры

Туман застилает дорогу

Никто не знает своей судьбы

Записка.

Вязкий ликер Амаретто напоминал о себе легкой тошнотой, которая усиливалась, при мысли о том, что ликер запивали вчера какой-то ванильной газировкой. Были еще воспоминания о плавном мелькании героев мексиканского сериала в телевизоре, фоном подвывающий Гребенщиков, завитки лапши мгновенного приготовления, крошки хлеба на столе и ночь на топчане между кирпичной стеной и штабелем гипсокартона. Память о прошлом вечере, проведенном в возлияниях с другом по университету, на его рабочем месте в сторожке магазина, навивала тоску. И без того серый утренний мир казался еще более серым и пустым. Впрочем, несмотря на эту пустоту и бесперспективность, вокруг, и особенно на остановке, было много людей сосредоточенных и недовольных, ползущих в неизбежный новый день и в беды с ним приходящие.

Я вошел в автобус. Протиснулся между ватно-драповыми спинами, обтирая перья с чужих плохого качества китайских пуховиков, и встал на подножке у первой двери, чтобы как штурман, отделенный от хмурой толпы перилами, смотреть на стелящийся под колеса асфальт, присыпанный снежной крупой.

Замелькали дома, казалось, стены были обиты подмокшим бурым картоном, а черные голые ветви тополей и пики чугунных оград усиливали промозглый вид. В редких окнах еще горел свет, приглашая в тепло и уют и напоминая измученным почти десятилетием реформ гражданам, что существует другой мир, спокойный и правильный, с кружевами на сервантах и горячем чаем.

Я приехал домой, когда утро уже готовилось передать эстафету трудностей новому дню, но еще оставляло последнюю надежду для ленивого ничегонеделания. В этот час, особенно остро не хотелось практической суеты, а напротив хотелось сна, теплой ванны и покоя. Но на столе лежала записка. Фирме требуются сотрудники, телефон, мама.

Мне уже давно была нужна работа, я вздохнул и немного помявшись, пошел звонить.

Ближайший телефон был в 20-ти минутах ходьбы на почте. Дорога туда после вчерашнего далась нелегко. Цепляясь плохо слушавшимися пальцами за железный диск телефона, я набрал номер. Бодрый голос секретарши сообщил время и место собеседования. Я договорился о встрече, вернулся домой и провалявшись весь день на диване, немного пришел в себя. Ровно без четверти четыре я уже был в помещение офиса моей новой работы. Яркая галогеновая лампа над дверью при моем появлении замигала, оставив на сетчатке яркую солнечную нить. На трассе за окном ухнул в колдобину прицеп и дама у стола, заваленного бумагами и кубами оргтехники, вопросительно обернулась.

Я немного сбивчиво объяснил цель своего визита.

– Ждите, – сообщила дама у секретарской стойки, посмотрев с интересом, и немного свысока.

Что, ж спешить было некуда, осмотревшись, я уселся на диван. Минут через десять, новый посетитель, женщина лет 40-ка промаршировала к секретарям и заявила, что она пришла по поводу вакансии. У меня было мало опыта в новой обстановке, но внутри разлилось приятное тепло, как от первых глотков вина в дружеской компании. Конкурент явно не принадлежал этому месту и времени, наоборот, этому офису скорее принадлежал я, молодой, перспективный, неопытный, готовый на многое, чтобы стать частью этого уверенного и дорогого мира. Конечно, только на время, просто чтобы заработать денег, и доказать, что презираешь их не потому, что, что не можешь получить.

«Прорвемся, старикам тут не место!» – заключил я про себя и с удовлетворением стал смотреть в окно. Появилось солнце и по- рериховски осветило и раскрасило хребты и массивы города в желтое и фиолетовое. Среди советской застройки из потемневшего серого кирпича, сверкали вкраплениями пластика и стекла фасады бизнес-центров, кое-где виднелась помпезная лепнина на фасадах сталинских зданий, шумел находящийся рядом вокзал. А почти у самого горизонта, словно циклопические остатки древней цивилизации, чернели и тонули в дымке огромные заводы. Они напоминали туши завалившихся навзничь гигантских окаменевших фантастических и полезных монстров из прошлого с наросшим реликтовым лесом из не дымящихся труб.

