Ильза Мэдден-Миллз
Не мой Ромео
6
Джек
Проходит несколько часов. Я резко просыпаюсь, вскакиваю с постели с заранее сжатыми кулаками, с сердцем, громыхающим, как бесконечный грузовой состав. Вот хрень! Опять кошмар. Я медленно растираю левое плечо, на нем у меня глубокий шрам, со вздохом сажусь на кровати, стискиваю ладонями виски. Глубокий вдох, медленный выдох. Я закрываю глаза в надежде очистить мысли от гадкого сна, но сон очень цепкий…
Харви швыряет меня об стену, крепко держа за горло. Высясь надо мной, он выдыхает мне в лицо сигаретный дым. В свои тринадцать лет я перед ним козявка, мне остается только извиваться, задирать слабые ручонки, отдирать от себя его лапищи. В его глазах темная пустота, против которой бессильны и мама, и выпивка, от него разит разочарованием и злобой, он как граната с сорванной чекой.
Я судорожно ловлю воздух широко разинутым ртом. Перед моим лицом пляшут черные пятна.
– Отпусти его! – кричит у него за спиной мать, но он не соизволит обернуться, знай маслянисто лыбится и сжимает у меня на горле пальцы. Я задыхаюсь, царапаю ногтями ветхую стену.
– Он дерзит мне, Евгения. Пора преподать твоему щенку урок. Ему будет полезно. Сосунок действует мне на нервы.
У меня уже закатываются глаза. Напоследок я нахожу взглядом мать. Настал мой час. Наверное, я всегда знал, что этим кончится. Харви надоело, что я путаюсь у него под ногами, зачем ему кормить лишний рот? Мать не может от него уйти. Сколько он ни разбивал ей лицо в кровь, сколько ни ломал ребра – не может. Знай лупит меня ремнем – а она никуда не денется.
Мать тем временем исчезает в спальне и бегом возвращается.
– Отпусти, его, Харви, не то я тебя пристрелю!
Его лапища падает, я сползаю на вытертый ковер, снова дышу, мой взгляд прикован к матери, к ее трясущимся рукам, сжимающим карабин.
«Застрели его! Стреляй!» – мысленно кричу я.
Он наступает на нее, наползает, его хладнокровие пугает меня больше, чем любые побои.
– Мама… – хриплю я.
Он озирается на меня, опрокидывает мать на пол, отнимает у нее карабин и всаживает в нее две пули. Потом целится в меня…
СТОП.
Я судорожно тру лицо, потом хватаю телефон – проверяю, который час. Пять утра. На попытку снова уснуть уже нет времени. Да и бессмысленно пытаться – ничего не выйдет. Этот сон запускает в меня когти, растрясает, толкает в тот ад, в котором я рос. Уже двадцать восемь лет от роду, а эта мерзость по-прежнему меня не отпускает, в точности как приставшая к подметке грязная жвачка.
До моего слуха долетает нежный храп, я вздрагиваю, спрыгиваю с кровати, с трудом удерживаюсь на ногах. В моей постели спит девушка. Я вглядываюсь в очертания ее фигуры под тонким белым одеялом, она крепко спит, подтянув колени к груди. По подушке рассыпались золотисто-рыжие волосы, розовые губки разомкнулись при дыхании. Я любуюсь нежным контуром ее скул, изящным разлетом каштановых бровей. Часть меня готова улечься, прижаться к ней, разбудить ее так, как она заслуживает, но мысленно я не здесь, не с ней. Когда меня настигает этот кошмар, я должен проживать его в одиночестве.
К тому же денек ожидается еще тот. Лучше подготовиться к нему заранее.
Стараясь не шуметь, я закрываюсь в ванной и смотрю на свое отражение в зеркале. Под красными глазами угрюмые тени – похудел после Суперкубка на несколько фунтов. Мне бы тренироваться перед летними сборами, но где там!
Меня ждет спортзал, но я все равно встаю под душ, чтобы смыть с себя ошметки кошмара, изгнать его из головы. Спина саднит, я пытаюсь разглядеть в зеркале длинные царапины поверх татуировки – желто-черного тигра – и не могу удержаться от смеха. Вчера она блестяще очистила мою голову от залежавшегося мусора. Вспоминаю, как дерзко она стояла передо мной, как потом пылала, как изгибалась, какой вопль исторгала ее глотка, когда она кончала в первый раз от моего языка, вцепившись мне в волосы, подсказывая мне, чего ей хочется…
Вот, пожалуйста, снова эрекция.
