Илья Кнабенгоф
Слипер и Дример
– Ну хорошо. Посмотри в окно. Видишь, дерево во дворе?
– Вон тот старый дуб? Было бы неплохо полазить, век шпроты не видать!
– Это не просто старое дерево! Про него много песен сложено людьми. Есть даже песня о его листьях. Так и называется: песня о деревянных одеждах.
– И про что в ней поётся?
– Да всё время про одно и то же: шуба дуба – шуба дуба – шуба дуба – да! Куплеты про пальто, если вкратце. Опус о поздней осенней листве дубовой, покрытой снегом. Поэтично, не правда ли?
– Здорово! Так что там насчёт смысла?
– Ааа… Так вот, смотри, лист падает с дерева, видишь?
– Вон тот жёлтенький?
– Точно! Вот это и есть смысл жизни!
– То есть?
– Вот целое дерево напрягалось, копило соки, заманивало в себя солнечный свет, пило воду. Вырастило сначала малюсенькую почку. Затем появился крохотный зелёненький росточек. Он рос, питался солнечным светом, дарил кислород другим живым существам, разговаривал с ветрами, стучал дождём, шелестел грозою, дышал вечерними сумерками. Затем этот лист осознал своё единство с деревом и своими собратьями, познал окружающий мир настолько, насколько позволяли возможности восприятия. Он праздновал радость существования и готовился исполнить свой самый главный танец. Готовился всю жизнь. Потому что этот танец должен был стать самым высоким достижением красоты листочка, его способом восхитить других живых существ, вселить в них надежду и чувство нежности к миру. И вот пришла осень. И настал его день. Настал его час. Настал его миг. Лист готовился к нему с самого утра и ещё издалека почувствовал свой, именно свой порыв ветра. Он почувствовал его тогда, когда эта волна лишь родилась за горизонтом и пошла над землёй, задевая другие листья, сметая мусор с улиц, унося шляпы случайных прохожих. И вот волна достигла его и… сорвала с ветки. И лист отправился в своё самое великолепное путешествие к земле. Он бесподобно кружился в воздухе, танцевал на этой волне ветра, и вся вселенная заворожённо смотрела на этот танец. Прошла целая вечность неземной красоты, вечность великолепия, вечность благодарности за чудо и тайну всей вселенной. И лист упал на землю. Его танец был окончен. И это было лучшим из всего, что происходило в мире в этот миг! Ты видела его танец?
– Слушай, я как-то не особо всматривалась…
– Вот тебе и ответ. Чтобы увидеть, понять и осознать смысл жизни, нужно всего лишь внимательно всматриваться. И тогда тайна и волшебство станут для тебя не просто очевидными, но ясными, волнующими и полными великого смысла.
– Но что стало с листом потом?
– Он закончил свой путь листа и родился заново, но уже кем-то совсем другим, возможно, насекомым или рыбкой. Родился кем-то с более высоким уровнем сознания и восприятия.
– Как так?
– Он просто выполнил своё предназначение. И выполнил его безупречно. И вселенная в благодарность за великолепный последний танец дала листику шанс обрести новую жизнь, но уже в форме более развитого существа. Чтобы он мог ещё лучше научиться танцевать и радовать других, ещё больше наполнять вселенную красотой.
– Я поняла. Прости, но я не могу дальше сидеть с тобой. Мне нужно срочно бежать под то самое дерево и кое-что рассмотреть внимательно!
– Я так и думал. Конечно, беги, Сонечка! Это действительно самое важное! А книгу… Я потом тебе прочитаю, что успею написать, пока ты занята по-настоящему важными вещами! Торопись, скоро осень, дуб оденется в шубу, и придётся тебе уезжать с дачи на зимовку в город. Так что беги, беги. Я тебе зимой почитаю пропущенное.
– О’кей! Я побежала!
– А я пока вернусь к пельмешкам…
Загрибука остался топтаться поодаль, издалека с явным интересом и восхищением, хоть и не без опаски, поглядывая на Башкирского Кота. Тот ему нравился заумными речами и стоматологической внушительностью. Но хоть в кошачьем лице Загрибука и почувствовал наконец-то равного себе собеседника – ах, эти упоительные вечера с длинными и запутанными разговорами ни о чём под вкуснятинку! – но у него ещё не было полной уверенности, что вкуснятинкой к кошачьей беседе не окажется он сам, оставшись наедине с оппонентом. Уж больно улыбка кота напоминала своими ровными острющими зубьями противотанковые заграждения.