Произошло движение, и ко мне подошел человек.

– Здравствуйте, – сказал человек и жестом пригласил пройти.

Человека, звали Михаил Игоревич, как выяснилось позже, в офисе за глаза все звали его Упырь. Мы зашли в комнату переговоров и посмотрели друг на друга. Упырь представлял собой типаж советского технаря-интеллигента средних лет, вооружившегося цинизмом нового времени, верой в деньги и презрением к тем годам, когда он вместе с целым отделом таких же «шуриков», чертил на кульманах очередное зубчатое колесо. Он и был похож на поистаскавшегося Шурика из комедий Гайдая, рыжеватый, неброский, в очках. Но вот теперь, волею судьбы, а также благодаря качествам так не достающим новым хозяевам жизни, а именно уму, эрудиции и способностью мыслить системно, он был принят и даже занял значительное место в их иерархии, подвинув многих. За незначительной внешностью скрывалось знание простенькой психологии новых боссов и умение на ней виртуозно играть, а также расчетливость и отсутствие всякого стеснения идти по головам за место под солнцем в новом мире. Так он стал Упырем.

– Расскажите о себе, – последовал стандартный вопрос.

О себе? Ну что ж, я был обычным советским ребенком со способностями чуть выше среднего, необщительным характером и любовью к книгам. За книгами я просиживал все свободное время и впитывал из них все то, что должен был впитывать правильный советский мальчишка, а именно – веру в борьбу, высокое предназначение человека и силу добра. При этом я был трусоват и за все детство и юность ни разу не подрался. Улицы я избегал, предпочитая ее рисованию и чтению. Когда в очередной раз у меня забирала мелочь у кинотеатра и на остановках старшая гопота, крайне уязвленный собственной слабостью я шел домой и отжимался, поднимал гантели, а потом опять садился за книги, воображая себя победителем, как книжные герои. К четвертому классу выяснилось, что склад ума у меня строго гуманитарный, книги интересуют приключенческие и исторические, что естественным образом привело к логичному ответу на вопрос «кем быть».

– Кем быть? Каким быть?

О, этот вопрос задавался ребенку в СССР почти с детского сада. На него юным гражданам отвечали Борис Полевой, Маяковский, Вальтер Скотт и Джек Лондон, а еще, местная шпана, малолетние нарушители, шлявшиеся по каждому микрорайону в поисках драк, приключений и доминирования. С кем быть, каждый решал по своему, в меру желания или нежелания быть как все. Однажды, набравшись решимости, и выйдя из комнаты на улицу, я даже побыл какое-то время «бандитом» одной из мелких группировок моего околотка, правда, но драк с цепями в руках дело не дошло. Все ограничилось футболом в осеннем парке в компании ребят, с удивлением звавших меня за спиной «интеллигент» и договоренностью заниматься «бандой». Вскоре, этот мирок я навсегда покинул.

Окончательно отказавшись от улицы, я решил стать историком, поступил в кружок «юный археолог» при Дворце Пионеров, съездил в несколько экспедиций, поступил на истфак, отслужил год в армии и вот теперь сидел перед Упырем, с дипломом историка и полным отсутствием опыта в какой либо работе.

– Что это? Исторический факультет? – Упырь, слушавший меня до этого почти благосклонно, и краем глаза смотрящий в документы, вдруг слегка поморщился, как будто понял, что ест или пьет не то, что заказал.

