bannerbannerbanner
Война для Господа Бога

Илья Тё
Война для Господа Бога

Полная версия

В то же время клинок в отличие от сабли или палаша был прямой и с обоюдной заточкой, а это значит, он позволял не только рубить с плеча, но и наносить прямые колющие удары, нацеленные «на пробой» доспеха (как эсток), что в ситуации схватки с бронированными жандармами было чрезвычаной важно. Таким образом, при индивидуальном поединке Гору оставался доступен столь любимый им длинный выпад и финты, хотя, конечно, тяжесть оружия несколько замедляла их выполнение.

В полевом бою при столкновении одной воин-ской массы с другой, в тесноте рукопашного боя излишняя по сравнению с кошкодером длина клинка станет немного мешать, однако этот недостаток Гор был намерен компенсировать, используя двуручный хват. Пехотные кошкодеры были одноручными, поэтому он мог смело надеяться на большую силу атакующих ударов, ударов-отражений и большую скорость их выполнения. Щитов в современном бою никто не использовал, поэтому левая рука оставалась свободной и могла применяться для приемов с бастардом. Каждый пикинер или кавалерист, правда, брал с собой в бой вместо щита заряженный пулей или картечью пистоль. Последний, конечно, не мог защитить от удара мечом, но зато мог прихватить с собой на тот свет одного, а то и двух-трех (если удачно выпалить картечью) вражеских бойцов.

По-видимому, этот размен вполне устраивал всех потенциальных участников баталий, а тем более полководцев, так что щит-рондаш повсеместно был вытеснен пистолью. Гор, пользуясь своим недавно приобретенным офицерским достоинством, имел, как уже говорилось, целых две заряженные пистоли, поэтому отсутствие щита у него компенсировалось в достаточной мере.

Модифицированный Вордриком бастард Фехтовальщика получился оружием уникальным и единственным в своем роде, как, впрочем, и почти все, что делалось кузнецами по его заказу. Поэтому не мудрствуя лукаво Гор решил придать смертоносному новому клинку еще большую индивидуальность, придумав ему название. С Кербуля прошло немного времени, и время это было необычайно плотно забито, поэтому у Гордиана не оставалось шанса в спокойной обстановке придумать имя своему оружию. Идти же в бой с безымянным мечом не хотелось.

Сейчас, глядя, как клин боссонцев медленно выдвигается на позицию для атаки, а расстояние до рядов врага постепенно сокращается, Гор понял что назовет свой бастард «Равенством», коль скоро предназначался он для борьбы сервов против угнетения и за равенство всех людей в этом забытом современной цивилизацией мире. А лучше – «Уравнитель», ибо как для восстановления попранной справедливости, так и для отсекновения голов и конечностей (двумя руками сечь голову легче, чем одной, да и заточка позволяет), он годился одинаково хорошо.

С такими вот человеконенавистническими мыслями Гордиан Рэкс, демиург и бизнесмен, трехсотшестидесятилетний старик и шестнадцатилетний юноша, презренный раб и непревзойденный чемпион делал в составе бронированного клина боссонцев последние шаги к смерти или к победе сервов.

В принципе, он мог вернуться в обоз и поберечь свою жизнь.

Собственно, Трэйт так и приказал. Однако впереди всех, на самом острие клина, мрачно сжимая чудовищный фламберг, шагал Бранд, а рядом с Гором справа и слева с суровыми лицами двигались кадеты Рашим и Никий. Мог ли он вернуться в резерв, уйти от них – людей, с которыми соединила его судьба? Пожалуй, нет. И если бы смог – не вернулся.

Сомненья прочь, вперед, вперед!

От места, где стояли возы с обозом и мушкетеры резерва, от места, где строился их панцерный клин, и до передовых шеренг противника от силы было двести метров. Казалось, не прошло и нескольких минут, когда они быстрым шагом плотного строя преодолели это расстояние. Однако для Гордиана, так же как и почти для всех, кто стоял рядом с ним, эти минуты казались вечностью.

Сердца лихорадочно стучали, колени предательски подрагивали под краями мундиров. Почти все, кто стоял рядом, включая именитых консидориев типа Бранда Овальда, шли в такой бой впервые.

Это на ристалищах и аренах они были львами, стяжателями славы и ласковых взоров восхищенных матрон и их не менее восхищенных рабынь, это там, в своих школах и шато, они считались ветеранами. Здесь, когда тысяча человек атаковала многотысячную массу, вгрызаясь в нее как клещ в человеческое мясо, расклад получался иной.

