Илья Ист
Аден
– Какой итог?
– Война.
Михаил замер, прислушиваясь к интонации Меффера. Тем же тоном он полчаса назад предлагал выпить чаю. Спокойно и буднично. Ни тревоги, ни бравады, ни горечи. Так говорят о статистической неизбежности, а не о… всём этом.
– Нет, конечно же, я попытался…мы попытались, что называется, обмануть судьбу. В октябре, за месяц до начала конфликта, я прервал отпуск и вместе с несколькими уважаемыми людьми вылетел в Цюрих. Мы разработали пять сценариев, которые могли бы предотвратить самые худшие варианты конфликта. Показали им. Они отказались.
– Кто отказались?
– Политики. Представители правящих кланов и групп влияния. Они назвали наш прогноз бредом, пожали друг другу руки, демонстрируя братскую любовь народов, и разъехались по домам. Через три месяца многих из них уже не было в живых.
– Бред.
– Такова суть систем, – голос Меффера стал твёрже и громче. – Через пятнадцать минут после их отказа мы знали, что случится в течение следующих пяти лет.
– А про Гиндукушский инцидент[14]?
– Да.
– И про Каспийский кризис[15]?
Меффер грустно улыбнулся. Прошло две-три минуты. Остекленевший взгляд и молчание Михаила не мешали Мефферу пить бергамотовый чай и закусывать овсяным печеньем.
– Периодически, – как ни в чем не бывало произнес Меффер, – в системе образовывались точки бифуркации, и почти всегда мы старались предложить им гуманные варианты.
– Но почему все равно война?
– Это последствия реализации негуманного сценария. Почему-то все, кому мы предлагали свой «бред», предпочитали воевать, – ответил Меффер тоном учителя, объясняющего третьекласснику простые дроби.
– Но война… ведь это… плохо!
– А вот тут я не согласен, – выставив указательный палец вперед, ответил Меффер. – В некоторых случаях война – это лекарство.
– Чушь!
– Нет-нет. Перенаселённость, перепроизводство, растущая агрессивность общества, долги правительств – это болезни. Их можно вылечить аспирином, но почему-то все хотят скальпелем.
Михаил снова замолчал. Ушёл в себя. Дело было не в том, что ему приоткрыли завесу запретного. Нет. Он почувствовал себя живым поленом, которое вынули из топки и привезли на Марс, где не пользуются дровами. И вот хозяин леса сидит здесь и объясняет ему, деревяшке, почему всех остальных кидают в печь, а ему повезло. Такова, мол, природа поленьев. Они – дрова, пускай горят.
А ты – счастливое полено. Тебя отнесут в сад, где ты будешь лежать и тихо гнить под солнцем, пока рано или поздно не превратишься в труху. Но перед этим проживет жизнь. Длинную, спокойную. Достойную полена…
За окном проехал электромобиль, сигналя зазевавшемуся дрону-доставщику. Меффер копался со своей всемогущей игрушкой.
– Так… Похоже, я дал маху, – он отложил планшет. – Я нечасто вижу новые лица, поэтому и тему подобрал неудачную, исходя из интересов моих обычных собеседников. А ещё я давно не был на Земле. Иногда даже появляется ощущение, что Земли не существует, а говорим мы о каком-то придуманном мире. Так уж работает наше мышление. Как говорите вы, русские: «С глаз долой, из сердца вон». У меня к вам небольшое предложение. Надеюсь, оно отвлечет вас от мрачных мыслей.
– Что вы имеете в виду?
– Предлагаю вам завтра прогуляться к границам гранд-отеля. Как там было у Хаксли…
– Да, да. Посмотреть на ваш дивный новый мир.
– Теперь уже наш, Михаил. И мой вам совет: выбросьте Землю из головы. Не вам воевать, и сделать с войной ничего не получится. Мы пытались.
За остаток вечера они успели обсудить работу в ОАК, некоторых сотрудников и руководителей. К удивлению Михаила, общих знакомых нашлось немало. Меффер, как и Мэйнслейв, счёл своим долгом порекомендовать Михаилу несколько заведений в «Адене».
* * *
Вернуться домой Михаил захотел пешком. Требовалось время, чтобы переварить всё сказанное Меффером. Новые мысли бились в его сознании и не давали покоя. Михаил решил, как бы это ни было сложно, при случае продолжить этот диалог.