– Вы куда пришли молодой человек!? В объявлении ясно сказано – знание английского. Вы что, думаете, что у меня достаточно времени, чтобы его терять тут с вами!? – Упырь говорил с неподражаемо отвратительной интонацией, он даже почти не повысил голос, но это было хуже чем любой крик или брань. Впоследствии, я много раз видел, как одной этой интонацией Михаил Игоревич морально удавливал не только подчиненных девиц и студентов вроде меня, но и взрослых солидных мужиков с портфелями, иномарками и животами, вываливающимися из ремня. Люди начинали заикаться, терять линию, на которой стояли, и в итоге всегда соглашались под давлением Упыря. Ну, или почти всегда.

Впрочем, я ждал такого поворота. Почти не дрогнув голосом, я ответил:

– Посмотрите вкладку, диплом защищался на английском языке, кроме того, вот, – и я выложил последний козырь, красные корочки «военный переводчик».

Как я их получил? Отдельная история. Служа солдатом срочной службы, в подразделении, относящимся к разведке округа, большую часть времени я переводил для нашего генерала книжку “Informational warfare”, и чтобы не терять год понапрасну (будучи в хороших отношениях с начальством) договорился о сдаче экзамена на военного переводчика. Пару недель я читал военные словари, а затем перелез через забор Высшего Командного Артиллерийского Училища (не шучу, пропуска у меня не было), сдал экзамен двум пожилым гражданским учительницам и уже вечером имел в кармане красный красивый диплом за подписью генерал-майора – главный итог и достижение моей армейской жизни.

Как выяснилось, через забор я лазил не зря. Удостоверение переводчика вкупе с тем, что я не пал под убийственными комментариями Упыря, его ко мне расположили. Мы поговорили еще немного, и он меня отпустил, сказав, что решение примут через неделю.

Любой человек знает, что если чего-то уверенно ожидаешь – скорее всего, пролетишь, и наоборот, вещи на которые не сильно рассчитываешь и надеешься, случаются именно тогда, когда о них почти забыл. Неделя закончилась и звонка я так и не дождался. На исходе недели я навестил друга по университету все в той же сторожке. Помню что потом, по дороге домой я стоял на остановке и смотрел, как весеннее холодное солнце закатывалось за асфальтовый холм дороги, и в голове бродили мысли о никчемности и неуспешности. В таком настроении я пришел домой.

– Звонили из фирмы, сообщили, чтобы выходил на работу в понедельник, – сказала мама.

Фирма.

В первый же день мне определили рабочее место с компьютером, телефоном и всем что положено. Я огляделся. Окружало меня рабочее пространство из стандартных стеклянных перегородок с рабочими столами, за которыми сидели менеджеры. Чуть в стороне за отдельными перегородками находилось руководство, бухгалтерия и секретари. Офис сиял свежим ремонтом, импортной оргтехникой, и излучал достоинство и достаток. На кожаном диване у входа вальяжно скучали сироты-водители.

 

– В солидном офисе клиент с деньгами проще расстается, а ты думал, зря мы столько на ремонт угрохали? – заметил Упырь.

Мне предстояло трудиться в торговом доме машиностроительного завода. Вокруг завода, который собственно производил продукцию, со всеми его инженерами, начальниками участков, технологами, учетчицами, складским хозяйством, транспортным цехом и столовыми, кормилась и процветала система торговых домов. Каждый из торговых домов занимался одной из сладких функций, как то: снабжение, сбыт и сбыт за границу. Существовала также и просто парочка фирм- прилипал друзей большого босса, которым тоже нужно было что-то кушать. Все это великолепие кучковалось вокруг фигуры упомянутого босса, Семена Моисеевича и состояло из птенцов гнезда его группы в институте, где Семен Моисеевич изучал физическую культуру. Каждый из директоров торговых домов был связан с боссом не только бизнесом, но и многолетней бедовой жизнью студентов физкультурного фака.