Каждый из стоящих в строю был всего лишь пылинкой по сравнению с неукротимой мощью громадного человеческого моря, топтавшегося на поле и планомерно пожиравшего самое себя, превращая живых существ в холмы, в сопки и в горы из трупов.

И они врезались в строй вражеских пикинеров! Не так резко и споро, как гвардейская кавалерия в строй рабов тридцать минут назад, но последствия, пожалуй, оказались даже страшнее. С противным выдохом Бранд первым врубился в строй копьеносцев, разметал их своим огромным телом и со смачным звуком погрузил чудовищных размеров клинок в голову ближайшего офицера, расколов ее вместе с рокантоном.

Чва-кк! Бранд вытащил фламберг, и измазанное в серой густеющей массе оружие вновь взмыло в воздух, чтобы найти новую жертву. Клин тяжеловооруженных консидориев вошел в плоть бесформенной и не готовой к отражению их натиска тучи королевских пикинеров, стаптывая ряды своего врага один за другим!

Брызгами разлетелись в стороны одинокие фигуры королевских солдат, вытесненных из строя на открытое поле. Некоторые из «расплесканных» жернаковских бойцов, не видя возможности сражаться в таком хаотическом море, совершенно лишенном даже подобия построения, стали уходить из боя, бросая свои неуклюжие в тесноте пики, и начинали подниматься к высотке, где за ходом почти решенного поединка двух армий наблюдал с горестным выражением лица их полководец.

Постепенно, под давлением плотных вражеских толп, лишенных строя, но слишком сжатых, чтобы проворно отступать перед боссонцами, броненосный клин распался, тупоугольный треугольник превратился в линию. Линия эта немного изогнулась вперед где-то в середине, где продолжал героически превращать в трупы все живое старина Бранд.

В результате Гордиан и его «артиллерия», то есть три сотни пушкарей-ормцев, оказались вновь на передовой. Выхватив оба пистолета, Гор выстрелил через голову рубящегося впереди консидория сначала в одного из королевских пикинеров второго ряда, затем в другого. Один свалился замертво, второй, бросив оружие, схватился обеими руками за лицо, зацепленное пулей и, сотрясаясь всем телом, дико завыл. При этом он оставался на ногах, а значит, был только ранен, причем не слишком тяжело. Это, впрочем, не имело значения, ибо в ужасающей давке несчастного тут же свалили свои же сражающиеся товарищи и он оказался затоптан отступающими пикинерами и наседающими консидориями.

В этот момент чьи-то жестокие руки вогнали пику в живот стоявшего впереди Гордиана бронированного бойца. Неизвестно, каким образом эта пика еще оставалась в руках своего хозяина, ведь в такой тесноте орудовать копьем было просто невозможно, однако Гор увидел окованное железом острие, торчащее из спины прикрывавшего его товарища. Пика проткнула кирасу как спереди, так и сзади.

Бросив быстрый взгляд вперед, Гор понял, что удар такой силы был возможен только благодаря тому, что направили его сразу два пикинера. Один из них держал свое оружие двумя руками в середине древка, а второй, навалившись облаченной в кирасу грудью и вцепившись в древко двумя побелевшими от напряжения кулаками, давил на основание этого двухметрового копья сзади.

Консидорий медленно осел наземь, и Гордиан отчетливо понял, что сейчас окажется в первой шеренге! И ничто кроме его оружия и Господа Бога, если тот существует, не сможет защитить бренное существование Гордиана Рэкса от танцующей по всему полю Госпожи Смерти. Нисколько не раздумывая, ибо думать просто не оставалось времени, он двинулся вперед и в нелепом пируэте козлино-барашечьего прыжка взмахом «Уравнителя» вскрыл горло первому пикинеру. Усилий это практически не потребовало, поскольку тот был слишком поглощен вдавливанием своего излишне длинного оружия в живот поверженного консидория!

Второй пикинер оказался несомненно проворней. Живо отпрыгнув назад, он выпустил из рук уже не нужное древко и выхватил из ножен кацбальгер. Сделав по инерции еще шаг назад, он уперся в другой оседающий труп, но уже не лавзейского консидория, а королевского солдата.

Затем, с неестественным для человеческого горла криком, пикинер метнулся к Гордиану, надеясь поразить его своим коротким оружием, вращая им какими-то невероятными, судорожными движениями.

Почти неосознанно Гор выставил вперед свой более длинный меч и напряг кисти. Пикинер, по-видимому, находился в аффекте и практически не уклонялся, а возможно, просто был неумел и надеялся компенсировать отсутствие умения отвагой. Клинок «Уравнителя» пропорол пикинеру горло и вышел через затылок, попутно распоров щеку и сломав челюсть. Отработанным на тренировках движением, Гор вытащил лезвие из того, что секунду назад было человеческой головой, однако тело осело слишком быстро и меч оказался невольно увлечен падающим трупом к земле.