Ночь, тихая и безмолвная, опустилась на Красную планету. За прочными стенами «Адена» – стужа, бушует песчаная буря. На небе, с чистотой которого едва ли сравнятся земные виды, сияют тысячи звезд и галактик. И где-то среди них поблёскивает голубовато-зелёная звёздочка по имени Земля.
На серебряном уровне отеля грохочет музыка. Вечеринка по случаю заезда новых гостей. На золотом – кинопоказ лучших фильмов за 2035 год. Залы почти пустые. В кинотеатр шли те немногие, кому не хватало атмосферы большого зала. Кашля и смешков соседей по креслу. И хруста попкорна, который прекращается ближе к середине сеанса.
На платиновом уровне тихо. Лишь трескотня сверчков, спрятавшихся то ли в живой изгороди, то ли в тщательно выстриженных травинках, нарушает безмолвие. Вполне земная и по форме, и содержанию, ночь. Такая же, как в предместьях Лунграда или в Зоне безопасности пятого уровня[16].
Меффер вновь погрузился в работу и с трудом отвлёкся от неё лишь полвторого ночи. Эрик отложил чертежи и велел подать лёгкий ужин. Перед сном он включил старинный фильм «Огни большого города»[17].
По правде говоря, кино нужно было больше для фона. Всё внимание Меффера занимали новый термоядерный реактор и конфигурация магнитного кокона. Сцены чёрно-белого фильма, мелькавшие на экране, напоминали Эрику о начале XX века. Века двух разрушительных войн и грандиозных научных прорывов. Он впитал его своеобразное очарование, общаясь со стариками, жившими до прихода третьего тысячелетия. В их рассказах, пересыпанных непонятными словечками, он черпал вдохновение для технических нововведений. Восторгаясь Эйнштейном, Капицей, Планком, Ландау и Бором, он приближал будущее своего, XXII века.
* * *
Мортимер Марткауз выдавил свежий грейпфрутовый сок и уютно разлёгся на скамейке прямо на открытой веранде «Адена». Прозрачные стены купола открывали ему фантастический вид на ночное небо и пески Марса, окружившие гранд-отель. Листая последние новости с родной планеты, Марткауз поймал себя на мысли, что все заголовки, рекомендованные в этот вечер Системой, удивительно безлики. Свернув ленту, он двумя хлопками притушил свет на аллее и устремил взгляд в космическую бездну. Прочитав его настроение, Система включила музыку. В воздухе тихо зазвучали первые ноты Прелюдии в до-диез минор № 2 Рахманинова[18].
Разум главного администратора растворялся в музыке русского композитора, как кусочки льда в запотевшем стакане сока. Казалось, что сами звезды, не в силах оставаться в стороне, аккомпанируют безымянному пианисту.
Юдоль
Марс. Монастырь Великого молчания
Много-много килосол[19] спустя
Тёплый мурштрим[20] подул с юго-запада Руадильского моря[21]. Он привёл в движение маленькие колокольчики, висевшие на одиноком кипарисе во дворе монастыря Великого молчания.
Монах Канн собирался с мыслями перед вечерней службой в святилище Последних Слов, главном храме монастыря. Сегодня он должен проводить старого лорда Одиноких Островов. Но-Рах привезет его в своей белой ладье на закате.
Канн готовил себя к общению с Великим Архитектором. Прикидывал в уме, как попросить Его забрать суть усопшего в Чертог вечных снов.
Его мысли прервали шаркающие шаги и ритмичное постукивание посоха. Канн обернулся.
– Здравствуйте, отец-настоятель!
– Здравствуй, сын-монах! – произнёс вошедший. В голосе чувствовалась улыбка, которую скрывала густая пегая борода. Прикрытые тяжёлыми веками глаза внимательно изучали Канна.
Старый монах подошёл ближе, опираясь на металлический посох, испещрённый письменами великих предков. Канн тихо произнес:
– Спасибо за утреннюю службу.
Настоятель смиренно кивнул. Спросил:
– Кто прибудет на пирс сегодня?
– ДеГамма Альдераан.
