Илья Соколов
СССР
Внутренне прихуев, парторг обратился к прогульщикам:
– Эпштейны! Вы почему не на субботнике?!
Супруги с улыбками поглядели на него:
– А мы евреи. Мы в субботу не работаем.
Чернобыльский саркофаг, казалось, фонил темнотой. Яркая ночь над окраиной Припяти трещала счетчиком звезд.
Михаил открыл банку тушенки и сел есть под трескотню радиоэфира (старый приемник стоял на столе, чтобы экранировать воздействие Чумака: такое прозвище носил один из местных мутантов, способный гипнотизировать людей на расстоянии выстрела как минимум дробовика).
Михаил учился на метеоролога. И за неуспеваемость на практику был сослан сюда, в пустую Припять, смотреть на небо Чернобыля и делать замеры. Собирать данные и материал для диплома. Правда, в том, что место, бывшее когда-то городом при АЭС, опустело не совсем, Михаил убедился сразу же после приезда. Привез его сюда, конечно же, какой-то военный, в шутку назвал сталкером, дал ружье и патроны (плюс сухпаек) и укатил прочь… Практика студента-метеоролога должна была продлиться две недели.
А в первый час по прибытии на него напал Бухгалтер: хиленький с виду мутант с огромными «линзами» глаз. Михаил пугливо застрелил это чучело, разметав содержимое большой башки Бухгалтера по асфальту. Жидкий мозг мутанта, струясь вонючими ручейками, будто сам заползал в трещины на дороге.
Дальше «сталкеру» попались Продавец, Повар и Милиционер. Первый хитрил и зазывал, второй был просто каннибалом, а третий являлся «оборотнем». Михаил пристрелил их всех, сам поражаясь собственной хладнокровности.
Оказалось, что «сосланный» студент-метеоролог вполне прилично стреляет. И способен выжить в радиационном Аду возле мертвой АЭС…
Он нашел старую сторожку на окраине города. И начал в ней жить, полноценно и впервые за многие годы – правильно (по крайней мере, именно так ему и казалось)…
После трех месяцев жизни в Зоне, питаясь консервами со складов, охотясь на зверей и мутантов, обыскивая местность в поисках интересных вещей и явлений, Михаил изменился. Он понял, что сам становится мутантом. Он превращается в Сталкера. Самого первого.
Великолепным весенним вечером Тамара шла на почтамт. Рабочая смена почти началась, но девушка непременно успеет, ведь всё вокруг так и дышит счастьем: и красные флаги на зданиях, и стрелки часов на почтамте (показывающие без пяти девять), и желтоголовые фонари, и телефонные будки, и киоски «Союзпечати»…
Тамара прошла во внутренний двор, свернула к двери, ведущей на «телефонку», поднялась на второй этаж и очутилась на работе. Здесь размещался коммутаторный зал. Некоторые Тамарины подруги уже начали службу. На девушках были наушники с микрофоном, каждая сидела на стуле перед своей панелью, принимая очередной вызов. Над залом высились четыре осветительные лампы.
– Семенова, опять чуть не опоздала… – строго обратилась старшая телефонистка к Тамаре, складывающей свою сумочку в шкафчик с номером 45 и берущей оттуда рабочую гарнитуру.
– Но не опоздала же, тетя Таня, – весело ответила ей Тамара и пошла к своему месту у дальней стены. Кивнув подружкам-сотрудницам, девушка подсела к коммутатору, подключила к нему наушники и начала свою смену. Привычно гасли и зажигались лампочки, штекеры ловко ходили в умелых руках, через эфир летели обрывки фраз и обращений, разговоров и просьб.
«Девушка, родная… Мне бы ей только про могилку пару слов сказать…»
«Здравствуйте… А вот я ему и докажу, гаду, блядь, такому, что зря он меня молотком-то убил тогда… Такая пьянка ведь хорошая начиналась…»
«Ну отреклись вы от меня перед лагерем… Но помянуть хоть раз в годик же можно…»
«Когда именно?.. Да сразу после испытаний… Оформили всё как несчастный случай, ага…»
«Служил я в ГПУ, служил… Так за что же мне теперь каяться?»