И в это время к Гордиану подлетел третий! Фехтовальщик понял, что не успевает разогнуться, чтобы отбить атаку, и приготовился уже принять на шею ужасный рассекающий удар, как выстрел, прогремевший из стоящего за его спиной ряда, снес атакующему полгрудины вместе с рукой, порвав кирасу как тряпку.

– Картечь! – проорал Никий. – Нужно заряжать картечью, а не пулей, сэр. Больше площадь поражения.

С этими словами Никий отбросил пистоль и, широко шагнув, встал рядом со спасенным им Фехтовальщиком, вытаскивая меч.

Сражение на фланге окончательно потеряло форму. Клин распался на несколько отдельных частей продолжавших упорно пробиваться вперед – сказывался класс рукопашной подготовки консидориев. Однако бойцовский навык не позволял полностью компенсировать их малочисленность – и батальон Бранда таял.

Впрочем, задача была выполнена. Потрясенная коротким, но яростным ударом панцирного клина, бесформенная масса королевских пикинеров перестала рассыпаться в сторону дороги и старалась сплотить ряды для отражения бешеной атаки консидориев. Трэйту только это и требовалось. Зажатые как в мешке, сбитые в плотную кучу, королев-ские солдаты оказались не в состоянии противостоять стройным рядам сервских полков и батальонов, продолжающих наседать на них смертоносными ежами окованных металлом пик.

 

В центре стояли пикинерские батальоны сервов. Двумя батальонами командовали чемпионы Сардан Сато и Люкс Дакер.

Дакер был опытным рубакой и более всего предпочитал в бою импровизацию и возможность самовыражения. Вот для кого убийство воистину являлось искусством, а не работой и спортом! Он всегда сражался как заново, используя новые приемы, подсечки и если возможно – незнакомое оппоненту оружие. Его стилем было ошеломить противника, удивить его неожиданным приемом или финтом, насесть на изумленного врага и, не давая опомниться, подавить его своей скоростью и разнообразием ударов! Однако это был стиль поединка на ристалище, куда он выходил, чтобы встретиться со своим противником один на один, оставаясь уверенным в своей силе, скорости и профессионализме.

Сейчас же Дакер командовал батальоном, набранным, безусловно, из средних, если не сказать посредственных бойцов, и не мог быть уверен ни в чем, кроме привитой им самим на полигонах Кербуля привычки своих солдат к действиям в строю.

Если строй разойдется, они побегут.

Если строй разойдется, они будут беспомощны, ибо обучены владению оружием только стоя плечом к плечу, когда враг – впереди тебя, а с боков – лишь твои товарищи.

Колоть пикой в строю нужно исключительно вперед и влево, если ты стоишь в первом ряду.

Либо исключительно вперед и вниз, через плечо товарища, если стоишь во втором. А значит, здесь нет места импровизации – только отработанная технология.

Шаг вперед – укол! Шаг вперед – укол! Коли врага чуть левее себя, а стоящий справа позаботится о том, кто стоит перед тобой. Стоящий за спиной держит пику так, чтобы защитить вас обоих, а если ты упадешь, займет твое место.

Раз, раз, раз.

Мечи и даги с изогнутыми гардами, краса и гордость «призовых» схваток, болтаются в ножнах. В руке – либо пика, либо пистоль.

Такова дань цивилизации – лить кровь технично. Ты не боец, а звено в боевой машине. Споткнулся, упал – смерть. Тебя затопчут свои, ибо остановить тысяченогую машину невозможно.

Шаг вперед – укол. Раз! Раз! Раз!

Сардан был менее склонен к импровизации и механистическая работа его батальона – такого же комбайна смерти, как и у Дакера, – завораживала опытного рубаку меньше, чем его старого товарища.

Как и Дакер, Сардан был прежде всего консидорием, опытным бойцом, спортсменом и лишь потом – рабом, а значит, с детства был приучен в первую очередь к суровой дисциплине. Эту дисциплину за несколько месяцев усиленной подготовки в Кербуле он привил и своим бойцам. Пикинеры Сар-дана буквально чеканили шаг и выплевывали острия своих пик вперед, как дикобраз одновременно всем телом ощетинивается шипами. Подобно единому живому организму, батальон Сардана полз по полю, с каждым шагом собирая с него обильную кровавую жатву.

Шаг вперед, укол. Раз, раз, раз.