– Ещё один лорд Одиноких островов, – покачал головой настоятель. – Я провожал Колумба, его отца. Великий был человек. Помню, давным-давно, когда сестра Церера в небе ещё была окружена дымкой, случился на Океане великий шторм. Мы везли в монастырь паломников из столицы Марса, Ред Капиты. Буря длилась много сол, и когда мы уже начали терять им счёт, неожиданно стихла. Оглядевшись, мы поняли, что окончательно заблудились. Ни клочка земли на горизонте.
Мы ловили рыбу и пили воду, которая ещё оставалась в трюмах. Мы взывали к Предкам и Архитектору. На рассвете двенадцатого сола я, чтобы унять тревожные мысли, бродил по палубе. Поднял глаза к морю. Увидел, что из-за горизонта к нам по воде стремится безликий призрак. Сначала я подумал, что это Великий Предок решил нас спасти. Но прошло несколько минут, и стало ясно, что на железной ладье, стоя во весь рост, к нам приближается человек.
– Это и был Колумб?
– Да, он самый, – улыбнулся настоятель. – В руке он держал… Сейчас я вспомню, как называлась эта штука. Вот! Пере-дат-чик. Он просчитал квадрат, в котором могло находиться наше судно, и четыре бессонных сола провел в поисках. Колумб привёл нас к Одиноким островам, своей вотчине, и там мы отметили чудесное спасение.
– Вы были и на Одиноких Островах? – удивился Канн.
– Да. Помнишь ли ты книгу Трёх корзин[22]?
– Конечно, отец-настоятель.
– Колумб подарил эту книгу нашему монастырю много лет назад. Она хранилась в его библиотеке, он называл её Новоалександрийской.
Канну представился высокий зал, наполненный длинными рядами книг. Книги с потертыми корешками, книги с пометками на полях. Все книги мира. Канн жаждал новых знаний, которых библиотека монастыря дать, увы, не могла. Только раз в год, в свой День Прибытия[23], с благословения отца-настоятеля Канн мог посетить книжный базар в Ред Капите и купить одну новую книгу.
– Лорд пригласил нас в своё поместье. Гуляя по его ухоженным тропинкам, мы чувствовали себя дикарями в саду Места, Где Все Началось. Под крышей беседки горел прирученный огонь, а мы, закутанные в тонкие пледы, наслаждались свежепойманной и только что изжаренной рыбой. Колумб закончил трапезу раньше нас и ушёл на дальнюю оконечность острова, чтобы наблюдать за звёздами. Перед сном я решился на небольшую прогулку. Лорд не запрещал нам покидать его сад. Колумба я застал смотрящим в трубу.
– В телескоп, отец-настоятель.
– Да, верно, в телескоп. Несмотря на молодость, ты уже знаешь больше моего.
– Мои знания ничтожны по сравнению с вашей мудростью, – кротко ответил Канн.
– Так вот… Ночь была чрезвычайно ясной. Церера не затмевала звёзд, и лорд пригласил меня присоединиться к его наблюдениям. Знаешь, на что он предложил мне посмотреть?
Канн поднял на настоятеля вопросительный взгляд и едва заметно качнул головой. Его губы разомкнулись и тут же сошлись обратно. Как будто он хотел что-то сказать, но передумал.
– На Землю. На нашу колыбель.
– Что вы увидели?
– Увы, никаких деталей. Лишь голубовато-зелёный шарик. Бесконечно родной нашему сердцу, но бесконечно далёкий.
– Разве мы молимся за Землю? Мы – марсиане, и Марс – наша епархия!
Настоятель пристально посмотрел Канну в глаза.
– Сын мой, мы молимся за все миры. Где бы ни прошла нога человека, наша молитва должна пребывать с ним. Люди на Земле такие же, как и мы.
– Вы думаете, они там ещё остались?
– Разумеется.
– Почему же они не прилетают?
– А что по этому поводу говорят те книги, что ты прочёл в библиотеке?
– Они говорят, что на то была воля предков. Но это ведь всё равно не ответ!
Настоятель кивнул.
– Я полагаю Канн, для этого действительно были причины, и причины серьёзные. Мой предок много сотен лет назад видел людей с Земли. Быть может, и ты застанешь конец молчания. А пока что продолжай совершать добро во имя обоих известных миров. И во имя тех, что нам неведомы.
Настоятель поднял руку в ритуальном жесте, и Канн склонил голову. Отдав благословение, настоятель пошёл осматривать другие помещения монастыря, а Канн вернулся к подготовке обряда.