Не буду обращать на это внимание.
Стоит ей узнать, кто я на самом деле, – и она, наверное, поступит так же, как все остальные…
Там видно будет. Лучше не предвосхищать события.
После душа я на цыпочках возвращаюсь в темную спальню и, двигаясь с максимально доступной мне прытью, натягиваю костюм для тренировок, обуваюсь. Заглянув в кухню, я забираю документ с ее подписью и не глядя сую его в спортивную сумку.
На полу кухни что-то поблескивает. Я останавливаюсь. Рядом с кухонным островком остались лежать трусики, которые она сняла ночью. У меня распирает голову от воспоминаний о ней. Я инстинктивно нагибаюсь, подбираю трусики, прячу в карман. На столе лежит блок стикеров: я быстро пишу несколько слов и оставляю записку у нее на подушке. Она заслуживает правды.
Я выхожу из пентхауса. В кабине лифта меня ждет Куинн, гора мышц 21 года от роду. Он – один из бывших приемных детей Люси, я нанял его несколько месяцев назад, чтобы он был всегда рядом. Меня не устраивает, если кому-то еще станет известно, где я периодически провожу время. Моя квартира всего в квартале отсюда, но я помешан на безопасности. Я позвонил ему накануне вечером и сказал, что поеду в пентхаус. И вот он здесь. Он, конечно, никакой не охранник, зато круто выглядит. Когда Люси что-нибудь требуется, я готов перевернуть небо и землю, лишь бы она была довольна.
– Доброе утро, сэр. Стадион?
Я киваю.
– Брось ты обращаться ко мне «сэр», Куинн! – У меня уже язык отнимается повторять ему это каждый раз, когда он ко мне обращается.
– Сейчас я вызову вам машину, сэр. Или мне самому вас отвезти?
Я отмахиваюсь:
– Сам поведу.
Куинн выглядит разочарованным. Ясное дело, скучно всю ночь стоять, хотя вид у него все равно свежий. Не иначе, дремал в огромном кожаном кресле рядом с лифтом. Я указываю кивком на закрытую дверь пентхауса:
– Позаботься, чтобы уборщица сегодня не приходила. Позвони и распорядись.
Он позволяет себе ухмылку.
– Приятный вечер?
Я хмурюсь.
– Мы не обсуждаем мою личную жизнь. Никого, кроме меня, не касается, кто сюда входит и кто выходит. – Я выдерживаю паузу. – Хотя… Извинись перед ней от моего имени, лады?
Он странно на меня смотрит, потом спохватывается и чинно кивает:
– Разумеется, сэр.
– Куинн! Сколько можно повторять? Джек! Нас с тобой вырастила одна и та же женщина. Мы без пяти минут братья.
На самом деле это не так. Он появился у Люси уже после того, как я покинул ее дом и поступил в колледж. Просто иногда жуть как хочется иметь брата.
Он кивает:
– Простите, сэр. Джек. Просто я очень признателен вам за работу. Мало кому хочется нанимать отсидевших.
Люси подробно рассказывала мне о его пьяной драке с другим студентом колледжа, оказавшимся, на беду, сенаторским сынком. Тот угодил в больницу с переломами руки и ребер. Куинна посадили на полгода – суровый приговор для парня, делающего первые шаги в жизни. Как я погляжу, он очень вежливый, отлично выполняет поручения и отпугивает кого следует своим видом. Я привык слушаться своей интуиции. В случае с Куинном интуиция мне подсказывает, что он славный паренек.
– Хватит об этом вспоминать. То, как ты живешь теперь, гораздо важнее.
Он пыхтит.
– Это была самооборона, сэр. Джек. Он сам виноват. Я долго крепился, а потом не выдержал и… Пресса слишком все раздула.
– Не обязательно все это мне объяснять. Мне самому случается срываться.
Взять хотя бы драку прямо на поле в конце сезона: меня схватили за шлем, я грохнулся и повредил плечо. Не я затеял ту драку, но считается, что я.
Я хлопаю его по спине.
– Не оглядывайся назад, Куинн. Пусть болтают, тебе-то что? Таков мой девиз.
Он с надеждой смотрит на меня:
– Сегодня вечером я вам нужен? У меня нет никаких планов. Могу приехать сюда или в любое место, куда вы скажете.
Этим вечером я обойдусь без него. Но, судя по виду Куинна, ему не хочется бездельничать.