Жернак смотрел с высоты на избиение своей армии, которую и армией-то в этот момент назвать было нельзя. Огромная масса войск, зажатая фалангой пикинеров и холмами в небольшой долине с высохшим Ташским болотом, разбивалась о ряды вражеских пик как волны о камень, оставляя на этих орудиях смерти кровавую пену.

Он видел, как в нелепой попытке небольшой отряд рабских латников, судя по доспехам бывших гладиаторов, построившись клином, попытался атаковать его фланг. Отряд был слишком незначителен, чтобы его потуги могли отразиться на общем течении сражения, но атака латников оказалась яростной и имела несомненный напор. Клин впился в бок его армии, не позволив рядам королевских солдат растечься в сторону тракта, словно пинком заставив его правофланговые батальоны сбиться плотнее и не уходить из-под удара основной массы сервских пикинеров.

Это, впрочем, не сильно усугубило дело, поскольку усугубить его сильнее, чем это сделал де Роше, по мнению Жернака, уже было нельзя. Спустя еще пять минут поражение стало очевидным, причем не только для него. Мушкетерские роты, внимательно наблюдавшие за баталией, вместо того чтобы изготовиться к огневому бою в случае прорыва противника, стали заметно таять, исчезая за холмами высотки по группам и по одному.

Жернак выругался и хотел послать штабного офицера, чтобы вернуть подонков, но воздержался – офицера могли просто пристрелить. Да и было это, похоже, уже ни к чему. Линия его пехоты дрогнула окончательно. Невидимая судорога прошла по ней как по живой плоти, мучимой сильной болью, и в следующее мгновение королевские солдаты бросились наутек, теряя остатки мужества, оружие и стаптывая неловких товарищей. Бежать в гору было значительно труднее, чем сбегать с нее получасом раньше, а догонять и настигать в организованном порядке – значительно проще, но уже не для королевских солдат, а для победителей-сервов. Чтобы преследовать и избивать своего поверженного врага, рабам даже не требовалась кавалерия! Воистину крутой склон высотки стал для выдохшихся королевских солдат «фатальным» препятствием и капканом: сражение окончательно превращалось в резню!

В центре и справа эта резня кипела как вода в котелке, лопаясь кровавыми пузырями. Наступая друг другу на пятки, королевские солдаты отступали в горку, и поскольку их бегство было крайне не организованным, бойцы сталкивались, сбивали друг друга с ног, путались в оружии и амуниции. В результате общая скорость ретирации королевского войска была в целом крайне незначительной.

Сервы же наступали аккуратно и строем. Хотя они также выдохлись и им также тяжело было идти в гору, соблюдая порядок, неся на себе кирасы и рокантоны, их шествие выглядело иначе.

Батальоны шагали ровно, настолько, насколько это было возможно при неровном подъеме, и с каждым очередным криком командира руки выбрасывали вперед острия пик, а перезаряженные в задних рядах пистоли давали очередной залп. Постепенно подъем к высотке покрывался слоем трупов, а трава с зеленого меняла свой цвет на багровый.

«День смерти, – подумал Жернак. – Это день смерти, другого названия не подберешь».

Ситуация слева между тем была иной. Линия боссонцев оказалась все же слишком короткой, а значит, не могла полностью перекрыть путь к отступлению королевских солдат в сторону дороги. Отдельные небольшие отряды и солдаты-одиночки просачивались то там, то здесь и, отшвыривая оружие, сдирая на ходу кирасы и шлемы улепетывали к тракту и роще, стоящей за ним.

В конце концов всякое подобие строевого боя окончательно исчезло. Боссонцы прижались к левому крылу трэйтовских пикинеров и, подобно легкой кавалерии, принялись истреблять пробегающих мимо отступающих, большая часть которых старалась покинуть поле битвы как можно дальше от рядов боссонского отряда. И все же, в начале бегства теснота была просто неимоверной, поэтому значительной группе королевских пикинеров пришлось бежать, прорываясь через консидориев Бранда и ормских артиллеристов. Оставшееся подобие брандовских шеренг оказалось тут же разбрызгано по полю, и прорыв превратился, по сути, в нескончаемую серию сумасшедших, лишенных всякой тактической логики поединков.

Гор был чемпионом авеналий и старался драться, показывая высший класс. Понимая, что противостоят ему отнюдь не мастера, и будучи не в силах отражать ослабленной рукой многочисленные удары, он стремился не столько отбивать атаки мечом, сколько уклоняться от них. И не пробивать латы, а наносить короткие уколы и рассечения в незащищенные части тела и головы противников.

Несколько бешеных минут ему это удавалось, он поражал глаза и горла, отсекал кисти и вспарывал бедра, однако вскоре понял, что более не в состоянии выдерживать подобный темп, и пику следующего противника встретил простым боковым парированием, принимая на свой меч всю силу удара.