Таким другом юности был и Посторонним В., это прозвище, пришедшее из юности, прочно прилипло к носителю, однако все давно остерегались произносить его вслух и не только в присутствии носителя. Посторонним В. был генеральным директором моей конторы, это был классический пример человека с шилом в жопе. Чернявый и быстрый как солдат румынского стройбата первого года службы, Посторонним В. был человеком легкоатлетического сложения и имел обаяние цыгана, уводящего вашу лошадь. Говорил он часто быстрее, чем думал. Впрочем, в условиях тогдашней жизни это было скорее преимущество, так как уверенность стоила больше чем рассудительность, а умение пустить пыль в глаза, являлось основой успеха в бизнесе. Заместителем Постороннего В. был человек прямо противоположного строения. Звали его Лось. Это был коренастый, лысеющий мужчина лет 30-ти, глядящий исподлобья и имевший манеры братка, слегка облагороженные цивилизованный пространством офиса. Начинал Лось перепродажей китайских футболок с портретами Рембо, но благодаря своей ухватистости и знакомствам быстро поднялся. Я часто представлял Лося этаким деревенским кулаком с окладистой бородой, сидящим в просторной избе за столом в компании подкулачников, отправляющим в рот пригоршни квашеной капусты, и раздающим задания по репрессиям в деревне против тех, кто ему должен. Этот парень никогда не выпускал из рук то, что удалось схватить. Впрочем, как и все вокруг, нрав Лось имел веселый, любил шутки и разговоры о приключениях прошлого.

Далее вниз по иерархической лестнице шел народ. Пройдемся же между рядами, никого не отвлекая.

Вот, опустив серьезное лицо над бумагами, сидит Саша Шестаев, будущий владелец ювелирного заводика, а также косметического салона в помпезной сталинке в центре города. Личность в высшей степени благоразумная и спокойная.

Вот дремлет и видит сон о рыбалке Леша Козел, человек с вечными удочками в багажнике машины, а также обладающий супер – способностью делать сальто в прыжке с места, будучи почти невменяемо пьяным.

Вот к трубке телефона приник мужчина лет 50-ти в свитере. Он явно выбивается из общей картины, мы с ним подружимся. Мужчина наполняет пространство низкими частотами своего бубнящего баса, кажется, что где-то работает небольшой сабвуфер, который транслирует в мир негромко ухающую ахинею. Когда-то он был советским инженером и МНС кафедры сварки, а сейчас он менеджер продаж – Сергей Бочарян, или просто Боча.

Вот, задевая углы и громко крича, входит в офис и плюхается на стул небольшой круглый человек в кожанке. Не снимая в помещении кепку с ушами, он продолжает кричать в телефон, создавая вокруг себя атмосферу уверенной истерики по поводу очередной неподачи вагонов. Это начальник отдела отгрузки, пресловутый начальник транспортного цеха, или просто Масленица. Помните мультфильм? «Масленица приходил, сам маленький, а важный!» Оттуда.

Вот сидит и думает о бабах шлангообразный лысеющий молодой человек, Игорь Дубовир. Он всегда о них думает. Интеллектуальные способности Игоря не позволяют окружающим называть его иначе, чем Дубом.

Вот, рассматривает варианты дизайна ванной комнаты руководитель службы безопасности Толян. Толян – подполковник милиции в отставке. Он горький пьяница и рубаха – парень. Толян задумчив, вчера вечером он где-то оставил машину. Где не помнит, так как в том состоянии, в котором он был вчера, обычно ничего не помнят. Конечно, машина в очередной раз найдется, а мы с Толяном много поколесим по нашим и не нашим весям.

Вот, похохатывая и скрестив толстые руки на животе, сидит крупный Женя Балу. Балу всегда одет в одну и ту же синюю джинсовую рубаху и черные джинсы. Карманы рубашки, плоские в начале дня, к концу обычно приобретают пухлое наполнение. Это деньги, ведь Балу продает запчасти и работает с наличкой. По этой причине он всегда скрытен и весел. Радушным хохотом Балу заглушит любой неудобный вопрос. В среде жуликоватых торговцев незадокументированными запчастями его опасаются и уважают.