– Девон справляет день рождения в «Рейзор». Хочешь отработать лишние часы – поезжай туда.
– Приеду, сэр, – радостно отвечает он.
* * *
Через час, когда я уже пробежал пятнадцать миль на беговой дорожке, в спортзале появляется Эйден. Для столь раннего часа он подозрительно весел. Большая часть команды в отпуске, расслабляется невесть где, наслаждается обществом своей семьи или друзей. Почти все, только не я. Я усиленно потею здесь, стараясь поддержать форму.
Не то что везунчик Эйден.
В свои 23 года он уже суперзвезда, переманенная из Алабамы. Он сразу стал дышать мне в затылок, дожидаясь, пока я спекусь, чтобы занять мое место.
Он проходит мимо меня, не заговаривая, но на ходу ест меня глазами и кривит губы в улыбочке. Почему-то он выбирает беговую дорожку по соседству с моей.
Я глушу свою музыку, вынимаю из ушей наушники.
– Тебе нравится моя форма? Хочешь, покажу, как надо бегать?
По этой части я непревзойденный дока. Моя личная жизнь трещит по швам, но это не помешает мне поставить на место выскочку, метящего на мое место. Футбол – это все, что у меня есть, и я сделаю максимум, чтобы в нем остаться.
– Остынь, старичок. Не мешай заниматься.
Надо отдать ему должное: каждое утро он тут как тут и проводит здесь не меньше времени, чем я.
– Хочешь, помогу освоить правильную отдачу паса? Ты мнешься целых полсекунды. Исправь этот недостаток, иначе можешь и не мечтать о том, чтобы занять мое место
Он хмурится. Я ухмыляюсь.
– Ничего я не мнусь.
– Еще как мнешься. – Я пожимаю плечами, беру полотенце, вытираю с лица пот. Знаю, у него не выходит из головы наша последняя провальная игра.
Эйден расправляет плечи, наклоняется за штангой, напрягает бицепсы.
– Я хочу лучшего для команды.
– Воображаешь, что лучшее – это ты?
Он с грохотом бросает штангу, откидывает со лба волосы и презрительно улыбается.
– Так и есть. Прикинь, ты играешь в команде уже семь лет, и что-то я не вижу на твоем пальчике кольца Суперкубка. Ты напрочь запорол ту игру, Хоук. Пять перехватов – пять! В прошлом месяце ты облажался на глазах у миллионов. У этого города хорошая память. А теперь… – Он поднимает штангу, возвращает ее на стойку, раздумывает, какую взять, выбирает самую тяжелую. Мы встречаемся взглядами в зеркале. – Чувак, ты практически отдаешь мне стартовую позицию. Не ты сбил на той неделе паренька, сидя за рулем своего здоровенного Cadillac Escalade? То, что ты пролетел мимо Кубка, тебе бы еще простили, но того малолетнего болельщика… – Он презрительно подергивает плечом.
Меня душит злость.
– Что-то я не заметил, чтобы ты попытался забить, когда тебя ввели в игру. Ты ни на дюйм не пронес мяч. Все потому, что мнешься. Сколько ты ни пыжишься, Алабама, знай, у тебя кишка тонка.
Вот мне и удалось его разозлить.
Двойные двери спортзала распахиваются. Входит, сердито щурясь, старший тренер Джон Коннор.
– Все в порядке? – Он переводит взгляд с меня на Алабаму.
Я складываю руки на груди.
– Пустяки, мы с Эйденом малость полаялись.
– Ага, – подтверждает Эйден. – Джек меня расхваливал.
Я наклоняюсь к скамейке за бутылкой с водой и морщусь от резкой боли в левом плече, тут же распространяющейся на всю руку. Я скрежещу зубами, старательно расправляю плечи. Не хватало дать слабину перед Эйденом. И не только перед ним. Я встряхиваюсь, боль постепенно отпускает.
Тренер хмурится, переводя взгляд с моих шорт на мое потное лицо.
– Через два часа пресс-конференция. Ты уже знаешь, что скажешь?
Только пресс-конференции мне не хватало! У меня сдавливает грудь. Знаю ли я, что скажу? Понятия не имею!
Хоть что-то выдавить – и то будет хорошо.
Я киваю с деланой уверенностью и покидаю зал. Сталкиваюсь лицом к лицу с Лоренсом, одетым в серый костюм с иголочки. Он – сама строгость.