* * *
Он принёс специально заготовленные благовония и разложил их перед алтарём в Святилище Последних Слов.
Интересно, что любил читать ДеГамма Альдераан?
Канн сходил в библиотеку и вернулся оттуда с потрёпанной книжкой. На её обложке едва блестели золочёные буквы. Надпись гласила: «20 000 лье под водой». Сидя на полу, Канн листал плотные страницы, освежая в памяти сюжет, написанный предком Верном много килосол назад. Великие предки. Как много выпало на их долю и как мужественно они выходили из самых трудных испытаний. Из книг и рассказов монаха-настоятеля Канну было известно, как предки осваивали космос. Как штурмовали Луну, как строили на орбите Матери-планеты свои станции. Как без страха сотрясали Землю взрывами Царь-бомб и двигались, невзирая на происки тёмных сил, к победе Разума и Света.
Внезапно в храме потемнело. Гигантская дождевая туча укутала монастырь своим пепельным телом. Канн улыбнулся: даже небо готово скорбеть вместе с ним. Значит, сегодня он провожает хорошего человека.
В том, что в течение часа монастырь утонет в тёплом ливне, не было никаких сомнений. Чуть торопливо Канн разложил перед собой чистый лист бумаги, кисти и краски.
Он долго думал, какой символ хочет изобразить на прощание. Древняя и красивая традиция. Она всякий раз заставляла его сердце биться сильнее, ибо верно подобранный символ, согласно поверью, указывал усопшему лучший Путь. Перебрав множество вариантов, Канн остановился на октоторпе, символе странствий лорда Альдераана.
Двоясь и троясь, эхо первого грома пронеслось по внутренним покоям храма. Канн зажег светильники. Он знал, что кораблю оставалось плыть ещё полчаса, и подумал: «Надеюсь, шторм не застанет их врасплох».
Повернувшись к пурпурному занавесу, за которым незримо присутствовал Великий Архитектор, Канн обратился к нему с молитвой:
– Великий Архитектор, я воздаю тебе свою благодарность за сущее, прошедшее и грядущее. Я внимаю твоему Зову и преображаю свою суть изо дня в день. Великий создатель! Прошу тебя в этот день помочь ладье добраться до берега и прибыть на последний ритуал. Помоги мне, твоему созданию, сопроводить ДеГамма Альдераана, достойнейшего из людей, в твои чертоги.
Густые и тёмные, словно патока, капли марсианской воды начали медленно стекать по мозаике в центре монастырского двора. По преданию, эта мозаика – всё, что осталось от некогда величественного произведения: древних Врат. Они встречали путников у входа в Запретный город, Место, с которого всё началось. Тем временем Канн, закрыв глаза в мистическом экстазе, всё яснее видел силуэт ладьи, прорывающийся сквозь бурую пелену дождя. Проглотив комок в горле, он продолжил:
– Я, Канн, прошу тебя помочь путникам. Да будет все по промыслу Матери Ланиакеи[24] и Тебя! Да будет так!
Произнеся последние слова, Канн пал ниц. От изнурительной молитвы на спине выступил пот, а жилка на лбу вздулась и пульсировала горячей кровью. Он медленно подошёл ко входу в храм и стал пристально вглядываться в стену дождя, только набиравшего силу. Он видел, как монахи поспешно заканчивают дела и уходят в кельи. Как настоятель, взяв зонтик, спокойно продолжает неспешный обход. Как аккуратно его сосед, брат Алигьери, укрывает брезентом двух роботов для полевых работ. Если они заржавеют, придётся туго…
Сосредоточенность сменилась рассеянностью. Монотонный шелест дождя смыл последнюю тревожную мысль, и в душе поселился покой. Канн предался воспоминаниям.
* * *
Будучи сыном простого фермера, он с завистью смотрел на группы купцов и паломников, пересекающих Занрибар, его родную деревушку. Одни везли товары в Ред Капиту, другие шли из столицы в сторону Великого Океана, за которым находились Дальние Храмы.
Жаркий полдень застал Канна посреди поля. Мальчишка помогал отцу чинить полевого робота. Подавая отцу инструмент, он жадно следил за горизонтом, поэтому первым увидел группу паломников. Мальчишка тут же загорелся идеей найти повод и добежать до дома прежде, чем паломники закупятся провиантом и продолжат путь. В течение следующего часа он, то и дело оглядываясь на приближающийся караван, кусал губы и выдумывал, как бы увильнуть от починки скучного механизма и хотя бы одним глазком увидеть пришельцев. Наконец он решился.