– Здаров, брателла! – Слипер хлопнул ладошкой сверху Дримеровскую ладонь. – Мы тут как раз пытаемся выяснить причины конфликта. Суть да дело оказывается в некоей растительности, которую Эники…
Один из Эников молча выудил откуда-то из-за спины пучок лиловой травы и протянул Дримеру. Слипер нахмурился и замолчал.
– Так… – изрёк неопределённо Дример.
– Нет, ребята, всё не так, всё не так, как надо! – затянул Башкирский Кот прилетевший в голову из ниоткуда мотивчик и, недовольно поднявшись, двинулся размять лапы к краю опушки. – Позовите, как надумаете трапезничать! Не обрекайте редкое животное на голодную смерррть!
– Та-а-а-ак… – повторил Дример и прищурил глаза на редкий гербарий. – Что-то я вас не узнаю в дриме.
– Вот и мы не знаем такой! – Эники возмущённо завертели головами друг на друга.
– Ну и? – Дример выразительно поднял бровь.
– Ну, бросили чутка вкуса ради.
– Так… И шо?
– И вот тут-то главная ката-клизма и случилась! Как поели тех пельмешек… Ах, что за пельмешки получились! Румяненькие, душистые, аки урожая третьего дня…
– К делу! – Дример генеральски насупился, и если бы были у него усы, то он крутанул бы их тут же непременно. По-чапаевски. В супе.
– Дык сознанием-то замрачились братья наши Беники сразу!
Слипер, как услышал это, обернулся в поисках кота. Усатый ведь там что-то говорил про Хмарь-Ивановну-Траву.
– Забегали, значится, братья наши по поляне, загутарили по не-здешенски, всё пялились на что-то невидимое, да в жутком возбуждении были. Никого вокруг вообще не замечали. Мы сначала за шаманистом-блокнотником местным собрались бежать, мол, потравился честной народ невиданной заморской снедью, но тут ведь смекнули, что нас самих вроде как и вовсе не берёт!
Слипер с Дримером стояли и оба сосредоточенно чесали в затылках с проступающим удивлением на лице.
– Кхе-кхе, – подал сзади голос Загрибука. – На свете есть множество причин, славящих оболтусов, то есть обуславливающих, я хотел сказать, подобную разницу в сдвиге Точки Сборки Осознания. Генетика, состав крови, наследственность… Вкратце…
– Вкратце, товарррищ, вас мама в детстве не роняла? – вынырнул из невидимости Башкирский Кот и пристально уставился, как допросная лампочка, в глаза одному из Эников.
Загрибука от такого фокуса аж икнул, и в этом кратком «ик!» была смесь восхищения и первобытного ужаса, хоть о коте этом и его скру- и выкру-тасах он был наслышан. И вообще Загрибука наш был не промах, и весьма-а-а-а (именно с множеством «а» на конце) наслышанный.
– Н-не… н-не помню! – промямлил Эник.
– Слухай, Загрибыч, – Дример скрутил листик с мухрой, – скажи мне, ты что-нить такое когда-нить встречал?
– Ну, если рассматривать всю обширность ботаники…
– Загриииибыч, ещё раз: ты что-нить…
– Нет!
– Так я и думал.
Эники тем временем сняли котелок с огня и наплюхали в миску Башкирскому Коту полкило рыбных вареников. Тот театрально закатил глаза, ставшие фиолетовыми, обнял миску и… пропал. И только вареники с тихим плеском стали вылетать из миски и исчезать прямо в воздухе.
Слипер морщил мозг, уткнувшись взглядом в новообретённую Эниками траву, но, почуяв образовавшуюся «рекламную паузу» в звуковом фоне, очнулся, оглядел собравшихся и остановился на Дримере. Тот, в свою очередь, задумчиво смотрел на него.
– Что? – Слипер пожал плечами. – Нет, даже не смотри на меня так. Я такой не видывал и не пробовал.
– Ну, ты всякого разного… – Дример прищурил глаз на братца.
– Разного – да. Всякого – бывало. И всё ради новых открытий и возможностей! Как там, Загрибыч? Подскажи.