– Не стану ходить вокруг да около. Знаешь, как ты выглядишь? Краше в гроб кладут.
– Ну спасибо. – Я приглаживаю волосы. – Что-то не выспался.
– Еще бы! Тебя сфоткали в «Милано» и выложили в интернет. Ты напиваешься в обществе женщины. Никак не сообразишь, что лучше не высовываться, пока не стихнет шум, Хоук?
– У меня было свидание. Напиваюсь? Всего один стаканчик за ужином.
Он всплескивает руками.
– Свидание?!
– Незапланированное.
Лоренс кивает, пристально глядя на меня.
– Еще в «Милано» засняли, как ты сцепился с каким-то типом…
– Да не сцепился я с ним, черт бы вас всех побрал! Жить-то мне еще можно? Что бы я ни сделал, все раскладывают на молекулы.
Я пытаюсь от него сбежать, он торопится за мной на своих коротеньких ножках.
– Все правильно. Это же ты, пресса тебя ненавидит.
– Зато она обожает вранье.
– Из вранья получается хорошая история.
Я вбегаю в раздевалку и дергаю дверцу своего вместительного шкафчика. Там у меня есть все, что может потребоваться: от уличной одежды до пары костюмов.
Лоренс тянется туда и выбирает желтую рубашку поло с эмблемой тигра на груди и дизайнерские джинсы.
– Для репортеров надо одеваться тщательно. Форсить противопоказано. Знаю, ты любитель глаженых рубашечек и брючек, но тут главное – контактность. Будь милашкой. Улыбайся, не переломишься. Смягчи свой ворчливый тон.
Я расправляю плечи, делаю глубокий вдох.
– Я и так иду на контакт. Я вырос в бедности. На первом курсе колледжа я выиграл кубок Хейсмана. Почему никто этого не помнит, а? – Я негодующе смотрю на него. – Мы оба знаем, что я не выношу репортеров. Не могу, и все тут. Не знаю, зачем мне туда идти…
– Так решил тренер.
Я поворачиваюсь к нему и вижу, что Лоренс мне сочувствует. Он знает, какая меня охватывает паника, когда мне угрожает толпа. Я не был таким в школе – хотя, может, и был, просто не распознавал симптомов, потому что мне не приходилось выступать на публике. В колледже я их уже распознал, стоило мне однажды, сразу после трудной игры, получить микрофон прямо под нос. Тогда я сбежал от этой своры. Это превратилось у меня в привычку. В шлеме на голове я еще мог их выдержать. Иногда рядом со мной оказывался мой товарищ по команде Девон, он в основном и говорил. Потом, когда я стал играть в Нэшвилле, от меня ждали дружелюбия к прессе, послушных интервью всякий раз, когда приспичит репортерам, ярких выступлений на приемах. Нет, такого от меня никто никогда не дождется.
Так родилась моя репутация холодного заносчивого придурка.
– Устроить пресс-конференцию – неплохая идея. Ты избегаешь их годами, так что, уж поверь мне, пресса уже истекает слюнями.
– Ничего не могу поделать, Лоренс.
– Про тебя столько всего наплели – взять хоть вранье Софии, а ты не пытаешься защититься. Ты проиграл Суперкубок. Да еще ребенка сбил – знаю, не нарочно. Пора взяться за ум и сказать пару слов в свое оправдание. Не зря же ты нанял меня. Моя задача – обелить тебя. В присутствии репортеров ты весь трясешься. Хватит. Сегодня попытайся быть другим. Если надо, смотри себе под ноги. Найди слова, чтобы объяснить, как это произошло. Ты не виноват, Джек, но когда ты не пробуешь это доказать, у людей складывается о тебе ошибочное мнение.
Я стараюсь собраться с мыслями. Понятия не имею, откуда идет этот страх. Мне страшно, вот и все.
Он фыркает.
– Людям нравятся мерзавцы, Хоук. Ты отлично подходишь под это определение. Ходят слухи, что тебя хотят сбагрить в другой клуб.
– Кто распускает эти слухи?
– Я не знаю подробностей.
Я закрываю глаза.
Слухи ходят всегда, особенно после крупного поражения, но если меня уберут из команды… Это как смертный приговор. Читай: «У Джека проблемы, Нэшвиллу он не нужен». Плюс проклятое плечо. Я растираю его, потом отнимаю у Лоренса плечики и спешу в душ.
Он семенит за мной, болтая на ходу по телефону – в ушах у него наушники. Скорее всего, на связи мой агент.