Вот встали с дивана и проследовали в комнату переговоров отжиматься сироты – водители. Внешность обоих не оставляет сомнений касательно их прежних занятиях. Один – здоровенный, высокий амбал по прозвищу Эполет, второй – маленький и квадратный, Леха Пуговица, оба – адские источники постоянного косяка, приколов и историй с криминальным уклоном. У обоих – бандитские физиономии. Оба яростные бездельники, пьяницы, хохмачи и ловкачи. Пару лет назад, в связи с общим угасанием девяностых, а также с разгромом некоторых не очень законных структур (разгром сопровождался стрельбой и арестами), Эполет и Пуговица лишились начальства, осиротели и остались не у дел, но поскольку они учились вместе с Посторонним В. в институте, он по-отечески приютил сирот.

Напротив, уткнулся в ноутбук Упырь. Упырь умен и занимает положение серого кардинала. Большую часть времени он ходит по порно – сайтам, или обсуждает заводские сплетни по внутреннему телефону, но когда нужно, к его слову прислушается Посторонним В., и угрюмо промолчит Лось. Кроме того, Упырь ведет выгодный проект, под который меня собственно и взяли на работу. Впрочем, об этом далее.

Помимо этого, офис наполнен еще парой десятков сотрудников. Всех их будет вымывать течением времени и денег, ну а я буду представлять их в порядки появления и убывания, если понадобится. Итак, приступим с богом, приступим к новой работе и взрослой, со всеми вытекающими последствиями, жизни.

Удивительное пиво Грольш.

Первое лето моей трудовой деятельности выдалось на редкость жарким. Я не помнил еще такого тяжелого, невыносимого лета. Три месяца температура не опускалась ниже тридцати. Ночами жара спадала всего на несколько градусов, ветра, дождя, ничего не было. Дома раскалились и не отдавали жар за недолгую душную ночь. Открытые настежь окна не приносили облегчения. Утренняя прохлада не наступала. Вареный народ медленно плелся на остановки. Среди вялой толпы плелся и я. В голове кирпичом лежала ночь, проведенная почти без сна и тяжелое знание неутешительного прогноза погоды на ближайшие недели.

Не легче было и от новой перспективной работы. Помимо бесконечного каталога запасных частей, который меня посадили переводить, набирать и верстать, Упырь загрузил совершенно безумными с точки зрения меня тогдашнего, делами, как то: отправкой бесчисленных факсов с прайсами и запросами, сбором пакетов документов, счетов-фактур и накладных и прочей работой менеджера отдела продаж на экспорт. «Бумажка», презрение к которой, с детства воспитывала юношеская литература, стихи поэтов-коммунистов, и КСП, вдруг стала «документом». И этот документ вдруг стал самой важной частью в моей жизни. Но самым невыносимым было то, что меня нагрузили коммерческими заданиями, которые я должен был решать с голосами по ту сторону телефонной трубки. В голосах слышалось иногда коварство, иногда злое презрение, а чаще высокомерная снисходительность. Я должен был продавать. Находить способ заставить незнакомого мне человека расстаться со значительной суммой денег за железный агрегат сомнительного пост – советского качества.

– Все твое будущее от продаж, – сказал мне Упырь и я понял, что истории про поедание дерьма на пути к успеху, о которых читал в книгах, про капиталистическую действительность, ожили и стали актуальны и для меня.

Каждое утро, выходя из троллейбуса, я шел в офис с тяжелым чувством. Слава богу, думал я, что у меня были задания по переводу, и меня не уволят сразу, за полное отсутствие азарта продавца и моральное несоответствие миру торгашей и бизнесменов и их простыми и отвратительными рефлексами. Моя интеллигентность и «возвышенность» (противно так писать про себя, но тогда это была правда), явно не соответствовала типажам новых коллег, их разговоры казались примитивными и пошлыми, такими же, как и их цели в жизни. Но что тогда я делал среди них?