– Папа, там караван идёт.
Отец Канна оторвался от изучения недр беспилотного трактора и внимательно посмотрел на сына. Лицо и руки отца покрывали масло и ржавчина.
– Караван, ну и что?
– Может быть, мне стоит вернуться в деревню и поторговаться с ними? Мама одна не справится с мешками риса, они тяжёлые, а я сильный.
Отец хитро посмотрел на Канна:
– А как же робот?
– Робот? Так мы же почти починили его и… и я принесу тебе поесть!
– Ну хорошо, беги, – улыбнулся отец. – Помоги маме и не забудь показать странникам свои поделки. Может, кто купит.
Канн бежал вдоль ирригационных каналов, стараясь не упасть. Ветер свистел в ушах мальчишки, он очень хотел застать караван в деревне. Он должен! Так подсказывало ему некое внутреннее чутьё. Показались дворики домов, стоявших на отшибе деревни.
Прямо на глазах Канна деревенская площадь превращалась в стихийный рынок. Маленькие дети и женщины высыпали из домов, чтобы продать свои нехитрые поделки. Дети постарше и мужчины, не работавшие в этот день на поле, споро тащили рис и овощи. Раскладывали по прилавкам. Тем временем толпа паломников разминала уставшие ноги и вяло осматривалась.
Мама Канна уже общалась с кем-то из пришлых и продала ему в дорогу несколько початков кукурузы и две меры риса.
– А я думала, ты в поле! – с укоризной сказала мама.
– Я… Мы уже всё починили!
– Ну хорошо. Надеюсь, ты говоришь правду. Помоги-ка обслужить этого господина…
Жилище Канна находилось возле самой площади, и мальчишка то и дело носился с поручениями между домом и лавкой, вытаскивал из кладовой корзины свежих фруктов и овощей, не забывая захватить вяленые томаты и перцы. А между делом предлагал паломникам свои поделки из соломы и глины. Он был так увлечён, что не сразу заметил стоящего у прилавка старика в серых одеждах. Среди паломников оказался самый настоящий монах!
Марсианских монахов люди уважали и немного побаивались. Считалось, что именно монахам великие предки оставили своё завещание и что через них когда-нибудь глупые наследники земной цивилизации получат прощение. Им будет позволено приобщиться к тайным знаниям, которые сделают их счастливыми, молодыми и бессмертными.
Мама Канна вежливо поклонилась монаху, опиравшемуся на посох с белым набалдашником. Тихо шепнула сыну: «Этот монах – из храма Великого молчания».
Мальчик, конечно же, не знал, что такое храм Великого молчания, но тон мамы внушил ему благоговейный трепет. Монах поймал на себе восторженный взгляд мальчика и обернулся к нему.
– Как тебя зовут, дитя?
– Канн.
– Сколько тебе лет?
– Пять лет, ваше смирение!
– Славно, славно. Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
Канна словно поразило электричеством. Этот, казалось, совершенно простой и естественный для взрослого человека вопрос затронул самые тонкие струны его сути. Канн с детской непосредственностью стал взахлёб рассказывать гостю о профессиях великих предков и о том, что ему из всех больше всего понравилась профессия учёного.
– И как же ты готовишься к тому, чтобы стать учёным? – с неподдельным интересом спросил Канна настоятель.
– Я? Я… Я много читаю!
– Все книги перечитал, – вставила мама Канна, – и у нас, и у соседей.
– И сколько же набралось? – с улыбкой спросил монах.
– Уже целых девять, – гордо ответил Канн.
– Молодец, молодец. Учись, юный Канн. Я ещё вернусь…
Продолжая исподволь наблюдать за мальчиком, отец-настоятель купил несколько мешочков риса и что-то из вяленых продуктов. Напоследок он наклонился к Канну и взял глиняную фигурку, не то птицу, не то корабль, которую тот теребил в руках. В следующее мгновение монах уже удалялся от него по пыльной площади, а в руках мальчика была крепко зажата небольшая книга в толстом переплете из чёрного пластика – его первый молитвенник.