Солдат с пикой был явно крупнее его. То, что он сохранил в бою свое оружие, говорило об одном: большую часть сражения ему пришлось топтаться в страшной давке в задних рядах. Возможно, он вообще еще не успел принять участия в рукопашной, а только давил кирасой на спины впереди стоящих товарищей, чтобы усилить натиск.

Гор же после почти сорока минут интенсивной рубки в первых рядах измотался практически до полного изнеможения и вообще не понимал, как держится на ногах. Тело было покрыто ушибами и порезами, а ладони представляли собой сплошной синяк – столько ему за этот день пришлось принять на меч жестоких ударов. Однако место и время явно не подходили для того, чтобы раскисать. Краешком сознания Гордиан понимал, что битва Жернаком проиграна, поскольку враг бежит, и возможно осталось выдержать всего несколько минут.

Но их еще нужно было выдержать! Лишиться головы в такое время казалось обидно до коликов, и хотя эта самая голова уже практически ничего не соображала, Гор продолжал сражаться.

Пикинер держал свое оружие двумя руками, к тому же пика была тяжелее, чем меч, а сам ее носитель – существенно здоровее бывшего серва. Поэтому он легко и совершенно молча (экономил дыхание, тварь) откинул оружие Гора и попытался еще раз нанизать того на древко. Пика значительно длиннее любого меча, и подступиться к пикинеру у Гордиана не было возможности. В «призовом» поединке Гор завалил бы такого детину с копьем играючи, поскольку в нормальном состоянии наверняка превосходил того в скорости движений, однако сейчас в полуобморочном состоянии тягаться с кем бы то ни было в реакции и мобильности Гор не мог. Поэтому приходилось пользоваться теми преимуществами, которые у него оставались.

Пика не имеет гарды, а руки его противника – кольчужных перчаток. Уйдя корпусом с вектора укола, Гор еще раз отразил выпад боковым ударом, немного вывернул свой меч, чтобы заточка не впивалась в дерево, и затем резко провел оружием вдоль древка копья, пока клинок не уперся во что-то мягкое. Теперь – лезвие на себя! Пика свалилась на землю!

Гор поднял глаза и увидел лицо пикинера, тупо уставившегося на кисти рук с окровавленными обрубками пальцев. Дико и как-то придавленно заорав, несчастный бросился вперед и рванул мимо Гора в сторону дороги, подстегиваемый ужасом и безумием. Но Гор уже не смотрел на него. Из последних сил сжимая в руках забрызганный кровью по самую гарду бастард, он озверело озирался по сторонам в поисках очередного врага. Вокруг еще пробегали люди, но они находились слишком далеко, чтобы достать их мечом, а гонятся за отступающими по полю уже не оставалось никаких сил.

В нескольких метрах от него, также озираясь по сторонам и тяжело вздымая могучую грудь в иссе-ченном доспехе, стоял Бранд. Где-то в толпе оставшихся в живых консидориев и ормских артиллеристов на земле сидел Рашим, положив свой меч на колени и отирая усталой ладонью с потемневшего лица свою или чужую кровь.

Никия видно не было. Но, возможно, он просто оставался скрыт рядами солдат. Метрах в пятистах правее этой картины по-прежнему маршировала фаланга сервов и тысячи вражеских бойцов, бросая оружие, вздымали руки к верху, сдаваясь на милость Армии Рабов. Задрав голову к небу и воздев вверх свое гигантское оружие, Бранд заорал что есть мочи:

– Победа! – надрываясь, хрипел он. – Победа!

И этот зов единым порывом подхватили сначало его латники, а затем и все огромное живое поле рабской армии. Потрясая мечом, в каком-то диком исступлении, также раздирая глотку и легкие, Гор скакал на месте и, забыв о порезах и ушибах, вместе с обезумевшей от эмоций толпой, кричал самое сладкое слово из всех, что ему когда-либо доводилось произносить.

– Победа!!! – кричали они.

Жернак печальным взором осмотрел высохшее болотце и долинку, где наверняка заканчивалась его военная карьера, а возможно, и жизнь. Такого поражения, да еще и сопряженного с гибелью целого гвардейского полка, король не простит. В лучшем случае – отставка, а в худшем… О худшем лучше не думать.

Он подозвал адъютанта со своим любимым скакуном и велел трубить общий отбой, впрочем, совершенно не нужный, ибо настоящий отбой его воинству был дан несколькими минутами ранее пиками и мушкетами сервов.

– Соберите кого можно, – крикнул он вестовым. – Отступаем в Бронвену!

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23 
Рейтинг@Mail.ru