Войдя в офис, я попал в волну очередной дискуссии начатой Бочаряном. Боча регулярно становился объектом насмешек из за баек, которые он любил травить, это были и завиральные теории пост-советской псевдонауки, и рассказы про стаю кроликов, переплывших Атлантику, и про его кота с интеллектом хомо сапиенс, и про то как Боча выдавал себя за подводника, чтобы попасть в ресторан на день ВМФ, и про его знакомства с Рэем Чарльзом и московской Мельпоменой, про его внебрачных детей в Европе, и про все, до чего мог дотянуться и что мог переиначить его неспокойный разум. Бочарян, взлохматив поседевшие вихры постаревшего сорванца, хрипло пытался доказать свою безумную правоту, а народ смеялся и крутил пальцем у виска. Боча был белой вороной, почти как я, но значительно старше.

С другой стороны, Бочу рассматривали как полезного менеджера, ведь он имел язык без костей и умение уверенно доказывать любую чушь. С незнакомыми людьми это часто работало, и было важно для продаж.

Следующим необходимым качеством была наглость. Способность действовать локтями в своих интересах. Навык, которым во времена моего детства отлично владели продавцы овощных, мясных и ликере-водочных магазинов, и который осуждался в правильных книгах и фильмах. Наглый анти – герой в них всегда терял. В новой жизни, терять стали те, кто в серьез воспринял эту мораль и не предпринял ничего для самосовершенствования способности плевать на окружающих. Упырь требовательно шептался с Посторонним В. о новой иномарке, Дубовир с Козлом похохатывая, получали дополнительные командировочные на «отдых» – то есть на проституток, Эполет с Пуговицей деловито отгружали в багажники мешки сахара, ящики консервов, шины, да и вообще, все что бог ни пошлет в вагоне с бартером. Я же постеснялся попросить лишние сто пятьдесят рублей к зарплате, и копил на музыкальный центр. Музыка была для меня той отдушиной и целью в жизни, о необходимости которой мне твердили с детства.

Когда-то, во времена школьной юности я увлекся роком, настоящим, первобытным, мощным как ядерный взрыв. Роком 60-х во всей его юности и красоте. Дело было так. В археологической лаборатории, где я бывал в качестве кружковца, лаборант Митя заводил проигрыватель каждый раз работая с фондами. Как-то вечером, я сидел бессмысленно разглядывая схемы погребений и думал, что археологом я наверное не стану. Играла пластинка группы Роллинг Стоунз из серии «Архив популярной музыки». Первая сторона не оставила в моей душе никаких следов, я любил бардов, Наутилус Помпилиус и не понимал как можно играть что-то интересное на трех гитарах и ударной установке. Первая сторона закончилась, Митя встал, подошел к проигрывателю и перевернул пластинку.

Сначала раздались шипение и скрип, а потом…

“What a drag it is getting old!” – вскричал из матерчатого динамика Мик Джагер и во всем моем организме, случилась мгновенная как удар или приятный сердечный приступ перемена. Я внутренне задрожал и понял, что эта песня и музыка – самое настоящее и непостижимое из того, что я знал. Еле дождавшись положенного времени, я выбежал из лаборатории, доехал до музыкального магазина, купил пластинку за 3 рубля 40 копеек и слушал ее дома весь вечер. В тот день я понял, что меня действительно интересуют в жизни.

Звонок факса вернул в действительность. Глянцевая бумага, испещренная графитовыми цифрами и таблицами, поползла на свет божий. Очередной прайс, нужно было бережно подшить в соответствующую папку, желательно при этом изучив и запомнив цены.

А за окном в жаре набухало густое зеленое лето, пятница подходила к концу.

–Сегодня можешь уйти пораньше, – милостиво бросил Упырь.

 

– Очень кстати, – подумал я и быстро собравшись, вышел на свободу.