– Ради расширения сознания, – подсказал Загрибука, – что ведёт к новым горизонтам понимания жизни путём тщательного анализа собственных, называемых так невеждами, галлюцинаций. Галлюцинаций, порождаемых исключительно изменением частоты вибраций энергии индивидуума, который в жизни-то своей, по сути, окромя этих самых галлюцинаций ничего никогда и не наблюдал. Ибо сама жизнь есть не что иное, как поток галлюцинирующего сознания, текущего сквозь океан ополоумевшей от завихрений энергии. Дзогчен по этому поводу высказывается весьма вкратце…
– Загрибыч, округляйся! – предупредил Дример.
– Вкррратце, – промурлыкал, смакуя понравившееся словцо, полунакормленный кот, – можно венцом изысканий всех праздношатающихся по астралам провозгласить, а для лучшего усвоения и вовсе попросту проорать, следующее (Дример заткнул уши): «Жизнь – это самодостаточная галлюцинацияяяяяяяяяяя!»
Загрибука захлопал ручищами в бурных овациях, а Кот шаркнул реверанс, буркнув на башкирском:
– Рэхмэд йохбар мэнэн, кэзэрлэ дуслар!
– Так, умники, с вами мы тут до ночи будем лекции мусолить. – Дример пыхнул папироской и зашагал по кругу, потирая небритости лица.
– Братья-то наши кровные хоть и отошли от чар этих, только теперь косятся не по-доброму, стороной обходить стали, – Эники скорбно глядели на Слипера и Дримера. – Так быстро-наскоро и на стычки перешло. Глядишь, междоусобица начнётся…
Башкирский Кот, вылизав миску, отодвинул её от себя одной лапой, покрутил другой круги по пузу, зевнул притворно и тихо кы-шыкнул на Загрибуку. Тот приподнял брови. Кот выразительно вылупил глаза в сторону Дримера и сымитировал его манеру курить. Загрибукины брови поползли вверх. Кот повторил театр с курением и нарочито дернул травинку перед собой. Если бы на лбу Загрибуки оставалось ещё место, то брови уползли бы и выше, но увы, а потому гримаса удивления стабильно застыла на его лице пугающей недвижимой маской. Кот картинно втянул воздух и щёлкнул когтями. И тут Загрибука всё понял и усиленно моргнул.
– Есть такое предложение, – начал он, разведя загребущие ручищи в стороны.
Слипер с Дримером повернулись.
– Может, попробовать Дримеру её ну-у-у-у…
– Что ну? – Дример шагнул к Загрибуке.
– Ну покурить?
– Шо-о-о-о-о? – Дример изумлённо подскочил.
– Милая идейка, – быстро подхватил Слипер. – Как знать, что может произойти?! Трава нездешняя. Мы с тобой тож типа того, незнамо откуда. Может, срастётся котангенс с гипотенузой-то?
– Сам и кури, коли ума до одури! – Дример покосился на свою самокрутку и затушил её скоренько, бросив под ноги.
– Гламурррная идейка, – встрял тут же Башкирский Кот. – Может, действительно вам оттянуться на качелях в добром спарринге? Вот Эников с Бениками показательно развело на перекрёстке восприятия. Может, и вы поймёте на примере друг дружки, в чём тут фокус и с чем его едят или, простите, дуют!
При слове «едят» кот покосился в сторону костра и облизнул свои семирядные акульи зубья, но Эники котелок уже унесли на раздачу родне.
Слипер подошёл к Дримеру и положил руку ему на плечо:
– Слушай, а может, правда? Мы с тобой столько раз думали… Ну, типа, что такое Лес, и как всё вообще… Может, если трава действительно чужеродная этому месту… Эники ведь знатоки в этом. А вдруг нас тоже как-нить втаращит?
– Во-во! Как втаращит, так и не вытаращит! – Дример сердито сунул руки в карманы широких болотных штанов.
– Ну, как знаешь. Пойдём, что ли, откушаем чего-нить, а то лягушки в пузе уже ворчат вовсю, восстание скоро поднимут. – Слипер поправил рюкзак на спине и оборотился по запаху вкуснятины.
И они двинулись к общему собранию Эников, которые уже разложили скатёрки на траве и расселись кружком вокруг горшочков с вкусностями.
Ах, дивные пельмешки! Досталось всем и с добавкой. И даже коту положили по второму разу в миску с горкой.