* * *
Мысли Канна прервал вошедший в храм помощник Но-Раха. Растрёпанный, с большими ушами, с которых стекали тяжёлые капли марсианского дождя. Парень промок до нитки и дрожал на ветру. Его широко раскрытые зелёные глаза блуждали по храму, пока не наткнулись на Канна, сидящего у алтаря. Парень просиял, позволил себе улыбку и сообщил:
– Ваша смиренность, мы прибыли.
Канн поднялся с колен, обернулся.
– Воистину, велик и благодушен Архитектор!
Он схватил светильник и выбежал с ним под ливень, который, казалось, поглотил всё вокруг. Он быстро преодолел внутренний двор храма, миновал массивные обитые золотыми листами ворота, точную копию известных всем землянам «Золотых Ворот»[25], и направился к пристани. Несколько раз он чуть не поскользнулся на массивных булыжниках, отполированных тысячами ног паломников. Канн подошёл к ладье, которую волны Руадильского моря бросали из стороны в сторону. Но-Рах был уже на берегу и помогал крепить швартовые ко кнехтам.
– Здравствуй, Но!
– Здравствуй, Канн! Слава Архитектору, успели! Ещё бы два часа и не знаю, удалось бы довезти достопочтенного лорда до вашей обители. Не удивился бы, если бы Руадильское море захотело провести обряд вместо вас.
– Могу я чем-то помочь?
– Нет, я почти закончил. А, точно, повозка! Где повозка?
– Забыли! – воскликнул Канн и добавил – Сейчас привезу!
Он бросился в сторону Храма. Прошло ещё минут десять. Но-Рах с вернувшимся помощником аккуратно вытащили саркофаг на берег и накрыли тентом, не давая дождю попасть внутрь.
Темнело. Из-за водяной стены опять появился силуэт Канна, он тяжело волочил за собой повозку. Все прочие монахи давно разошлись по кельям и помочь не спешили.
Не без труда переложив саркофаг на повозку, они медленно двинулись к храму. Дождь окончательно вымочил всех троих и мешал смотреть под ноги, но никто не жаловался. Ритуал следовало исполнять молча. Молнии освещали повозке путь, а огонь, который Канн зажег в Храме, служил им путеводным маяком. Остановив повозку перед ступенями, они вновь подняли саркофаг и понесли его внутрь. Едва они вошли, порыв ветра задул все свечи, и троица осталась в темноте. Сверкнула молния. Храм на мгновение озарился мистическим фиолетовым светом. Канн нащупал возле столика огниво и медленно, чтобы не оступиться, пошёл к светильникам с намерением их зажечь. Но-Рах и помощник с нескрываемым любопытством оглядывались вокруг. Им очень редко доводилось переступать порог Храма, так как обычно всю работу по доставке умершего в святилище Последних слов выполняли монахи.
Канн чиркнул огнивом, и святилище озарилось мягким жёлтым светом. Но-Рах и помощник увидели в центре храма три хрустальных переливающихся кольца, вдетых друг в друга. Одно кольцо символизировало Мертвую Сестру Венеру, другое – орбиту Матери-планеты, а третье – Марс. Стены храма были расписаны сценами из бытия Великих Предков. Пол покрывала изумительная звездная мозаика, смысла которой ни Канн, ни отец-настоятель постичь не могли.
В центре святилища находилось большое каменное возвышение, куда надлежало поставить саркофаг с умершим.
– Помогите мне, уважаемый Но-Рах. – тихо сказал Канн.
Саркофаг был установлен на алтарь, обтерт от воды и открыт. Всё время их небольшого путешествия от пирса у Канна не было возможности посмотреть на тело, лежащее внутри древней металлической капсулы со стеклянными стенками.
Лорд ДеГамма, казалось, был погружен в задумчивость и печаль. Канн вынужден был отдать должное мастерам, приготовившим тело к последнему путешествию. Кожа покойного натёрта мелкой пудрой из марсианского песка, губы подведены пигментом из секрета солнечного жука. Теперь, когда лицо ДеГамма, вечно живое и исполненное мысли, обрело неподвижность, Канн осознал, насколько тот был стар. Возможно, совсем ненамного младше отца-настоятеля.
Канн встал на колени перед столиком с заранее заготовленными предметами и дал спутникам знак сесть. Но-Рах, ощущая святость момента, отошёл на достаточное расстояние от монаха. Устроился на специальных каменных выступах возле входа. Его помощник, впечатленный красотой увиденного не меньше мастера, присоединился к нему через несколько мгновений.