Я включаю воду и кошусь на него.
– Собираешься трепаться со мной, пока я буду принимать душ?
Он поджимает губы.
– Если надо, то да. Надо отрепетировать ответы на вопросы, которые, скорее всего, прозвучат. Предлагаю свалить вину на самого потерпевшего. С какой стати он оказался за пределами стадиона, там, куда не пускают посторонних? Ты не виноват, что не заметил его…
– Он ребенок, Лоренс. Как я могу его обвинять? Убирайся-ка ты отсюда. Дай мне подумать. Лучше узнай все, что сможешь, об одной девушке, ее зовут Елена.
Он складывает руки на груди.
– Я тебе не секретарь.
– Теперь это называется «личный ассистент». Ты мой помощник по связям с общественностью, это почти одно и то же.
Он закатывает глаза.
– Девушка?..
Я достаю из сумки соглашение о неразглашении.
– Та, с которой меня фотографировали вчера. – У меня падает сердце. – Дьявол!
– Что там еще? – Он заглядывает мне через плечо.
Я со стоном просматриваю бумаги.
– Она подписалась не своим именем.
Он пожимает плечами.
– Джульетта Капулетти. А что, звучит неплохо. Может, Елена – ее второе имя?
– Вряд ли. – Я стискиваю зубы.
– Адрес хоть написала?
– Домашний: Верона, Италия.
– Она итальянка?
Я невольно прыскаю.
– Ну и дебил! «Ромео и Джульетта», слыхал? Как ты сдал на первом курсе литературу?
– Ох, и натворит твой член бед!
Я прячу бумаги в сумку.
– Узнай, кто она, понял? Утром я оставил ее, покрытую моими отпечатками, но проснуться она может не в лучшем настроении. Она думает, что я – синоптик с местного телеканала, Грег-не-знаю-как-дальше…
Лоренс полон благородного негодования.
– Ты ее обманул? Одно это делает соглашение о неразглашении недействительным. Вдруг она сразу помчится к газетчикам?
Я болезненно морщусь. О чем я только думал вчера вечером?
– Найди ее, и мы составим новое соглашение. Ведь так?
Он всплескивает руками:
– Не верю своим ушам! Ты всерьез поручаешь мне выследить девчонку, с которой ты случайно переспал?
Я прицеливаюсь в него пальцем:
– Никаких случайностей! Не смей так говорить о человеке.
Который мне понравился.
Его брови взлетают.
– Я, пожалуй, уволюсь.
– Ты грозишь уволиться примерно раз в месяц, никто уже тебе не верит. Ты во мне души не чаешь, а я щедро тебе плачу. – Я хлопаю его по руке. – У меня в этом городе два хороших друга: ты и Девон. Ты хоть догадываешься, как нам повезло, что мы вместе?
Наша троица – Лоренс, Девон и я – учились в университете штата Огайо, играли в футбол и однажды победили в национальном чемпионате. Меня взяли в Нэшвилл, где живет семья Лоренса. Футбол – не дело его жизни, но я пригласил его к себе PR-агентом, как будто знал, что без него не обойдусь. Девона – нашего лучшего распасовщика и моего партнера на поле – перевели в Нэшвилл из Джексонвилла пару лет назад.
Лоренс морщится.
– Не умею я искать девчонок.
– Не ври. Ты же профессионал, настоящий шпион, всепроникающий лазер, ниндзя, карабкающийся по стенам небоскребов. Ты просто…
– Согласен, я неподражаем. Кое-что умею. – Он рассматривает свои ухоженные ногти. – Но здесь особенная ситуация. Вдруг эта особа не желает, чтобы ее нашли? Она живет где-то поблизости?
Я напрягаю память.
– В Дейзи! Это маленький городок. Никогда раньше о нем не слышал, потому что редко покидаю Нэшвилл.
Он меряет раздевалку шагами.
– Дейзи, Дейзи… Звучит знакомо…
– Раздобудь мне ее подпись, Лоренс. Ты же знаешь, какой я конченый параноик.
Он кивает, достает телефон и что-то пишет.
– Елена без фамилии, жительница городка с именем цветка[1], сорняка, если честно… – Он выразительно смотрит на меня. – Надеюсь, она стоит того, чтобы из-за нее возиться.