– Мучос грасиас! – лязгнул пастью Башкирский Кот и переглянулся с Загрибукой. – А всё-таки идея по поводу воскурений весьма и весьма!
– Со всей ответственностью! – кивнул Загрибука и погрузился в сочное чавкание, сидя на и без того упитанном заду и подмяв под себя хвостик.
После внушительных и великолепных угощений все разлеглись на травке, прислушиваясь к благодарственным шуршаниям и урчаниям своих организмов. Организмы говорили «муррр», «гы», и другие приятные вещи.
Дример скрутил папироску, а Слипер на него задумчиво поглядывал.
Башкирский Кот залёг в траве, подставив полосатое пузо солнышку.
Так они провалялись допустимо для вежливости долго, пока Эники мыли посуду и прибирались на полянке. Ах, что за упоение, дорогой читатель, валяться после обеда в то самое время, когда кто-то моет за тебя посуду! Верно? Да ла-а-а-адно!!! Верно?! Вот то-то же!
Стало понемногу смеркаться, а немой вопрос так и нависал над всеми в воздухе, нервно ёрзая.
– Чё будем делать-то? – Слипер притворно сонливо повернулся к Дримеру.
– А шо делать… шо делать… Мда, а что делать-то? – Дример приподнялся и огляделся.
– Полки шьют знамёна! Точим сабли! – Башкирский Кот довольно скрежетнул зубами, и всех передёрнуло, ибо в одночасье показалось, будто примерно с сотню ножей одновременно взвизгнули по тарелке. – За кого впишемся-то? У кого пельмешшшки вкуснее?
– Разрешение конфликта требует тщательного обдумывания, задумывания и мозгования! – Загрибука возбужденно подпрыгнул.
– Не мельтеши, Загрибыч, – Дример поскрёб Шапку-Невредимку на лбу. – Ща всё решим. Ты как мозгуешь, братец?
– Честно? – Слипер посерьёзнел. – Думаю, набьём мы себе локти в этой переделке.
– Вот-вот! – Загрибука суетнулся вокруг «пляжной» компании. – Локти набьём! Верно сказано! Сплошные локти! Вон и небо уже вовсю облакачивается! Отовсюду тучи грядут! Всяческая облакачка нам светит!
– Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла, и стало ссыкотно, – задумчиво просопел Башкирский Кот древнюю притчу, запрокинул морду вверх, икнул и пропел оперным магомаевским басом на бусурманском: – Фо хум зе белл толс тайм мачез он?
– Отставить заунывность! Есть ли у кого-нибудь из уважаемого президиума трезвая сиюминутная мысля? – Дример отряхнулся и встал, потягиваясь.
Кот хитрюще прищурил и без того узкие монголо-татаро-башкирские светочи и, глянув на Загрибуку не по юности фиолетово, щёлкнул когтями. Тот только эхнул в ответ протяжным печальным «эээххх». Мол, не рубят фишки двуногие ни в кой раз, не то что мы, природной дублёнкой покрытые. Слипер в задумчивости тоже посмотрел на кота.
– Брателла… – произнёс тихо и аккуратно Слипер.
– Ну? – отвлёкся Дример.
– Раз пока нет других мотивчиков, а стало быть и мотиваций, дык, может, послушаем наших товарищей по миске?
– Шаришь, канистра! – Кот сделал заднее сальто с места и просиял.
– Сечёшь, кастрюля! – подхватил Загрибука и подпрыгнул по-поросячьи. Но он тут же осёкся под тяжёлым взглядом Дримера, который недовольно возохмурился:
– Это вы о чём спич мутите?
– Перекуууууууррррр! – радостно заорал Башкирский Кот. Он мигнул монгольским глазом, подхватил листик и понёсся по направлению к Эникам. Те, в свою очередь, в ужасе покидали всё-в-руках-держуемое, видя бегущее к ним вприпрыжку мерцающее на ходу полосатое чудище с широкой улыбкой бензопилы.
– Давай попробуем! – Слипер выжидающе глянул на брата.
– Шо, наркоту посреди людей оттягивать будем? – отечески рявкнул Дример и угрожающе подбоченился.
Загрибука возмутился:
– Вачепта, определение наркотичности вещества в обществе зависит от общей договорённости социума об обобщающих целях и вреднючести оного в общем и целом. Так же оно изворачивается в зависимости от обобщённого уровня осведомлённости али неврубаемости ентого самого общества в политику основных и общих задач ботаники, – скоровогоркой нагородил наскоро словесную горку Загрибука. – В общих чертах и чертогах, примерно так. Такой вот общаг!