Я шел по летнему городу. Зелень оттеняла дорогу, и путь мой был легок и лежал он в квартал старых домов, студенческих общежитий, разрисованных ржавых гаражей и тропинок среди сирени, в археологическую лабораторию педагогического института. Там меня уже ждал старый друг и собутыльник лаборант Митя. Тот самый, что поставил пластинку, определившую мои вкусы на всю оставшуюся жизнь, единственный человек с которым я мог обсудить последние соображения по поводу музыки почти забытой поколением. Вообще-то, лаборантом Митя уже не был, а напротив, был преподавателем в коммерческом вузе. Несколько лет мытарств по музеям с мизерными зарплатами и должностями младших сотрудников для него завершились счастливым трудоустройством и почти достойным положением коммерческого преподавателя, впрочем, денег, как и мне, ему платили пока мало.

Лаборатория встретила подвальной прохладой. Из фото-каморки слышалась песня Боуи про Звездную Пыль, в коридорах царил полумрак, камерные воспоминания, мелодия и голоса незнакомых студентов в чайной.

Давно, в годы экзальтированной юности кто-то сказал мне, что Дэвид Боуи – гений и классик, что Дэвида Боуи должен слушать и почитать каждый просвещенный меломан. Естественно, после такой характеристики я полюбил Дэвида Боуи всей душой, а чуть позже, получил возможность слушать его записи. Каждый раз, когда я приносил домой новую кассету с очередным Боуиным альбомом, мне предстояла большая работа – дослушать, прочувствовать и полюбить очередной пример творчества Дэвида. Не скажу, что это было просто. Наиболее частой реакцией на каждую новую запись были недоумение, разочарование и непонимание того, что миллионы людей нашли в этой нудятине. Однако, как усердный меломан я не останавливался перед трудностями. Слушал Боуи снова и снова, до тех пор, пока не привыкал и не начинал верить, что передо мной действительно великий образец музыки. Наверное, когда-то давно, Давид смог вот также убедить кого-то важного и заставить поверить в его творчество, тот в свою очередь заставил так думать других, далее цепная реакция просто прокатилась по миру не оставляя не вовлеченным никого.

Митя меня уже ждал.

– Новое пиво «Грольш» появилось, видел? – заметил я, когда мы быстро покинули подвал лаборатории и направились по основному делу.

– Да – ответил Митя.

Пиво «Грольш» тогда только начали продавать в ларьках, и оно поражало воображение нездешней приземистой, пузатой бутылкой, подчеркнуто заграничной этикеткой, но самое главное, удивительной крышкой, похожей одновременно на винную пробку от средневекового фламандского кувшина и чеку от гранаты. Одним словом, новое пиво обещало чудеса и рай. Однако, бутылка заграничного «Грольша» стоила в 10 раз дороже обычного жигулевского, поэтому «Грольш» решено было не брать, а ограничиться отечественным напитком. С ним мы и начали свой нетрезвый поход.

Мы шли по дворикам, заросшим зеленью и улочкам центра города. Мы останавливались пополнить запас пива, потом садились на скамейки, заборчики, бетонные блоки, отливали в щелях между старыми гаражами, и за толстыми стволами тополей и пили снова. И лилась, вместе с пивом, беседа про альбомы и песни, про слышанные сотни раз концерты. Удовлетворенный ходом дискуссии Митя утвердительно кивал, а я взмахивал руками и горячился.

– Что мне положительно нравится в современной России, так это то, что нет очередей за пивом – вдруг заявил Митя.

Я мгновенно провалился в воспоминания. Когда-то Горбачев объявил сухой закон, и органы начали борьбу со змием на местах. Водка продавалась с 2-х часов, а с пивом в нашем районе решили поступить еще занимательнее. Свезли все пивные ларьки в одно место недалеко от моего дома. Ларьки выстроились в небольшой микрорайон. Место получило название Долина Смерти. Не сильно знаю, что происходило там в будние дни, но по выходным, автобусные маршруты в наш околоток были забиты страждущими. Люди ехали с банками, канистрами, ведрами и даже чайниками. Кое-кто брал пиво в целлофановый пакет. Однажды, у ларьков натурально видели человека с супницей из фарфорового сервиза. «Мне в нее!» – заявил человек, и очередь с уважением расступилась.