Снаружи бушевала гроза, а внутри храма под строгим взглядом предков Канн начинал церемонию.
Он громко и отчётливо произнёс имя усопшего, его титул и имена родителей. Далее Канн подошёл к саркофагу и вытащил из рук ДеГамма Альдераана серебряный футляр. В футляре находились шелковые свитки семи цветов радуги, на которых на старинном диалекте были перечислены семь благодетелей семьи Альдераан.
Канн сел на колени перед столиком и зажёг благовония. После этого он открыл книгу и стал тихо читать полагающийся в таких случаях отрывок из молитвенника. Он читал почти целый час, как вдруг позабытая мысль настигла его. Он обернулся, пытаясь найти взглядом Но-Раха.
– Где книга?
– Ах, книга! Вот.
Но-Рах быстро вытащил из-за пазухи кожаный мешочек и протянул его монаху. Канн с благоговением взял его и положил на стол. Вернувшись на пол, он развязал бечёвку, которая связывала мешок, и извлёк старинную книгу. Это была любимая книга ДеГаммы, и именно под шелест её страниц брату Канну предстояло сопроводить лорда Одиноких Островов в последний путь.
– Я слышал, – шёпотом начал помощник Но-Раха, – что праведные люди на следующий день после смерти просыпаются на Матери-планете в месте под названием «Терминал». А злодеи, они…
– Шшш… – строго зашипел Но-Рах.
Канн взял кисточку и символически смахнул с книги пыль.
Он открыл книгу и долго вглядывался в выцветшие страницы, не смея начать. Монах сразу понял, что это за книга. Написанная на одном из древних языков, она неслучайно стала верным спутником Альдераана в течение его долгой и интересной жизни.
…On an exceptionally hot evening early in July a young man came out of the garret in which he lodged in S. Place and walked slowly, as though in hesitation, towards K. bridge.
He had successfully avoided meeting his landlady on the staircase. His garret was under the roof of a high, five-storied house and was more like a cupboard than a room. The landlady who provided him with garret, dinners, and attendance, lived on the floor below, and every time he went out he was obliged to pass her kitchen, the door of which invariably stood open. And each time he passed, the young man had a sick, frightened feeling, which made him scowl and feel ashamed. He was hopelessly in debt to his landlady, and was afraid of meeting her…[26]
Канн продолжал чтение. Дождь на улице стих. Редкие капли всё ещё падали со скатов крыш, вводя в транс своей периодичностью. Помощник Но-Раха уснул прямо у входа, и мастер укутал его в свой плащ, а сам направился к пристани, чтобы проверить, всё ли в порядке с кораблем. Сосредоточенно читая книгу, ласково, как будто укладывая ребёнка спать, Канн не заметил, что в дверях его внимательно слушает настоятель.
Прошло около сорока минут. Но-Рах вернулся в храм.
– Доброй ночи, отец-настоятель, – прошептал он.
– И тебе доброй ночи, почтенный Но-Рах!
Они стояли в дверях Святилища, не смея мешать обряду. Канн продолжал чтение. Небо очистилось, и на нём вместе со звёздами показалась Сестра Церера, которая успела взойти из-за восточного края Руадильского моря. В листве кипарисов и эвкалиптов робко защебетали птицы.
– Какую стихию выбрал для себя усопший? – учтиво поинтересовался настоятель.
– Огонь, – вздохнул Канн.
Настоятель понимающе кивнул. Постояв в дверях Храма ещё несколько минут, он пошёл готовить обряд кремации, дабы исполнить последнюю волю покойного. Но-Рах троекратно низко поклонился в сторону саркофага, как бы в последний раз отдавая честь великому человеку Марса. Затем беззлобно толкнул носком глубоко спавшего помощника.
– Перед тем как отправиться, зайдите на кухню и прихватите с собой два круга хлеба и сыр. И не забудьте наполнить фляги. Как знать, сколько займёт у вас дорога.
– Благодарю вас, отец настоятель.
– Да, поступайте по воле Архитектора!
Но-Рах с помощником поклонились настоятелю и удалились. Светало. На востоке по милости Великого Архитектора вставала заря. Сонные монахи лениво складывали костёр.