– Ты, Загрибыч, совсем на своих болотах пошатнулся фантазией! – Дример покрутил пальцем у виска. – Какой-такой ботаники? Ты ненароком сейчас тут сачком Марксонов с Энгельсонами ловить будешь! Или на кактусовых иголках «любит – не любит» обсчитаешься! Пёс тебя знает, как накроет.
– Аф! – тявкнул Грызлик где-то далеко в гулком Лесу. Но его никто не услышал. А зря!
– Давай траву попробуем! – У Слипера загорелись глаза. – Говорю тебе, верное дело! Из конца-то в конец нужно доверяться случаю. Коли нас Великий Степной Дух привёл на это пастбище… То бишь, в это стойбище… Тьфу ты, лежбище… Может быть, это и есть нечто искомое, что нам нужно непременно предпринять тута же? Да и Башкирец – существо тонкое, восточное, авось, знает, что говорит.
Кот тем временем уже прискакал обратно с пучком заветной лиловой травы, забитой в папироску. Лизнув краешек шершавым языком, он шаркнул лапой в поклоне и протянул самокрутку Дримеру:
– Откушшшайте-с!
Братец беспомощно оглянулся:
– Вы тут заодно?
Все дружно закивали головами, словно китайские болванчики.
– А ты что скалишься, словно Липучий Горландец? – тоскливо поднял глаза Дример на кота, – Тот тоже за мной ходил по пятам да всё ныл «давааай дунем, давааай покурим». А как покурил с ним разок, дык он и вовсе залип мозгами своими горландскими, такой чухни околосветной нанёс в мозг, так дунул в ухо, что потом никаким пылесосом не высосешь. И ты, Башкирец, такой же станешь, липучий да горландский нафиг, коли посреди белого дня будешь всякий укроп нездешний пыхтеть!
Кот всё так же молча стоял с протянутой папироской, изобразив сладкое выражение усатой морды и скосив ставшие лиловыми самурайские очи.
Дример сдвинул на глаза Шапку-Невредимку, пробормотал на калмыцком диалекте: «Ом мани падме хум», а потом одним залихватским движением отправил головной убор на затылок.
– Ладно, – ответил он, и все заулюлюкали. – Наркодиспансер какой-то, а не лесохозяйство! Только учтите, если мне кошмары будут сниться после этого, я всех по очереди отловлю и привяжу у забора, чтоб Зверогёрл вам свои тупые анекдоты сутки травила!
– Чудовищно! – мяукнул Башкирчатый и упал навзничь, закрыв глаза хвостом.
Зверогёрл в Лесу встрепенулась, почуяв лёгкую добычу.
Надо сказать, это вообще обычная история. Ну, эта самая… про различных Зверогёрлов. Да вы и сами их, небось, много раз встречали в своей жизни.
Сидишь с друзьями в компании, и вдруг подваливает чья-то приблудная подружка. Из тех, кто носит блядские колготки в сеточку и юбочку из бабушкиного плюша с рюшечками. Из тех, кто в футболке с надписью «Ай лав ю бэби, возьми меня скорей!» делают кривыми ножницами декольте до пупа, открывая всем напоказ немытую шею. И эта милая кучеряшка открывает рот, размалёванный самой яркой помадой цвета запрещающего сигнала светофора, и произносит милую, непринуждённую фразу:
– Ой, п-цаны, ай-я ща вам та-а-акой анекдот расска-а-ажу – оборжётесь нахер!
Все «пацаны» смекают, в чём дело, и внутренне сжимаются в страхе перед пыткой. Остановить этот размалёванный кошмар никто не может, ибо хоть, возможно, у «пацанов» и нет трёх высших образований, но все они люди тактичные и воспитанные, и как-то ни у кого язык не поворачивается сразу закричать «Вооооооон!». Поэтому все джентельменски улыбаются, притоптывают, мнут сигареты в руках и затравленно озираются друг на друга:
– Вау… хе-хе… анекдот… хм… как миленько…
При этом каждый тихо себе думает: «И что ж за мудод эту тварь с поводка спустил?»