Мы взяли еще пива и вошли в старый двор бывшего обкомовского дома. Я присел на песочницу и огляделся. Опустился вечер и вдруг, как это часто бывает во второй части попойки, краски потускнели, незаметно подобрался холод и понимание бренности сущего. Я увидел мир, как пустой проспект под лучами холодного заходящего солнца. Как горы домов вокруг сырого дворика с вялой нераспустившейся сиренью, кошками и драной стекловатой на трубах в подвальном окне. Как отзвуки смеха, чужих голосов и странной музыки, которая подобно связке пустых жестянок, волочется и гремит, а потом исчезает в тишине вечера. И нет никого, и город пуст изнутри и с реки все явственнее тянет вечностью, она окутывает холодом ноги и поднимается выше, стремясь доползти до сердца, и никак не доползает.

Митя тоже погрузился в свои мысли и медленно покачивался, смотря прямо перед собой. Подошел момент, когда вечер нужно было спасать.

– Ну что, в «Соки Воды» и по сто пятьдесят? – утвердительно спросил я

– А потом еще по пиву и можно в лаборатории посидеть, у меня ключ есть – поддержал Митя и мы, обретя второе дыхание, выдвинулись навстречу уже ночному городу и пьяным хождениям по нему.

Далее, воспоминания о путешествии из одной «наливайки» в другую и споры с их подозрительными посетителями перемежались черными полосами, которые слились в итоге в одну. Когда я открыл глаза, было свежее утро, я лежал на связке алюминиевых стоек от палаток и Митя поливал меня из шланга. Одет я был почему-то в синий халат лаборанта. Я сел и потряс головой, как только что помытый кот. В эту секунду дверь открылась, и на пороге появился директор лаборатории, кандидат исторических наук доцент Персиков. Доцент с удивлением обнаружил в святая святых его науки двух похмельных типов среди пост-пьяного беспорядка и нахмурился. Я подумал, что сцена мне что-то очень сильно напоминает и даже произнес про себя:

– Профессор, етить твою мать, заходи, выпей с нами!

Правда вслух я ничего не сказал, а быстро собрался и вышел. Через минуту меня догнал Митя. Ключ от лаборатории в это утро у него решили забрать.

Сначала мы молча шли по улице.

Потом Митя сказал:

– Кстати, а пиво «Грольш» мы все-таки попробовали, помнишь, как на последние деньги брали? –

– Нет

– И я почти не помню. Жаль, наверно хорошее было.

Мы мечтательно помолчали, потом Митя сказал:

– Ладно, я лучше домой пойду, больше не буду пить сегодня, родители опять расстроятся…

– Да и денег нет, – согласился я.

Мы обменялись рукопожатиями, и пошли в разные стороны. Утро лениво катилось к полудню. В сквере прогуливались ранние пенсионеры. Воробьиная дрянь скандалила по кустам. На постаменте в парке в солнечных лучах горел бюст Ильича. Город в субботней полудреме не спешил по делам.

Свальный грех и кильки в томате.

С утра Масленица сиял. В то же время, его круглое лицо выражало приподнятую озабоченность. У Масленицы был день рождения, а значит, Посторонним В. уже выдал ему в подарок «котлету». Людей близких и проработавших достаточно долго в конторе поощряли. От Постороннего В., блага расходились по организации кругами. Те, кто был поближе, ощущали на себе мягкие удары теплых океанских волн в виде новой квартиры или иномарки. Стоявшие подальше, чувствовали ласковый прибой в области коленок и что-нибудь вроде телевизора или видеомагнитофона на день рождения или другую важную дату, ну а до таких как я докатывалась лишь мелкая рябь в виде слов благодарности, обещаний и похлопывания по плечу.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21 
Рейтинг@Mail.ru