Стоит мне ее вспомнить – и меня бросает в жар, не вовремя напоминает о себе мужское достоинство. Уж как сверкали ее глаза, как выгибалась спина, когда она скакала на мне…
– Ты меня слушаешь, Хоук? Информации-то с гулькин нос…
Я отворачиваюсь, чтобы он не увидел вздутие у меня в штанах.
– Она библиотекарша. Вряд ли в Дейзи много библиотекарей.
Он тяжело вздыхает.
– Что ж, лезь под душ, я пока сделаю несколько звонков.
7
Елена
У меня ощущение, что мой рот плотно набит ватными шариками. Я со стоном сжимаю ладонями виски, чтобы хотя бы немного унять головную боль. Привет тебе, Армагеддон головных болей! Я скулю, чертыхаюсь. Вот что бывает, когда злоупотребляешь джин-тоником. Все, больше я не пью.
Я ворочаюсь, заслоняю ладонью глаза от света, льющегося в большое окно. Одно хорошо – шелковое белье, на котором я лежу. Не помню, когда я перестелила постель. Я ощупываю кровать. Куда подевался Ромео?
Черт! Я в чужой постели!
У меня саднит в самых интимных местечках, и я блаженно улыбаюсь. Грег. Грег. Грег. Настоящий кудесник! Знает, как сделать женщину счастливой и как поступать с ее «к-л-и»…
Я смотрю на часы. Семь часов. Я поворачиваюсь, ожидая увидеть мистера Синоптика, но огромная постель пуста, осталась только легкая вмятина в подушке от его затылка. И записка. Я щурюсь, пытаясь разобрать написанное, но этого мало, приходится поднести листок к самому носу.
Меня зовут Джек. Извини за путаницу, ты обозналась. 861‑555‑5144.
Я перечитываю это три раза подряд. Как-то сухо. Где восторги?
А насчет «обозналась» – это, наверное, шутка?
Я лежу и думаю, воспроизводя в памяти нашу встречу в «Милано». Разве он не назвался Грегом?
Я спросила, тот ли он самый, он ответил утвердительно.
Не зная, что подумать, я сажусь. Превозмогая головную боль, вспоминаю события ночи. Я не знала, как выглядит Грег. Увидела парня в синей рубашке и решила, что это он и есть. Я озадаченно прикусываю губу. Подошла, села, принялась болтать…
Ну и дела! Сердце бешено колотится. Нет! Неужели я могла подсесть не к тому человеку, а он ничем себя не выдал? Как же тогда весь этот треп по погоду, про МОКРЫЙ дождь?
Унижение подпитывает злость.
Кем надо быть, чтобы прицепиться к незнакомцу?
С кем же я переспала?
Я стягиваю с кровати белую простыню, обматываюсь ею, встаю. Опасливый взгляд в зеркало. Вид у меня такой, словно я пила всю ночь: волосы так всклокочены, что даже не верится, что так бывает. На подбородке засохшая слюна, вокруг глаз размазана тушь. Так выглядят душевнобольные. Теперь понятно, почему он дал деру.
Я ожесточенно тру лицо, пока тащусь на кухню за своей одеждой. Юбка, блузка, лифчик, подвязки – все валяется на полу. А трусиков нет.
Несколько минут уходит на то, чтобы обшарить кухню, гостиную, перевернуть все кресла, даже залезть под стол, заглянуть в мини-бар – только чтобы убедиться, что такой необходимой розовой тряпицы нигде нет. Джек, или как тебя там, эти трусики стоят больше, чем юбка и блузка, вместе взятые, если учесть стоимость материала и долгие часы, потраченные на пришивание к шелку крохотных блесток.
Нельзя же заявиться на важную встречу с профессионалами модной индустрии без трусов!
Неужели это он их унес?
Быть того не может! Зачем?
Я возобновляю поиски, действую медленнее и методичнее, рыщу по всему пентхаусу. Заглядываю под кровать, проползаю на коленках весь периметр кухни – все без толку.
Остается одно объяснение, думаю я, выпрямляясь и снова вчитываясь в его записку еще раз. Кулаки сжимаются сами собой.
Джек – лгун и воришка. Мудак, говоря по-простому.
Я уже предвкушаю, какую записку оставлю ему я, даже проговариваю ее разящий текст вслух. Пинаю ножку кресла и отшибаю себе ногу, издаю отчаянный вопль, из глаз брызжут слезы.
Аккуратный стук в дверь. Я бросаюсь туда, смотрю в глазок и вижу высокого парня с сострадательным выражением на лице. Черная водолазка, брюки тоже черные. Ко мне пожаловал сам Джеймс Бонд.