И тут приблудная зверогёрл выплёскивает на уши взрослеющих господ чудовищную ересь, обильно политую пошлостью, а в конце её заливается лошадиным ржанием над собственным «тонким» юмором. Джентльмены издают что-нибудь типа «хо-хо». И у них одновременно рождается мысль: «А не забыл ли я дома выключить утюг?» Или: «Ой, а семеро по лавкам, небось, соскучились по мне». Мозг фонтанирует любыми подобными идеями, лишь бы срочно найти причину убежать и спасти свой интеллект от судорог и агонии в компании этого монстра. Ты вот, дорогой читатель, сколько минут выдерживал, прежде чем вырваться из этого кошмара хотя бы в туалет полить голову спасительной водой из-под крана? Ну, сколько? Пять минут? Десять? А как насчёт суток? А теперь представь самую ужасную зверогёрлу, которую ты видел в жизни, и поверь мне на слово: она – сама милашка по сравнению с той Зверогёрлой, которую знали не понаслышке все обитатели Леса.
– Чудовищно! – мяукнул Башкирский Кот и завалился в траву лапами кверху.
Загрибука задрожал, распластав уши и поджав хвост.
– Ладно, искусители-закусители, – сказал Дример, – только отойдём куда-нить подальше, что ли. А то ненароком разнесём в бурном веселии этот прелестный образчик кулинарного профтехучилища!
– И нарушим тем самым этно- и мутно-мотологическую связь, – вякнул Загрибука, но был прерван лёгким толчком Слипера в спину.
– Пошли, ентомолог! – Дример сурово зыркнул на Загрибуку. – Вот мы сейчас позырим, на каком наречии ты нам лекцию енту прочтёшь.
Они двинулись неспешно к краю опушки, стараясь не привлекать внимания Эников. Но те откровенно проигнорировали столь внезапное перемещение, копаясь в своих повседневных закопушках, а потому вся процессия незаметно вошла в Лес.
– Немного огня – середина пути, – пропел Башкирский Кот и чиркнул когтем о коготь. На конце этого зазубренного скальпеля вспыхнул слабый синий огонёк.
– Йошкин Код! – только и подивился Дример. – А я думал, что один так умею!
– Как говорил древний чудостряпник и волшебник Амаяк Акопян, главное – в конце фокуса дунуть! А то, если не дунуть, чуда не произойдёт! – Кот торжественно поднял лапу с горящим когтем.
– Амаяк Акопян? А кто это? – спросил Загрибука.
– Да пёс его знает! – ответил кот.
– Никакого Акопяна я не знаю! – попытался оттявкаться по-собачачьи Грызлик из глуши Леса, но на него не обратили внимания.
– Только уговор. Раз затеяли всё это вместе, то и отвечать так же. Каждому по сачку и на охоту. – Дример обвёл присутствующих тяжёлым взглядом: – Чует моя щетина, тут на всех бабочек хватит, забегаешься!
– О чём ррречь, начальник! – Башкирский Кот выхватил самокрутку из рук Дримера и лихо прикурил.
Запашок пошёл подозрительно сладкий и дорогой.
– «Джанфранко Ферре», не иначе! – Кот оглядел папиросу со всех сторон, замерцал в воздухе и, принюхавшись, с отчаянным «Ыть!» сунул в пасть. Глубоко затянулся. – Оглы-бюль-бюль! – выдавил он сдавленно и протянул предмет искушения Слиперу.
Тот секунду смотрел на Башкирца, но котяра не падал и даже не растворялся в воздухе, как обычно бывало. Только его башкирские глазищи стали бордовыми и слегка растаращились.
– Триетить мои кроссовки! – вздохнул Слипер и отправил порцию дыма в себя.
Следующим по очереди оказался Загрибука. Тот, трясясь до родовых коликов, взял трижды-чтоб-её папиросу, зажмурился и с видом севастопольского моряка, бросающегося на вражескую амбразуру, одним быстрым движением запихал её в рот. Он натужно посипел ею, заполнив лёгкие парфюмерным ароматом, и тута же присел на земельку.
Дример последним взял спокойно окурок, деловито и не спеша послюнявил его, зажал в губах, зацедил оставшуюся часть сизого дыма. После чего бросил под ноги обгорелый листик и затоптал.
– Береги природу, мать твою! – мудро изрёк Дример, а затем обвёл взглядом компанию: – Ну шо? Все живы?