«А опосля мне пулю в затылок, да и все дела…»
Мертвецы звонили и звонили. Некоторым – особо буйным или ненастоящим покойникам (бесам, демонам, чертям и прочим сущностям, под них подделывающимся) – приходилось отказывать в разговоре, но большинство Тамара соединяла с абонентами. И тихо слушала их беседы с живыми…
Посреди смены тетя Таня отпустила ее вздремнуть. В комнатке отдыха располагалась старая кровать, накрытая простецким одеялом. Девушка взяла из прикроватной тумбочки небольшую подушку, сняла туфли и улеглась прямо на одеяло, положив подушку под голову…
Тамаре приснилось советское красное небо, через которое летело черное солнце в желтом ободе короны. Тревожный ветер подгонял луну, что тоже здесь была и мрачно зеленела в облаках тумана (ретивый ветер быстро их разгонял, но они наползали опять, словно силясь спрятать неуместное светило).
Маленькие шрамы внутри смерти на строгом заборе между мирами истекали золотом спермы, как будто закрывая проход. Но Тамара смогла ловко поднырнуть под перемычку, после чего поле перед ней заколосилось, заиграв маревом тьмы под черным солнцем…
Тамара увидела дом в этом поле, до него было далеко идти, но все-таки она пошла… Дверь отворилась почти бесшумно. В доме за пустым столом девушку-телефонистку ждала Сорока-Ворона:
– Да ты садись, девица… – существо жестом правого крыла пригласила Тамару за стол. Та послушно села. – Набегалась, поди?..
Девушка кивнула, соглашаясь.
– Ну что, позванивают, неугомонные? – Сорока-Ворона покачала клювом, словно осуждая звонки мертвецов. – А чаво ж им еще делать-то, родимым!.. – Хозяйка дома всплеснула крыльями, затем свела их и прижала к столу, как будто оперлась локтями. Оперенье меняло цвет с черно-лилового до сине-зеленого со всею мрачностью оттенков. «Пальцами» крыльев Сорока-Ворона картинно обхватила клювастую голову:
– А ты вот думала, красавица, почемуй-то вам ничего нельзя? – существо с хитринкой в блеск-глазах зыркнуло на Тамару из-под «пальцев».
– Да почему же нельзя-то? – изумилась телефонистка. – Всё у нас вроде можно… Всё есть. Живем счастливо…
Хозяйка-птица «усмехнулась» клювом:
– И мертвецы звонят, ага… Я ж на Архипелаге Архетипов бывала, а ты мне говоришь… Не понимаешь, девица… – Сорока-Ворона снова покачала головой, расцепила крылья и опустила их под «подол» столешницы. – У вас же вся Реальность под надзором… Да и не реальная она вовсе…
Девушка удивленно уставилась на хозяйку странного дома. За окнами стал виться ветер, перегоняя тьму над полем с края на край, неправильные солнце и луна как будто поменялись местами, а красный небосклон раскололся вспышками молний. Сорока-Ворона раскинула крылья: ее оперенье превратилось в экран, на котором зашептались нездешние звезды в густом тумане тишины, и мертвый мороз завихрился куда-то на запад бесконечности космоса, а голоса, возопив, резко смолкли в испуге, ведь Королева Снегов и Огня взошла над зарей мироздания, заржавели цветы вечности, распустились вулканы мороза, заиграл снегопад белой рябью, забросал белизной Красный Кремль, но только напрасно, ведь Вечный Генсек, сменяя эпохи, оставаясь над властью, награждая, карая и ограждая, будет всегда внутри красных стен. А Бога придется оставить.
Вздрогнув всем телом, Тамара проснулась. Огляделась по сторонам (полутьма кутала комнату, из коммутаторного зала доносились фразы и щелчки), потянулась на одеяле, поднялась, покидая кроватный «остров сновидений», влезла в туфли и вернулась к работе.
