Илья Гирс
Рассказы. Рассказы. Рассказы (Ночные посиделки Славы Небритого)
Первый курс я заканчивал в одиночестве и с тройками в зачётке.
Я был неудачником. Мне не везло на экзаменаторов. Мне попадались всегда жесткие. Но люди как-то умудрялись сдавать на пятёрки. Либо они умели находить подход к людям. Я не умел и не хотел. Да до сих пор не умею. Мои рассказы давно были бы опубликованными.
Но, томик моих стихов всё-таки отпечатали в местной студенческой типографии.
Я не мог найти подход к людям. Соответственно, я не мог, найти подход к девушкам. Меня начали приглашать выступать в барах. Я читал свои стихи. Но я был трезвый, я публика меня не любила.
На одном из таких вечеров я познакомился с Вероникой.
Она мне оставила номер телефона на салфетке.
Я был стеснительным малым и не мог позвонить сразу.
Позвонил только через две недели.
– Привет! Это Сергей Серёгин.
– Привет! Кто?
– Ну, поэт. Ты приходила на один из моих вечеров.
– Помню, помню.
– Что делаешь в эту субботу?
– У меня нет никаких планов.
– Не хочешь встретиться?
– Можно.
– Хорошо, мы ещё созвонимся.
Я начался готовиться за неделю. Сходил в магазин. Купил оранжевую рубашку. Я должен был выделяться. Я должен был произвести впечатление.
Мы договорились встретиться в парке. Этот парк уже давно превратился в лес. Я шёл, не зная, куда иду. И тут я понял, что меня засасывает трясина. Я уходил туда по колено. Я думал, меня засасывает, а вокруг никого нет. Интересно, кто придёт на мои похороны?
Надеюсь, там, будут симпатичные первокурсницы.
Мне удалось выбраться еле- еле. Но тут же я упал во вторую яму. Пробираясь к выходу из этого парка, я угодил в третью яму.
Шёл дождь. В Санкт-Петербурге шёл всегда дождь. Как бы тебе не было. Весело или грустно.
Под дождем можно плакать, и никто не увидит твоих слез. Можно, но не стоит.
Я встал грязный, с букетом цветов.
– Привет, Вероника! Ты придешь?
– Мы же не договаривались на сегодня.
– Ладно, пока.
Я выкинул букет цветов, который собирался подарить Веронике. Можно было утопить его в болоте.
Моя жизнь как болото. Меня топят, но я всплываю на поверхность бытия.
Я больше не верил женщинам, не хотел верить.
Так я начал пить и писать матные стихи. Так в моей жизни появился Слава Небритый.
Вы думаете я – женоневистник? Отчасти был им. Но я встречался с женщинами, недолго. А, потом, в моей жизни появилась Оксана, и я перестал пить.
Последний Квартирник в Лос-Анджелесе.
Я не помнил себя трезвым. Точнее эти моменты ассоциировались у меня только с детством – счастливым периодом моей жизни. Когда деревья были большими, когда я был наивным.
Каждое воскресенье я просыпался с нестерпимой болью в голове, сушняком в горле и чувством диареи и неприятным алкогольным запахом изо рта.
Мне нравилось распутство. Но, когда всех накидывало, мне хотелось размышлять о великом: философии, блядизме, политике, литературе и искусстве, но все были настолько бухие, что я ложился спать, погрязший в своих мыслях и заблудший в своём одиночестве.
Учился я из рук вон плохо. Я был такой стабильный середнячок. Хотя в школе, я учился значительно лучше. Просто водоворот пьяной жизни закружил меня.
Я не помнил себя трезвым, и мне становилось тоскливо оттого, что все счастливые моменты в жизни я связываю с бухлом. Мы знакомимся с телками на пьянках, а потом рассуждаем о какой-то духовности, хотя все прекрасно понимают, что речь тут идёт только о ебле.
А, потом, мы называем их тупыми пёздами, хотя только пёзды у них нам и нужны.
Ебля. Ебля. Нищета и бездуховность.
Я сочинял стихи и писал рассказы. И в одну из суббот я решил устроить творческий вечер- квартирник- общажник. Не знаю, даже, как это обозвать.
Я начал организовывать людей за две недели. Придумывать программу, что я буду читать. Мне хотелось как можно больше народу, но я понимал, что ресурсы, как и жилплощадь ограниченны.
Прочитав все свои стихи, мне стало тоскливо. Большинство из них были ужасной пародией на совершенство. Но в итоге я отобрал стихов сорок. По большей части, они были матные, но в них был глубокий смысл.
Я убрался в комнате, закупился бухлишком, разложил стихи на столе и стал ждать гостей.
Около семи вечера народ начал подходить. Набралось человек пятнадцать в тесную комнатушку. Все сразу начали пить, а мне не хотелось. Я не хотел терять рассудок, чтобы следить за ситуацией.
Я начинал читать стихи. Первый блин, вышел комом. Я запнулся. Но так как всем уже было хорошо, и этанол был внутривенно, никто и не заметил.
Я читал где-то около часа. Было бы хорошо, если бы я всё это выучил. Но я не мог. Матные слова перемешивались в голове, выдавая за конечный продукт – совершенство, которого не было.
У большинства были деревянные лица. Но многим нравилось и это самое главное.
В одно мгновение, обстановка стала меня заедать и я решил покинуть людей, которые были вольными слушателями моего творчества. Когда большинство пошло курить, я оделся и ушел.
Я шел в сторону Невского проспекта без цели и ориентиров. Шёл дождь, но в этом дожде было что-то притягательное. Мне казалось, что я становлюсь чистым от всей хуеты, которая творится вокруг.
Но дождь- это иллюзия. Я зашел в магазин, чтобы спрятаться от потоков воды, которые чистили мою поганую душу. Проблема в том, я пока не готов чиститься.
Мамаша тащила за руку ребенка.
– Мама, ну, купи, мне конфетку.
– Андрюша, веди себя достойно.
Я взял с полки конфету, которую хотел пацан. Подошел к кассирше, оплатил покупку и направился в сторону мамаши с ребёнком.
– На, держи. Слушайся маму и учись хорошо. Ведь, только, родители любят нас такими, какие мы есть. Во всей гнили, во всём многообразии. Помни и цени это, Андрей. И запомни, никогда не разговаривай с незнакомцами.
Пацан взял конфету и улыбнулся мне. И мне стало так хорошо. Я никогда не чувствовал себя таким счастливым. Я начал быстро удаляться из магазина. Родина не должна знать своих героев! О добре лучше молчать, а то тунеядцы сядут на шею и поедут на тебе.
Мамаша что-то кричала мне, но я уже не слышал её.
Я вышел на улицу, и мне захотелось позвонить домой.
Я набрал номер и ждал, пока мне ответят.
– Алло. Вы ещё не спите?