– Надолго ли… – тихо ответил Загрибука.
– Не вибрируйте, коллега. – Башкирский Кот участливо положил лапу Загрибуке на плечо и мило улыбнулся, словно коварная нянечка в детском садике. – Не пейджерите за напрасную! Мужество есть неотъемлемая часть любого научного эксперимента. Сейчас мы, закончив одноместное топтание мозгами, семимильными парсеками унесёмся в широкие дали пространств необозримого мышления! И там, познав абсолютную свободу идейного максимализма, мы найдём ответы на те вопросы, кои народы всех земель испокон веков задавали друг другу, светя своим собратьям на допросе в лицо яркой лампочкой!
– Я пока ничего не понимаю, – неуверенно ответил Загрибука.
– Именно с этого утверждения и начинались все известные мне допросы за всю историю Всея Сангхи! – Башкирец почесал полосатые бока, закрыл глаза и внезапно завалился в мох.
– Будем ждать, – Дример подстелил свитерюжную кенгурятину и сел, прислонившись спиной к дереву.
Соучастники этого псевдошаманского колоброда расположились рядом и стали вдумчиво следить за тем, что происходит у них внутри. Глаза понемногу стали слипаться, и прошло не так уж много времени, как все они потихоньку уснули. Загрибука ёрзал, сучил лапками и повизгивал, свернувшись в клубочек, зарывая себя понемногу в землю вращением вокруг собственной оси. Слипер молча спал на боку, уютно подложив под голову согнутые в локтях руки и поджав к животу коленки в оранжевых штанах. Дример так и уснул, сидя у дерева, и лишь недовольно что-то ворчал во сне утробным баском. А Башкирский Кот и вовсе завалился на спину, раскидав лапы, и победоносно храпел, сотрясая удмуртским горловым хрипением нижние ветки дерева. Кругом было тихо, и только листья шуршали лёгким ветерком в верхних этажах Леса. В этой тиши Зверогёрл незаметно соскользнула сверху. Она опустила грязные пятки на землю, воровато оглянулась, заметила окурок, подняла его, понюхала.
– Ва-а-ау! – И без того огромные глаза Зверогёрлы округлились до пугающего размера. – Шарма-а-ан! Надо бы Грызлику обнюхать дать, он и отгавкается, чаво енто там намешано! А и вообще, надо бы у этих тупиц Эников ещё такой же травки стырить! О! Шарман!
Она подхватила «бычок», зажала его в ручонках с обгрызенными ногтями, свирепо зыркнула по сторонам и взлетела по стволу вверх, сверкая пятками.
– Шарман! Шарма-а-а-ан! – исчезал вдали её хриплый голос, когда в Лесу вдруг стремительно стало темнеть. Чёрные тучи совсем сгустились над поляной Эников и нашими четырьмя естествоиспытателями. Бронходилататор Муколитический, закряхтев, посмотрел на природный потолок, да так и подавился своим кашлем. Там, в вышине, посреди непроглядных лохматых облаков, стала образовываться воронка. Из неё вниз протянулся винтом неприятно подрагивающий хвостик. Кашлючая тварь заверещала:
– Чтоб мои глаза антилопнули! Дык это ж Страстная Напасть! – Муколитический Бронходилататор бросился с невиданной прытью сквозь чащу, отхаркивая крепкие выражения. Лопа с Антилопой переглянулись и, не сговариваясь, сиганули вслед. И как это часто бывало, они тут же нечаянно столкнулись, будучи очень рассеянными и безалаберными. А далее, как всегда, произошла короткая вспышка света, и парочка исчезла во взаимной аннигиляции до своего следующего внезапного появления. И даже Тютельки, почуяв неладное, попрыгали друг в друга, затаившись в колыхастом одеяле самого-что-ни-на-есть буддистского бардо.
Жители Леса в ужасе разбегались кто куда, подальше от растущего небесного хвоста нападающей Страстной Напасти. Небесная же ежежуть гудела, что твой соседский вентилятор, и бычилась, набухая в вышине чёрным пузырём гудроновой жевачки. И только четверо известных нам персонажей продолжали мирно спать под деревом, погружаясь своей точкой сборки всё глубже в лиловый туман.
– А – Я – ЩЩЩЩЩАЗ! – чихнула молния из небесной воронки, и всё погрузилось во тьму.