Я распахиваю дверь.
– Где Джек, черт возьми? – вопрошаю поставленным учительским голосом – так я обращаюсь к ребятне, грозящей библиотеке разгромом; особенно опасны в этом смысле старшеклассники. Публика такого рода забрела ко мне на прошлой неделе, искала что-то для выполнения заданного им проекта; ясное дело, одна парочка уединилась за стеллажом и давай целоваться там взасос – не нашла для этой цели лучшего места, чем Публичная библиотека Дейзи!
Он бледнеет при виде тоги, в которой я его встречаю. Не успела одеться, слишком занята была поиском трусиков.
– Доброе утро, мэм… Вы… Все в порядке? Я услышал шум и решил проверить, в чем дело.
Он не может отвести взгляд от розового лифчика, висящего на моем пальце, и медленно заливается краской.
Я прячу лифчик за спину.
– Я в полном порядке. Тут нечего проверять.
Он сглатывает и смотрит куда-то у меня за спиной.
– Простите, что потревожил. Однажды сюда вломился репортер и все перевернул вверх дном. Одна девица стащила всю одежду Джека.
– Рада за нее.
Он моргает.
– Я просто хотел удостовериться, что с вами все хорошо, мэм. Джек дал мне эту работу по доброте сердечной, было бы нехорошо его подвести. – Он выдерживает паузу. – Он просил передать вам извинения.
– Извинения? Господи! А он хорош – прислал вас извиниться вместо него!
Юный Джеймс Бонд смущен.
– Обычно девушки, с которыми Джек встречается, рады, когда…
Я уже не могу сдержать гнев.
– Вы только ухудшаете ситуацию.
Он опускает голову, прячет глаза.
– Простите, мэм. Напрасно я упомянул… других девушек. Здесь их давно не бывало.
Неожиданно!.. Мне хочется лучше его рассмотреть, прочесть все, что написано у него на лице. Я тянусь за сумочкой, достаю очки, надеваю их и разглядываю парня. Результат положительный: ему сильно не по себе.
Он откашливается, принимает солдатскую стойку.
– Вы охраняете Джека?
Он по-уставному кивает:
– Так точно, мэм.
– Хватит так ко мне обращаться. Вы ненамного моложе меня.
– Да, мэм, простите… Я южанин, это сильнее меня. Может, сбегать купить вам что-нибудь на завтрак? Или заказать внизу, они мигом принесут. Тут кормят так, что пальчики оближешь. – Он отводит глаза, чтобы мне не было неловко.
У меня сразу начинает урчать в животе. Я огорченно вздыхаю. Жаль, сейчас не время чревоугодничать.
– Простите, не расслышала: как вас зовут?
Он сует мне ладонь.
– Куинн. Всегда к вашим услугам.
Я крепко пожимаю ему руку.
– А Джек? Куда он убежал?
Он странно на меня смотрит, как будто я должна знать ответ.
– Он на стадионе. Сегодня большая пресс-конференция.
– Понятно. – Я вспоминаю его могучее телосложение, гору мышц. Стадион в Нэшвилле – это либо хоккей, либо американский футбол. Джек сказал, что его девушка предпочла ему хоккеиста, следовательно… – Футбол не дает выспаться.
Он широко улыбается.
– Он тренируется больше, чем любой другой квотербек во всей Лиге. Он – живая легенда. Благодаря ему Нэшвилл четыре раза выигрывал чемпионат Американской конфедерации футбола. Средний результат его сезона – четыре тысячи сто четыре ярда пасов, пятьсот пятьдесят один ярд бросков и тридцать один тачдаун. Да, мы еще не выиграли Суперкубок, но это не его вина. В следующем сезоне все получится, я чувствую. – От воодушевления он краснеет.
– Ух ты! – Для меня все это сплошная абракадабра. – Продолжайте, люблю футбольную статистику. Какие еще подвиги у Джека на счету?
Он странно на меня смотрит, но видно, что ему нравится рассказывать про Джека.
– Нас все еще корят за проигрыш Питтсбургу в этом году, но выигрыш – это общекомандный результат. Нам нужно укреплять защиту. Его репутация страдает из-за его прошлого.
– Знаю. Его прошлое. Оно всюду его преследует. Очень жаль! – Я выжидающе смотрю на Куинна, он согласно кивает:
– Так и есть. Один раз его оштрафовали за нетрезвое вождение и отправили на скамейку запасных – что с того? С тех пор прошел не один год. В двадцать два года ему заплатили двадцать четыре миллиона, на четырнадцать миллионов больше, чем квотербеку, игравшему до него. Иногда он зарывался. У парня, который даже не мечтал о таких деньжищах, не могла не закружиться голова. – Он делает большие глаза – спохватывается, что наболтал лишнего.
Я с ним согласна.
– Понимаю. Когда был матч за Суперкубок?
Он еще сильнее округляет глаза.
– В прошлом месяце, мэм. Вы не смотрели?
– Как-то не сложилось.
Он смотрит на меня разочарованно: я низко пала в его глазах.
– Да, не повезло.
Я стараюсь не выдавать, что постепенно понимаю, кто такой Джек. Качок. Долбаный спортсмен! Знаменитость, заколачивающая миллионы!
Это настолько невероятно, что недоумение читается, наверное, у меня на лице. Куинн хмурится:
– Вам нехорошо, мисс?
– Пожалуйста, называйте меня Еленой, я настаиваю, – бормочу я рассеянно, лихорадочно соображая, как вытянуть из Куинна какие-нибудь еще сведения. – Вернемся к Джеку. Каким он вам показался сегодня утром, когда уходил?
Куинн колеблется.
– Может быть, немного усталым. Слишком много забот. Сами знаете, как непросто ему сейчас приходится. Пресса его возненавидела без всякой причины. Он – добрейший малый, других таких я не встречал. Он взял под опеку мальчугана, которого зацепил, оплатил все расходы на его лечение и никому об этом не сказал.
Добрейший? Наврал мне и утащил мои трусики, хорош добряк!
И что еще за мальчуган?
Я расправляю плечи. Не уйду отсюда, пока не узнаю толком, кто такой Джек и зачем он… почему он… Я прикусываю губу. Он подарил мне такое счастье!
И обманул, а это перевешивает все остальное.
Мне стыдно от предательского урчания в животе.
– Когда он вернется?
– Не уверен, что он вернется. Обычно он ночует в другой своей квартире. Но вы можете оставаться здесь, сколько захотите.
Понимаю, здесь дворец для секса. Я прилагаю титанические усилия, чтобы не взорваться.
– Скажите, Куинн, Джек заботится, чтобы здешний холодильник был полон? – спрашиваю я, подбегая к холодильнику во французском стиле, из нержавейки, и распахивая дверцу.
Он не отстает от меня ни на шаг.
– Это моя забота. Если вас все устраивает, я уйду.
Яйца, зеленые перцы, полный поддон первосортных сыров.
– Ах, Куинн… – Как легко я перехожу от негодования к блаженству! – О лучшем не приходится мечтать! Свежий шпинат… – Я издаю стон вожделения. После вчерашнего ужина минула, кажется, целая вечность. К тому же за плечами у меня изнурительный ночной марафон. – Хотите есть?
Он неуверенно смотрит на меня и отворачивается, как будто его больше занимает входная дверь.
– Не откажусь. Видите, тут еще есть грюйер…
– Вы отменный закупщик, Куинн. Пожалуй, я поручу вам набивать холодильник и для меня.
Он молча на меня смотрит. Я поставила беднягу в тупик, теперь он меня боится. Тем лучше.
Хлопая дверцами кухонных шкафов, я нахожу наконец миски и победно улыбаюсь ему через плечо. Знаю, я похожа на ненормальную: всклокоченная, замотанная в простыню; что ж, отчаянное положение требует отчаянных мер.
– Я все-таки пойду… – лепечет он, наблюдая, как я разбиваю яйца о край гранитной столешницы и выливаю в миску.
Приходится снова прибегнуть к учительским интонациям.
– Сядьте, Куинн. Никто не станет штурмовать входную дверь в такую рань. Лучше взбейте яйца и нарежьте шпинат, а я пока пойду приведу себя в порядок. Вернусь – сделаю нам омлет. Увидите, вам понравится.
А ты в благодарность выложишь мне все о Джеке.
– Лучше я…
Я сую ему в руки миску.
– Вы ведь голодны?
Он неохотно кивает:
– Типа того. Обычно я звоню в ресторан внизу, и мне приносят еду оттуда.
Я снисходительно улыбаюсь:
– Молодым крепким парням вроде вас нужна домашняя еда. Мне тоже, кстати. Сами видите, у нас уже появилось кое-что общее. Мы обязательно подружимся. Я мигом.
